Текст книги "Молчаливая слушательница"

Глава 17
Джордж и Гвен

Август 1942 года

Без пяти минут пять Гвен отправилась в хлев, как велел Джордж. По пути она гадала, не следовало ли заварить чай. Сколько времени уйдет на дойку ста двадцати коров? По минуте на корову? По десять минут? По полчаса? Определенно стоило поставить чайник.

При виде соседа по имени Роберт Ларсен Гвен удивилась. Такой старый! Наверное, в отцы ей годится. Высокий, крепкий, будто обгоревший на солнце, он болтал без умолку, смеялся над собственными шутками и часто путал слова. Рассказывал, что у него есть жена Барбара и сын Колин, которому пятнадцать и который готов помогать Джорджу с Гвен доить коров, потому что работы у Колина нет, но по ферме он умеет все. Интересно, подумала Гвен, почему у Колина нет работы?

– Разве он не помогает вам, Роберт?

– Доение – это не для меня, Гвен. Я ему двадцать шесть лет отдал, хватит. Однажды проснулся, а мое самосознание, видать, работало сверхурочно, пока я спал, потому как я открыл глаза и заявил: «Дни твоей возни с молоком миновали, Роберт Ларсен!» Как раз настало время доить коров, а я взял да и продал их всех до одной, в тот же день. Вернулся с несколькими телочками. К ним я ни разу быка не подпускал и на бычий рев! Поэтому своих телят они не приносили и в дойке не нуждались. «Покупай, выращивай и продавай!» – вот как я говорю. Случилось это добрых восемь лет назад, и я ни дня не пожалел.

Джордж вел себя с Робертом приветливее некуда, улыбался и хохотал над шутками и байками. Наблюдая за мужем, Гвен решила, что в его недавней вспышке виноваты нервы, все-таки новая жизнь впереди… Он даже с улыбкой подмигнул Гвен, услышав от Роберта:

– Сейчас почистим все дезинсектором.

Да, Джордж – добрый человек, просто он переживает из-за перемен: жена, ферма, неизвестное будущее…

Однако, вернувшись в дом и обнаружив отсутствие готового чая, Джордж потемнел лицом.

– Не могу же я доить по утрам и вечерам – и приходить к пустому столу. На нем должна ждать еда!

– Конечно, должна. Прости, дорогой.

Извинение было вознаграждено улыбкой, и Гвен облегченно вздохнула.

Глава 18
Джой и Рут

Декабрь 1960 года

На следующий день в Церкви (Джой воспринимала это существительное только так, с заглавной буквы) Джой была уверена – все вокруг либо высмеивают ее, либо осуждают. Причина крылась не только в уродливом лице Джой, но и в ее носках. В белых школьных гольфах, торчавших над церковными туфлями и подвернутых на манер церковных носочков.

Она мечтала о кремовых колготках, как у старших девочек. Носки годились, пока она была маленькой, но Джой, между прочим, скоро пойдет в старшую школу! И заведет Друзей. Друзей, которые не носят в Церковь носки, и уж тем более подвернутые школьные гольфы.

Церковные туфли у Джой, конечно, имелись, но лишь потому, что школьные туфли никак не получится выдать за церковные. Эти ей подарили на прошлое Рождество, однако в нынешнем году новой пары ждать нечего, ведь ее нога только теперь доросла до прошлогодних туфель. Мама поступала грамотно: покупала детям обувь на размер больше, так что хватало на два года.

Чтобы не пачкать церковную обувь, они шли до фургона в резиновых сапогах, затем переобувались в туфли, а по возвращении домой – обратно в сапоги.

