Текст книги "Черные очки"

Время перемен

В один день я встала утром и поняла, что хочу румянец на щеках и розовые губы. Глаза, обведенные черным карандашом, мне нравились, но из-за черных теней они казались глубоко посаженными, как бы утонувшими во тьме. Раньше мне казалось это пугающе красивым. Ну, и цель моего вида была навести ужас и отвращение. Теперь мне захотелось выглядеть красиво и со вкусом. Я пошла к маме.

– Мама, можно к тебе? – сказала я, когда подошла к двери в мамину комнату.

– Конечно, заходи, – крикнула мама и побежала ко мне навстречу.

Я зашла внутрь комнаты и поняла, что не была здесь уже давно. У мамы в комнате было светло, чисто и уютно. Розовые шторы, белоснежная тюль выдавал в хозяйке романтическую и мечтательную натуру.

– У тебя нет розовой помады? У меня моя кончилась, – сказала я, а сама не хотела признаваться, что устала от черного макияжа и захотела чего-то более легкого и нежного.

– И хорошо, что кончилась. Возьми мою. Вот светло-розовая с перламутром, а вот цвет фуксии. Мне он уже не идет, а тебе в самый раз, – сказала мама, усаживая меня на свою просторную кровать. Она вывалила на покрывало несколько тюбиков помады, тени и много чего еще.

– Бери, все, что хочешь. Вот тени голубые, серые, пудровые. Давай один глаз накрасим голубым, другой пудровым. И посмотрим, как получится.

– Давай, – с радостью согласилась я на косметические эксперименты. При этом ощутила какое-то приятное предвкушение и желание попробовать чего-то новенького.

Мама не скрывала радости, она бросила все свои дела и стала мазать, красить, расчесывать меня и делала это с таким удовольствием, будто ждала этого момента всю свою жизнь.

Мне понравился вариант с розовыми щечками, губами и сиреневыми тенями на глазах. Я смотрела на себя в зеркало и не могла поверить. На меня смотрела симпатичная мордашка молодой девушки, не выражающая страданий, горя и какого-либо намека на злость. Вдруг мелькнула мысль: «А вдруг теперь меня начнут считать какой-то простушкой и будут издеваться еще больше?» И тут же вспомнила, что нужно думать о своей душе, как бы самой никому не навредить, а не беспокоиться о чужих поступках. «Я своим видом никого не обижу, и уже цели напугать не ставлю. Мне просто хочется выглядеть по-другому, вот и все», – успокаивала я саму себя.

С новой физиономией я пошла в школу. И первое, что я услышала от одного из своих одноклассников, так это: «Оказывается, она симпотяжка». Может быть, раньше я по привычке и надвинула бы брови и начала стрелять гневные искры из глаз, то сейчас я посмотрела на мальчишек, откуда прилетел комплимент, и мило улыбнулась. В этот день мужская половина нашего класса вела себя странным образом, они будто на цыпочках ходили мимо меня, затаив дыхание, словно боялись спугнуть какую-то бабочку, внезапно посетившую их луг.

После школы я снова открыла свой дневник и, отступив несколько чистых листов, написала: «Мои пакости». Теперь мне хотелось писать о себе, о своих пакостях. Рассуждая над другими, я начала сравнивать их с собой, ставить себя на их место. Так я поняла, что в некоторых случаях я поступила бы более жестоко и повела бы себя более глупо, чем другие.

Первой пакостью я записала свое отношение к маме. Как я грубила ей, как оскорбляла, в то время, когда она пыталась заботиться, пыталась помочь. Я считала, что раз я пережила свое детство без матери, значит, я все знаю, все умею и справлюсь без нее. Но нет, я много не знаю, и много чего не умею. Материнский совет пригодится в любом возрасте. А то, что ее не было со мной рядом, и большую часть детства я провела в интернате, так на это тоже была причина.

