Текст книги "Лизочкино счастье"

Глава VIII
Развенчанная принцесса

– Что такое? Что случилось? Павлик, дитя моё, что с тобою! О, не плачь же так сильно, не надрывай моего сердца! – кричала не менее самого Павлика взволнованная и испуганная Анна Петровна, подхватывая своё сокровище на руки и баюкая его на коленях, как самого маленького ребёнка. – Успокойся, Павлёнок мой, деточка моя, кто тебя обидел? Не плачь же, бога ради, – продолжала она ещё нежнее, видя, что Павлик не перестаёт реветь. – Костя Корелин, и ты, Аля Большая, и ты, Роза, вы бегаете быстрее всех: слетайте в аптеку, да поскорее, принесите каких-нибудь успокоительных капель для моего несчастного малютки.

Но «несчастный малютка», ревевший теперь уже благим матом, при одном воспоминании об аптеке и лекарстве сильнее задрыгал ногами на руках матери и заревел ещё громче, крича на весь дом между всхлипываниями и рыданиями:

– Не надо лекарства… Не хочу… Лучше пастилы… пастилы рябиновой, она меня скорее успокоит…

– Да, да, пастилы… непременно пастилы, моя крошка, – подхватила его мать. – Костя Корелин, беги за пастилой. Самой свежей спроси, слышишь? Самой свежей, для больного ребёнка, скажи… Да что же ты стоишь? Беги же!

– А деньги? – робко осведомился Костя, быстроглазый, ловкий мальчуган, смуглый, как цыганёнок. – Вы не дали мне денег на пастилу, госпожа директорша.

Но Павел Иванович не дал ему докончить и быстро сунул ему деньги в руку, умоляя бежать как можно скорее, как будто от скорого доставления пастилы зависела жизнь ревущего Павлика.

Костя, привыкший к подобным волнениям, опрометью бросился из комнаты, причём налетел на входящего в эту минуту толстенького, розовенького, как свежая булочка, мальчика – Мишука, или Медвежонка, как его называли дети за его неповоротливость и неуклюжесть, – сбил того с ног и, запнувшись за стул, попавшийся ему на дороге, сам тоже упал, и оба мальчика забарахтались в одной общей куче.

Павлик, услыша необычайный шум и грохот, происшедший от падения двух пансионеров, отнял платок от глаз и с любопытством покосился одним глазком на то, что происходило. Увидя барахтавшихся на полу мальчуганов, он не выдержал и громко рассмеялся. Рассмеялись за ним и остальные дети, потому что нельзя было не смеяться, когда смеялся Павлик, общий любимец, в сущности, очень добрый ребёнок, но донельзя избалованный слишком нежными родителями. Рассмеялся и Павел Иванович, и строгая Анна Петровна, и даже смущённая, робкая Лиза невольно улыбнулась.

Не смеялась только одна Мэри. Ей было не до смеха. Дрожа от волнения и злости, стояла она перед Павлом Ивановичем и спрашивала прерывающимся от гнева голосом:

– Что же это такое? Неужели это правда? Неужели вы хотите взять первую попавшуюся девчонку на моё место? А мне что прикажете делать? Я три года играла у вас одни только главные роли. Не могу же я играть после этого чуть ли не служанок…

– Нет, ты будешь изображать колдуний и злых волшебниц, а вовсе не служанок, – пропищал Павлик. – Ты мне сделала больно… Она мне сделала больно, – объявил он матери. – Она разозлилась и трясла меня так сильно, что я думал, у меня оторвётся голова.

– Что? Что такое? – вскричали в один голос и директор, и его жена. – Ты смела обижать Павлика? Нашего Павлика, который так слаб, что не может прожить дня без лечения…

– И без пастилы, – прибавил тихонько маленький лакомка, заранее облизываясь при мысли о том, что Костя Корелин давно уже на пути за вкусным лекарством.

