Текст книги "Тени в ночи"

Колин молча выслушал ее на удивление многословную речь. Что он мог сказать? Тут не было ни тайных причин, ни глубокой и жгучей раны, которые вызвали бы сдержанность, замеченную Ферн.

– Возможно, я таким родился, меня не трогают развлечения или удовольствия, жадность или страх. Моим нянькам и домашним учителям тонкость чувств от меня не требовалась, а моими родителями не ценилась. Я развил лишь те свойства, которых от меня ждали: осмотрительность, достоинство, неторопливость, осознание своего места и долга.

– Печальная судьба для маленького мальчика, – сказала Ферн.

– Печальная? Я не страдал, но и счастлив не был тоже. Я просто был. Вот и результат этого.

Она коснулась того места на его шее, куда укусила.

– А сейчас ты чувствуешь?

– Это как пробуждение от долгого сна. Еще ничего толком не осознаешь.

В ее глазах мелькнуло понимание.

– Так вот что ты имел в виду, говоря о фасадах и бегстве. Ты хотел узнать без свидетелей, что будет, когда ты проснешься. – Ферн укоризненно посмотрела на него. – Ты не очень хорошо это объяснил.

– Я вообще не привык объяснять всем свои поступки.

– Не думаю, что ты привык совершать поступки, требующие объяснений, – возразила она и вздохнула. – К чему же мы идем, Колин?

– Не знаю. Но, полагаю, мы оба узнаем, когда придем.

– Видимо, для надежды, этого пока достаточно.

Колин с усмешкой повернулся к тазу. Намочив и выжав полотенце, он смыл грязь с лица и плеч. Он чувствовал на себе взгляд Ферн, и шуршание одежды сказало ему, что она заканчивает раздеваться. Он не обернулся, несмотря на то что ему нестерпимо хотелось увидеть ее полностью обнаженной. Ферн до сих пор чувствует себя неловко, и теперь это имело для него значение, неизвестно почему.

Она испуганно вскрикнула, когда он быстро обмыл гениталии. Зная, что она смотрит, Колин выжал полотенце, вытерся, поднял таз и повернулся, чтобы опорожнить его в окно. Ферн стояла спиной к нему, мягкий, сужающийся изгиб ее талии расширялся до выпуклостей бедер и ягодиц, слегка прикрытых концами спадающих волос, кожа белая, с розоватым оттенком и двумя красными полосками. Выплеснув в окно воду, он с тазом в руке подошел к ней.

– Сейчас твоя очередь.

Когда она повернулась, он сделал еще шаг вперед, и Ферн оказалась запертой между ним и туалетным столиком. Хотя она пыталась отодвинуться, ее соски коснулись его груди.

– Никаких игр? – нахмурилась она.

– Никаких, где бы ты получила меньше удовольствия, чем я.

– Сомневаюсь.

– Принимаю это за вызов, mon ange, – улыбнулся Колин.

Он снял чайник с огня, вылил содержимое в таз, добавил туда остатки воды из ведра и намочил чистое полотенце.

– Садись, – приказал он, кивнув на ближайшее кресло.

Она подчинилась, но смотрела на него с опасением. Удерживая ее за подбородок, чтобы она не вырвалась, Колин нежно вымыл ей лицо, обождал, пока разгладятся морщинки удивления, которые покрыли ее лоб.

– Почему? – спросила она, когда он бросил полотенце в таз.

– Потому что мне это приятно. Я обещал, что и ты получишь удовольствие.

Она промолчала.

Колин снова прополоскал и выжал полотенце, теперь обратив свое внимание на ее шею, но остановился перед ключицей и приподнял шелковистую массу волос.

– Наклонись.

Ферн подчинилась, и волосы заструились с головы вниз, открыв изящную линию шеи и спины. Колин медленно, тщательно мыл ей спину, вел полотенцем вдоль дуги позвоночника, затем по ребрам, твердым под очаровательно мягким телом. Сначала Ферн сидела оцепенев, но постепенно мышцы расслабились, она стала дышать в такт движениям мягкой ткани, слегка вздрогнула, когда он чуть-чуть ослабил нажим, потом вздохнула, когда он начал массировать ей мышцы.