Я помню, как мы скитались из одного общежития в другое, как мама сутками пропадала на работах. Она старалась заработать свой, пусть маленький, но свой уголок, квартиру. Я была маленькой, мне нужно было учиться, кушать. Я тоже мечтала о постоянном доме, где будут жить я и мама. Но я тогда не знала, что свой дом не появится по волшебству. Маме приходилось вкалывать на трех работах, чтобы скопить на двухкомнатную квартиру, и когда она их скопила, мое детство уже закончилось, рассыпались мечты, зато появились обиды. Как оказалось пустые обиды, напрасные.

Почему раньше я этого не понимал, не знаю. Хорошо, что теперь, пока не поздно, пока мама рядом, я могу что-то исправить. Я хочу отплатить маме за старания, компенсировать свои выходки. Только, как и чем? Мама говорит, что ей ничего не нужно, лишь бы я была счастлива и здорова. Впредь буду по—другому разговаривать с мамой, относиться к ее советам и ценить каждый миг. Я только недавно заметила, как мама постарела. Куда-то делась ее красивая улыбка, в глазах появилась усталость и какая-то грустная задумчивость.

Второй своей пакостью я посчитала чтение книги о черной магии. Какой нужно быть глупой и недалекой, что поверить во все это. Где-то я такая умная, а где-то веду себя как слабоумная. Как я могла повестись на то, что проговорю какие-то слова и дело готово, чья-то судьба предрешена. Если бы так можно было вершить судьбы друг друга, мы давно бы все исчезли с лица земли. Люди просто напросто извели бы друг друга.

Не я давала жизнь, не мне ее отнимать, не я вершитель судеб, не я властелин мира, не мне прогибать его под себя. Мир был до меня, будет и после, а я должна жить в нем, а не вечно бороться с ним, что наивно и глупо. Мне не нужно ничего придумывать, все есть здесь, и хорошее и плохое. Мне остается делать свой выбор, а что-то ломать и рушить, так я думаю это ни одному человеку неподвластно.

Я перестала писать и вдруг вспомнила про вещи, которые когда-то подарила мне мама. Я резко поднялась и стала судорожно искать в глубине шкафа. Найти их не составило труда, потому что на фоне моих черных повседневок, они казались ярким разноцветным пятном. Я разделила скомканные вещи и обнаружила очень даже симпатичные джинсы и голубую с белым полосками на рукавах трикотажную кофту. Я надела эти вещи и встала перед зеркалом. Я смотрела на себя и с удовольствием заметила, что голубой цвет был мне к лицу. Светло синие джинсы и вышеупомянутая кофта составили неплохой комплект. Мне захотелось на следующий день одеть этот комплект в школу. Я выскочила в коридор и зашла в комнату к маме, ожидая увидеть удивленные мамины глаза и светлую улыбку на ее губах.

– Как тебе? – спросила я с ходу.

Мама повернулась и вся засияла. Я почувствовал ее радость, и от этого мне стало еще светлее на душе. Я в первый раз почувствовала счастье от того, что кому-то хорошо. И надо сказать, это чувство по своей силе несравнимо ни с чем.

– Как тебе идет, – сказала мама, пристально оглядывая меня с ног до головы.

– Я завтра хочу так пойти в школу, – с какой-то кокетливостью сказала я.

– Здорово, мне нравится. По цвету хорошо подошли джемпер и джинсы, – сказала мама.

– У меня еще есть вещи, их тоже хочу примерить. Можно я к тебе буду приходить, красоваться? – спросила я и заранее знала мамин ответ.

– Конечно, беги, переодевайся, а то я сейчас лопну от нетерпения, – вскрикнула мама.

Я побежала к себе в комнату и стала дальше разбирать кофточки, брюки, юбки. Я надела легкую просторную блузку светло желтого цвета и белые брюки, и снова получила неплохой комплект. И главное, что эти цвета тоже шли мне. Я побежала к маме. Она снова восхищалась и отправила за следующей примеркой. На этот раз я надела черную юбку карандаш, а сверху рубашку белую с черными вставками. За зеркалом передо мной стояла деловая леди. Правда, как ни странно, но в юбке я чувствовала себя несколько неловко, за многие годы очень уж прикипела к брюкам.

– Как тебе такая деловая леди? – спросила я маму.

– Здорово, – ответила мама и спросила:

– А знаешь, чего не хватает твоим комплектам?