Имелось у Джой и церковное платье, с белым лифом, белым бархатным воротником, бледно-желтыми рукавами-фонариками, юбкой – тоже бледно-желтой, но из другой ткани – и фатиновым подъюбником, который жутко кусался. Мама заказала миссис Ларсен это платье, когда Джой было девять лет, и попросила сшить его из обрезков, оставшихся от платьев других детей. Потому подъюбник и кусался – очень уж много швов скрепляло между собой разрозненные лоскутки. Теперь платье было тесным, и Джой не сомневалась, что ей подарят новое на Рождество, ведь в Церковь необходимо одеваться как следует.

Она чувствовала, что Господь желал бы видеть заглавную «Ц» в названии Своих священных зданий, и удивлялась, почему Он не выражается яснее насчет разных там заглавных букв в важных словах вроде слова «Церковь», пусть даже оно, согласно «Английскому языку для 5–6 классов», не является именем собственным. Если уж на то пошло, Он мог бы назначить «Церковь» именем собственным. Каким образом? Джой не знала, но ведь сумел же Господь заставить всех писать Его личные местоимения с заглавной буквы – значит, не так уж это и трудно. Пусть бы Он, например, издал дополнительные Десять заповедей – ведь с тех пор, как Господь вручил Моисею прежние, появилось столько нового! Скажем, Дьявольский ящик. У Хендерсонов его, конечно, не было, хотя многие купили себе эти ящики для просмотра Олимпийских игр. По словам отца, ящики забивали голову людей Дьявольской чушью. Поэтому одна из новых заповедей звучала бы так: «Не держи у себя и не смотри телевизор». Другая – «Пиши «Церковь» с заглавной “Ц”. Ну и, разумеется, «Будь пресвитерианином[9]9
  Пресвитерианство – одна из ветвей протестантского вероучения, отвергающая власть епископов и признающая лишь сан священника.


[Закрыть], не поклоняйся папе римскому, не будь католиком, иудеем или язычником, не исповедуй никаких других ложных религий».

Тут, правда, кое-что не вязалось, поскольку Иисус был иудеем. Проблема в том, что иудеи не считали Его Сыном Божьим. Только зачем бы Господь посылал Его на Землю, и как бы Он творил чудеса, если б не являлся Сыном Божьим? Отец прав – иудеи, католики и все остальные ошибаются.

Бредя под дождем ко входу в Церковь, Джой молила Господа сделать что-нибудь, доказать Свое существование. Прорваться сквозь тучи и нависнуть над всеми – или послать сюда другого сына (хотя это, конечно, трудновыполнимая просьба). Пусть сделает нечто – что угодно! – и тогда каждый убедится в Его существовании и в том, что Рай ждет только пресвитериан.

Англикане, баптисты и методисты, ведущие достойную жизнь, благодаря бесконечной милости Господа нашего, вероятно, попадут в Рай, потому что они протестанты. Хотя опять же, славят и молятся совершенно неправильно – и вполне могут не попасть.

У католиков, ясное дело, неправильно все, и им уготован Ад. На веки веков, Аминь.

Дикарям тоже. Джой жалела африканцев и аборигенов, которые даже не слышали об Иисусе или Боге, но должны были отправиться в Ад. С другой стороны, они убивали и ели друг друга, так что Господь вряд ли пустит их в Царствие Небесное.

Бедная Рут не ходила в Церковь из-за несчастья. Мама тоже не ходила – из-за Рут. Джой и Марк сидели по обе стороны от отца на передней скамье справа, перед Преподобным Брейтуэйтом, и выполняли все его указания. Вставали, садились, склоняли голову в молитве, пели псалмы, слушали хор, слушали проповедь, повторяли слова Преподобного или отвечали на них абсолютно правильно.

Сегодняшняя проповедь была посвящена греху обмана. Ложь, фальсификация, предательство, лицемерие, неблагонадежность, вероломство. Один грех – а сколько великолепных слов! Последнее Джой мысленно повторяла вновь и вновь… вероломство, ве-ро-лом-ство, ве… ро… лом… ство {пальцы бегают по тренькающим клавишам пианино}. Преподобный Брейтуэйт часто использовал множество слов для одного и того же понятия, и Джой это нравилось. Он был словно говорящий словарь синонимов {гудящий рой пчел}. Джой до сих пор с восторгом вспоминала тот день, когда впервые увидела на столе мистера Пламмера словарь синонимов.

