Текст книги "Заслуженное счастье (сборник)"

Глава VII

Наконец он наступил, так давно ожидаемый Нетти день бала!

Уже с самого утра поднялась в доме невообразимая суматоха. Горничная Луша то и дело бегала по лестнице, свистя накрахмаленными юбками, стуча каблуками. Констанция Ивановна, перерывая весь гардероб в шкафной, кричала так громко, переговариваясь с Нетти, которая примеряла чуть ли не в сотый раз свой костюм Весенней Зари внизу в будуаре, что заниматься сегодня с детьми Ие не представлялось никакой возможности. С досадой она захлопнула тетрадки и велела своим маленьким воспитанникам собираться на прогулку.

Но прогулка должна была быть сегодня тоже отменена.

– Ия, будьте так любезны, – скорее тоном приказания, нежели просьбы, обратилась Нетти к невестке, – купите мне шпилек-невидимок для прически и ленту для веера. Понимаете, бледно-розовую муаровую ленту… Только поторопитесь с покупками, пожалуйста. Да, ради Бога, не берите вы с собой детей в магазины. Они только стеснят вас.

Еще через полчаса вернувшейся Ие пришлось мчаться к парикмахеру, который недостаточно крепко завил фальшивые локоны Нетти, потом за перчатками и английскими булавками…

Когда, устав до изнеможения, молодая девушка вернулась, наконец, исполнив чуть ли не десятое поручение невестки, она увидела Нетти, сидевшую перед зеркалом и тщательно натиравшую себе лицо каким-то кремом.

– Знаете, так оно лучше будет, свеже́е к вечеру, – смутившись при виде удивленного взгляда Ии, оправдывалась молодая женщина.

– Да, очень хорошо помогает, – примеривая у другого зеркала огромную накладку из фальшивых волос, произнесла Катя. – Дайте мне тоже потом попробовать, Нетти.

– Что? – глаза Ии расширились от удивления. – Катя! – невольно вырвалось у нее.

– Что Катя? – пожала плечами девочка.

– Не думаешь ли ты, что я, как старшая сестра, разрешу тебе делать такие глупости?

– Какие глупости? Я не вижу глупостей ни в чем.

Губки Кати мгновенно надулись. Лицо приняло неприятное, капризное выражение.

– Перестань глупить, Катя, – уже строгим тоном заговорила Ия, – я не разрешу тебе, еще девочке, делать эти глупости… Изволь снять сейчас же этот нелепый накладной шиньон и не смей прибегать ни к какой косметике. Иначе я принуждена буду отвезти тебя сегодня же в пансион.

– Это будет крайне бестактно с вашей стороны, Ия, – неожиданно резко вмешалась в разговор сестер Нетти, в то время как Катя громко ахнула и залилась слезами.

Серые глаза Ии стали совсем стальными. Сурово взглянув на невестку, она, отчеканивая каждое слово, произнесла:

– Я попрошу вас не баловать мою сестру, Нетти. Она еще совсем девочка, и кружить ей голову не следует вовсе. Перестань капризничать, Катя, если ты не хочешь, чтобы я осуществила на деле свои слова.

– Ты… ты… Де… с… по… тка! Ты… ты меня го…то… ва… лишить последнего счастья! – всхлипывала Катя, театрально откидывая голову на спинку кресла.

– Боже мой! Боже мой! Да что же это с ней… Я решительно не узнаю ее! – почти с ужасом вырвалось у Ии, и она поспешно направилась к двери.

Но Неттин голос остановил ее на пороге.

– Да, кстати, Ия, в каком же костюме будете нынче вы?

– То есть как – в каком костюме? – удивленно переспросила молодая девушка.

– Да ведь нелепо остаться такой монашкой, в вашем черном платье, когда все будут в костюмах и в масках.

– Ho у меня нет денег, чтобы приобрести подобающий костюм, Нетти, – холодно отвечала Ия.

– Ах, Боже мой, но кто же говорит про деньги! У maman и у меня – масса разного старого тряпья, всякого ненужного хлама, из которого вполне можно соорудить прехорошенький костюм.

– Благодарю вас, но мне он не нужен, – сдержанно поблагодарила Ия.