– Чего, – удивленно спросила я.

– Обуви. Твои черные обтягивающие сапоги, которые ты носишь и зимой и летом, не вписываются ни один из представленных образов, – с сожалением сказала мама.

– Точно, – сказала я.

– Давай, доча, в первый же выходной в магазин, – предложила мама.

– Давай, – сказала я, и всем своим видом показала, что очень рада такому предложению.

На следующее утро я оделась как обычно во все черное и надо сказать почувствовала себя не совсем уютно. Что-то внутри никак не гармонировало с черным цветом одежды. Я даже почувствовала стеснение от своего образа. Совсем недавно я гордилась тем, что не такая как все, и бросаю вызов стереотипам, считала остальных клоунами и попугаями. А теперь хотелось избавиться от черноты. Видимо, краски души просились выразиться во внешности. Когда было мрачно внутри, видела тьму повсюду. Но теперь, я будто сняла черные очки и вижу мир во всех его цветах. И во всем этом разнообразии красок я не хотела быть черным пятном.

Новые чувства

Сегодня после второго урока ко мне осмелился подойти одноклассник Степка. Он остановился возле моей парты. Я в этот момент доставала учебник и тетрадки по математике из сумки. Я взглянула на него по привычке хмурым взглядом. Он немного онемел, тогда я слегка улыбнулась. Степка успокоился и спросил:

– Катя, ты это, пойдешь с классом в выходные на речку в поход?

– Нет, – ответила я, а сама подумала, что на речке сто лет не была.

– Ты, подумай. Я могу рюкзак твой понести, – промямлил Степка, будто боясь, что кто-то услышит его робкую попытку ухаживания за мной. Недалеко раздался девичий смех.

– Степа, я в этот выходной занята, – сказала я и подумала, что и вправду занята, но ему про мое занятие лучше было не знать, все равно не понял бы. Ведь, я и мама собрались в магазин за обувью. А, после Степкиного предложения я подумала про спортивные кроссовки, которые тоже не мешало бы приобрести.

Степка немного помялся возле меня и отошел к группе мальчишек. Я услышала, как Степка полушепотом сказал:

– Она назвала меня Степой.

Он с торжественным видом подошел к своей парте и как будто ошарашенный сел на стул. Мне было немного смешно, но это был не злой смех, а скорее умиление от вида смущения мальчишки, которому нравишься. Я всегда знала, что Степка был ко мне не равнодушен. Он даже пытался заступаться за меня, когда остальные позволяли себе ехидные высказывания в мой адрес. Правда, у него это получалось как-то криво. Видно, что он боялся кого-нибудь обидеть, интеллигентно просил прекратить сору, призывал к взаимному терпению и пониманию. Мне тогда казалось такое поведение проявлением слабости. Я считала, что если ты вступился за кого-то, то порви пасть его врагу, не останавливайся ни перед чем. Сейчас я, конечно, не хочу таких крайних мер, но все равно считаю Степку каким-то сильно правильным что ли, мягким и добрым. Я никогда не воспринимала его как друга, даже за мужика не считала. На его знаки внимания не обращала внимания, и относилась к нему как к пустому месту. Видимо, поэтому, тот факт, что я заговорила с ним, да еще назвала по имени, стал для него сенсацией.

В выходные я и мама отправились в магазин. Мы накупили много чего из обуви на все случаи жизни. Мама даже предложила посмотреть украшения из бижутерии. Но меня все эти колечки, браслетики, сережки никогда не прельщали своей блестючестью. Я не понимала смысла в украшении себя всякими железяками и камешками. Даже в древних племенах в этом был какой-то символизм. А в наше время можно было разве что только мериться у кого больше и дороже побрякушка. Мне все это казалось некрасивым и непрактичным. Я не польстилась на мамино предложение и ограничилась только сменой одежды и обуви. Дома снова была примерка, снова радостный взгляд мамы и больше спокойствия мне в душу.

