Текст книги "Заслуженное счастье (сборник)"

Если бы в наш век были чудеса, Ия приняла бы непременно за чудо зрелище, открывшееся ее глазам: она увидела второго мальчика Журу, или, вернее, точную копию Журы, одетую, однако, довольно своеобразно: длинная розовая шелковая старинного покроя юбка, в которой путалась миниатюрная фигурка ребенка, окружала ее. Зеленый, в виде кафтана, лиф сидел мешком на хрупких детских плечах, и голубой шарф широко опоясывал узенькую, как у куклы, талию. Пепельные локоны, приподнятые кверху и зачесанные в высокую вычурную прическу, увенчивались небольшим дамским чепчиком, какие носились при наших бабушках в дни их юности несколько десятков лет тому назад.

Миниатюрная хрупкая фигура ребенка совсем утонула в этом странном допотопном наряде. A худенькое, бледное, с голубыми жилками на висках и лбу личико, озаренное парой таких же прекрасных голубых глаз, как у Журы, выглядело так забавно в этом старообразном наряде, что Ия, взглянув на него, не могла удержаться от улыбки.

Но ни княгиня, ни ее дочь не разделяли, по-видимому, впечатления молодой девушки.

Нетти густо покраснела. Все лицо Констанции Ивановны тоже залило краской негодования и гнева.

– Дрянная девчонка! – вскричала она, сопровождая свои слова резкими жестами. – Ты опять украла ключ от гардеробной? Опять рылась в сундуках и унесла прабабушкино платье? – накинулась она на маленькое существо в столь своеобразном одеянии.

– Отвратительный ребенок! Ее следует высечь за такие проделки! – закричала в свою очередь Нетти, бледная от душившего ее гнева. – Сейчас же сними все это и приходи ко мне вниз. О, я сумею расправиться с тобой. Слышишь?

Она быстро подошла к ребенку и изо всей силы ущипнула Надю за маленькое ушко.

Пронзительный крик огласил комнату. В тот же миг мальчик очутился перед молодой Баслановой. Его худенькое, бледное личико побледнело еще больше, a голубые глаза сердито засверкали, когда он заговорил, обращаясь к тетке, волнуясь и дрожа всем телом:

– Вы не смеете! Вы не смеете! Не смеете бить Надю… Обижать ее… И называть воровкой не имеете тоже никакого права! Я дедушке скажу и маме тоже… Мы у вас ничего не воровали… Мы только захотели поиграть прабабушкиным платьем… Надя в гости ко мне как будто приехала… A я хозяин будто был… Мы бы поиграли и повесили снова все на место… A в сундук мы не лазили… честное слово, нет. Платье Даша еще вчера вывесила проветрить от моли… И дверь в шкафную открыта была… Мы ключа не таскали… A Надю я не дам обижать… Она слабая женщина, она сама не сможет за себя заступиться. Я должен быть ее защитником! Я ее брат…

– Что?.. Как ты смеешь говорить так со мной, негодный мальчишка! Тебя из милости держат у нас в доме! Мы тебя с твоей сестрой кормим, поим и одеваем, a ты еще смеешь так дерзко разговаривать с твоими благодетельницами, – закричала Нетти, топая ногами и с угрожающим видом наступая на мальчика.

– Нетти, не волнуйся! Право же, не волнуйся… Дева Мария! Стоит ли портить здоровье из-за чужого ребенка! – успокаиваясь прежде дочери, говорила Констанция Ивановна.

– Оставьте, maman! Неужели вы не видите, до чего доходит нахальство этого дерзкого мальчишки! Мы облагодетельствовали его с головы до ног, a он…

– Неправду вы говорите, – послышался звонкий голосок, и маленькая девочка выступила вперед.

Теперь, когда брат и сестра находились один подле другого, можно было вполне уверенно сказать, что это были дети-близнецы.

Ие сразу понравились они оба. Было что-то милое, смелое и чистое в обоих личиках, с одинаковыми глазами и чертами, тонко и изящно обрисованными, отдаленно напоминавшими Ие лицо старого князя Юрия Львовича.

Девочка совсем близко подошла к Нетти и без тени смущения смотрела в ее лицо.

Этот взгляд окончательно вывел из себя молодую женщину.

