Текст книги "Лизочкино счастье"

Глава XVI
Отъезд. Выходка Мэри

На другой день детская труппа господина Сатина выезжала из Петербурга. На вокзал как взрослых, так и детей доставили те же громадные шестиместные кареты, которые возили их в театр. На платформе собрались некоторые родные, пришедшие проводить маленьких актёров и актрис.

С Марианной и Витей пришла их старушка бабушка, заменявшая им родителей, которые рано оставили их сиротами; к Косте Корелину забежал его брат-студент, так как других родственников у него не было. Хохотушку Мими провожала её мама – такая же маленькая и подвижная, как сама Мими. Мама горько всхлипывала, целуя свою девочку, но Мими, несмотря на тяжесть разлуки, всё-таки сумела рассмешить её какой-то шаловливой выходкой, и мать и дочь и плакали, и смеялись в одно и то же время. К Але Большой пришёл отец, служивший актёром в одном из петербургских театров, и долго просил девочку быть усердной и прилежной. Мэри никто не провожал: хотя у неё были и отец и мать, и сёстры и братья, но она так всем им надоела своими выходками и тяжёлым характером, что никто не пожелал увидеться с нею ещё раз на вокзале.

– Очень нужны все эти проводы, – сердито говорила Мэри, разгуливая по платформе под руку с Кэт, которую она если и не любила, то выносила больше, нежели других детей. – Я и не жду родных. Только бы они догадались прислать лакомств на дорогу, да побольше, – продолжала она и, внезапно увидя появившегося на станции посыльного с большим пакетом в руках, кинулась к нему, в полной уверенности, что пакет этот прислан ей родными.

– Вы это мне?! – чуть ли не вырывая пакет из рук посыльного, закричала она на всю платформу. – Да говорите же скорее, мне или нет? Или вы онемели? Я – Мэри Ведрина. Давайте мне скорее мои гостинцы.

– Никак нет, барышня, пакетик не вам-с, – насмешливо улыбнувшись её поспешности, произнёс посыльный, – мне велено передать эту посылку маленькой барышне Лизочке Окольцевой.

Лиза, находившаяся поблизости, услышав своё имя, подошла узнать, в чём дело.

– Тебе посылка! – крикнула Мэри сердито и, прежде чем кто-либо мог остановить её, швырнула пакет, которым уже успела завладеть, на доски платформы.

Бечёвка, плохо сдерживавшая туго набитый свёрток, разорвалась, и оттуда покатились апельсины, яблоки, пряники и конфеты по всей платформе.

– На, подбирай свои богатства! – крикнула Мэри, рассмеявшись злым смехом прямо в лицо растерявшейся Лизе. – Очень рада, что эту дрянь придётся есть не мне! Я терпеть не могу дешёвых лакомств, а ты невзыскательна и скушаешь их в лучшем виде.

– Как тебе не стыдно, Мэри! – вскричали находившиеся тут же поблизости Пика и Ника и бросились подбирать гостинцы с пола. – Пожалуйста, не плачь, Лиза, мы мигом поправим дело, – утешали они девочку.

Но Лиза и не думала плакать, хотя поступок Мэри очень огорчил её. Она раздумывала, кто бы мог послать ей все эти вкусные вещи, когда у неё, кроме матери, никого из близких не было на свете, а мама – Лиза знала это прекрасно – не могла послать ей ничего подобного.

Посыльный, видя смущённый вид девочки, сжалился над нею и помог ей разгадать загадку.

– Мне передал этот пакет высокий, очень хорошо одетый барин, – сказал он, – и велел передать вам, если бы вы спросили, от кого посылка, что она от генерала – самого скромного из всех генералов в мире.

Как ни грустно было на душе Лизы, но она не могла не улыбнуться этой шутке, поняв, что посылка с лакомствами послана ей её новым знакомцем доктором, лечившим её маму.