Когда я шла в школу в голубых джинсах и бело – голубой кофте, я внутренне улыбалась, даже можно сказать хохотала. Я представляла глаза одноклассников, которые увидят меня в этом образе, их недоумение и удивление. А когда представила Степку, так и вовсе оскалилась в улыбке на все лицо. Я пришла на первый урок вовремя, что тоже раньше не бывало. Я зашла в класс, как обычно, и села на свое место. Куда-то делся гул от болтовни, и наступила тишина, даже птички за окном на мгновение замолкли. Это была абсолютная тишина, идеальная во всех отношениях. Прозвенел звонок, в класс вошла учительница. Она как на автомате говорила слова приветствия, и одновременно обмеряла меня взглядом, будто старалась узнать во мне свою ученицу, но никак не могла. На перемене ко мне подошла Люба и сказала:

– Тебе очень идет голубой цвет.

– Я знаю, – сказала я осторожно. Хоть я и старалась поменять свое отношение к другим, но веры в доброжелательность людей мне явно еще не хватало. Я все еще считала, что слишком доверяться и допускать до себя нельзя никого.

Весь этот день я ходила как королева. Девчонки одноклассницы стали обращаться ко мне с различными вопросами. Одна спросила, что задали по литературе, другая – про еще какую-то мелочь. На перемене все наперебой стали рассказывать, как они чудесно провели выходные у речки, при этом не забыли подчеркнуть, как сожалели от того, что я пропустила такое веселое и полезное мероприятие. В общем, приставали ко мне со всякой ерундой, будто испытывали меня на коммуникабельность и пробовали, не опасно ли со мной быть рядом.

Удивительно, как твой внешний вид меняет отношение к тебе окружающих. Я оделась, как все и этого оказалось достаточно, чтобы меня принимали и воспринимали своей. Когда я была вся черная, меня сторонились, оглядывались, смотрели как на музейный экспонат. Никто не выражал особого желания со мной не то, чтобы общаться, просто поговорить. Теперь я иду на улице, и никто из бабушек не креститься, никто из детей не кричит мне вслед, что я ведьма или баба яга. С одной стороны это хорошо, но с другой, мне стало чего-то не хватать, чего-то особенного, выделяющего меня из общей толпы. Хотя я уже понимала, что выделяться можно не только необычным внешним видом, а еще своими поступками, действиями, поведением, что, конечно, намного сложнее.

Почти каждый день я меняла свои наряды и находила в этом что-то приятное. Наверное, во мне проснулась девчонка, со своими девчачьими причудами. Мне хотелось выглядеть просто хорошо, модно, красиво, а не хоть как, лишь бы ни как все.

Я обнаружила свой стиль, вкус. Определились предпочтения в вещах. В общем, я изменилась внешне.

В гостях у Лили

В воскресенье утром я услышала, как с балкона меня звала Лиля. Я вышла, Лиля не сидела на стульчике, как обычно, а стояла возле балконной двери, будто хотела уже уходить, или только вышла. Я поздоровалась, Лиля, продолжая стоять, держась за ручку балконной двери, сказала:

Катя, приходи к нам в гости. Прямо сейчас. Мы тебя ждем.

– Кто мы? – удивленно спросила я.

– Я и тетя Люда. Я много о тебе ей рассказывала, она хочет с тобой поговорить.

– Ну, хорошо, приду, – сказала я. Хотя, честно говоря, мне не хотелось никуда идти, но отказаться от приглашения почему-то я не смогла.

Я быстро собралась и вышла из подъезда, заскочила в соседний и поднялась на девятый этаж. Я легко сориентировалась на площадке и выбрала квартиру, чей балкон, должен соседствовать с моим. Я позвонила. Дверь открыла женщина среднего роста, стройного телосложения, возраста моей мамы. Светлые волосы умело скрывали седые пряди. Она вежливо улыбалась и ласково сказала:

– Ты Катя? Лилина подружка? Проходи, будь как дома.

Я зашла.