Но на этот раз ни отец, ни мать не обратили внимания на его замечание. Возмущённые до глубины души поступком Мэри, они с минуту смотрели на неё такими глазами, точно собирались её съесть. Наконец Анна Петровна взяла девочку за руку и повела её к дверям, говоря ей гневно и сердито:

– Скверная, злая девчонка! До сих пор я была слишком снисходительна к тебе, старалась не замечать многих твоих дурных поступков, но теперь, когда я знаю, что, помимо всего остального, ты ещё обижаешь бедного беззащитного малютку, я не хочу больше потакать твоим выходкам. Все твои роли я с сегодняшнего же дня передаю новенькой пансионерке, а ты ступай тотчас же в «тёмную» и сиди там до тех пор, пока я тебя не выпущу оттуда. – И, слегка дотронувшись рукой до спины Мэри, Анна Петровна Сатина вытолкнула девочку из классной.

Тотчас по уходе Мэри Павел Иванович подошёл к шкапу, где лежала целая груда книг и тетрадей за стеклянной дверью, и, отобрав в нём несколько тетрадок, вручил их Лизе.

– Вот тебе работа, девочка, – сказал он. – Будь прилежной и толковой. Марианна покажет тебе, как надо учить роли. С этого дня прежняя принцесса Мэри развенчана за её злое сердце и дурной характер, и ты будешь на её месте. По твоему умному лобику я вижу, что ты отлично всё поймёшь и, пожалуй, уже в скором времени ты в состоянии будешь заменить Мэри. С таким кротким личиком тебе нетрудно будет изображать добрых и хороших людей… Так ли я говорю, друзья мои? – обратился он к остальным детям.

– Так, Павел Иванович, – весело подхватили дети, которым сразу понравилась их новая маленькая подруга.

– Ну вот и отлично. Да здравствует Лиза! – вскричал господин Сатин. – Или нет, – поправился он, – ведь у неё должно быть другое имя для театра. Лиза – это звучит слишком просто. Пусть она у нас в кружке впредь называется Эльзой. Мы так и будем знать, что у нас теперь новая артистка Эльза. Итак да здравствует златокудрая Эльза, наша будущая принцесса, Золушка и Красная Шапочка!

– Да здравствует златокудрая Эльза! – подхватили мальчики и девочки, сидевшие за столом, ласково поглядывая на сконфуженную Лизу.

Даже Павлик, занявшийся было принесённой ему Костей Корелиным пастилой, и тот забыл о ней на минуту и с набитым ртом потянулся целовать Лизу.

Глава IX
Лиза сходится со своими новыми друзьями

Учинив расправу над провинившейся Мэри, Павел Иванович и его супруга уехали по делам, приказав высокой, бледной барышне – помощнице Анны Петровны Сатиной, приставленной к труппе в качестве гувернантки, – распорядиться обедом. Мадемуазель Люси́ (так звали барышню) пошла хлопотать по хозяйству, оставив детей в той же классной, где они обыкновенно готовили роли и занимались в часы уроков. Лишь только наставница вышла, дети с шумом повскакали со своих мест.

– Я рада, что Мэри наказали, – произнесла маленькая рыженькая девочка, похожая на лисичку, которую звали Марусей Виркиной в жизни и Мими – по сцене.

– Да, да, и я тоже, – подхватили в один голос Пика и Ника.

– Понятное дело, и я, – улыбаясь добродушной улыбкой, произнёс Мишук, – она такая сердитая, всё злится, ругается и даже щиплется. Ты знаешь, Эльза, – обратился он к Лизе, – мне постоянно приходится играть её пажей, потому что я не гожусь ни на что остальное, а моей королевой всегда бывает Мэри, и, когда я запутаю по нечаянности её шлейф – пажи ведь должны носить шлейфы своих королев, – она так больно щиплет меня потихоньку от публики, что я чуть не плачу, в то время когда мне приходится делать радостное лицо и улыбаться, потому что Павел Иванович говорит нам, что никому не весело видеть сердитое и недовольное лицо на сцене.

– А это очень трудно, должно быть, играть на сцене? – робко осведомилась Лиза, решившаяся наконец задать первый вопрос своим новым знакомым.