– Какая же вы, однако, эгоистка, Ия, – внезапно вспыхнув, с досадой бросила Нетти, – вы непременно хотите испортить удовольствие нам всем. Все будут нарядны, прекрасно одеты, интересны в своих костюмах, a вы одна составите среди нас черное, мрачное пятно…

– Но я могу не выходить в гостиную, чтобы не испортить вам праздника своим мрачным видом…

– Ах, это еще хуже будет. И Кутузовы, и Раевские, и Блацы, и Завьяловы – все скажут, что мы не пригласили вас на вечер и держим в черном теле. A ведь вы не простая гувернантка, a сестра André.

– Так вот оно что! – тонко улыбнувшись, произнесла Ия. – Хорошо, хорошо, я сделаю так, что и овцы будут целы и волки сыты, – с той же улыбкой заключила она и, мельком взглянув на все еще плачущую Катю, вышла из будуара.

Лишь только фигура Ии скрылась за дверью, Нетти подошла к Кате, приподняла ее залитое слезами лицо и произнесла сладеньким голоском:

– Перестаньте же плакать, детка. Утрите ваши очаровательные глазки. Не стоит их портить даром. Ваша сестра себялюбивая эгоистка, я увидела это с первого раза, и потом – она, действительно, деспотична. Вы молодец, что отчитали ее, a кроме того, и завистлива она на редкость.

– Как? Что? Завистлива? Ия?

– Ну, да, завистлива, чему вы так удивились? Она запретила вам надевать локоны потому только, что вам они чрезвычайно идут. Она боится, что в них вы будете лучше ее. И она права. Вы гораздо красивее вашей сестры, Катя. Она сама сознает это и страшно злится, по-видимому. Посмотрите на себя в зеркало, детка. Ну, разве вы не красавица? С этими-то чудными огневыми глазками, с прелестным носиком и очаровательным ртом! Взгляните только, и вы сразу поймете те вполне объяснимые чувства, которые волнуют вашу дражайшую сестричку.

Катя, повинуясь указанию невестки, взглянула на себя в зеркало. И действительно показалась себе красавицей в этот миг. Никогда не нравились девочке, как сейчас, ее собственные глаза и все неправильные черты некрасивого, но привлекательного личика.

С одним только не могла согласиться Катя, что Ия, ее серьезная, сосредоточенная, всегда думавшая о других старшая сестра, могла быть эгоисткой, да еще вдобавок завистливой! Но противоречить Нетти Катя не решалась из боязни рассердить свою новую подругу и благоразумно смолчала, несмотря на то, что где-то глубоко в тайнике ее души копошилось сознание невольной вины перед Ией.

* * *

В десять часов вечера скромную квартиру Вадберских-Баслановых нельзя было узнать. То и дело подъезжали к подъезду старого особняка извозчичьи и собственные кареты, сани и автомобили. Горничная Луша с двумя нанятыми на этот вечер официантами каждую минуту неслась в прихожую на раздававшиеся там постоянно звонки.

Вскоре небольшая передняя наполнилась шубами, дамскими манто, форменными пальто и шинелями военных. В гостиной, превращенной теперь в танцевальный зал, сдержанно шумела пестрая толпа костюмированных. Самого разнородного вида маски попадались тут. Были здесь и мифологические боги и богини, были пастушки, коломбины, четыре времени года, Пьеретты, цветочницы, ночи, гении, Мефистофели, демоны, римские воины, рыцари, монахи, цветы, Пьеро, паяцы и прочее, и прочее, и прочее. Маски скрывали лица приезжающих. Только более пожилые гости, почтенные отцы и матери семейств, явились без них.

Сама княгиня Констанция Ивановна, без маски, в великолепном национальном костюме Старой Венеции, опираясь на руку князя Юрия Львовича, оставившего благодаря усиленным просьбам домашних на этот вечер и свой уединенный кабинет, и свои мемуары, радушно встречала гостей на пороге гостиной.

Никто бы из приехавших сюда повеселиться не сказал, глядя на них теперь, что эти хозяева дома, те самые когда-то богатые князья Вадберские, теперь проживают последние крохи их оставшегося состояния. Беспечность, широкое хлебосольство и полнейшее отсутствие забот о завтрашнем дне сказались как в них самих, так и в окружающей их обстановке.