– Лиля с моими вышла в магазин. Сейчас они придут, пока заходи, располагайся. Я честно скажу, что сама отправила Лилю. Я хотела с тобой поговорить наедине. Ты же не возражаешь? – спросила женщина, провожая меня в залу. Я не заметила, как оказалась на просторном диване, а за спиной была воткнута большая мягкая подушка. Тетя Люда села напротив меня на стул, ласково поглядела на меня и сказала:

– Мне Лиля говорила, что вы общаетесь через балконы. Дело в том, что я вижу, что Лиле не хватает общения. С Ванькой и Ленкой она никуда не ходит. Разве только в магазин. Один раз ее Ленка на дискотеку взяла, так Лильке не понравилось. А с тобой как начала общаться, так стала какой-то радостной. Я хотела поблагодарить тебя.

– Да что Вы. Не стоит. Мне самой очень нравится с ней беседовать. Она очень умная, с ней интересно, – сказала я.

– Да она умная, не по годам. И рассуждает так, как взрослый человек. Это, наверное, из-за того, что жизнь непростая у девочки была. С самого детства сплошные испытания, – сказала тетя Люда и продолжила:

– Лиля родилась здоровым ребенком. Любила играть в куклы и догонялки. Так все детки осваивала окружающий мир. Ходила в детский садик, где как водится, играла, бегала, готовилась в школу. Все как у всех. Казалось, что может случиться в обычном месте с обычным ребенком. В один такой обычный день, в привычное время группа Лили вышла на прогулку во двор. Лиля взяла с собой ведерко и сразу направилась к песочнице, чтобы наделать песочных пирожков или что там делают дети с песком и ведерком. Вместе с Лилей решил поиграть мальчик Сашка. Лиля помнит этого мальчика хорошим, но вертлявым. У Сашки была лопатка, которой он загребал песок и пытался сделать какие-то замки, в общем, что-то строил, строитель. Видимо, что-то у него не задалось, или что-то еще, но он зачем-то начал кидаться песком в Лилю. Сашка загреб лопаткой песок и бросил Лиле в лицо. В результате попал ей прямо в глаза. Девочка стала растирать глаза рукой. В этот момент у меня возникает вопрос: «Где ходил воспитатель?» Лиля растерла глаза до крови, а когда ей стали оказывать медицинскую помощь, то было уже поздно – Лиля ослепла.

Как странно устроена жизнь. Одна минута может круто повернуть течение жизни и даже оборвать ее. Так и у Лили с той самой минуты все переменилось. В садик она больше не ходила, а все больше сидела дома. Детская энергия жаждала выхода, и слепая Лиля пыталась играть. После работы родители видели разбросанные игрушки и опрокинутые вещи. Может быть, нормально, а, может быть, и нет, но больные люди очень раздражают здоровых. Некогда любимый и долгожданный ребенок, потеряв зрение, вдруг стал обузой для родителей. Вся их любовь куда-то испарилась. Тут напрашивается еще один вопрос: «А была ли она вообще?». На смену ей пришли раздражение и злость. В те годы Лиля много плакала. Но вскоре после бесконечных родительских упреков и замечаний Лиля научилась сдерживать себя во всем. Она научилась долгое время неподвижно сидеть на одном месте, чтобы только не задеть чего-нибудь и не уронить. Когда она приходила к нам в гости, то мне приходилось долго уговаривать ее поиграть с нами. Она так боялась, что мы не простим ей разбитой посуды или сломанной нечаянно игрушки, и не будем больше звать в гости. А когда все рассаживались за обеденным столом, Лиля трясущимися руками подносила ложку с супом ко рту. А до кусочка хлеба тянулась медленно, медленно, постоянно возвращая руку назад и прижимая к себе. Нам всем было понятны причины такого поведения ребенка. Ясно, что Лилю часто били по рукам. В это трудно поверить, и трудно понять, зачем и почему. Поэтому даже не спрашивай меня об этом, я не знаю.

На этом перечень Лилиных трудностей не закончился. Был у Лили старший брат. Хотя сложно назвать его братом. По тому, как он к ней относился, так чужие люди ближе казались. Он издевался над бедной девочкой как мог. Не иначе как елкой ее не называл. А почему елкой, да потому что у нее на лбу всегда синяк. Вот он и дразнил ее: «Во лбу звезда горит. Елка». А что иначе ждать от ребенка, который видит, как его родители относятся к слепой сестре. Он, когда вырос, стал подстать своим родителям, такой же равнодушный и жестокий. Когда мать заболела, а отец ушел к другой женщине, брат не стал заботиться о больной матери, кроме того таскал деньги из дома и гулял в свое удовольствие. Нигде не учился и не работал. А когда мать пыталась его образумить, быстро рот ей закрывал, даже руку поднимал. Это на больную-то мать! В общем, держал всех в страхе, пока в тюрьму не загремел за разбой.