Первый звонок прервал мысли Лизы. Павел Иванович, приехавший немного позднее со своей супругой и Григорием Григорьевичем Томиным, построил детей в пары и под предводительством Люси послал их садиться в вагон. Лиза поместилась по соседству с Марианной в самом дальнем углу купе. Мальчики в обществе господина Сатина и Томина заняли соседнее отделение, за исключением маленького Павлика, который был помещён в одном отделении с матерью.

Вслед за третьим звонком поезд тронулся. Провожавшие детей родные пошли следом за ним по платформе, махая платками и крича последние напутствия. Лиза невольно подумала в эту минуту, что охотно бы отдала все лакомства, присланные ей добрым доктором, лишь бы только увидеть, хотя на одну минутку, свою милую, дорогую мамочку, оставшуюся теперь совсем одинокой в большом и скучном городе.

Глава XVII
На новом месте. Сёстры

Дорога от Петербурга до В. показалась всем детям очень долгой и скучной. Анна Петровна Сатина не покидала их ни на минуту, а дети, боявшиеся строгой директорши, всю дорогу говорили шёпотом и старались вести себя так, чтобы как можно меньше обращать на себя её внимание. Лиза угощала всё маленькое общество своими лакомствами, не забывая предлагать их и Мэри, которая, однако, отталкивала их и несколько раз презрительно заявляла, что она ест только кондитерские торты и конфеты, потому что у неё очень тонкий вкус. Зато Павлик, обожавший сладкое, ни разу не отказался от предложенного ему Лизой угощения.

– Это ничего, что Мэри не хочет есть твоих гостинцев, – утешал он по-своему Лизу, – я охотно съем её порцию, только ты не грусти, голубушка Лиза!

Через двое суток дети благополучно приехали в В. Был тёмный зимний вечер. Фонари горели только на главных улицах, да и то так слабо и тускло, что почти не освещали их. Извозчиков всех разобрали другие пассажиры, и пришлось идти пешком. Детей выстроили парами и повели тёмными улицами через весь город на площадь, где находились театр и дом, нанятый господином Сатиным для размещения труппы.

Усталые и иззябшие, добрались они наконец до своего нового жилья, где их ждали ужин и тёплые постели. Проголодавшиеся путешественники жадно накинулись на еду, после чего, еле живые от усталости, разошлись по своим постелям. Девочки разместились в том же порядке, как и в Петербурге, только Павлик, привыкший за всё время дороги не разлучаться с Валей, начал хныкать и капризничать, требуя, чтобы его оставили в спальне девочек.

Мадемуазель Люси стала было уговаривать расходившегося ребёнка, но раз Павлик что-нибудь решал, изменить его решение уже не было никакой возможности.

Слёзы и всхлипывания его мало-помалу перешли в рёв, рёв – в рыдания.

– Боже мой! – зажимая уши, вскричала Аля Большая, разбитая усталостью. – Да перестанешь ли ты, Павлик? Ведь опять меня пошлют в аптеку, если ты будешь реветь, а я не знаю, где здесь аптека, да и устала до смерти. Уж сделай милость, не реви.

– Вот несносный мальчишка, – зашипела из своего угла Мэри, – ну, скажи на милость, чего ты ревёшь, как зарезанный телёнок?

– Зарезанные телята не могут реветь, потому что они неживые, – протянул Павлик, всхлипывая уже через силу, так как ему на самом деле вовсе не хотелось плакать.

Как раз в эту минуту вошла Анна Петровна Сатина посмотреть, как устроились девочки. Лиза, уставшая и измучившаяся не меньше других, завернулась было в одеяло с головой, чтобы не слышать рёва Павлика и храпа мальчиков, доносившегося из соседней комнаты, как вдруг почувствовала, что кто-то легонько трясёт её за плечо. Она быстро вскочила и протёрла глаза, начинавшие было сильно слипаться.

– Тсс! Это я, Марианна, – послышалось с соседней кровати, – я хотела напомнить тебе, что завтра ты выступаешь первый раз на сцене. Ты не забыла?

