Текст книги "Как там у них. Непохожие на нас американцы"

В каждой шутке…

Похожи ли мы на американцев в отношении к юмору, в самом предмете шуток, манере шутить? Попробую провести любительский сопоставительный анализ. Итак: американцы, при всей бесспорной деловитости, любят шутить. Оратор на любом мероприятии, будь это глава государства или просто компании, постарается ввернуть в речь шутку, порой дополнив ее улыбкой, чтобы окружающие правильно его поняли. Комедийные клубы, где остряки осыпают аудиторию заготовленным репертуаром, – непременная черта местного телевидения. Популярны комедийные сериалы, например «Seinfeld», «I love Lucy», «The Simpson» и другие. Приветствуется юмор во время любого выступления, даже самого важного. 26 декабря 1941 года Уинстон Черчилль выступал в американском Конгрессе. США только что объявили войну Японии. Тема и тон его выступления были как нельзя более серьезными и торжественными. Речь эту американцы озаглавливают по сигнальной фразе: «Сейчас мы – хозяева своей судьбы».

Но и эту речь британский премьер приправил юмором в начале выступления, чем вызвал благодарную реакцию.

Аудитория, как правило, благожелательно встречает шутки, которые помогают разбить скованность и разрядить атмосферу. В начале любого коллективного тренинга, деловой встречи или выступления советуют использовать, что называется, ice breakers, то, что сломает лед отчуждения. Иногда это шутки, а иногда просто приглашение присутствующим познакомиться или пожать руку соседу.

Чувство юмора проявляется не столько в способности и готовности сыпать анекдотами и постоянно острить, сколько в своеобразном взгляде на мир, его несовершенство и на свое реальное место в мире, удачно дополняемое самоиронией, призванной удерживать от безнадежно серьезного восприятия себя.

Научиться понимать американский юмор – нелегкая задача. Во-первых, для этого нужно не просто владеть разговорным английским, но и знать американские идиомы, во-вторых, свободно ориентироваться в американской культуре и, наконец, в-третьих, иметь желание в нее встроиться. Если идти по пути наименьшего сопротивления, то можно всю жизнь смотреть на американцев и на их чувство юмора свысока.

Справедливости ради замечу, что у всех народов есть чувство юмора, отражающее особенности их мышления и излюбленные темы. Едва ли американцы могут перещеголять русских в количестве анекдотов, где фигурирует водка и которые начинаются с известной фразы: «Приходит муж домой пьяный…» Анекдоты про Чапаева, Петьку и Анку-пулеметчицу, про Вовочку, про советских вождей и Штирлица, Путина и Обаму, армянское радио, про новых русских и блондинок, про тещу и жен-изменниц, про чукчей и др. – это типично наше, родное. Российские анекдоты не перегружены политкорректностью, как и те, кто их рассказывает. Тем, кто переселился со своим юмором в Америку, надлежит, однако, помнить, что анекдот, имеющий расовый, религиозный или национальный подтекст, может задеть чувства вашего коллеги, даже если он и не принадлежит к упоминаемой расе или национальности. Американец может вам напрямую сказать, что ваша шутка для него некомфортна, или, что еще хуже, пожалуется начальству или в отдел кадров. Так что лучше попридержать фонтан юмора, чем получить «по мозгам» за невинное желание разрядить атмосферу.

Многие американцы (представьте себе!) считают англичан лишенными чувства юмора. Чувство юмора этих двух народов, говорящих на одном языке, различно, как и произношение, и многое другое. Как заметил Уильям Фелпс, типичный американский юмор лишен иронии и тонкости (свойственных английскому юмору), но больше основан на преувеличении и сюрпризе. Начало речи Марка Твена перед достопочтенной аудиторией на званом обеде в Англии: «Гомер мертв, Шекспир мертв, да и я не очень хорошо себя чувствую». Затрудняюсь определить, какой этот юмор больше – английский или американский. Сказано великолепно – на то он и классик!