– О нет, – поспешила её успокоить Марианна, – совсем нет. Надо только хорошенько сперва подготовиться и выучить свою роль по тетрадке, то есть те слова, которые говорит лицо, изображаемое тобою, и конец фразы того лица, которое говорит с тобою по ходу пьесы, чтобы ты знала, когда тебе надо самой вступить в разговор. Впрочем, ты не беспокойся, всё это тебе объяснит режиссёр.

– Кто? – переспросила Лиза.

– Режиссёр – это наш учитель, – вмешался в разговор брат Марианны Витя, или Виталий, как его называли по театру. – Режиссёр показывает нам, как играть и что делать на сцене. Иными словами, он «ставит пьесы», как говорится по-театральному.

– А режиссёр очень строгий? – робко осведомилась Лиза.

– Очень, – подхватили в один голос Пика и Ника и ещё кто-то из детей.

– Он кричит на нас всех ужасно, когда мы бываем ленивы и бестолковы. Иногда сажает в «тёмную», где теперь сидит наказанная Мэри, – поясняла Марианна своей новой подруге. – Не кричит он только на Павлика да на Валю, потому что они с Павликом считаются малышами и играют самые крохотные роли или просто без слов изображают ангелов на сцене. Ты не знаешь малютки Вали? Вот она.

И Марианна поманила к себе крошечную девочку одного роста с Павликом, такую же прелестную, румяненькую и белокурую, как и он.

– Вот наша Валя, или, как её называют, мадемуазель Валерия, – сказала она, целуя малютку. – Не правда ли, как она мила?

Валя улыбнулась Лизе и потом, отойдя в сторонку, стала самым серьёзным образом помогать Павлику уплетать пастилу. Дети были очень дружны и не разлучались друг с другом ни на минуту.

В какой-нибудь час времени Лиза познакомилась со всею труппою. Все дети понравились ей, кроме Мэри, сидевшей в тёмной комнате, да ещё одной девочки, которую звали Катя – а в кружке Кэт, – державшейся в стороне от других и показавшейся ей очень важной и гордой. Зато один высокий, почти взрослый мальчик лет пятнадцати-шестнадцати сразу привлёк к себе её сердечко своим грустным и добрым видом. Мальчика этого звали Володей. Остальные дети говорили ему «вы», потому что он был много старше их всех. Бедный Володя был калека и упирался согнутым коленом одной ноги на деревяшку. У него было кроткое, болезненное личико, и он казался удивительно привлекательным.

– Как же он может играть без ноги? – с сочувствием глядя на убогого юношу, спросила Лиза у кого-то из своих новых друзей.

– Он не играет. Ведь нельзя же играть на сцене, опираясь на деревяшку, – пояснил ей Витя. – Он сидит в будке впереди сцены и подсказывает нам шёпотом то, что надо говорить каждому из нас в пьесе. Он у нас суфлёр, то есть подсказчик. Когда он сидит в будке, то уж никогда никто из нас не может ошибиться.

– А если вы ошибаетесь, – спросила Лиза, – вас наказывают?

– О да, если зазеваешься и позабудешь, что наступила твоя очередь говорить, или просто нетвёрдо выучишь роль и спутаешься, – с увлечением объяснял мальчик, – господин Томин, наш режиссёр, нам этого не прощает. Нас сажают за это в «тёмную» и оставляют без обеда. Это очень неприятно.

– А Мэри выпустят сегодня? – робко спросила Лиза.

– Конечно, потому что она должна вечером играть. Тебя, наверное, наш директор возьмёт сегодня в театр, чтобы ты видела, как мы играем.

– Интересно, узнаешь ли ты меня, каким я буду вечером на сцене, – засмеялся Витя, лукаво подмигивая своим друзьям.

– А каким же вы будете? – полюбопытствовала Лиза.

– Я буду волшебником, – важно сказал Витя.

– Волшебником? – спросила с удивлением Лиза.

– Вот смешная девочка, – захохотал Витя, – не думаешь ли ты, что мы играем в театре в наших домашних костюмах? Слушай, я тебе расскажу…

Но Вите не суждено было рассказать то, что он хотел. Раздался звонок, призывающий детей к обеду, и появившаяся с колокольчиком в руках мадемуазель Люси повела их всех в большую, просторную столовую, находившуюся по соседству с классной.