Лиля рвалась ухаживать за матерью, но сама в то время сильно болела. Ей врачи предложили сделать операцию с шансом на восстановление зрения. Шанс был пятьдесят на пятьдесят процентов. Лиля с радостью согласилась. Она говорила, что мечтает снова видеть.

– Вот, вернут мне зрение, – говорила она, – я работать пойду, за мамой ухаживать буду, она поправиться и заживем.

Но операция прошла неудачно. Я помню, зашла к ней в палату, а она сидит на кровати с перевязанными глазами и смотрит в сторону окна.

– Ну как ты, Лиля? – спрашиваю, а сама уже знаю, что у врачей не получилось вернуть зрение.

– Хорошо, – говорит, а сама губы сжимает, плачет.

– Ты, поплачь, Лилечка, поплачь. Легче и станет, – говорю я, а самой разрыдаться хочется. А она мне говорит:

– Не хочу плакать. Больно.

– Ну не плачь. В конце концов, ничего не изменилось, – пыталась я успокоить бедняжку, но у меня опять ничего не получилось.

– Изменилось, – сказала Лиля и ненадолго замолчала, а потом добавила:

– Раньше я свет видела, а теперь только тьма.

Я не выдержала, заплакала, старалась скрыть слезы, но всхлипывания никуда не денешь.

– Не плачьте, тетя Люда, я справлюсь. Немного попереживаю и перестану, – стала Лиля меня успокаивать.

– А я и мои детки, чем сможем, поможем, – стала причитать я.

– Тебе Ванька и Ленка привет передают, вот печенье. Всей семьей стряпали, дети в виде разных фигурок налепили. Ванька говорит: «Пусть Лиля пальцами определит, что за фигурки». Так что я не скажу, сама разгадай. Ну ладно, я пошла.

Сама выхожу и на нее смотрю, а она неподвижно сидит, пакет с печеньем в руках сжала, и в окно, будто смотрит. Потом я узнала, что после операции все стало намного хуже. Даже один глаз пришлось удалять. Ей вместо удаленного глаза стеклянный поставили. Она теперь как посмотрит, так в дрожь бросает. Глаза большие неестественные, и еще не моргают. Потом ей черные очки купили, она в них постоянно ходила.

Тетя Люда замолчала.

– А как вы с Лилей познакомились? – осторожно спросила я.

Тетя Люда глубоко вздохнула и ответила:

– Я как-то с работы возвращалась, смотрю, девочка вокруг лавочки ходит и что-то напевает. Долго так ходит, ходит, и все время за лавочку держится. Я подошла ближе и услышала ее песенку: «Небо в тучах, небо в тучах, тополя роняют цвет, мне так скучно, мне так грустно, потому что солнца нет». Я еще тогда подумала, в таком возрасте надо веселые песенки петь, а она про грусть поет. Я тогда сказала:

– Отчего же солнца нет, вон какое солнышко на небе.

А она мне так спокойно говорит:

– А я слепая, я солнце не вижу.

Меня ее слова, словно стрелой сердце пронзили, так я жалостью к ней прониклась в эту минуту. Мы с ней разговорились. Она такой простой, откровенной девочкой оказалась, отчего приятно было с ней общаться.

Тогда же я и с ее братом познакомилась. Он был еще салагой, а уже злой, как чертенок. Когда мы беседовали, он подбежал и крикнул:

– Лилька, иди домой, мать зовет.

И убежал, а она ему вслед:

– Куда ты? Отведи меня, ведь мама ждет.