Наконец Колин оставил ее, чтобы сполоснуть полотенце, и Ферн выпрямилась. Глаза у нее были полузакрыты, лицо горело под каскадом влажных каштановых волос, спадавших по обеим сторонам лица, прикрывая груди.

–Ты выглядишь как Ева с картины, написанной для тонких ценителей, – сказал он.

– Скорее уж как Сусанна и старцы, – возразила Ферн охрипшим голосом.

– Значит, я старец? Тогда как насчет Вирсавии?

– Вирсавия должна быть экзотически красивой, чтобы привлечь внимание короля. Я больше подхожу для кучки неприличных стариков, влюбленно глядящих на меня.

– Ты, может, и не экзотически красива, зато очень близка к идеалу английской девственницы, – сказал он, поднимая бровь.

Она покраснела еще сильнее.

– Я больше не девственница.

– Да, ты права, – усмехнулся Колин, встал на колени и начал мыть ей ступню.

Ферн со смехом отдернула ногу.

– Щекотно!

– Я буду осторожнее, – пообещал он, снова забирая ступню и двигаясь от пятки вдоль мягкой выемки до пальцев. Затем проделал то же самое с другой ступней.

– Удивительное ощущение, – призналась Ферн. – Все это. Я думала… наверное, это странно, а оказывается… – Она засмеялась. – Можешь обмывать меня в любое время, когда захочешь.

– Что я и делаю, – ответил Колин.

Он двинулся от лодыжек к икрам, опять вернулся к впадинам под коленями, сначала с нажимом, потом мягко, возбуждающе. Ферн уже перестала улыбаться, лицо сделалось напряженным, сосредоточенным, и она ухватилась за подлокотники кресла, замерев в предвкушении. Но Колин остановился перед кудрявым холмиком волос, чтобы сменить полотенце.

Когда он повернулся, глаза у нее были широко распахнуты в ожидании, которое он сразу оправдал, наслаждаясь ответной реакцией. Он молча убрал с груди волосы, прижал ее к так что она полностью откинулась на спинку, и, начав с ключицы, двинулся вниз медленно, дразняще, уже приблизился к груди, но миновал ее и повел руку по округлости живота к темным завиткам волос под ним. Затем опять скользнул вверх, обхватил рукой одну грудь и пока держал ее, Ферн с немой мольбой смотрела ему в глаза.

Наконец он медленно-медленно поднял обернутую полотенцем руку и потер чувствительный сосок. Ее голова откинулась, бедра и спина выгнулись навстречу ему. Колин нежно потер сосок между большим и указательным пальцами, а когда она застонала, он, уже не в силах сдерживаться, взял второй сосок в рот.

Ферн крепко прижала бедра к его животу, и он должен был проглотить стон, отрываясь от нее.

– Не останавливайся, – пробормотала она.

– Я еще не закончил. – Он вел полотенцем между ее ног, и она попыталась выпрямиться. – Не двигайся.

Полотенце скользнуло внутри ее складок. Она вздрогнула, когда ткань задела его, и Колин остановился, чтобы в последний раз намочить полотенце.

– Довольно, – взмолилась она. – Мне это больше не требуется. Мне нужен ты.

Улыбнувшись в ответ, Колин взял мокрое полотенце, дымящееся от горячей воды, и провел им по складкам. Ферн резко выгнулась, и он тер ее в этом месте, пока не почувствовал, что она нуждается в облегчении, в котором он ей отказывал.

Лишь тогда Колин начал двигаться. Первый раз легко, затем сильнее, и теперь это была уже не ткань, а его пальцы. Ферн закричала, раскрывшись для него, по ее телу прошла судорога, и оно стало двигаться в ритме его руки.

Следующий хриплый крик дал ему понять, что она близка к экстазу. Все еще стоя на коленях, он схватил ее за бедра, и резко дернув их на себя, вошел в нее. Она вскрикнула, но Колин почти не слышал.