Видимо, существует закономерность: чем выше уровень интеллекта, тем взыскательнее и изысканнее чувство юмора, тем труднее насмешить. К тому же, как сказано в «Книге Екклезиаста, или Проповедника»: «Во многой мудрости – много печали». И вообще, чувство юмора редко соседствует с безоблачным счастьем. Как заметил незабвенный барон, по версии Г. Горина, относительно пользы юмора: тому, кто смеется, юмор продлевает жизнь, а тому, кто острит, укорачивает!

В сегодняшней Америке шутить стало все сложнее. Юмор, как и многие другие сферы жизни, обложили слоями пенопласта условностей, дабы не задеть сверхчувствительных, которые могут рассыпаться он неудачно произнесенного слова, неправильного местоимения, словно хрустальные тонкие бокалы. Из советского партийного лексикона в Америку перекочевало словцо «политкорректность» и поселилось здесь надолго, отравляя и жизнь, и атмосферу, не говоря уже о чувстве юмора. Настоящая свобода слова плохо совместима с навязываемыми ей веригами политкорректности, но это уже другая тема. А мы лучше поговорим об одном из важных понятий американской культуры.

Privacy

Privacy – одно из понятий, труднее всего усваиваемых нашими людьми на новой почве. Тем более что оно тесно связано с представлениями о дружбе и близости, которые не вполне совпадают у разных этносов, включая русских и американцев. Насколько я понимаю, его прямого перевода на русский не существует. «Уединение или уединенность»? Не совсем то… Ближе стоит по смыслу слово «невмешательство», но и оно неточно передает понятие, существенное для понимания американской культуры. Я бы перевела это слово как принцип невторжения в частную жизнь, право на личное пространство и время, принадлежащие исключительно их владельцу, на которые никто не имеет права посягнуть.

Очередь в аптеке или на почте не дышит друг другу в затылок, а позволяет каждому иметь возможность переговорить с работником так, чтобы его не слышали окружающие. Если один ненароком нарушает персональное пространство другого, проходя к выходу в автобусе или в любой толпе, то извинение слетает с уст мгновенно, автоматически. Если вы подойдете к кому-то слишком близко и при этом не извинитесь, то на вас посмотрят как на дикаря. И будут правы!

Многие наши люди не соблюдают «персональное пространство» (у американцев – от одного до двух метров). Именно на таком расстоянии американец чувствует себя комфортно. Подойти ближе, а тем более в разговоре дотрагиваться руками – это значит причинять дискомфорт собеседнику, что чревато недопониманием и неприятностями. У «наших» же нередка такая картина: один из собеседников «наступает», а другой пятится, причем первый не замечает озабоченности второго. Распространенное явление среди русских и представителей иных «контактных» культур.

Не принято звонить своим знакомым до 10 часов утра или после 9 часов вечера, потому что можете их потревожить. Американцы в данном случае не церемонятся и прямо говорят, если им по той или иной причине неудобно с вами разговаривать. Уважение к privacy универсально в этой культуре. Либеральные интеллектуалы из Гринвич-Виллидж, целующие друг друга в щечку при встрече безотносительно пола и возраста, столь же свято оберегают принцип невторжения, как и, казалось бы, их антиподы – американцы из глубинки, так называемые реднеки, rednecks (красная шея отличает фермера, занимающегося физическим трудом на свежем воздухе, от бледнолицего и бледношеего сторонника социальной справедливости и борьбы с глобальным потеплением).

Один из коренных столпов privacy – не задавать лишних вопросов, не стараться проникнуть в чью-то частную жизнь, пусть даже с самыми лучшими намерениями. Вот, например, беседую я со своим коллегой, американцем. Он жалуется мне на здоровье: разорванный мениск в колене, врач не советует делать операцию. Я немедленно делюсь семейным опытом, что моему мужу сделали операцию аж на оба колена, и (о ужас!) рекомендую коллеге последовать его примеру. Это явно превышает должный уровень участия с моей стороны, и почти мгновенно я понимаю, что сказала лишнее, но слово не воробей. Мой коллега мягко повторяет, что ему врач операцию делать не советует; тут по законам здешнего этикета мне надо извиниться и заткнуться, что я со смущением и делаю.