Преподобный Брейтуэйт сказал, что все мы обманываем, и, даже если порой делаем это ради спасения себя или других от беды, все мы – лживые грешники, раздираемые вечной борьбой между повиновением Господу нашему и уступкой Дьявольским искушениям {пальцы в красной перчатке загибаются один за другим, подманивают ближе, ближе}.

Джой неизменно присваивала Дьяволу заглавную «Д», чтобы напоминать себе о Его величайшем Зле. Ее, конечно, удивляла заглавная буква, которую Бог даровал личным местоимениям Дьявола, зато ни капли не удивляло то, что английское слово Devil – Дьявол – содержало в себе слово evil – зло. И то, что при перестановке букв в evil получались слова vile – гнусный, и veil – завеса… ведь именно завесу пытался опустить гнусный Дьявол над святыми словами Господа. Не удивляло Джой и то, что при прочтении evil задом наперед получалось live – жить. Как будто зло – это изнанка той жизни, которой хочет от нас Господь.

Вот ведь интересно: одни образы удивительно подходили к значениям своих слов – например, Дьявол {чудовище с красными рогами, самолично управляющее Адом}, – а в других вообще им не соответствовали, как в случае со словом «пресный» {стена, выкрашенная поблекшей желтой краской}. Однако в основном картинки были великолепны. Скажем, «пазл» {стадо зебр}. Или «роза» {темная бархатная подушечка}. Или «слог» {банановое пюре}, к которому прилагались запах, вкус и ощущение бананового пюре. Некоторые совсем уж невероятные слова надолго переполняли Джой эмоциями: к примеру, «бабочка» {ощущение при мысли о том, что однажды ты и в самом деле умрешь}.

Джой обожала слова. Однако не была уверена, что другие люди тоже наслаждаются чудесными образами и ощущениями. Она спросила маму – кажется, с тех пор прошло уже сто лет, – у всех ли возникают одинаковые картинки на одно и то же слово. Мама нахмурилась, ответила резко и прямо:

– Слова есть слова. Думай о картошке и чисть ее быстрее.

Когда в младшей школе Джой училась читать, образы мельтешили у нее перед глазами в полном беспорядке, и она не могла сосредоточиться на буквах. Однажды мистер Пламмер подошел к Джой, пытавшейся списывать с доски, и спросил (слава Богу!), почему у нее не получается.

– Я не вижу слов из-за картинок, мистер Пламмер. Они ведь постоянно сталкиваются друг с другом.

Несмотря на странное выражение его лица, Джой продолжала:

– А мы все видим одинаковые картинки, мистер Пламмер?

Это было очень трудно, тем более что повторять «мистер Пламмер» на занятиях приходилось без конца – и каждый раз перед ней возникал образ павлина.

– Ты, надо полагать, шутишь? – Голос мистера Пламмера звучал холодно. Так он разговаривал с близнецами Кин, когда те швырялись друг в друга палками. – Переписывай слова, пожалуйста, Джой, и не задавай глупые вопросы.

Она покраснела, растерялась. Вопрос был глупым потому, что все действительно видят одинаковые картинки, или потому, что все видят разные?

Джой знала – если уж мама с мистером Пламмером не собираются ничего объяснять, то другие и подавно. Потому о картинках в голове больше никого не спрашивала. Она давно усвоила, что существует много запретных для обсуждения тем. Например, какой на вкус перец {фейерверк}, или на ощупь цветок «львиный зев» {коровий язык}, или как важно остерегаться отцовского гнева {красный мяч, утыканный острыми металлическими шипами}. Еще – несчастье Рут. Джой просто добавила к этому списку образы слов.