– Не забыла, – отвечала Лиза, которая ужасно волновалась всю дорогу за завтрашний день.

– И тебе не страшно? – допытывалась у неё Марианна.

– Ах, страшно, – чистосердечно призналась Лиза. Она действительно очень трусила завтрашнего представления.

– Я понимаю тебя, – сочувственно проговорила Марианна, – я так же боялась, как и ты, когда в первый раз играла добрую фею в Золушке. А потом понемногу привыкла. А знаешь ли, – помолчав немного, снова проговорила она, – как я перестала бояться?

– Нет, не знаю.

– Весь мой страх миновал, когда Витя догадался перекрестить меня перед выходом на сцену. Теперь каждый раз, когда я играю, Витя делает это, и я совсем перестала трусить. Хочешь, я тебя буду крестить, чтобы ты также не боялась?

– О да, – произнесла чуть слышно растроганная Лиза. – Какая же ты добрая, Марианна, и как я люблю тебя за это!

– Нет, ты не знаешь меня, я вовсе не добрая, тебе это только так кажется, Лиза, – покачала головкою девочка. – Вот Мэри я бы не перекрестила ни за что, потому что терпеть её не могу. А тебя мне жаль. Мне легко здесь живётся, потому что со мною мой брат, который в случае надобности и защитит меня, и поговорит со мною обо всём. А ты совсем одинока и такая ещё тихонькая и кроткая. Тебя каждый может обидеть. Знаешь, что я придумала: хочешь, я буду твоей сестрой, а Витя твоим братом? Он так же будет заступаться за тебя, как и за меня, и мы все трое будем делиться всем, что у нас есть. Хочешь?

– Конечно, хочу, – радостно прошептала Лиза, – конечно, хочу. И как мне только отблагодарить тебя за это, Марианна?

– Никак не надо меня благодарить, – возразила та, – потому что никаких благодарностей не может быть между сёстрами. Я ведь предложила тебе быть моей сестрой. Только ты подвинься немного и дай мне место в твоей постели, а то мне что-то жутко здесь, на новом месте. Я порядочная трусиха, знаешь ли! Можно лечь с тобой рядом?

– Конечно, можно, – поторопилась ответить Лиза и отодвинулась в самый дальний угол постели.

Марианна перепрыгнула к ней со своей кроватки и, спрятавшись под одеяло, обе девочки крепко поцеловались в знак заключения новой, неразрывной дружбы между ними.

Минут через пятнадцать они крепко спали безмятежным, без всяких грёз и сновидений, детским сном.

Глава XVIII
Первый выход

Огромный театр сиял огнями. К подъезду то и дело подкатывали экипажи, подходили пешеходы, и нарядная и скромная публика со смехом и шутками скрывалась за тяжёлыми дверями театра. На большой афише, прибитой к дверям, крупными буквами, раскрашенными в красный, синий, зелёный и жёлтый цвета, было написано объявление о спектакле.

Если б скромная маленькая Лиза видела, как самая избранная публика теснится у афиши, читая её имя, она, наверное бы, страшно оробела. Но, к счастью, Лиза ничего не видала и не слыхала, потому что сидела перед зеркалом в маленькой уборной и подставляла безропотно свою золотистую головку искусным рукам Люси, которая заплетала её густые волосы в две ровные толстые косички.

Лиза была уже одета в простенькую коричневую, нарочно заплатанную во многих местах юбку и синюю кофточку с продранными локтями, какие носила бедняжка Золушка по желанию её мачехи.

– Ну, Эльза, ты готова? – раздалось с порога, и Григорий Григорьевич просунул голову в дверь Лизиной уборной. – Помнишь все мои наставления? – спросил он. – Главное: говори громко и внятно, чтобы тебя было слышно от первого до последнего ряда в зале. Постарайся не робеть. Роль ты знаешь отлично и ведёшь её превосходно, только не смущайся и не бойся. Ведь ты, надеюсь, не трусишь?