Американцы четко разграничивают профессиональную и личную жизнь. Не в том смысле, что они ничего не рассказывают о своей семье и о себе (конечно же, нет!), но они привыкли уважать право любого сотрудника на умолчание по любому вопросу, связанному с их частной жизнью, времяпрепровождением, вкусовыми пристрастиями и т. д. Никто не пристает ни к кому с расспросами: захотят – сами расскажут, «не спрашивайте – не отвечаю»! И еще: в сознании четко разделено, что профессионалу делать можно и чего нельзя. Например, незамужнюю девушку клиентка хочет познакомить со своим внуком. С точки зрения нашей иммигрантки, здесь нет ничего неудобного. А с точки зрения социальной работницы, познакомиться с внуком своей клиентки значит поступить непрофессионально, смешать личные интересы с интересами клиентки. Такое поведение хотя и вполне может пройти незамеченным Старшим Братом, отвергается ею как совершенно неприемлемое. «Скажите, пожалуйста, какая законница!» – фыркнет наша иммигрантка-клиентка, подумав, что девушка либо заносчива, либо глупа, а то и два в одном. Для нашего иммигранта переступить предписание, особенно если дело касается «своих», как говорится, раз плюнуть. А вот для девицы, воспитанной по-американским лекалам, любое нарушение правил чревато, даже если об этом не станет известно начальству. Такая юная американка обладает редким качеством, которое называется integrity, цельностью натуры, а проще – отсутствием расхождения между словом и делом. Американцы ценят подобную черту. А вот выходцы из наших краев, бывает, смотрят на нее чуть ли не как на глупость, во всяком случае, негибкость – в общем, ничего позитивного в ней не усматривают.

Иногда «наши люди» попадают впросак, руководимые внедренным коллективизмом и желанием давать советы. Зачем я настоятельно советовала подруге американке купить дубленку на Брайтоне, которую она, кстати, до сих пор не купила? Зачем один из наших бывших соотечественников советовал моему мужу: «Ни в коем случае не выписывай сюда сына, а то он станет наркоманом»? Как будто стать наркоманом в России менее вероятно, чем в США. Помню, как, работая в Союзе, моя тогдашняя подруга настолько не терпела одиночества, что даже в туалет приглашала меня, как на прогулку. Такой детсадовский коллективизм никому здесь не понятен.

Я прожила в Америке достаточно лет, чтобы удивиться, когда российская телеведущая спросила гостя программы, за кого он голосовал. На американской работе никто друг другу этот вопрос не задает: дело личное, почти интимное. Приходит русский социальный работник, молодая иммигрантка, навестить старушку. Старушка не только рассказывает о себе, но и засыпает девушку вопросами. Ей невдомек, что по инструкции социальным работникам не положено рассказывать клиентам о своей жизни. Американская старушка, возможно, тоже поинтересовалась бы личной жизнью девушки, но не с такой прытью…

Увы. «Наши люди» не могут воздержаться от советов! Давать советы – это просто национальный вид спорта, он у нас в крови. Моя дочь работает с русскоговорящими сотрудниками, и, конечно же, те не могут воздержаться, чтобы не выяснить ее семейное положение и не принять самое горячее участие в судьбе молодой сотрудницы. С той же степенью энтузиазма они подсказывают ей, как себя вести с начальством, как работать с клиентами, делятся премудростями обхода некоторых инструкций в случае затруднительных ситуаций… Словом, чем она податливее, тем шире становится охват их всепроникающей заботы. С одной стороны, обзаводиться друзьями на работе неплохо, но с другой – как известно, не всем советам надо доверять, так как люди новые и мотивы их могут быть неясны. Перефразируя бессмертную цитату, советы людьми даются, а люди могут обмануть иль обмануться.

Американцы же более осторожны и весьма неохотно дают советы. Для них совет – это дополнительная ответственность, что зачастую крайне самонадеянно и вовсе не нужно. Иногда эта осторожность со стороны американцев кажется перебором. Например, дочь в колледже не знала, какой тип долгового обязательства ей подписывать. Вместо того чтобы объяснить ей преимущества или недостатки того или иного выбора, женщина из отдела финансовой помощи никак не помогла принять решение. В результате пришлось заняться самостоятельным исследованием, полагаясь на свою голову, а не на чужую.