– Ах, ты, бессовестная, – пронзительно выкрикнула Нетти, – да как ты смеешь грубить мне так! Да я… я… тебя… я… тебя…

Злые слезы задрожали снова в ее голосе. Она задыхалась… Целый поток негодующих, гневных слов и упреков вырвался из ее уст. И бессильная разделаться с племянницей в присутствии Ии, молодая Басланова схватилась за голову, бросилась в стоявшее поблизости кресло и разрыдалась. Ее слезы, со вскрикиваниями и воплями, пересыпанными жалобами и упреками, подняли на ноги весь дом.

Андрей Аркадьевич, успевший переодеться в рабочую блузу и растиравший в это время краски в своей студии, в дальнем конце дома, первый прибежал в детскую и с волнением и тревогой бросился к жене.

– Деточка моя… Нетти – моя крошка… Что с тобой? Что случилось? О чем ты плачешь, ангел мой, да ответь же мне!

– Дети… Противные, несносные дети… Они доведут меня до могилы, они убьют меня! – нашла, наконец, в себе силы между рыданиями простонать молодая женщина.

Андрей Аркадьевич с укором взглянул на племянников.

– Жура! Надя! Неужели? Неужели же это вы довели вашу тетю до такого состояния? – обратился он к ним. И так как близнецы молчали и глядели исподлобья на своего молодого дядюшку смущенными глазами, Андрей Аркадьевич уже непосредственно обратился к Ие, в то время как княгиня Кон-станция Ивановна поила водой все еще бившуюся в истерике Нетти.

– Скажи, пожалуйста, как это могло случиться, Иечка? Объясни, ради Бога, в чем дело?

Последняя поспешила прийти ему на помощь. Своим ровным, спокойным голосом Ия рассказала брату всю происшедшую только что на ее глазах сцену. Всегда справедливая и разумная, она незаметно для самих детей оправдала в глазах брата близнецов, совершенно невиновных, по ее мнению, или, если и виновных, то только в том разве, что они взяли без спросу из гардеробной прабабушкины наряды и кринолин[23]23
  Криноли́н – широкая юбка на тонких обручах, надеваемая под платье для придания силуэту пышной формы.


[Закрыть].

По мере того как говорила Ия, затихали рыдания Нетти, а когда молодая девушка замолкла, Нетти уже стояла перед ней, вытянувшись во весь рост, уязвленная, негодующая, с пылающим лицом и блестящими злыми глазами.

– Так вот вы как, сестрица! Оправдываете в глазах André этих несносных детей, которых каждый признает виновными… Это, значит, демонстрация против меня? Однако вы не педагогичны, милая сестрица. Нельзя в присутствии детей показывать им, что они правы, и порицать поступки их воспитателей.

Эти слова как обухом по голове ударили Ию.

– Бог знает что вы говорите, Нетти, – возмутилась она, – да разве я порицала ваш поступок?.. Что вы! Я только восстанавливала истину и передавала Андрею факты, какими они были на самом деле, – оправдывалась она.

– Неправда, неправда! – заволновалась больше прежнего Нетти. – Вы исказили факты. Дети были грубы, дерзки, а вы… вы…

– Что здесь за шум? Нетти, дитя мое, что тебя так волнует? А?.. Ия Аркадьевна, добро пожаловать, душевно рад вас видеть у нас! – послышалось с порога комнаты, и, обернувшись к двери, Ия увидела высокого статного старика с седыми усами и густой не по летам, но уже совершенно белой шевелюрой.

Его лицо с правильными чертами несло на себе печать достоинства и благородства. Военный сюртук отставного генерала, облегавший его прямую стройную фигуру, еще более молодил шестидесятилетнего князя Юрия Львовича.

Ия нашла его мало изменившимся со дня их последней встречи в Лесном.

– Здравствуйте, здравствуйте, Ия Аркадьевна, чрезвычайно рад снова увидеться с вами. A особенно счастлив, что вы не отказались воспитывать моих проказников, – и говоря это, Юрий Львович протянул одну руку Ие, другой потрепал густые локоны Нади, успевшей броситься к нему и прильнуть лицом к руке деда, в то время как Жура тоже подбежал к нему и обнял его с другой стороны.

По заплаканным глазам Нетти и по встревоженным, расстроенным лицам окружающих Юрий Львович догадался сразу о происшедшем здесь недоразумении.

– Опять баталия? – улыбаясь, пошутил он, стараясь шуткой восстановить желанное спокойствие. – Жура, Надя, чем снова провинились, молодцы? Ну-ка, пожалуйте к ответу! В «дежурную комнату» на караул, шагом марш! – скомандовал он смеясь, и дети, расцветшие в один миг от его шутки, бросились наперегонки вдоль неосвещенного коридора, по направлению к кабинету Юрия Львовича.