Глава X
Пирожки. Матрёна в роли Прекрасного королевича

– Суп с пирожками, суп с пирожками! – весело вскричал Павлик и захлопал в ладоши, как только дети вошли в столовую с большим, уже накрытым столом, помещавшимся посредине комнаты.

– И пирожки-то с мясом, Мэрины любимые, – заметила Марианна.

– Ах, бедная Мэри, не знала она, что сегодня будет за обедом, а то бы уж, наверное, повела себя иначе, – сокрушённо произнесла малютка Валя, во всех видевшая всё только хорошее и приятное.

– Ну, есть кого жалеть – Мэри! – сердито произнесла высокая девочка, которую звали Алей Большою. – Вам ли не попадало от неё? А вы ещё жалеете несносную девчонку. Очень нужно! Я вот очень рада, что её наказали: будет, по крайней мере, долго помнить и вести себя прилично.

– Какая ты недобрая, Аля, – с укором произнесла красивая голубоглазая девочка с белокурой косой, которую Лиза не заметила раньше. – Ты знаешь, что Мэри сидит голодная в «тёмной» и до завтрашнего утра ничего не получит. И ты можешь так спокойно отнестись к несчастью твоей подруги?

– Мэри – не моя подруга. Она – злючка, и мы все её терпеть не можем, – оправдывалась Аля Большая.

– Да и я не люблю её, – подтвердила Роза, – а всё-таки нельзя её не пожалеть. И я уверена, что все вы жалеете её и только из скромности не хотите в этом признаться. Поэтому я предлагаю всем: кто хочет дать один из своих двух пирожков для Мэри? Мы соберём их и снесём ей в «тёмную», чтобы она могла поесть.

– Но нам попадёт от Анны Петровны, – опасливо проговорила Валя. – Ведь нам строго-настрого запрещено туда ходить.

– Мы и не пойдём, а пошлём Павлика, ему уж никогда не попадёт от матери, – нашлась находчивая Роза. – Павлик, Павлик, – обратилась она к мальчику, – ты снесёшь пирожки Мэри? Не правда ли, дружок?

– Конечно, снесу, – согласился без малейшего колебания мальчик, – только скажите ей, чтобы она не вздумала трясти меня снова, а то у меня, наверное, уж оторвётся от этого голова.

– Хорошо, хорошо, она не посмеет тебя тронуть, – вскричала Марианна, – с тобой пойдёт кто-нибудь из больших мальчиков, хоть Костя Корелин… Ты пойдёшь проводить Павлика в «тёмную» к Мэри, Костя?

– Удивительные эти девочки! – произнёс, пожимая плечами, смугленький Корелин. – Как они распоряжаются чужой жизнью. Ну, представьте вы себе, я послушаюсь вас и пойду с пирогами к Мэри. А Мэри-то злющая-презлющая, а теперь от голода стала, конечно, ещё злее. Ну, съест она пироги, съест Павлика, потому что он толстый и вкусный, как сдобная булочка, ну а потом и меня проглотит, как проглотил волк Красную Шапочку, а мне ведь вечером королевича играть надо. И заменить меня некому, потому что Мэри такая большая, что ей другого королевича под рост не подберёшь. Нет, уж лучше пусть Медвежонок идёт к Мэри с пирогами. Ему, по крайней мере, играть не надо сегодня.

Костя говорил всё это самым спокойным тоном, с аппетитом уничтожая кусок жареного мяса. Дети поминутно фыркали от смеха, слушая его, и закрывались салфетками, так как им строго запрещалось смеяться за обедом. Мадемуазель Люси сидела за отдельным столом и издали наблюдала за вверенным ей маленьким стадом. Она, казалось, и не подозревала о новой затее своих шалунов.

– Ах, вот что, – без малейшей улыбки продолжал между тем, как бы спохватившись, Костя (он умел говорить самые смешные вещи, оставаясь всё время серьёзным), – пожалуй, извольте, я отнесу пирожки Мэри: если она съест меня, то найдётся лицо, которое может сыграть за меня сегодня прекрасного королевича.