– Сама дойдешь, – кричал убегающий братик. Я довела Лилю до квартиры, познакомилась с ее мамой. Предложила Лиле приходить ко мне в гости. Мама ее так этому обрадовалась, что каждый день ко мне ее водила. Приведет к двери, позвонит и уходит. При этом даже не удосуживалась узнать, есть кто дома или нет. Один раз так Лиля простояла почти весь день, ожидая нас. Мы в этот день уезжали в другой город. Я с тех пор ключик стала под ковриком оставлять, чтобы Лиля могла сама войти, если что. Так она гостила у нас, или вернее сказать почти жила целыми днями. А вечером я или мои дети ее обратно домой отводили. Мы всегда рады были ей, она нас нисколько не стесняла и не мешала нашим делам. Она, можно сказать, стала частью нашей семьи.

Мне стало как-то не по себе от этих слов, и я спросила:

– И что мать так и не смогла ее полюбить?

Тетя Люда ответила мне:

– Не знаю, как насчет полюбить, но сердце ее смягчилось после одного случая. У них квартира была на первом этаже. А летом окна все открывали настежь. И вот однажды летом кто-то мимо их окон проходил, и закинул на веранду окурок. А под окном лежал ватный матрас, свернутый рулетом. Окурок аккурат на матрас упал и стал догорать, затем загорелась ткань, задымилась вата. Все спали сном младенца, никто ничего не чуял, только Лиля почувствовав запах, стала будить мать и отца. Они проснулись и тоже сначала ничего не почувствовали, даже Лилю отругали за то, что потревожила их сон. Потом появился дым и запах. Родители соскочили, начали тушить зарождающийся пожар. Матрас был непоправимо попорчен, но больше ничего не пострадало, только дымом вся квартира пропахла. Когда убедились, что пожар потушен, заметили отсутствие брата. Он оставался у себя в комнате и продолжал крепко спать. Его еле разбудили, потом уже узнали, что он чуть не задохнулся. Его комната была ближе всех к веранде, вот он дыма и нахватался. Так, что можно сказать Лиля им всем жизнь спасла и имущество, за которое они так тряслись, что слепого ребенка изводили за каждую царапину. Она им его спасла. Вот как бывает. Правда, оценили это далеко не все. Только мать стала как-то ласковее к Лиле, а брат как был сволочью, так и остался.

– А что отец? Про отца вы ничего не говорили, будто и не было его вовсе, – поинтересовалась я.

– Да, можно сказать и так. Он вроде был, а по факту и не был. Отец Лили был рабочим на каком-то предприятии и большую часть времени проводил на работе. Казалось, что домой он только ночевать ходил. Он относится к тому разряду мужчин – невидимок, которые всю свою жизнь прячутся. До свадьбы, в конфетный период их еще видно, а когда начинаются будни, они вечно чем-то заняты и куда-то уходят. От нежелания заниматься детьми, семейными проблемами мест для пряток у них всегда много находится. Так Лилин отец прятался почти 10 лет, потом вдруг появился, сообщил, что уходит жить к другой женщине, собрал вещи и снова исчез, но теперь уже навсегда. Судьбой детей своих он не интересовался никогда, ни тогда, ни сейчас.

– А где Лиля училась? Она очень образована, столько книг знает, – спросила я.

– Училась Лиля в интернате для слепых. Она там жила до 9 класса, только по выходным и праздникам ее забирала мать, и то по нашей просьбе. И, конечно, все это время она была у нас. После восьмого класса Лиля вернулась домой к матери. Та в это время сильно заболела. Отец уже другую ячейку общества клепал, и мать осталась одна. Сын, как я уже говорила, беспутным рос, бандитом. У матери из дома деньги таскал, потом с какими-то бандитами связался. Они его подставили так, что сами сухими из воды вышли, а он в тюрьму загремел надолго. Пусть там ему покажут, как над слепой девочкой издеваться.

– А как Лиля у вас оказалась?

– Мать ее заболела, сначала похудела сильно, потом слегла и уже не вставала. Лиля ухаживала, как могла, мои дети тоже помогали. Но у матери был неизлечимый диагноз, в общем, она умирала. Перед смертью у Лили прощения просила, меня умоляла о Лиле позаботиться. После похорон Лиля к нам переехала, ей уже 16 лет тогда было. Опекунство мы оформили быстро. Но я считаю Лилю своей дочкой уже давно, с той самой песенки у лавочки. Еще тогда я прикипела к ней душой, и не могла жить без нее.