– Напрасно ты балуешь их, Жорж, – произнесла недовольным голосом княгиня, покачивая головой, – и так с ними сладу совсем нет. Разумеется, раз они видят в тебе поддержку…

– Ты забываешь, Констанция, что этих детей нельзя подводить под общую мерку, – серьезным и грустным голосом, перебивая жену, произнес князь, – вам, Ия Аркадьевна, я расскажу когда-нибудь о судьбе этих бедных малюток. Будьте снисходительны к ним. Об этом просит вас их старый дед.

И седая голова князя низко склонилась перед молодой девушкой движением, исполненным изящества и достоинства.

– Ну, теперь начнется еще худшее баловство! – процедила Нетти сквозь зубы. – Успокойтесь, papá, – насмешливо произнесла она, поджимая губки, – Ия явится достойной последовательницей вашей теории по вопросу воспитания и уж ни в коем случае не обидит ваших любимцев.

– О, я не сомневаюсь в этом, – не замечая иронии дочери, отвечал старик. Потом, предложив руку Ие, он провел ее в кабинет, «дежурную комнату», как называл по старой памяти князь свою скромную горницу, сравнивая ее шутя с той полковой дежурной комнатой, где вместе с товарищами проводил в дни молодости самые приятные часы.

Это была большая комната, сплошь заставленная книжными шкафами. Широкий зеленый кожаный диван и такие же тяжелые кресла, оружие, развешанное на стене, портреты родных и полковые группы наполняли это скромное, единственное во всем доме строго выдержанное в определенном стиле помещение.

На огромном письменном столе, занимавшем почти добрую треть комнаты, были разложены какие-то рукописи, исписанные мелким, как бисер, характерным почерком князя. A над столом, подле портретов княгини Констанции и Нетти, находилось изображение молодой женщины или девушки в простом домашнем платье, с гладко причесанной аккуратной головкой.

Тонкое, умное и волевое лицо, с упорной линией губ и энергичным подбородком, очень напоминало лицо самого князя. В нем было то же изящество, то же благородство линий, но вместо выражения обаятельной доброты, столь присущей лицу Юрия Львовича, черты молодой особы, изображенной на портрете, говорили об упорном и стойком характере.

– Моя старшая дочь, Зинаида, мать этих клопов, – заметив заинтересованный взгляд Ии, поспешил пояснить князь.

A «клопы» между тем успели уже взгромоздиться на диван и занялись дедушкиным «арсеналом», как они называли коллекцию оружия на стене. Казалось, вся неприятная история, только что разыгравшаяся в детской, была ими уже забыта.

– Дедушка, позволь мне подержаться только за эфес твоей шпаги… Надя боится, a я ничуточки не боюсь, – возбужденно кричал Жура, блестя глазенками. – Ия Аркадьевна, Ия Аркадьевна, – как уже к старой знакомой обращался он к Ие, – здесь сделана надпись, глядите, написано: «За храбрость». Сам государь дал эту саблю нашему дедушке, когда он с горстью молодцов-солдатиков взял неприятельский редут. И эту шпагу и Георгиевский крест наш дедушка получил на войне с турками.

– Знаете, Ия Аркадьевна, – соскакивая с дивана, заговорила и Надя, – дедушка наш был ужасно храбрый герой!.. И Жура таким же героем хочет быть. Он тоже храбрый, весь в дедушку! Только маленький, a когда вырастет, просто прелесть какой солдат из него будет.

– Я кавалеристом буду, как дедушка. Я лошадей люблю!.. A вы видели дедушкину лошадь, Ия Аркадьевна? Вот дедушкин Разбой. Смотрите, какой красавец!

И Жура, схватив за руку Ию, потащил ее к изображению лошади, висевшему в раме на стене.

– Все это прекрасно, мои милые, – взяв за руки детей и притягивая их к себе, проговорила Ия, – и лошадей любить хорошо, и солдатом – защитником отечества тоже быть похвально, a вот расскажите вы мне лучше, чем вы занимались до меня, чему учились, что успели пройти? Читать и писать, конечно, вы умеете, что еще знаете, кроме этого? – задала вопрос Ия своим будущим питомцам. Но им не пришлось отвечать ей. Дверь кабинета в эту минуту распахнулась, и княгиня Констанция Ивановна позвала всех к столу.