В публичной библиотеке, например, privacy неукоснительно соблюдается. После того как посетитель воспользуется компьютером, вся информация о нем стирается и никто не может получить к ней доступ. Аналогично, после возврата книг читателем в компьютерной системе не будет сохранена информация о том, что он читал. Новый онлайн-каталог позволяет читателям сохранять в своем аккаунте список прочитанных книг. Но это делается сугубо добровольно, и никто, кроме самого читателя, не будет иметь доступ к этой информации. И даже такое щекотливое дело, как использование посетителем библиотечного компьютера для просмотра материалов порнографического характера, зачастую оставалось незамеченным окружающими, поскольку терминалы были снабжены соответствующей защитой. Защита, впрочем, оказалась ненадежной, и многие жаловались на недостойное поведение пользователей. Недавно наша библиотека поставила блокировку порносайтов, и негодующие мамаши могут вздохнуть спокойно.

Никто не имеет права фотографировать посетителей библиотеки без их письменного согласия, полученного заранее и оформленного на специальном бланке. Поэтому если фотографируется мероприятие, то запечатлевают выступающего и спины слушателей, но никак не их лица.

Сказанное отнюдь не означает, что американцы совершенно закрыты для общения. Они открываются настолько, насколько хотят открываться, и форсировать этот процесс ни в коем случае нельзя. Не рекомендуется выуживать личную информацию, забрасывать вопросами, что называется «лезть в кости». Здесь уместно следовать максиме «Не задавайте вопросов – и вы не услышите лжи». Но ложь – это не самое страшное. Вас сочтут nosy, sneaky, то есть сующим нос не в свои дела, пронырой. Сформировать столь нелестное мнение о себе – не слишком ли высока цена для удовлетворения любопытства? С другой стороны, американцы не любят очень закрытых людей, тех, кто совершенно не делится сведениями ни о себе, ни о своей семье. Дело в деликатном балансе, который соблюсти ох как трудно! По себе знаю: то лишнее скажу то не скажу того, что надо. Как говорится, век живи – век учись. Дураком умрешь, добавляют иногда.

Возвращаясь к теме privacy: интерес к ближнему поощряется, но проявлять его нужно в очень осторожной форме, а то ближний сразу может отдалиться. Спросите, есть ли у кого-то дети, – и нечаянно наступите на больную мозоль. Интересоваться семейным положением тоже может быть чревато последствиями: а что, если тот, кого вы спрашиваете, нетрадиционной сексуальной ориентации? Помню, как я, мне казалось, весьма деликатно, хотела познакомить своего холостого начальника с незамужней родственницей, а он не менее вежливо уклонился от этой чести. Через какое-то время до меня дошло, что поступок был легким безумием с моей стороны и что мой начальник скорее всего нетрадиционной сексуальной ориентации. Как здесь говорят, oops…

Открытость приветствуется, но только добровольная. И обоюдная. Не спрашиваете – не отвечаем!

«Пищи сладкой, пищи вкусной…»

Приехав в Соединенные Штаты, мы впервые столкнулись с феноменом американского изобилия, и стало ясно, что одежда, еда, даже ювелирные украшения гораздо дешевле, чем на родине. Чтобы изнывать от голода, надо приложить значительные усилия, и некоторые нищие (не скажу, что все) ходят в дорогих кроссовках на зависть рабочему люду. Словом, если вы не одержимы идеей одеваться по последней моде и в одежду знаменитых фирм и если не стремитесь покупать все органическое и выращенное на ферме, то оказаться раздетым и голодным не сумеете при самом низком доходе.

«Общество потребления» – таков известный приговор капитализму. В действительности потребление свойственно всем обществам, а престижное потребление – странам Старого Света еще в большей мере, чем Нового. Во всяком случае, по моим наблюдениям, американцев гораздо меньше заботит, кто во что одет и кто на какой машине разъезжает, чем европейцев и азиатов. Интересный парадокс наблюдается в питании. Однообразный рацион «там» сменился таким изобилием «здесь», что если мы хотим сохранить фигуру и здоровье, приходится скорее заботиться о его ограничении!