«Живой, живой, я живой». Слова были под стать его толчкам, его сердцебиению, его сути. Без всякой боли он был еще живой, живой с ней. Затем ногти Ферн оставили жгучие следы на его плечах, провели там глубокие борозды, он приветствовал и это. «Живой, живой…» Он почувствовал ее экстаз за миг до того, как потерял контроль над собой, отдавшись полноте ощущений.

Колин пытался удержать их сколько мог, но все было кончено слишком быстро, и он вернулся к своим привычным ощущениям. Он сел на корточки, сморгнул пот с ресниц. Нет, до сих пор то ощущение все же осталось, только было несколько приглушенным, и он лелеял его, как разгорающийся огонек. Это кончилось, а он… еще живой.

Ферн, тяжело дыша, лежала в кресле, она попыталась что-то сказать, но лишь покачала головой и закрыла глаза. Колин воспользовался моментом, чтобы тайком обмыться, сполоснуть полотенце и протянуть ей, когда она снова открыла глаза. Он даже сомневался, поняла ли Ферн его жест, пока она не встала и не повернулась к нему спиной. Колин отвел взгляд, желая создать ей хотя бы видимость уединения, и посмотрел на нее, когда услышал плеск воды в тазу.

Она уже надела сорочку, и он принял намек, последовав ее примеру. Над сельской местностью прокатился отдаленный раскат грома, и Колин обратил внимание, что штукатурка вокруг распахнутых створок забрызгана дождем.

– Может, закрыть окно? Похоже, гроза усиливается.

– Как тебе угодно, – ответила Ферн с едва заметной чопорностью, совсем не похожей на их недавнюю близость. – Я не возражаю против легкой прохлады, даже несмотря на сырость. Камин превратил комнату в парильню.

Оставив створки открытыми, Колин лег рядом с женой, задул лампу и поставил ее на край стула. Комната погрузилась в темноту, если не считать отблесков угасающего камина да редких вспышек молний.

– Ты был прав. – Голос Ферн из темноты застал его врасплох.

– В чем?

– Думаю, от твоего стремления меня раздразнить я получила по крайней мере такое же удовольствие, как и ты.

– Угу, – пробормотал он, мысленно добавив: «Искренне сомневаюсь, что такое же».

Однако маленькое одобрение того, что произошло между ними, развязало у него внутри узел, о котором он не подозревал, и Колин совсем расслабился. Теперь единственным звуком был дождь, омывавший стены дома и резко стучавший по оконному стеклу.

– Какой у тебя любимый цвет? – Вопрос Ферн пробудил его от полусна.

– Что?

– Твой любимый цвет? Я только что поняла, что не знаю.

– Никогда об этом не думал.

– У меня – красный. Но я почти никогда его не ношу, боюсь, этот цвет не для молоденькой девушки. А я не умею носить бросающийся в глаза цвет, чтобы это выглядело уместно, хотя все равно его люблю.

– Тогда я могу купить тебе платье из красного бархата, – сказал Колин. – Ты уже не девушка и можешь носить, что тебе нравится.

– А если это вызовет толки? – спросила Ферн. – Тебе это безразлично?

Он задумался. Несколько дней назад его ответом было бы решительное «конечно», а теперь дело казалось не таким простым, как раньше. Он… беспокоился. Ему было недостаточно только оправдывать чьи-то ожидания. Колин понял, что у него есть собственное мнение, идущее от части его, которая атрофировалась, потому что ею не пользовались.

– Думаю, мне тоже нравится красный.

Ферн нащупала под одеялом его руку.

– Как ты узнаешь, что пора вернуться в общество?

– Не знаю, Ферн.

– И до каких пор ты собираешься держать меня здесь? – Ее голос звучал еще мягче, но рука напряглась.

– Ты не заключенная.

– Я твоя жена, – сказала она, словно это все объясняло.

– Потерпи несколько дней или недель, Ферн, – устало произнес он.

– Не знаю, куда еще я могла бы пойти.

Ее слова не были заявлением безоговорочной преданности, но Колин почувствовал, что на душе стало легко. Она хотела остаться. Имея выбор, она выберет его.