Девочка усвоила и другое: если изо всех сил сосредоточиться на значении слова, а не на его картинке, то можно проскочить за гигантский полог и отделить образ от значения. Полог был из тонкой промасленной белой ткани, и Джой видела форму, а иногда даже цвет образа, который хотел прорваться сквозь мембрану {яичный желток в стеклянной миске}. Замечательное слово «мембрана», спасибо за него словарю. Джой каждый раз старательно заталкивала непрошеный образ обратно, откуда бы он ни пришел; от усилий у нее громко стучало сердце и жгло глаза. Иногда, несмотря на все старания, она терпела поражение. Образ врывался в ее воспаленный мозг, наполнял его красками, движением, формами, а порой – звуками, запахами и текстурами. Возможно, это Дьявол прогрызал Себе путь в ее душу {светло-коричневый завиток дыма}. Джой закрыла глаза, описала головой круг – вдруг удастся ощутить, как Его красные щупальца вползают в мозг?..

…Левую руку обожгло болью. Джой открыла глаза и обнаружила, что кожу над локтем сжимают и медленно скручивают отцовские пальцы. Джой не представляла, о чем сейчас говорил Преподобный Брейтуэйт, но вот отца она точно огорчила – начала вдруг вертеть головой в Церкви, будто пьяная дурочка. Джой прикусила нижнюю губу, ведь вскрикнуть было бы непростительно, и вновь сосредоточилась на проповеди о вранье.

Последняя ложь Джой немедленно сгустилась вокруг нее, укутала, точно черные крылья гигантской летучей мыши.

– Нет, папа, честное слово, я не роняла яиц. Это, наверное, курица. Я видела скорлупу на земле.

Куры действительно иногда выталкивали яйца из гнезд, однако накануне такого не было.

Джой тут же вознесла Богу две молитвы одновременно. Первую, «настоящую», – о прощении. «Господи, прости меня, пожалуйста, за то, что я уронила яйцо и скрыла это. Ибо Твое есть царство, сила и слава во веки веков, Аминь». Вторую – «эгоистичную». «Господи, прошу Тебя, пусть мой отец не узнает. Обещаю, что буду чтить тебя во веки веков. Аминь».

– …Ибо сказал Господь, – продолжал Преподобный, – «Я есть путь, истина и жизнь». Все грешники, да, все грешники, должны быть ввергнуты в вечные муки {терновый венец}, в место плача и скрежета зубовного, откуда нет спасения. Сегодня я взываю к вам: молите Господа Всемогущего о прощении грехов, дабы никогда не ведать вам геенны огненной, а познать лишь любовь Господа нашего. Встаньте, пожалуйста.

Все поднялись, склонили головы, закрыли глаза. Пока Преподобный Брейтуэйт молился, Джой размышляла над вопросом – если Бог всеведущ {идеальная бледно-голубая сфера, дрейфующая в пространстве}, всесилен {идеальная маслянистая сфера серебристого цвета, дрейфующая в пространстве} и вездесущ {идеальная темно-синяя сфера, дрейфующая в пространстве}, то почему Он позволяет ввергать людей в вечные муки? Почему не обеспечивает каждого человека знаниями о правильном поведении, которое гарантирует попадание в Рай и убережет от Ада?

– Во веки веков…

– Аминь, – подхватил хор голосов.

Органист заиграл гимн «Великий Бог», и дети стали протискиваться мимо взрослых в воскресную школу.

 
– Великий Бог! Когда на мир смотрю я,
На все, что Ты создал рукой Творца…[10]10
  Русский вариант гимна дан в переводе И. Проханова.