Взятая напрокат мебель, посуда, прислуга, изысканные дорогие закуски и ужин, фрукты, конфеты и крюшон, искусно замороженный в небольшом ледяном гроте, устроенном на отдельном столе в столовой, – все это давало полную иллюзию богатства и роскоши.

И все это было сделано для одной Нетти безмерно баловавшим ее мужем.

Сама Нетти, в своем действительно роскошном костюме Весенней Зари, стоившем многих бессонных ночей Андрею Аркадьевичу, была, как говорится, на седьмом небе от счастья.

Хотя плотная бархатная маска и скрывала ее лицо, но по всем движениям, a главное по роскошному костюму, искусно разрисованному акварелью, о котором сама Нетти успела разболтать всем своим друзьям и знакомым, все сразу узнали молодую хозяйку дома.

Подле нее вертелись, звеня бубенчиками, пестрый арлекин и белый Пьеро в колпаке с кисточкой и широчайшем костюме. Тут же порхал изящный мотылек, миниатюрная фигурка Кати, одетой при помощи Нетти в удачно сооруженный из разного мишурного тряпья прехорошенький костюм. Катя не отходила ни на шаг от своего кумира, a от Кати, в свою очередь, не отходил забавный китаец в пестром костюме, широкой куртке и штанах, с привязанной косой.

Когда большая часть гостей уже съехалась и приглашенный тапер, заняв свое место за роялем, ударил по клавишам, стройный арлекин подбежал к Нетти и расшаркался перед ней.

– Могу я просить вас о милости открыть со мной бал, прекрасная княжна?

Нетти вспыхнула под своей маской.

– Опять княжна? Не злите меня, Пестольский. Что скажет André, когда услышит, как вы называете меня. И потом, как вы меня узнали?

– О, что касается этого, то если бы здесь была не одна, a целая тысяча аналогичных с вами по костюму весенних зорь, то я бы узнал вас из этой тысячи, божественная княжна.

– Какой вы забавный! Какие вы всегда болтаете глупости! Следовало бы вас хорошенько наказать за это и оставить без танцев, но я сегодня так счастлива, что прощаю вас, – и, говоря это, Нетти положила на плечо молодого офицера свою изящную маленькую ручку, стянутую узкой белой перчаткой, и закружилась с ним по залу под нежные, мелодичные звуки вальса.

В это время перед Катей очутились сразу два кавалера: один широкоплечий, статный, в наряде русского боярина, высокий, кудрявый, настоящий русский молодец, другой – ломающийся и подпрыгивающий, как обезьяна, Пьеро.

– На тур вальса, прелестный мотылек! – процедил сквозь зубы юнкер Дима Николаев, расшаркиваясь перед девочкой, в то время как статный боярин без слов обвил рукой ее талию.

– С тобой, с тобой, Андрюша! – весело вскрикнула девочка, мгновенно узнав по костюму брата.

– Позвольте, a я-то как же? – засуетился Пьеро.

– A с вами потом, – решила она, уносясь под дивную мелодию на середину залы в крепких объятиях брата.

Потерпев неудачу, Пьеро кинулся к первой попавшейся барышне, одетой французской маркизой, в мушках и напудренном парике, и пригласил ее.

Вмиг и третья пара закружилась по залу. За ней четвертая, пятая, шестая…

Старики прошли в соседнюю с гостиной комнату, где их гостеприимно поджидали раскинутые для карт ломберные столы с развернутыми веером карточными колодами.

Дамы и нетанцующие гости поместились за чайным столом в столовой под наблюдением старшей хозяйки дома.

На этот раз чай разливали и разносили наемные официанты и Луша. Ия была наверху. Она не спеша укладывала спать близнецов, ласково переговариваясь с ними.

Несмотря на все настояния хозяев, молодая девушка категорически отказалась пустить детей в залу смотреть танцующих хотя бы на самый короткий срок.

– Не дело, малыши, совсем не дело, – говорила она порывавшимся вниз детям. – Завтра рано вставать надо, заниматься. С какими же головами вы будете присутствовать на уроках? Да и потом, что интересного в том – смотреть, как веселятся другие. Я понимаю, если самим танцевать, это еще другое дело, – уговаривала и убеждала детей Ия. – A мы лучше завтра днем в цирк отправимся. Я афишу читала. Каких там медведей показывают, просто прелесть! И на велосипедах они ездят, и на колесных коньках катаются, совсем как люди. Хотите поехать взглянуть?