Лиза, конечно, боялась, как и всякая другая боялась бы на её месте, но, из страха рассердить строгого режиссёра, ответила, что она нисколько не трусит.

– Ну то-то же, – подхватил тот. – Я знаю, ты у меня молодец! Помни одно: бояться будешь – всё дело испортишь.

– Нет-нет, я не буду бояться, – поторопилась подтвердить девочка.

– Ну, вот и прекрасно, – похвалил её Григорий Григорьевич. – А теперь пойдём. Слышишь, звонят? Через пять минут начало.

И, взяв трепещущую от волнения Лизу за руку, Томин повёл её на сцену.

– Губернатор приехал, сам губернатор сидит в ложе! – кричал весь запыхавшийся и красный как рак Павел Иванович, внезапно появляясь откуда-то. – Ну, Лизочка, – обратился он к девочке, – и счастье же тебе такое, что ни в сказке сказать ни пером описать! Сам губернатор приехал посмотреть, как ты будешь играть. Право!

Но Лизе было решительно всё равно – будет или не будет её смотреть губернатор, так как она даже плохо понимала, что это была важная особа, и только усиленно оглядывалась по сторонам, отыскивая Марианну, которая обещала прийти и перекрестить её перед выходом на сцену.

Ровно за две минуты до начала пьесы Марианна появилась откуда-то в белом нарядном платье доброй волшебницы и, быстро осенив Лизу крестом, прошептала:

– Ну, дай тебе Бог успеха. Я уверена, что ты сыграешь отлично и Мэрька лопнет от зависти.

– Я ужасно боюсь, – прошептала взволнованная Лиза, – так боюсь, что у меня и ноги трясутся, и зуб на зуб не попадает.

Действительно, девочка не переставала дрожать, как в лихорадке.

– Э, пустяки! – вскричала Марианна. – Новенькие всегда трясутся до первого выхода; у всех…

– Марианна, прочь со сцены! Сейчас начинаем, – раздался строгий окрик Григория Григорьевича, и девочка, не докончив фразы, в одно мгновение юркнула за кулисы.

– Ну, Эльза, а ты на место. Помни же: ты больше не Лиза Окольцева, а бедная Золушка, которую всячески притесняет злая мачеха. Садись сюда и бери в руки веретено, – говорил ободряющим голосом Григорий Григорьевич, усаживая девочку на скамейку.

Лиза двигалась, как в тумане, и бессознательно опустилась на указанное место.

Прошла минута… Продребезжал звонок – и занавес с тихим шуршанием взвился кверху.

Первое, что бросилось в глаза Лизе, это – тёмное пространство, в котором виднелись только сотни человеческих голов с глазами, направленными к сцене. Все они рассматривали Лизу, не отрываясь от неё ни на минуту, точно от невиданного зверька.

Жутко становилось девочке под этими взглядами. Если бы не страх перед наказанием, она бы бегом бросилась со сцены, чтобы уже никогда не возвращаться сюда.

Но в ту минуту, как малодушный порыв страха охватил всё маленькое существо Лизы, она услышала шёпот, ясно доносившийся из-за кулисы:

– Ну, не робей и начинай с богом!

Лиза покосилась немного в ту сторону, откуда слышался шёпот, и увидела Григория Григорьевича, который крестил её издали и ободряюще кивал ей головою.

Лиза никогда не замечала такого доброго и ласкового выражения на всегда холодном и строгом лице своего начальника. Это придало ей храбрости, она как-то стряхнула с себя разом ненужный страх и заговорила сначала тихо и робко, потом всё громче и смелее.

В первом действии пьесы Золушка трогательно жалуется на свою судьбу. Мачеха и её дочери держат её в чёрном теле и не дают ей ни минуты отдохнуть от работы.

Своим нежным, кротким голоском и прелестным личиком, полным ангельской доброты, Лиза очень подходила к роли несчастной, обиженной Золушки.