[Закрыть]
 

* * *

Джой шла по внешнему проходу {длинная темно-бордовая лента} и представляла: вот двое творцов на Небесах – Иисус и Отец наш Всемогущий, оба в свободно развевающихся рабочих блузах поверх священных одежд, оба наносят легкие мазки на картину, установленную на золотом мольберте. Однако их великое творение наполняло Джой ужасом. На нем черные дикари, китайцы, обманщики, аферисты и католики падали в большую черную трещину в земле, а там, внизу, оранжевые языки пламени взметались к темному небу, покрытому зловещими тучами. Обреченные на Ад и вечные муки вопили о милости, молитвенно складывали руки под подбородком, а красные демоны смеялись над грешниками, которые даже не слышали о Госпо…

Джой споткнулась о ступеньку перед актовым залом, и картина рассыпалась. Однако образ грешников, с воплями летящих в Ад, на веки вечные запечатлелся в ее воображении.

Глава 19
Джордж и Гвен

Август 1942 года

На второй день жизни на ферме в половине одиннадцатого утра в заднюю дверь постучал Роберт. С ним пришла Барбара; она вручила Гвен бумажный пакет с теплыми булочками к чаю. Благодарную Гвен охватило радостное волнение. Они с Барбарой непременно подружатся, пусть даже их дома – и возраст – разделяет большое расстояние.

Однако перед уходом Барбара попросила вернуть бумажный пакет, и выражение ее лица при этом было не менее жестким, чем булочки. К сожалению, к ним нашлось только сливочное масло, поскольку двоюродная бабка не положила в припасы варенья. Роберт с Джорджем обсуждали погоду, грязь и коров так, словно знали друг друга многие годы; Гвен же с Барбарой обменивались вежливыми вопросами и ответами. Барбара, сидевшая с поджатыми губами, наверняка быстро смекнула, что новая соседка ничего не смыслит в фермерстве.

После ухода гостей Джордж уселся что-то писать за кухонный стол, а Гвен начала мыть посуду.

– Больше никогда так не позорься. – Джордж протянул ей лист бумаги и улыбнулся. – Завтра у меня разговор с банкиром в городе. Можешь поехать со мной и купить все по этому списку. Видишь, первым пунктом идут «ингредиенты для варенья», уж не знаю, какие именно.

– О… – Гвен почувствовала себя так, будто он дал ей пощечину; с трудом выдавила ответную улыбку. – Прогуляться в город будет здорово.

Она прочла список. В животе екнуло – сахара по продуктовым карточкам никак не хватит и на варенье, и на те две ложечки, которыми Джордж любил подслащивать каждую чашку чая.

Он отправился проверять изгороди, и Гвен только тогда поняла, что так и не рассказала ему о своих планах на мастерскую.

…Поездка в город, о котором Гвен никогда раньше не слышала, заняла около часа. После знака с надписью «Добро пожаловать в Блэкхант. Население – 627 человек» пастбища уступили место домам из вагонки, расположенным на прямоугольных участках. Еще через полмили показалось несколько магазинов. Гвен заметила горстку людей и воспрянула духом. В присутствии других Джордж расслабится и вновь проявит себя с доброй стороны.

Он припарковался у магазина с крупными жирными буквами на витрине. «Бакалейная лавка Арнольда». Достал бумажник, сказал:

– Вот продуктовые карточки и деньги. Купи продуктов на неделю. Список захватила?

– Да, Джордж.

До чего странно брать у него деньги…

– Я вернусь ровно через тридцать минут.

Гвен засекла время, положила карточки с деньгами в сумочку и вошла в лавку.

Арнольд был таким же старым, как Роберт, носил очки на кончике носа и, судя по улыбке, имел очень успешный бизнес. Когда на прилавке уже лежало все по списку, включая половину нужного количества сахара (паек есть паек), он спросил:

– Вы ведь только переехали в Блэкхант?

– Да. Нет. То есть не совсем. Мы с мужем купили ферму. За Блэкхантом.

– Правда? Это какую же? – поинтересовался хозяин лавки, пробивая стоимость каждой покупки по кассе.