Глава II

Первый вечер, проведенный на новом месте, оставил далеко не благоприятное впечатление в душе Ии. И если бы не сознание, что жизнь ее с этого дня скрасится близостью брата, которому она сможет принести хотя бы небольшую пользу, воспитывая внуков его тестя, Ия ни за что бы не согласилась поселиться здесь.

Уже не говоря о том, что только что происшедшая в детской сцена оставила тяжелый осадок в душе молодой девушки, первые впечатления ее здесь были самого нерадостного характера.

Во время обеда, который начался лишь в семь часов вечера и который подавала все та же нечистоплотная кухарка в засаленном платье, отворившая им дверь, успокоенная Нетти трещала без умолку. От недавних неприятностей, очевидно, в душе ее не осталось и следа. Недавние слезы были забыты. Говорилось за столом о предстоящем сегодня зрелище, о балете, куда Андрей Аркадьевич вез нынче вечером тещу и жену.

Потом беседа коснулась будущего костюмированного бала, который должен был состояться у них, если только американец Томсон купит у молодого художника его новую картину.

Нетти, не зная еще наверняка, будет ли бал или нет, уже приобрела себе розового атласа на платье для костюма Весенней Зари, который ей обещал разрисовать акварелью Андрей Аркадьевич. И теперь, за столом, не умолкая ни на минуту, она звенела своим птичьим голоском о своем костюме, о том, каким великолепным выйдет это платье и какой огромный успех она будет в нем иметь.

Дети – Надя и Жура – наравне с остальными слушали эту пустую, глупую болтовню. К счастью, они были заняты едой и мало, по-видимому, обращали внимания на речи тетки. И все-таки Ия была бесконечно рада, когда закончилась скучная процедура обеда и ей вместе с ее маленькими воспитанниками можно было встать из-за стола.

Взяв детей за руки, она провела их в детскую.

До укладывания в постели им оставалось час времени или около того.

– При Даше мы иногда ложились и в двенадцать! – объявил ей не без доли хвастливости Жура.

– Даша, бывало, уйдет на кухню, засидится там да и забудет, что нас пора укладывать, – подтвердила слова брата Надя, – a наших постоянно нет дома, они каждый вечер уезжают куда-нибудь. Дядя André еще реже, a тетя Нетти с Кон-станцией Ивановной всегда или в театр, или на бал. A то понаедут сюда гости. Много-много народу. Тетя Нетти поет или играет на рояле. Потом хором все поют. Даша откроет дверь, a мы, лежа в постелях, слушаем…

Ия с сожалением взглянула на девочку, потом перевела глаза на ее брата. «Бедные дети, – промелькнула грустная мысль, – какое вам дают воспитание. Слушать по ночам хоровое пение взрослых или романсы Нетти, вместо того, чтобы спать!» И тут же молодая девушка объявила своим воспитанникам, что спать они будут ложиться с этого дня ровно в девять часов вечера, и обедать им придется тоже раньше, отдельно от взрослых, потому что ложиться с полным желудком вредно для здоровья.

Все это она подробно и толково объяснила близнецам. Те совершенно спокойно выслушали ее. Обеды сообща со взрослыми доставляли им мало удовольствия. Если у Нетти не было приятной для нее перспективы ехать после обеда в театр или на вечер в гости, то она, по словам детей, брюзжала и придиралась к ним за столом. Правда, дедушка и дядя André всегда заступались за них перед теткой, но что они могли поделать с Нетти, когда та сердилась и выходила из себя.

– Мы терпеть ее не можем, я и Жура, – самым откровенным образом призналась Ие Надя, – и Констанцию Ивановну тоже. Нетти злая, a Констанция Ивановна ужасно вспыльчивая. Никогда не разберет, в чем дело, всегда вспылит и накричит… Мы с Журой дедушку любим и дядю Андрюшу тоже… Он добрый, хоть и слушает все, что тетя Нетти наговаривает на нас, a еще больше дяди любим нашу Дашу! Ах, Ия Аркадьевна, вы не знаете, какая она чу́дная, какие сказки умела рассказывать нам, – захлебываясь от восторга, воскликнула Надя.

– Да, да, расчудесные сказки, страшные-престрашные! A тетя Нетти ее прогнала. A вы умеете рассказывать страшные сказки? – неожиданно обратился к Ие Жура.