– Так, так, отлично, хорошо! – доносился до неё из-за кулис тот же одобряющий шёпот Томина, и это одобрение окончательно прогнало страх девочки.

Когда нарядная, блестящая добрая волшебница (которую изображала Марианна) внезапно предстала перед глазами Золушки, чтобы превратить её в прекрасную принцессу, и Лиза увидела милое, улыбающееся ей нежно и ласково личико её названой сестры, боязнь и страх её пропали совершенно и девочка громким и твёрдым голосом произнесла, обращаясь к доброй волшебнице:

– О, милая крёстная, как я рада, что ты пришла ко мне! Мне не с кем поделиться моим горем.

– Поделись им со мною, крестница, – ласково отвечала Марианна-волшебница и быстро прибавила шёпотом, чтобы слышала одна только Лиза: – Не бойся, идёт отлично.

Когда лохмотья Золушки спали при одном прикосновении волшебной палочки и Лиза появилась перед публикой в белом нарядном платье, затканном яркими звёздами, с двурогим месяцем на золотистых кудрях, тихий шёпот одобрения пронёсся по зале.

– Что за прелестная девочка! – ясно слышалось из крайней ложи, где сидел, окружённый детьми, высокий, красивый старик в генеральской форме.

Лиза знала, что это ложа губернатора – первого лица в городе, и ей стало очень приятно от его похвалы.

Первое действие кончилось. Занавес опустился под громкие, шумные аплодисменты публики. Слышались весёлые, восторженные детские голоса:

– Ах, как хорошо! Что за прелесть эта Золушка-Эльза! Как она играет!..

Лиза не успевала выходить на сцену и раскланиваться с аплодирующей ей публикой. Голова у неё кружилась от счастья, в которое она боялась даже поверить.

Лишь только она вошла в уборную, чтобы поправить костюм и приготовиться ко второму действию, чьи-то сильные руки подняли её с полу и кто-то осыпал её лицо самыми нежными поцелуями.

– Лизочка, деточка моя! Как ты прекрасно играла. Спасибо, что поддержала старого директора! Я не ошибся в тебе… Я увидел сразу, что ты талантливая маленькая девочка и вырастешь на радость и счастье твоей маме и всем нам.

– О Павел Иванович, – могла только выговорить Лиза, – без вас, ваших уроков и занятий Григория Григорьевича я не могла бы произнести ни слова на сцене.

– А Мэри-то, Мэри, видела ты её? – лукаво подмигнул старик, сделав такую смешную гримасу, что Лиза весело рассмеялась.

– Нет, не видела. А что?

– Да она со злости разорвала атласные туфли, в которых должна появиться гостьей на балу короля, когда услышала все эти аплодисменты и крики.

– Бедная Мэри, ей нелегко! – прошептала Лиза, разом сделавшись серьёзной.

– Вот нашла кого жалеть! Злая, скверная девчонка и поделом несёт заслуженное наказание. Однако пойдём. Сейчас надо начинать второе действие.

Когда Золушка-Эльза вышла на сцену, изображавшую теперь внутренность королевского дворца, бал был в полном разгаре.

Мэри, танцевавшая в разорванных туфлях в первой паре с прекрасным королевичем – Костей Корелиным, окинула Лизу сверкающим ненавистью взглядом. Ещё бы! Ей было от чего злиться и ненавидеть Лизу. Когда играла она, Мэри, никто не хвалил её так, как хвалили новенькую, никогда публика не устраивала ей, Мэри, такого шумного приёма, как этой «ничтожной девчонке» – как называла она Лизу.

– Что, Мэринька, плохо твоё дело? Разбила тебя новая Золушка в пух и прах, – насмешливо произнёс Витя, улучив удобную минуту.

– Ещё увидим – чья возьмёт, – сердито буркнула себе под нос взбешённая Мэри, – ещё увидим!