– Кто же? – вырвалось разом из уст нескольких детей.

– Кто? Костенька, миленький, скажи кто? – приставала к нему малютка Валя.

– Как же, – поддразнивал их Костя, – так я вам и скажу! Ишь какие ловкие!

– Ну, Костенька, ну, Корелинька, милый, скажи, – не унималась детвора, заглядывая в глаза мальчику.

– Нет, отгадайте сами, – продолжал поддразнивать Костя, всё больше и больше разжигая общее любопытство.

– Мы не можем, мы не знаем, – раздавалось со всех сторон.

– Ну а как вы думаете?

– Мы ничего не думаем! Ах, скажи, пожалуйста, поскорее. Не мучь нас!

Но Костя и не подумал торопиться. Он обвёл торжествующими глазами весь стол и, с минуту помолчав для пущей важности, громко пропищал тоненьким голоском:

– Наша кухарка Матрёна. Прекрасного королевича изобразит сегодня она, а я, так и быть, пойду вместе с пирожками на жаркое Мэри.

Не успел ещё Костя докончить своей фразы, как все дети дружно прыснули со смеху.

Дело в том, что Матрёна, кухарка господина Сатина, вечно грязная, засаленная, в подоткнутом платье, с глупым, постоянно добродушно ухмыляющимся лицом, должна была очень мало подходить к роли прекрасного королевича, предназначаемой ей Костей. Дети очень живо представили себе толстую, грязную Матрёну в бархатном камзоле и шапке с пером, в кружевном жабо, со щегольскими туфельками на громадных ногах, всегда обутых в высокие козловые башмаки[2]2
  Козловые башмаки – башмаки из козьей кожи.


[Закрыть], и залились неудержимым громким смехом.

– Ишь, бесстыдник, что выдумал-то, – ухмыляясь необыкновенно добродушной и глуповатой улыбкой, говорила, грозя пальцем Косте, прислуживавшая детям у стола Матрёна.

– Ничего, Матрёна, ты не волнуйся только, – не унимался маленький шалун, – я с тобою живо всю роль пройду после обеда. Ты только выучись становиться на одно колено, прижимать руку к сердцу и говорить: «Наконец-то, прекрасная принцесса, я нашёл вас! Этот башмачок принадлежит вам». И надень башмачок на ногу Мэри, только осторожно, потому что у неё мозоли и если ты ей сделаешь больно, то она ущипнёт тебя так, что ты закричишь «караул» на весь театр.

– Ишь ты, выдумщик какой, – продолжала добродушно негодовать Матрёна, не переставая, однако, улыбаться во весь рот. – Вот погоди ты у меня! Директорше пожалюсь, живо усмиришься.

– Ах, Матрёна, ты не годишься, я вижу, для роли королевича, – с притворной грустью произнёс Костя, в то время как остальные дети, пользуясь уходом из столовой мадемуазель Люси, так и покатывались со смеху. – Ну, сама только посуди, какой же королевич будет говорить «ишь ты» и «пожалюсь».

– Да ну тебя совсем, насмешник! – рассердилась наконец по-настоящему Матрёна и, гремя тарелками, ножами и вилками, понеслась к себе в кухню.

Во всё время обеда Лиза не принимала участия в общем оживлении. Она, наголодавшаяся и натерпевшаяся за последнее время нужды, с удовольствием ела всё, что ей предназначалось. Простой суп с лапшой и жареное мясо ей, не видавшей за эти дни ничего, кроме корок чёрствого хлеба, показались необыкновенными, чуть не царскими яствами.

Глава XI
Заключённая

После обеда Павлик с грудой пирожков, завёрнутых в салфетку, сопровождаемый Костей Корелиным, направился в «тёмную» к Мэри.

– Костя, голубчик, дай мне проститься с тобою. Ты уже больше не вернёшься обратно, чует моё сердце! – с притворным плачем воскликнул Витя. – Корелинька, мой чумазенький, обнимемся и поцелуемся в последний раз!