Он смотрел на темный полог у себя над головой, слушая близкие раскаты грома. Немного погодя рука Ферн расслабилась.

А вскоре заснул и он.

Глава 12

Ферн проснулась в темноте, сев так резко, что взметнула облако в комнатной пыли. Она боролась с чиханием, когда муж рядом с ней тоже сел, яростно кашляя.

– Что это было? – спросил он между приступами кашля.

– Прости. – Ферн потерла нос уголком ночной рубашки. – Мне показалось, я что-то услышала.

– Я тоже. Какой-то грохот? Что это было?

– Не знаю, – сказала она. «И не хочу знать».

– Пойду взгляну.

Колин выбрался из постели, затем после множества невнятных проклятий чиркнул спичкой и поднес ее к фитильку лампы. Масло вяло горело, давая тусклый оранжевый свет.

– Кажется, донеслось оттуда, – кивнул он в сторону двери и, держа лампу перед собой, направился к выходу.

Он собирается оставить ее одну. Сердце у Ферн подскочило, и, отбросив покрывало, она стала торопливо вылезать из постели. Колин повернулся, окинул ее пытливым взглядом, но, поскольку она молчала, ему нечего было возразить. Он пожал плечами, открыл дверь и вышел в коридор, Ферн – следом за ним. Сначала при тусклом мерцающем свете лампы она не заметила впереди ничего страшного. Разве что пол как-то неправильно отражает свет, он будто мокрый… а лужа блестела, словно ртуть. Вдали опять прогремел гром, и ему в ответ сверху донесся оглушительный треск.

Ферн сжала кулаки, чтобы не схватить мужа за руку. Колин поднял лампу, взглянул на потолок, и она, боясь того, что могла там увидеть, подняла голову. Потолок был темным от влаги, часть штукатурки отвалилась, а посреди самой мокрой его части виднелось что-то непонятное.

– Идем наверх, – сказал Колин, поворачивая к лестнице.

Когда они поднялись до уровня чердака, он вдруг замер, но, выглянув из-за его спины, Ферн ничего не увидела. Капля воды упала ей налицо, потом еще, доски пола у нее под ногами были мокрыми. Она всматривалась в темноту.

Отдаленная вспышка молнии позолотила клубящиеся тучи, все вокруг блеснуло серебром, прежде чем снова кануть в темноту. Но этого мига Ферн хватило, чтобы поверить тому, что видели ее глаза.

Крыша исчезла. Впереди, в нескольких футах от них, упавшие балки проломили потолок, образовав на полу большую кучу мусора и открыв комнаты небу и ветрам. Под тяжестью одной из балок рухнул пол, и та непонятная чернота на потолке нижней комнаты вдруг обрела ужасный смысл.

Порыв ветра ударил в разрушенный фронтон, балки снова угрожающе заскрипели. Ферн представила, как сгнившие балки одна за другой падают, круша стены и перекрытия, уничтожая дом.

– Быстро вниз, – приказал Колин. – В цокольный этаж.

Она молча кивнула и бросилась к лестнице. Босые ноги скользили на мокром полу, и свет лампы уже исчез за поворотом, но Ферн не осмелилась замедлить бег, пока не миновала первый этаж и не вышла, задыхаясь, в коридор между гостиной и столовой.

Единственными звуками в темноте были стук дождя по стеклам в оконных рамах да ее хриплое дыхание. Она вернулась к лестнице. Пусто. Где Колин? Может, упал или оказался в какой-нибудь ловушке рухнувшего дома? И что она собирается делать?

Искать его, решила она, с ужасом глядя в черный провал лестницы. Она должна. Ферн ощупью двинулась вперед, проглотила крик боли, ударившись пальцем ноги о первую ступеньку.

В лестничном колодце мелькнул свет, лишь слабый проблеск, но достаточный, чтобы заставить ее остановиться. С каждой секундой он становился все ярче, бросая на стены пляшущие тени. Потом из-за угла вышел Колин с их ручным багажом и лампой.

– Я подумала, ты ранен, – выпалила Ферн.