– Хотим, хотим! – в один голос отозвались близнецы.

– Ну, вот и прекрасно, поедем, значит, a теперь засыпайте поскорее.

– A вы, Ия Аркадьевна, пойдете вниз? – приподнимая свою кудрявую головку с подушки, осведомилась Надя.

– Ты слышала, детка, как тетя Нетти просила меня об этом. Но не скрою, мне гораздо было бы приятнее лечь пораньше спать.

– Разве вы не любите танцев?

– Нет, люблю. В институте я много и охотно танцевала. Но то общество, которое собралось нынче внизу, мне совсем незнакомо, и я не имею никакой охоты сегодня танцевать.

Ия говорила правду. Ей не только не хотелось, a было трудно спуститься вниз и заниматься гостями. Но делать было нечего – приходилось идти из опасения обидеть Нетти.

Лишь только заснули дети и их ровное сонное дыхание долетело до ушей молодой девушки, она не торопясь отложила в сторону книгу и подошла к крошечному зеркальцу, повешенному над столом. Глядя в него, она расчесала свои короткие густые волосы, успевшие уже значительно подрасти за эти два последних месяца после болезни, и перевязала их лентой (несложная прическа, которую она теперь носила каждый день). Затем взяла со стула приготовленное ею черное скромное платье и черный же шерстяной платок. Платье она проворно накинула на себя. Платком же повязала голову совсем так, как это делают монахини. Затем вынула из ящика комода купленную ею накануне черную бархатную маску и надела ее на лицо.

Взглянув на себя еще раз в зеркало, Ия осталась вполне довольна костюмом. Отразившаяся в стекле строгая черная фигура давала полную иллюзию обительских послушниц. Тем более была счастлива Ия, что ей не пришлось заимствовать наряд у Нетти или у княгини и что она сама могла, затратив самую крошечную сумму, сделать этот удобный для себя костюм.

Взглянув еще раз на крепко спящих детей, она поправила лампаду перед божницей и неслышно выскользнула из комнаты.

Еще в верхнем коридоре стали доноситься до ее ушей звуки музыки, шарканье ног и веселые голоса танцующих. Не спеша Ия спустилась в залу.

Глава VIII

– Ба! Ба! Кого я вижу! Прелестная монахиня, разреши просить тебя окунуться в мир житейской суеты, умчать тебя в вихре бешеного вальса, – услышала Ия странно знакомый голос.

– Так как я монахиня только на сегодняшний вечер и мне не придется возвращаться в мою угрюмую обитель, то охотно принимаю ваше приглашение, – с низким поклоном отвечала Ия, сразу входя в свою новую роль.

Стройный арлекин, звеня бубенчиками, обвил рукой ее талию, и они понеслись. Несмотря на полное нежелание танцевать в незнакомом обществе, Ия при первых же звуках немного грустного вальса, который она всегда предпочитала всем остальным танцам, почувствовала смутное удовольствие. Чудесные, нежащие звуки музыки ласкали ее. Сами ноги неслись, казалось, под эту красивую, нежную мелодию. К тому же ее кавалер, пестрый арлекин, танцевал прекрасно. И словно сама Ия с каждой секундой делалась все легче, все воздушнее, соразмеряя с ним свои движения.

– Parbleu![27]27
  Черт возьми! (франц.)


[Закрыть] Ho вы танцуете, как богиня! Я ничего лучшего еще не встречал на своем веку… Такая легкость и грация, parole d’honneur![28]28
  Честное слово! (франц.)


[Закрыть] – восторженно нашептывал Ие ее кавалер, продолжая свои удивительные пируэты.

От этих слов еще веселее стало на душе молодой девушки. Она давно не танцевала, не веселилась. A молодости не присущи угрюмость и суровость. Ия отлично сознавала это и не находила ничего предосудительного в том, что она так весело, от всей души кружится сейчас по залу с пестрым арлекином, умеющим так прекрасно вальсировать. Но вот он расшаркался перед ней и посадил ее на место.