– Нет, голубчик, страшных сказок я не знаю совсем, – просто отвечала Ия, – но зато я знаю то, что не менее сказок может заинтересовать вас обоих. Я стану рассказывать вам то, что бывало на самом деле, что случалось в прежние времена у нас на Руси и в чужих странах, и это, я думаю, понравится вам гораздо больше самых страшных небылиц.

– Ах, правда? Неужели? Тогда расскажите нам, расскажите все это сейчас, поскорее! – и дети запрыгали около Ии, хлопая в ладоши от радости.

– Нет, мои дорогие, теперь уже поздно и вам пора спать, – возразила Ия. – A завтра утром вы много интересного, чрезвычайно занятного для вас услышите от меня. Теперь же, если хотите сделать мне удовольствие, раздевайтесь скорее, мойтесь, причесывайтесь на ночь и молитесь Богу…

– Как? Мы должны причесываться на ночь и мыться? – раскрыл удивленные глаза Жура. – Но Даша никогда не требовала от нас, чтобы мы умывались на ночь!

– Да неужели она заставляла вас ложиться вот с такими руками? – тут Ия, притянув к себе мальчика, поймала его грязную, как у трубочиста, ручонку и поднесла ее к его собственным глазам.

Жура сконфузился.

– Хорошо, мы будем мыться, – сказал он просто.

В десять часов дети уже спали. Перед тем как юркнуть в свою жесткую, далеко не изящного вида кровать, купленную, по-видимому, где-нибудь на толкучке, Надя долго крестила брата и целовала его.

– Это я за маму, – заметив удивленный взгляд Ии, устремленный на нее, она поспешила объяснить молодой девушке: – Я старше Журы на один час и должна, как старшая, заботиться о нем.

– A я, ее брат и мужчина, должен защищать ее, как слабую женщину, – самым серьезным образом заявил Жура.

Наконец, и «слабая женщина» и «маленький мужчина» улеглись по своим постелям.

Очень скоро ровное дыхание детей оповестило Ию, что они спали крепким сном безмятежного детства. Заслоняя рукой свечу, она приблизилась к кроваткам близнецов. Оба ребенка были сейчас похожи на двух маленьких ангелов, с их рассыпавшимися по подушкам мягкими локонами и спокойными, серьезными личиками.

Теперь Ия невольно задала себе вопрос: чем могли не угодить Нетти эти очаровательные ребятки, за что она так аттестовала их?..

С детей ее мысли перешли на саму молоденькую хозяйку дома. Время и положение замужней женщины, казалось, совсем не изменили Нетти. Это была та же пустенькая, легкомысленная и не в меру себялюбивая девочка, какой впервые встретила ее Ия восемь лет тому назад на веранде помещичьего дома в Лесном.

От Нетти думы Ии пошли дальше. С первого же вечера предстоящая жизнь в доме брата не улыбалась ей. И сам дом этот был какой-то странный, насколько успела заметить Ия. Полный хаос царствовал здесь. Не говоря уже о вещах, частью поломанных, частью запачканных, обстановке комнат, приобретенной, очевидно, в разное время на рынке, Ия успела разглядеть сегодня и грязные неподметенные полы, и нечистые стекла на окнах, и запачканную скатерть. Разрозненный сборный сервиз, отбитые ручки на мисках и соусниках, треснувшие и вдобавок плохо вымытые тарелки, и самый обед с жидким супом, похожим на какую-то бурду, с подгоревшими котлетами, – все это говорило за то, что хозяйка в этом доме мало заботилась об удобствах живущих в нем других членов семьи.

По-видимому, ни Констанция Ивановна, ни Нетти понятия не имели о том, как вести хозяйство. A между тем Андрею Аркадьевичу, как главному работнику семьи, был нужнее, чем кому-либо другому в доме, своевременно поданный здоровый и вкусный обед.

С мысли о брате Ия перешла на себя.

Вот перед ней та комната, где она должна отныне проводить с детьми большую часть своего времени. У нее нет здесь своего уголка. В пансионе госпожи Кубанской в этом отношении ей было много лучше и спокойнее. Молодая девушка могла во всякое время уйти к себе за ширмы, спрятаться от людей в ту минуту жизни, когда взрослому человеку так ценно бывает одиночество. A здесь не было даже и такого удобства. Правда, эти милые близнецы, Надя и Жура, сразу понравились ей, но и даже самые симпатичные люди в мире, случается, могут помешать своим присутствием. A между тем она должна была даже спать в одной комнате с ними. Но делать было нечего. Приходилось мириться и с этим неудобством, тем более что гораздо более тяжелое обстоятельство волновало Ию: мысль о взбалмошном характере Нетти не давала ей покоя. Как-то уживется она, Ия, с молоденькой хозяйкой дома, и какие неприятные минуты могут еще ожидать ее здесь впереди, раз в первый же вечер ее приезда сюда могла разыграться такая нелепая, такая бурная сцена!