– Мне понадобилось время на поиск нашей обуви и твоего корсета, – сказал Колин и искоса взглянул на нее. – Ты возвращаешься меня спасать?

– Я не знала, что случилось, – ответила Ферн, радуясь, что темнота не может выдать ее румянец.

– Нужно идти в главную башню. Если до утра дом не развалится, то я заберу наши сундуки.

– Давай я понесу лампу, – предложила Ферн, решившая больше не расставаться с источником света.

Приняв его, она сразу направилась через столовую и дыру в толстой каменной стене на кухни в цокольном этаже башни.

– Тут должен быть главный зал и, возможно, спальни наверху, – сказал Колин.

Хотя шагов Ферн по каменным плитам и не было слышно, казалось, одно ее дыхание рождает эхо в громадном темном помещении со сводчатыми нишами. Она держала в руке лампу как талисман, проходя между колоннами, поддерживающими верхний этаж.

Наконец в поле зрения появилась лестница, и Ферн решительно отвела взгляд от двери, за которой были полные ненависти слова. Она не могла избавиться от ощущения, что сам дом преследует ее в этих комнатах, где холодные каменные стены готовы сомкнуться и поглотить ее с Колином.

У страха глаза велики, говорила она себе, с осторожностью поднимаясь по лестнице, потому что деревянные ступени подозрительно скрипели у нее под ногами. Ферн оглянулась и поймала взгляд Колина. Хотя его выражение не изменилось, она почувствовала себя значительно лучше.

На первом этаже лампа выявила только черноту перед ними, поэтому она с еще большей осторожностью пошла вперед.

–. Главный зал, – произнес Колин.

– Наверное.

Она уже могла различить высокие каменные стены с висящими на них рваными гобеленами, которые хлопали на сквозняке, как большие крылья.

– По крайней мере он прочный, – сказал Колин. – Иначе гобелены давно бы сгнили.

– Мне это место не нравится, – ответила Ферн.

Постепенно беспорядочные тени впереди приобрели очертания, становившиеся с каждым ее шагом все более отчетливыми. Это оказалась мебель, тесно составленная под защитой огромного камина у самой дальней стены, как будто двести лет назад кто-то встал из-за обеденного стола и никогда уже не вернулся. А рядом был пролет другой лестницы, ведущей в темноту.

Подойдя к ее основанию, вырубленному из того же камня, что и стены, Ферн испугалась. С такой лестницы – крутой, узкой, незащищенной перилами, – легко сорваться.

– Наверху должны быть спальни.

Однако спокойная обыденность в голосе Колина не уменьшила страха, от которого у нее кружилась голова и дрожали ноги. Она сделала глубокий вдох и начала подъем, крепко прижимаясь к стене плечом. Все ступеньки выглядели одинаково, и Ферн обманывала себя, представляя, что вообще не поднимается, что каждая ступенька не выше предыдущей. Но это лишь подстегивало ее воображение, рисовавшее глубину черной пустоты справа. Рука с лампой дрожала, отчего по ступенькам прыгали тени.

Наконец она добралась до второго этажа, осмотрелась и шагнула в сторону, чтобы Колин мог присоединиться к ней. Места едва хватило для обоих, поскольку это была маленькая площадка, откуда новая лестница, свернув за угол, вела до самого верха башни. Дорогу к спальням второго этажа им закрывала только дубовая, окованная железом дверь.

Ферн кивком предложила Колину открыть ее. Тот поднял щеколду, толкнул, и дверь распахнулась. Несмотря на худшие опасения Ферн, это была, если не считать вони от гниющих перьев, совершенно обычная древняя спальня с небольшим количеством тяжелой резной мебели, потемневшей от времени.

– Еще одна спальня.

Открыв дверь, Колин шагнул в сторону, чтобы внутрь попал свет лампы. Стоя здесь босиком, в ночной рубашке, с взъерошенными ото сна волосами, он совсем не выглядел глупым или слабым, отсутствие костюма не уменьшило его физических достоинств. Он выглядел настоящим мужчиной, даже более настоящим, чем каменные стены вокруг него.