Тут в коридоре стало шумно и вскоре на пороге комнаты появились Лиля и еще двое молодых людей – девушка и парень. Я еще не отошла от впечатления, оставшегося после рассказа тети Люды, как пережила новый шок. В вошедшем парне я узнала того самого старшеклассника, который держал меня, когда я кричала слова проклятия в адрес Дашки. Первое, что я подумала тогда, так это то, что теперь все узнают про меня, мое прошлое и скорее всего, откажутся общаться со мной. Мои мысли перебила тетя Люда:

– Ну вот, Катя, знакомься, мои дети – Лена и Ваня. Это Катя, наша соседка через стенку. Посидите, пообщайтесь, – сказала тетя Люда и вышла из комнаты.

Лиля, как обычно, встречала меня улыбкой, Лена тоже казалась дружелюбной, а Ваня, молча, вышел из комнаты вслед за мамой.

– Ты куда? – крикнула Лена.

Ваня из коридора ответил:

– К себе. Что мне в вашем малиннике делать?

– Ну, ладно, – согласилась Лена. Было видно, что брат и сестра очень дружны, и часто проводили вместе время, поэтому неожиданный уход брата стал для нее чем-то непонятным и удивительным. Но для меня все было ясно и понятно, он не хотел находиться рядом со мной. В этот момент я почувствовала стыд, что даже покраснела. Это заметила Лена и сказала:

– Лиля, тебя как девчонку спрошу. Ванька, как увидел Катю, убежал, а Катя, как увидела Ваньку, покраснела. Как ты думаешь, что это может означать?

Лиля – добрая душа. Что еще могла сказать девочка, которая никогда злой мысли не держала, слова плохого не говорила, даже в самые кошмарные минуты своей жизни прощала обидевших ее, конечно, она сказала:

– Это любовь.

Я засмущалась еще больше, а Ленка и Лиля закатились от хохота.

– Это определенно, любовь, – смеясь, говорила Ленка и добавила:

– Причем с первого взгляда.

Мне было не до смеха, ибо я знала, что это не любовь, а совсем даже наоборот. Я сказала:

– Ладно, пойду я, наверное, домой. Засиделась что-то.

Наш девичий разговор прервала тетя Люда:

– Сейчас будем кушать, все готово. Ленка, Ванька, накрывайте на стол.

Я заторопилась уходить, но меня остановила тетя Люда:

– Прошу к столу.

К ней присоединилась Ленка, крепко сжала мою руку и потащила обратно в комнату. Там в центре уже стоял большой стол. Видимо, пока я стояла в коридоре, Ванька расправил раскладной стол. На столе была белая скатерть, Лиля расставляла посуду. Тетя Люда принесла кастрюлю с супом, Ленка, усадив меня на стул, тоже стала накрывать на стол. Я предложила свою помощь:

– Давайте, помогу.

Но получила категорический отказ.

– Катенька, ты наша гостья, а у нас и так помощников полно, – сказала тетя Люда.

Все было готово, стол накрыт, все расселись. Передо мной стояла тарелка супа. Я медленно черпала суп ложкой и отправляла его в рот. Все ели и чему-то радовались. Я смотрела на них и понимала, что мне было с ними хорошо, и совсем не хотелось уходить. Но в душе я знала, что, возможно, это был последний день общения с этими людьми. Скоро они все узнают, и я снова вернусь в свой черный мир бесконечного одиночества. От этих мыслей было грустно, и, наверное, грусть мрачными красками изображалась на моем лице. Тетя Люда спросила:

– Катенька, что загрустила, давай, котлетку бери. А на чай шоколадный тортик.

Тетя Люда пыталась развеселить меня. Ленка списывала мое поведение на смущение перед Ваней и как-то загадочно мне улыбалась, а когда ловила мой взгляд, сразу же переводила глаза на брата. Мне было и смешно и грустно. Я решила с достоинством провести свою последнюю встречу с этими замечательными людьми.