– Ты прелестно танцуешь, очаровательная отшельница, – переходя на пресловутое маскарадное «ты», произнес кавалер Ии.

Потом он исчез на минуту и возвратился, ведя с одной стороны римского воина, с другой – пастуха.

– Выбирай любого! – прозвучало в тот же миг над головой Ии.

Последняя протянула руку скромному пастушку, и опять с этим новым кавалером закружилась по зале.

A тихие, вкрадчивые звуки вальса так и баюкали, так и нежили слух. Они то пели свирелью, то звенели раскатисто сотнями серебряных струй, то рокотом нежного морского прибоя ласкали ухо. Ия носилась по зале, едва касаясь маленькими ножками земли.

– Как приятно танцевать с тобой, маска, не чувствуешь даже тебя, так ты воздушна и легка! – сказал ей, усаживая ее на место, ее новый кавалер.

A тут уже ждали ее другие бальные танцоры.

– Смиренная монахиня, удостой меня, убогого, осчастливь! – послышался знакомый голос за спиной. Она живо обернулась. Русский мужичок в широких шароварах и в поддевке стоял перед ней, неуклюжий, забавный, смешно переминаясь с ноги на ногу, с гармоникой под мышкой, с плетеными лаптями на ногах.

– Ха-ха-ха! – рассмеялась Ия. – Князь Леонид, сразу узнала по голосу!

– Какой князь Леонид, просто убогий мужичонка, бобыль Ефремка из села Михайловки, что близ Яблонек, по соседству, значит. Знакомо, чай, село-то тебе, мать святая? А? – умышленно подражая крестьянскому говору, басил старший из братьев Вадберских.

– Господи! Да неужели же вы и почтаря Ефрема знаете? – внезапно обрадовалась при знакомом имени Ия.

– A то как же? Он ведь не только к вам в Яблоньки, a и к нам в Лесное почту возил.

Словно родным деревенским воздухом, знакомой родной обстановкой повеяло на Ию при этих словах юноши. Встали, как по мановению волшебной палочки, перед ней картины недавнего родного прошлого… Воскресли перед мысленным взором девушки дорогие далекие образы… И сразу потянуло туда, далеко, в родное гнездо… Потом сразу мысль перескочила на сестру, постоянно тревожившую Ию.

«Катя, a Катя, где же она, однако?» – невольно пронеслось в голове Ии, уже безо всякого удовольствия кружившейся теперь по залу с рыжим князьком, поминутно сталкивающимся с другими танцующими парами и наступающим на ноги своей дамы.

Сегодня, перед вечером, ей удалось только мельком увидеть Катю, когда та прибежала показаться ей за пять минут до начала бала в их «детскую». Теперь же, попав сразу в шумную атмосферу бала и отдавшись так неожиданно нахлынувшей на нее волне непривычной маскарадной суеты и веселья, молодая девушка на миг позабыла о младшей сестре.

«Непростительная оплошность! Где же она все-таки?» – тревожно ища глазами по зале нарядного пестрого мотылька и все сильней волнуясь, думала Ия.

– Довольно, довольно, благодарю вас, князь! – обратилась она к своему кавалеру, потеряв окончательно всякое желание продолжать танцы.

– Ну вот, уж и довольно, экая вы, право! A я только что разошелся, признаться сказать. Кажется, не очень ваши ноги пострадали? Нетти, та со мной ни за что не пойдет и все ее кисейные барышни-подруги тоже, – своим грубоватым тоном бросал Леонид, – иначе, как слоном, они меня и не называют.

– Мерси, мерси, я не могу больше! – энергично приняв руку у своего кавалера, Ия выскользнула из круга танцующих. Теперь она порхнула по залу, ловко лавируя среди вальсирующих пар.

Маленькая маркиза с задорными мушками на щеке и подбородке, под руку со средневековым рыцарем, внезапно заступила ей дорогу.

– Наконец-то ты вышла из твоего монастыря, прелестная отшельница, – слегка ударяя Ию веером по плечу, насмешливо произнесла она, наклоняя лукавым движением набок свою пудреную головку, – и не надоело тебе быть, однако, ключницей и кастеляншей в этой обители?

Ия вздрогнула, сразу поняв насмешку.