Теперь, когда нервное возбуждение начало спадать, Ферн почувствовала, как она устала, и только вид Колина дал ей силы говорить с обычной интонацией.

– Думаю, вонь идет от матраса.

– Я тоже не хотел бы спать в этой комнате. Давай посмотрим наверху.

Дальше вел он. Следующий пролет лестницы был успокаивающе ограничен толстыми каменными стенами, но у Ферн еще бежали мурашки по спине при воспоминании о первом опасном подъеме, хотя она видела перед собой широкую спину Колина и его плечи, слегка напряженные от веса их багажа.

Ступени закончились у второй площадки, дальше вела только шаткая приставная лестница. Поднятая Ферн лампа высветила наверху опускную дверь, обшивка которой потемнела от сочившейся дождевой воды.

В дверь, находившуюся перед ними, Колин вошел раньше, чем Ферн опустила лампу. Комната оказалась почти зеркальным отражением той, что была внизу.

– Эти кровати не лучше, – заметил Колин с тем же равнодушием, как и в первую брачную ночь.

Быстрый взгляд убедил Ферн, что муж прав.

– Тогда можно спать в креслах, – без особой надежды предложила она. Здесь было только два кресла, причем жестких и высоких, как трон. – А если я найду шерстяные одеяла, то можно и на полу.

Ферн открыла массивный сундук в ногах кровати, надеясь, что ей повезет, как раньше с постельным бельем в тюдоровском крыле, но обнаружила несколько ветхих предметов одежды и пачку документов, перевязанных лентой. Она машинально взяла их, прежде чем опустить крышку.

– Или одна из этих кроватей, или ничего, – расстроенно сказала она. – Даже несмотря на всю мою усталость, я вряд ли могу там спать.

– Тогда, полагаю, можно посидеть в креслах, – ответил Колин. – Но сначала надень халат. Здесь холодно и влажно, ты простудишься.

Ферн забыла, что бегает по этажам в одной ночной рубашке. Лишь после слов мужа она поняла, что дрожит, и благодарно позволила ему завернуть ее в халат.

– Не так уж и холодно, но я замерзла, – призналась Ферн, садясь в одно из жестких кресел.

Отыскав собственный халат, Колин быстро накинул его, затянул пояс и сел напротив.

– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.

– Что именно?

– Когда мы наконец покинем это место, обещай, что мы больше сюда не вернемся.

Колин поднял бровь.

– Неужели тут все настолько плохо?

– Ты шутишь? Везде грязь, плесень, слуг нет, зато есть бывшее жилище сумасшедшего или сумасшедших, а крыша пыталась упасть нам на голову.

– Но промахнулась, – напомнил Колин.

– Снова дразнишь меня, – обвинила его Ферн.

– Да, – легко согласился он. – Ты очень странная женщина. Ты на удивление стойко переносишь непривычные для тебя условия, а сейчас, когда ты впервые можешь предъявить свои требования мне, ты всего лишь хочешь моего обещания не причинять тебе новых страданий. Поверь, мой ангел, ничто из этого не было частью жестокого плана свести тебя с ума. Если ты больше не хочешь видеть это место, требуй желаемое в ответ на терпение, которое ты проявляла до сих пор.

Ферн вздохнула.

– Спасибо. – Она потерла лоб, где начала пульсировать головная боль. – Я так устала, что у меня перед глазами все плывет, но я не могу спать в этих креслах.

Он кивнул на пачку, лежавшую посреди стола, куда она бросила ее несколько минут назад.

– Что ты нашла?

Ферн стянула ленту, и хотя пергамент стал хрупким от времени, листы не раскрошились.

– Похоже на письма. – Она пробежала глазами пару страниц, с облегчением увидев, что почерк совсем не похож на паучьи каракули в той ужасной комнате. – От одного человека одному и тому же лицу.

– Они вполне могут тебя развлечь. Это любовные письма?

– Не любовные. Возможно, дружеские? «Я умоляю тебя помнить услугу, оказанную мною тебе, и всегда сохранять любовь между нами, какую твоя мать и я когда-то разделяли». Стоят даты, но вместо подписей инициалы. Д.Р. от Э. Думаешь, их мог написать один из твоих предков?