Ия так глубоко задумалась над предстоявшим ей житьем-бытьем под кровлей брата, что не слышала приблизившихся к двери шагов, не видела появившейся на пороге фигуры и очнулась только тогда, когда незнакомый голос произнес подле нее:

– Здравствуйте, барышня. Простите за беспокойство. Хотела в последний раз ангелков моих, Наденьку с Журочкой, повидать.

И молодая девушка с бойким лицом и живыми, веселыми, добрыми глазами предстала перед Ией.

– Вы, должно быть, Даша? – догадалась Ия.

– Так точно, Даша. Навестить, повидать моих любимчиков забежала. На кухне у Марии спрятамши была, пока господа не уехали. A потом, думаю, дай зайду… Марья и то говорит: барышня, гувернантка новая, – добрая, знать, что за барчат заступилась перед барыней намедни, так иди без сумлений в детскую, Даша, не прогонит, небось. Барчат своих погляди. Вот и пришла, не обессудьте, барышня…

И она низко, по-крестьянски, в пояс поклонилась Ие. Потом на цыпочках подошла к детским кроваткам и долго любовалась сонными детьми.

– Наденька – ангелочек Божий… Журочка, ненаглядный соколик мой, – зашептала она быстрой скороговоркой, наклоняясь над спящими, – кто вас, сироток болезных, пригреет, приласкает без Даши-то! Кто заступится за вас!

– Барышня! Миленькая! – вдруг неожиданно обратилась она к Ие. – Не давайте их, барышня, «нашей-то» в обиду. Ведь, не приведи Господь, как в загранице-то она, да и здесь с ними последнее время обращалась. A мне каково-то на это было глядеть!.. Ведь я, почитай, больше трех лет при них состояла. От маменьки ихней, от Зинаиды Юрьевны, шесть месяцев тому назад к князю в чужую землю, в Венецию, сама же отвозила… Барыня-то уехала моя, a я при них и осталась. Чего не навидалась только, ох, Господи! Сколько обид из-за ангелочков моих перенесла. Княгиня Констанция-то Ивановна еще туда-сюда, горяча да отходчива, a Анастасия Юрьевна – что твой зверь аспид, так и налетает на ребят, так и норовит обидеть их. Верите ли, мочи моей больше не стало видеть все это, согрубила ей нынче, всю правду-матку как есть отрезала да и ушла.

– Напрасно ушли, Даша. Дети без вас скучать будут, привыкли они к вам.

– Привыкли, ангелочки, что и говорить, привыкли, a только не приведи Бог прожить с барыней молодой хоть одну неделю. Жаль мне вас, барышня, до смерти, да и вам скажу, хошь сердитесь на меня, хошь нет, a не жилица и вы в здешнем доме, даром что Андрею Аркадьевичу родной сестрицей приходитесь. Помяните мое слово, недолго вы останетесь с аспидкой этой, молодой барыней, здесь.

И долго еще говорила на эту тему Даша, то отходя к детским кроватям и любуясь спящими детьми, то снова приближаясь к Ие и развертывая перед молодой девушкой ряд самых безотрадных, печальных фактов, происходивших в семье Вадберских и Баслановых.

– Жаль мне сердечно и братца вашего, Андрея Аркадьевича, – говорила Даша, – потому как хороший они господин. Ненадолго их при такой жизни хватит. Работают они, трудятся день и ночь, почитай, в своей мастерской картины пишут, месяцами сидят над ими, картинами этими-то, a продали, смотришь, денежки получили – и опять ничего нет. По счетам от портних разных для молодой барыни так все и разойдутся. Все как есть, до единой копеечки на наряды да выезды Анастасии Юрьевне идет. Уж так-то жаль молодого барина, так жаль, что и сказать невозможно, – заключила, едва не плача, свой рассказ Даша.

Поздно вечером ушла она из детской, предварительно перекрестив и поцеловав спящих детей и оставив новый ряд сомнений в душе Ии.