– Я не нахожу в этом ничего дурного, – помимо воли горячо вырвалось у нее.

– Но с твоей внешностью, с твоим образованием и воспитанием, милая скромница, ты могла бы найти себе лучшее применение, нежели быть нянькой и домоправительницей там, где все равно не оценят твоих услуг, – снова засмеялась под кружевом маски незнакомка.

– Клянусь, не знаю более скучных обязанностей! – вторил ей рыцарь, ее кавалер.

«Какие они все злые, однако, – с затаенной горечью обиды подумала Ия, – ведь это они смеются надо мной. Они не знают, что ради мамочки и Кати я готова нести еще и не такую трудную службу», – и она поспешила уйти подальше от насмешливой парочки.

Между тем вальс сменился кадрилью.

– Mesdames et messieurs, prenez places![29]29
  Дамы и господа, по местам! (франц.)


[Закрыть] – надрывался танцмейстер.

– Смотрите, видите эту черную фигуру… Мрачная личность, пробирающаяся из залы, это сестра молодого Басланова, – в тот же миг услышала Ия чей-то заглушенный шепот за собой.

– Что за странность нарядиться, точно на похороны… Ведь Басланов зарабатывает немало, не мог поприличнее одеть сестру, неужели же… – отвечал на это другой.

Дальше молодая девушка не пожелала слушать. Ей казалось, что пол горел у нее под ногами, пока она пробиралась к порогу зала.

В соседней столовой, у ледяного грота с крюшоном, стояло несколько масок: пронырливый китаец, пестрый арлекин и бойкий Пьеро. Тут же была и Нетти, оживленная, смеющаяся, между Цветком Алого Мака, Доброй Феей и Мотыльком… Они все оживленно болтали, прихлебывая прохладительное питье из хрустальных бокалов. Очевидно, молодые люди не в первый раз подходили к крюшону, потому что движения и речи их были развязнее и порывистее, чем всегда.

– А, прекрасная монахиня, – при виде Ии весело вскричал арлекин, – вот неожиданное открытие, mesdames, вообразите, сия смиренная отшельница всех вас, как говорится, за пояс заткнула по части грации и искусства танцев. Ия Аркадьевна легка и воздушна, как Сильфида, и, право, многие из ваших дам и барышень могли бы позавидовать ей.

– Ха-ха-ха, – не совсем естественно рассмеялась Нетти, не выносившая, чтобы в ее присутствии хвалили других.

– Вы пристрастны, monsieur! – пропищала Красный Мак, всячески старавшаяся не быть узнанной собеседниками.

– Воображаю танцующей эту провинциалку, – шепнула на ухо Пьеро Добрая Фея.

– Га-га-га! – заржал Пьеро диким смехом Димы Николаева, и ломаясь и извиваясь с искусством настоящего клоуна, он ни с того ни с сего обратился к барышням с довольно своеобразным заявлением: – A вот если б вы видели только лошадь князя Контакузена, mesdames. Она взяла первый приз на последних скачках. Mille diables,[30]30
  Тысяча чертей (франц.).


[Закрыть] не лошадь, a огонь!

– На такую не грех поставить, – вращая черными щелочками глаз в отверстии маски, вставил китаец, прихлебывая крюшон из хрустальной стопки.

– A разве ты играешь на скачках, милый китайский мандарин? – кокетливо смеясь, обратилась к китайцу Добрая Фея.

– A ты умеешь держать на привязи твой болтливый язычок, волшебница?

– Мы не болтливы, сударь! За это подозрение не желаю говорить с вами, – обиделась маска.

– Увы мне! Увы мне! – воздевая руки к небу, запел китаец. – Мотылек, разреши наполнить этой живительной влагой твой бокал, – обратился арлекин к Кате.

Девочка со смехом протянула ему только что опустошенную стопку. Ее глаза неестественно блестели. Из-под кружева полумаски то и дело сверкали в улыбке зубы. Катя никогда за всю свою коротенькую жизнь не брала в рот вина и нынче впервые, по настоянию Нетти, выпила холодного крюшона. Последний сразу ударил ей в голову, заставляя беспричинно смеяться на каждое слово. Лицо ее пылало под маской, голова слегка кружилась. Но тем не менее она храбро поднесла к губам стопку, наполненную шампанским, ни в чем не желая отставать от старших.