– Скорее писали ему, раз они хранились тут, – ответил Колин.

Раскат грома потряс стекла в оконных рамах. Старинный угловатый почерк расплывался у Ферн перед глазами. Она потерла лицо.

– Я не заражусь чем-нибудь ужасным, если посплю в кровати?

– Сомневаюсь, что ты вообще сможешь заснуть, если даже ничем и не заразишься. По мне, они все дурно пахнут.

– Конечно, ты прав, – вздохнула Ферн.

За неимением другого занятия она вернулась к изучению писем, а Колин подавленно наблюдал за женой.

– Прости меня, Ферн.

Неожиданные слова застали ее врасплох.

– Ты извиняешься?

– Я даже не мог подумать, что наш приезд сюда окажется таким. Я представлял себе пусть скромное, но ухоженное старое поместье с управляющим и горячей едой, которую готовит его жена.

– Едой, – повторила Ферн. – Возможно, утром мы будем в состоянии найти себе завтрак. Я надеюсь, скоро будет утро, – добавила она.

– Любая нормальная женщина давно бы уже свела меня с ума обвинениями и жалобами. Правда, не могу сказать, что я этого не заслуживаю.

– И какая была бы от этого польза?

– Ни малейшей. Но это редко останавливает жалобы, – с усмешкой сказал Колин.

Ферн покачала головой.

– Мне не очень нравилось, что мы покинули Брайтон ради этого места, и совсем не понравилось, что нас могло убить рухнувшей крышей. Но я понимаю твои побуждения, если даже не согласна с твоими решениями. Я могу простить решения, с которыми не согласна. Иначе как я могу надеяться, что ты окажешь такую же любезность мне?

Колин продолжал смотреть на нее.

– Я не привык к людям, принимающим решения, с которыми я не согласен. Поэтому не знаю, как бы я реагировал. Могу лишь надеяться, что с не меньшей сдержанностью, чем ты.

– Считай, что ты у меня в долгу, если это поможет, – беспечно сказала Ферн. – Я понимаю, насколько велика разница между старшим сыном и средней дочерью. Но раз уж мы женаты, ты обязан научиться иногда уступать, если мы стремимся к гармонии.

– Уступать, – с кислой миной повторил он. – Брак совсем не то, что я себе представлял.

Оглядев мрачную комнату, Ферн невесело засмеялась.

– Иначе твое болезненное воображение могло бы испугать меня.

Колин одарил ее одной из своих редких искренних улыбок.

– Ты права, – согласился он.

Несколько минут они сидели молча, слушая, как резкие порывы ветра хлещут каплями дождя по узким окнам башни.

– Почему бы тебе опять не заняться письмами? – наконец спросил Колин. – Пока в лампе не кончилось масло.

– Конечно, это легче, чем пытаться разговаривать друг с другом. – Ферн сразу пожалела о выскочивших словах, но было уже поздно.

– О чем ты хочешь поговорить?

– Ни о чем. Я просто устала, и это делает меня раздражительной. Извини. Я займусь ими.

Ферн разложила письма веером на столе. Они были перемешаны, лежали не в хронологическом порядке. На одном стояла дата 1604. Прошло больше двух с половиной веков. Она взяла письмо наугад.

– «Пишу тебе опять и подтверждаю новости о моем благополучном разрешении от бремени. Я родила мальчика, и милорд очень доволен мной. Теперь не только у него есть наследник. Люби этого младенца и не думай о нем плохо, он столько же моей крови, сколько и твоей». – Ферн замолчала, потирая голову. – Это не имеет смысла. Если автор и получатель – родственники и автор женщина, как она могла родить наследника получателя? Если она и ее муж были кузенами…

– В Англии существует несколько титулов, которые могут передаваться по женской линии, – объяснил Колин. – Но к этому поместью титул не полагается. Оно было просто леном под управлением барона, который выбрал не ту сторону при вторжении Маргариты Французской, а в результате потерял свою жизнь и лишил своих наследников большей части земель. Управляющий Рексмера, предав своего хозяина, присоединился к Маргарите и стал владельцем. Но поскольку ни сыновей, ни братьев у него не было, по его просьбе ему было даровано право наследования не только по мужской линии.