– Да что уж там видеть ещё, – не унимался мальчик. – И видели и слышали и без того отлично. И знаешь ли, что тебе остаётся делать? Собирать свои пожитки и ехать восвояси в Петербург.

– Это не твоё дело, прошу меня не учить, я знаю сама, что мне надо делать! – прошипела Мэри и с пылающим лицом отошла от Вити.

Лиза, в своём нарядном костюме, под звуки красивой бальной музыки, совсем позабыла в эту минуту, что она не кто иная, как маленькая бедная девочка, и невольно вообразила себя сказочной принцессой, которую должна была изображать.

Да и в самом деле, разве с нею не случилось так, как может случиться только в сказках? Её – бедную, голодную девочку – одели, обули и приютили добрые люди. Мало того, все были так ласковы к ней! Её хвалили и восхищались ею…

«Вот если бы мама увидела меня в этом платье, с этим золотым месяцем на голове, наверное бы, она не узнала своей прежней скромной девочки», – думалось Лизе, и ей стало грустно, что она не может поделиться счастьем со своей далёкой мамой.

Когда кончилось второе действие пьесы, Лиза уже ничуть не волновалась и по падении занавеса с улыбкой кланялась публике, которая ещё больше прежнего аплодировала ей.

Перед последним действием, когда Лиза, переодевшись снова из своего нарядного костюма в рубище Золушки, как это требовалось по ходу пьесы, вышла на сцену, Григорий Григорьевич, не сказавший ей ни слова до сих пор, подошёл к девочке и, положив ей руку на плечо, проговорил серьёзно:

– Я до сих пор не хвалил тебя, Эльза, чтобы дать тебе спокойно докончить начатое дело. Но публика, да и директор твой и твои маленькие друзья оказались менее сдержанными и наговорили тебе много такого, от чего может совсем закружиться твоя юная головка. Ты недурно играла, это верно. Но этого мало: ты должна работать и работать, чтобы усовершенствовать и развить данный тебе Богом талант…

Громкий звонок, призывающий к последнему действию, прервал речь режиссёра.

Последний акт «Золушки» считался самым интересным. В нём прекрасный королевич, искавший со своей свитой по всему государству неизвестную, полюбившуюся ему принцессу, потерявшую башмачок на его балу, заходит случайно и в дом Золушкиной мачехи и примеряет башмачок на ноги её дочерей.

Но башмачок, разумеется, не впору злым и коварным мачехиным дочкам.

– Нет, это не она, – с грустью говорит королевич, пряча волшебный башмачок снова в карман. – Нет ли у вас в доме ещё молодой особы, которой бы можно было примерить башмачок?

– О нет, – отвечает Кэт, игравшая злую мачеху, – нет никого, кроме моей падчерицы Золушки, которая нигде никогда не показывается, так она безобразна и неряшлива.

– В таком случае я хотел бы видеть вашу падчерицу! – восклицает королевич-Костя.

– Её нельзя видеть, – возражает мачеха-Кэт. – Как можно показывать вашей светлости такую чумичку? Она чистит картофель на кухне и, наверное, вся перепачкана им так, что один её вид может оскорбить светлые очи вашей королевской чести.

– Я непременно хочу видеть вашу падчерицу! – воскликнул королевич и бросился во внутренние комнаты искать Золушку.

Когда он вывел её, действительно запачканную и оборванную, с прилипшей к ней шелухой картофеля, на сцену и собственноручно примерил ей башмачок, все – и мачеха, и сёстры, и свита – изумились: башмачок оказался как раз впору Золушке. Когда же Золушка опустила руку в карман и вынула из него второй такой же башмачок, восторгу королевича не было конца. Он взял её за руку и назвал перед всеми своей женою.

В ту же минуту появилась добрая волшебница и превратила Золушку одним движением волшебной палочки в прежнюю красавицу принцессу.

Пьеса кончилась – и занавес опустили под неумолкаемый шум аплодисментов в зрительном зале.