Как раз в эту минуту рука подоспевшей Ии удержала ее:

– Перестань, Катя, это вредно и некрасиво. Ты еще ребенок, a детям не полагается пить вина, – произнесла она, взяв у девочки бокал с искрящейся влагой.

– Но как строго, однако… – засмеялся Пьеро, вертясь на каблуке.

– В монастырях проповедуется пост, молитва и полное воздержание от спиртных и виноградных напитков, – тоненьким фальцетом протянул арлекин.

– Вот еще! – надула губки Катя. – Я не понимаю, почему ты, Ия…

Она не договорила, потому что Нетти отвела в эту минуту старшую золовку в сторону и, сверкая глазами, зашептала ей, мало заботясь о том, слышат ее или нет.

– Ия, что вы сделали? Вы же осрамили нас с André.

– Я? Осрамила? Что вы еще выдумали, Нетти? – с неподдельным изумлением вырвалось у той.

– Не притворяйтесь, пожалуйста, моя милая, вы отлично знаете, что я хочу сказать! Взгляните на себя, как могли вы показаться на вечере в этом жалком тряпье! Ведь вы же родная сестра André! Что будут говорить о нас с мужем! Скажут, балы устраивают, a бедную молодую девушку одели в лохмотья, как какую-то нищую или Сандрильону. Если б я знала это раньше, то ни за что не пустила бы вас сюда в этом затрапезном виде.

Ия слушала, не веря ушам. Неужели настолько мещанкой была эта блистательная Нетти, чтобы делать ей такие нелепые, пошлые замечания, да и притом вслух, при всех!..

Оскорбленная, негодующая, взглянула она на невестку.

– Это легко поправить, – металлическим тоном произнесла она, – большая часть гостей меня не узнала, и я постараюсь незаметно скрыться от тех, кто меня видел, и уже не возвращаться сюда, чтобы не компрометировать вас моим костюмом. Таким образом, инцидент будет исчерпан, я надеюсь, вполне, – спокойно, но с легким оттенком насмешки проговорила она, направляясь к двери.

– Это самое лучшее, что вы могли придумать, – холодно бросила Нетти вдогонку молодой девушке. Но та не слышала ее. Мысли Ии были теперь заняты уже другим.

– Катя, – позвала она с порога сестру, – я надеюсь, что ты не будешь больше делать глупостей, пить вина и тотчас же после ужина пойдешь спать. Тебе, как девочке, еще рано оставаться до самого конца бала.

– Ого, какая строгая, однако, старшая сестрица! – паясничая, пропищал Пьеро.

– Она страшная деспотка и завидует Кате, – успела шепнуть Нетти своим друзьям.

– Смотрите, пожалуйста, a на вид смиренница какая, воды не замутит!.. – засмеялась Красный Мак, в лице Нины Завьяловой.

– В тихом омуте, вы знаете… – подхватила ее сестра Ольга.

– «Офелия, ступай в монастырь!»[31]31
  Фраза из классической трагедии В. Шекспира «Гамлет».


[Закрыть] – подскочил к Ие арлекин, успевший уже приложиться к десятому бокалу, и вследствие этого не совсем твердо державшийся на ногах.

– «Офелия, о нимфа! – помяни меня в твоих святых молитвах»[32]32
  Фраза из классической трагедии В. Шекспира «Гамлет».


[Закрыть], – внезапно опускаясь на одно колено, с патетическим жестом продекламировал Дима Николаев – неугомонный Пьеро.

Но Ия уже не слышала того, что ей говорили. Со смутным чувством глухого раздражения, впервые появившимся в ее душе, она поднялась к себе в детскую. Здесь перед божницей теплилась лампада. Слышалось ровное дыхание спящих детей, и на нее сразу пахнуло атмосферой патриархального уюта, покоем и сладкой грустью.

Смутно заглушенные несколькими дверями, долетали сюда звуки мазурки, веселые выкрики танцмейстера… Топот сотни ног… Звонкие, молодые всплески смеха… Но молодая девушка ничего не слышала. Она достала из бювара лист почтовой бумаги и села за письмо к матери.