Ферн довольно часто слышала истории о семьях, которые обсуждали ее родители. Но то были рассказы о героизме в битве или подробности частной жизни, далекие от реальной истории.

– Кажется, для человека, никогда здесь не бывавшего, ты много знаешь об этом месте.

– Только наиболее важные пункты, относящиеся к наследству, – сухо ответил Колин. – И разумеется, все о теперешнем состоянии поместья, что сумел выяснить из гроссбухов мой адвокат. Я знаю о даровании права наследования по женской линии, о женитьбе Редклиффа на хозяйке и старшей дочери, о переходе титула барона Редклиффа к младшей ветви моей семьи. Возможно, Д.Р. – это Джон Редклифф. Всех мужчин владельцев Рексмера звали Джон.

– Значит, автор Э. писала тогдашнему владельцу или его наследнику. Она могла быть его сестрой, кузиной, теткой, – сказала Ферн, беря другое письмо. – «Но тебя нельзя поколебать никакими мягкими словами. Отродье Джейн Рестон – что змея в саду, она укусит тебя, когда сможет. Она знает все и не простит своего рождения вне брака». Как странно. Надо их рассортировать.

Ферн сложила письма в хронологическом порядке и нахмурилась, изучив первые. Джейн Рестон. Имя показалось ей знакомым, хотя она не могла вспомнить почему.

– Это начинается с середины. Боюсь, ничто из этого не имеет смысла.

– Древняя тайна, – подтвердил Колин, откидываясь в кресле. – Если не можешь заснуть, попытайся свести все воедино, и ты будешь занята до самого утра.

– А ты что собираешься делать?

– Поспать, если смогу. – И он закрыл глаза.

Понаблюдав за ним какое-то время, Ферн пришла к выводу, что он действительно заснул. Они почти не ужинали, они чуть не погибли под рухнувшей крышей, теперь они сидят в жестких неудобных креслах, а он мог закрыть глаза, все отбросить и просто оказаться где-то еще. Возможно, «где-то еще» было для него привычным местом, где не было ни страха, ни страсти, только огромная пустая равнина, простиравшаяся от горизонта до горизонта у него в голове.

Так зачем он приехал сюда – избавиться от небытия или вновь обрести его? Он ведь так и не сказал ей ничего определенного, и при этой мысли Ферн похолодела. Кем бы он ни стал, она все же надеялась, что это будет не холодный, вежливый манекен, с которым она связала жизнь в день свадьбы. Нет, он слишком изменился, чтобы вернуться назад, успокаивала она себя. Да и она тоже.

Ферн решительно выкинула подобные мысли из головы и начала читать письма. Странная у них интонация: от мольбы до загадочных намеков на шантаж, от дружеской уверенности до зловещих предостережений. Но еще более странным было содержание – ничего определенного, какие-то непонятные иносказания, неизвестные загадки, вызывающие сомнения в здравом уме этой женщины. Ферн изучала страницы, пока у нее не помутилось в глазах, но выяснить удалось совсем немного. Кроме Э., наверняка тети Д.Р., там была еще женщина по имени Джейн Рестон, имевшая сына и дочь, что представляло для получателя большую опасность, причем сына тоже звали Джон, поэтому невозможно было понять, о ком из Д. Р. шла речь. В какой-то момент умерла мать получателя; еще одна женщина по имени Летиция знала нечто важное; и опасность угрожала самому Рексмер-Мэнору.

В конце концов Ферн уже стало казаться, что она слышит голос автора, обеспокоенный и ворчливый в одном случае, угрожающий – в другом, а когда глаза начали слипаться, будто из тумана возникло суровое, ожесточенное лицо женщины. В полусне Ферн брела сквозь темноту в поисках чего-то – порой Колина, порой неизвестного ответа на все это, – пока в голове у нее бубнил и бубнил женский голос.