Дело было в Филадельфии. Помнится, пришла как-то я с двумя подругами американками к пожилому русскому иммигранту. Старику хотелось нас непременно чем-то угостить. Фантазии у него хватило на готовые пельмени из русского магазина, которые мы есть не желали. Однако он продолжал настойчиво уговаривать, не понимая, что если отказались от еды, то не из ломания, а просто потому, что не хотят. Когда мы ушли, одна из американок все недоумевала, почему он так был настойчив и зачем ему нужно было создавать у нас комплекс вины? Да просто старик так понимал традиции гостеприимства или давно не перечитывал известную басню Крылова.

Как-то моя дочь, подросток, гостила у подруги американки. Мать подруги на прогулке предложила купить мороженое. Дочка отказалась и тут же пожалела. Никто ее уговаривать не стал, а дважды предлагать здесь не принято.

Поступить иначе – значит не считаться с вашим правом на выбор. «Наши люди», даже если гости им говорят, что есть не хотят, все же не могут в это поверить и будут соблазнять их приготовленными яствами, увещевать и потчевать сродни незабвенному Демьяну. Все эти азиатские традиции, где гость притворяется, что есть не хочет, а хозяин его уговаривает, – не для здешнего менталитета. Американцы исходят из предположения, что им говорят правду, поэтому если вы сами объявили, что не голодны и есть не намерены, никаких повторных предложений не ждите.

Попробую обозначить еще некоторые различия между нашими иммигрантами и американцами, относящиеся к еде.

Итак, «наши люди», как правило, не считают калории, причем это касается и тех, кто победнее, и тех, кто побогаче. «Эх, один раз живем! Была не была!» – прочно укоренившийся стереотип. Образованные американцы более информированы относительно еды, задумываются, прежде чем съесть еще один кусок торта или выпить лишнюю рюмку коньяка.

Если срок годности еды в холодильнике вот-вот истечет, то у «наших» мысленно включается таймер: надо поскорее съесть, чтоб не испортилось. Американцы выбросят в мусорное ведро то, что залежалось в холодильнике!

У американцев центр тяжести рациона приходится на ужин (dinner), у тех из моих соотечественников, что заняты по работе, – тоже. Поэтому днем мы вынуждены ограничиться ланчем.

Американцы почти не едят соленые огурцы, помидоры, маслины, квашеную капусту (последнюю только вместе с сосисками). Они добавляют пикули к гамбургерам, например, но столь видного места в их разносоле данный продукт не занимает. Может, потому, что они не такие любители водки, как русские?

Супы американцы едят реже, чем русские, и супы эти гуще по консистенции и составляют отдельное блюдо. То есть салат и суп – это обед, а для нашего брата салат и суп – всего лишь половина обеда, плюс традиционное «второе» и классическая Федина реплика: «А компот?!»

Русские пьют намного больше чаев, американцы же – настоящие кофеманы, хотя нельзя сказать, что умеют по-настоящему готовить кофе: для этого у вечно спешащего янки попросту нет времени. Но положение меняется по мере того, как наши иммигранты все более американизируются. Недавний неформальный опрос по русскому нью-йоркскому радио Davidson продемонстрировал, что теперь у нашей публики кофе явно выбивается в фавориты.

«Хороша каша – да не наша», – могли бы сказать американцы, если бы употребляли в пищу русские каши. Но они их не едят, а поглощают блюда с рисом многочисленных азиатских народов. Ржаной хлеб, который можно найти в американских супермаркетах, напоминает крашеный белый и явно нам не по вкусу. Потому в местах скопления русских иммигрантов налажена поставка разнообразнейших сортов ржаного хлеба – на любой вкус.

Приглашение на обед к русскому иммигранту чревато разносолом, то есть обжираловкой. Американцы не устраивают из приема мероприятие а-ля «что ни есть в печи – на стол мечи». На столе может быть эдакий изысканный натюрморт, а не положение, при котором еще одно блюдо с едой – и тарелка полетит на пол. Да и за столом поведение у американцев менее структурированное, без тостов, особенно принятых на Кавказе. То есть встреча у них не застолье в нашем традиционном смысле, а либо семейный обед, либо нечто вроде фуршета.