– Корелин, милушка, – подхватила весёлая хохотунья Мими, – изволь тебя хоть сахарком посыпать, а то ты далеко не вкусное блюдо для бедной Мэри.

– Ничего, она не заметит вкуса, а проглотит целиком, – отшутился Костя, направляясь в «тёмную».

Дверь «тёмной», куда сажали детей за их провинности, запиралась снаружи, и потому Косте и Павлику не стоило никакого труда попасть туда. Лишь только они вошли, Павлик приблизился к Мэри и сказал, насколько мог ласково и добродушно:

– Все наши посылают тебе пирожков, Мэри, зная, что ты сидишь голодная… кушай на здоровье.

Но девочка с сердцем оттолкнула от себя мальчика и крикнула сердито:

– Убирайся от меня! Из-за тебя я наказана и сижу без обеда, и нечего тебе теперь угощать меня твоими гадкими пирожками!

– Ах, Мэри, – жалобно протянул мальчик, – ты попробуй только хоть один пирожок и увидишь, что они вовсе не гадкие, а очень вкусные.

Павлику и не надо было расхваливать пирожки: Мэри знала это и без него. На голодный желудок они представлялись ей чудесным лакомством, но она не могла побороть своего гнева на мальчика, считая его виновником своего несчастья, и продолжала сидеть, не двигаясь с места, глядя на обоих мальчиков взглядом затравленного волчонка.

Павлику стало бесконечно жаль Мэри. Он, казалось, совсем позабыл о том, что она обидела его так сильно, ему только ужасно хотелось в настоящую минуту, чтобы голодная Мэри отведала его пирожков и хотя бы чуточку утолила ими свой голод. Поэтому он ещё ближе подвинулся к ней и сказал ещё ласковее прежнего:

– Мэричка, не сердись на меня, пожалуйста, покушай, а то я сейчас заплачу.

– Нет, уж не плачь, пожалуйста, – злобно рассмеялась Мэри, – а то опять всех разошлют по аптекам и лавкам, а меня ещё вдвое дольше продержат в «тёмной». – И, окончательно выйдя из себя, она закричала в гневе: – Зачем вы пришли ко мне сюда? Разве я звала вас с вашими непрошеными утешениями? Очень нужны мне ваши гадкие пироги! Не надо мне их! Оставьте меня в покое! Убирайтесь! Я вас ненавижу всех, слышите ли – всех вас ненавижу!

– Слышим, не глухие, можешь не кричать и не надсаживать горла, тебе оно ещё понадобится для сегодняшнего спектакля, – спокойно и строго проговорил Костя. – Ну, Павлик, – обратился он к своему маленькому товарищу, – нам с тобой здесь нечего делать. Оставим пирожки развенчанной принцессе и пойдём, брат, восвояси. – И с этими словами оба мальчика вышли из «тёмной», закрыли дверь, щёлкнув задвижкой, и оставили Мэри в прежней темноте и одиночестве.

– А, так-то, – задыхаясь от злости, прошептала она. – Я развенчанная принцесса? Хорошо же! И все эти насмешки мне приходится выносить из-за скверной пришлой девчонки, которую я знать не знаю и не хочу. И что в ней особенного нашёл Павел Иванович? Рваная, жалкая нищенка с дырявыми сапогами! Разве она может быть принцессой или царевной? И какая она принцесса? Она просто жалкий, ощипанный цыплёнок. Даже Золушку, и ту она не сумеет изобразить. Я в этом уверена. И куда ей тягаться со мною, всё равно не дотянется никогда. – И Мэри злорадно рассмеялась.

Но скоро смех её сменился слезами. Какой-то внутренний голос говорил ей, что Лиза умна, прилежна, кротка и послушна и, уж конечно, все её полюбят.

– А если так, – вскричала Мэри в новом приступе гнева, – то я припомню тебе всё, что ты мне причинила невольно, дурная, скверная девчонка!

И, бросившись на пол «тёмной», Мэри заколотила ногами об его доски и заревела на весь дом громкими, злыми, отчаянными слезами.