Трудно себе представить среднего здравомыслящего американца, склонившегося над тарелкой холодца. Еще труднее объяснить ему, зачем нам надо его готовить и что мы находим в этом блюде, пропитанном холестерином.

Детей в американских школах буквально «заливают» молоком как дополнением ко всем блюдам, включая гамбургеры и жареную картошку. Американцы едят хлопья с молоком, запивая это апельсиновым соком, тогда как любая российская бабушка скажет вам, что это дикая и вредная идея, ведь сок заставляет молоко сворачиваться в желудке.

Иммигрантская бабушка придет в ужас при виде льда, который ее внук швыряет в стакан с соком, и будет грозить этому внуку страшными муками простуды и ангины, влекущими за собой, как шлейф у главного оперного злодея, кары – бронхит и воспаление легких.

Американцы нарезают салат большими кусками и накладывают в тарелки большой ложкой и вилкой. Соусы, соль и перец к салату подаются отдельно. «Наши люди» привыкли, что салат необходимо заправить, то есть налить туда растительное масло или излюбленный майонез!

Чем объяснить неимоверную популярность в Америке бутербродов с арахисовом маслом и джемом, которые регулярно предлагают детям в школах и детских садах? Возможно, дешевизной и сытностью и/или причудливым сочетанием жиров и белков? Малыши привыкают, а взрослым надо постараться, чтобы полюбить незатейливое словосочетание peanut butter and jelly и то, что за ним стоит!

Американцы не едят сэндвичи с маслом и сыром. Русские же тавтологически снабжают маслом все бутерброды, включая бутерброды с колбасой (о ужас!), и ставят масло на стол, когда приходят гости. Американцы любят увлажнять сэндвичи майонезом, а сыр едят с крекерами и хлебными палочками.

Кухонные приспособления используются американцами строго по назначению. Специальное орудие для разрезания авокадо, еще одно орудие, чтобы его разминать. Зачем? То же самое можно сделать простыми ножом и вилкой.

В целом большинство наших иммигрантов, в отличие от американцев, более неприхотливы и экономны. Рядовой американец легко потратит деньги на сэндвич для ланча, не задумываясь, что можно принести его из дома. За пластиковые пакеты надо доплачивать? Американцы платят, русские – захватывают из дома хозяйственные сумки. Американцы покупают готовые нарезанные овощи, русские домохозяйки покупают овощи, сами чистят и нарезают их. Многие молодые американки не знают, как разделать целую курицу: предпочитают покупать готовыми куриные грудки, ножки, крылышки. Наши женщины смотрят в холодильник и решают, что докупить, чтобы приготовить обед. Old habits die hard – американская поговорка, в переводе на русский «Старые привычки умирают с трудом».

Многие американки находят рецепт в интернете или книге, а затем идут в магазин и покупают все по списку, ни в чем не отклоняясь от намеченного курса. Затем они до унции следуют написанному в книге.

Мало кому из иммигрантов приходит в голову звать друзей из других городов пожить у себя. «Там» это было проще: ведь не в гостинице останавливаться, когда в городе живут друзья или родственники? Здесь все заняты работой, учебой, домашними делами, и никому не хочется возиться и принимать гостей. Домашняя кухня остается достоянием бабушек, которые еще хлопочут возле дедушек и внуков. Помню, когда мы только приехали в Америку и собрались переезжать на новую квартиру, молодой агент real estat'a был несказанно удивлен: «Как, вы еще готовите?» Мы же были удивлены его реакцией не меньше, чем он нашей отсталостью. Да, в Америке выпускается множество кулинарных книг. Для кого-то ведь это делается? Но готовят далеко не все. Зачем возиться со сложными рецептами, когда магазины полны готовыми изделиями, а кафе охотно продают на вынос? Конечно, готовить дома и приносить на работу домашнюю стряпню экономнее, но многие американцы даже со скромными доходами предпочитают забежать в перерыв в магазин неподалеку или заказать что-то по телефону из кафе или ресторанчика.

Как-то моя дочь, родившаяся в Америке, заявила, глядя на накрытый стол: So Russian – it hurts, что в переводе означает: «Настолько все русское, прямо больно смотреть». Может, она и права.