– Какую? – глупо повторила Гвен. – М-м, довольно далеко от города. – Она указала направление. – Мы ехали сюда около часа.

– Неужели ту, которую Далглиши сбыли?

Что она могла ответить – «не знаю»? Гвен покраснела.

– Да, ту самую.

– Ого, работы у вас непочатый край, значит… Место страшно запущенное. С вас три фунта[11]11
  Речь идет об австралийском фунте.


[Закрыть] шесть пенсов, мадам, спасибо.

Она заглянула в кошелек. Джордж дал три фунтовые банкноты, и ни пенни больше. Гвен в ужасе подняла взгляд на Арнольда. Она – полная дура. Не знает, где живет. Не знает, где находится Блэкхант. И не может расплатиться за продукты. Голова кружилась. Казалось, она стоит на краю утеса и смотрит на темное море внизу.

Гвен слабо улыбнулась Арнольду.

– О боже… У меня только три фунта. Взяла с собой мало денег. Не могли бы вы… убрать две сосиски?

Она протянула хозяину три банкноты.

– Вот что… – Он улыбнулся фирменной улыбкой, очень располагавшей к нему покупателей. – Я отдам вам эти две сосиски даром, а вы пообещаете обходить стороной моего конкурента. Он чуть дальше по улице.

Гвен хотела возразить, но тут звякнул дверной колокольчик, и вошел Джордж. Сразу направился к прилавку, протянул руку и расцвел той самой улыбкой, которая в свое время покорила ее на танцах.

– Джордж Хендерсон. А вы, должно быть, мистер Арнольд?

Бакалейщик со смехом пожал руку Джорджа.

– Да, он самый, мистер Хендерсон. Только Арнольд – это имя, а не фамилия, так меня все и кличут.

Джордж тоже рассмеялся.

– А я – Джордж. С моей женой вы уже познакомились. Надеюсь, ты купила все по списку, дорогая.

Он взял ее ладонь, положил себе на сгиб локтя. Гвен улыбнулась, кивнула. Вот что такое «быть замужем» – с улыбкой стоять под ручку с мужем и болтать с приветливыми лавочниками.

– Я слышал, вы купили старую ферму Далглишей?

– Нет, – ответил Джордж. – Ферму Уэнтуортов. На Буллок-роуд.

– Уэнтуортов?

Гвен уставилась в пол, свободной рукой стиснула сумочку.

– А я-то подумал… ладно, видимо, неправильно понял. Что ж, заглянете к нам на следующей неделе, миссис Хендерсон?

Гвен не смела на него посмотреть.

– Да, конечно. Спасибо, Арнольд.

Прежде чем завести мотор, Джордж протянул руку и спросил про сдачу.

– О боже… Прости, Джордж, но сдачи не было.

Гвен открыла сумочку, показала, что там пусто, и сама удивилась, что извиняется.

– Хочешь сказать, вышло ровно три фунта?

– Да… то есть нет. – Голос Гвен вдруг стал тонким. Сумеет ли она солгать мужу? – Вышло даже немного больше трех фунтов, и я попросила Арнольда уменьшить количество говяжьего фарша.

Что с ней такое? Почему не сказать как есть: мол, Арнольд отпустил две сосиски бесплатно в обмен на обещание делать покупки у него?

Джордж молча отъехал от лавки. Через некоторое время Гвен непринужденно спросила:

– Как прошел визит в банк?

Муж, не отрывая взгляда от дороги, вполне дружелюбно проговорил:

– Об этом не переживай. Я позабочусь о банке, а ты позаботься о доме. Вот как должно быть, дорогая.

Гвен, обрадованная его хорошим настроением, охотно согласилась и ответила с такой же любовью:

– Да, дорогой, спасибо.

– Управляющий банком поинтересовался, есть ли у тебя деньги. – Джордж по-прежнему смотрел только на дорогу. – Я сообщил, что ты была исключительно бережлива и делала накопления. Он воспринял новость с большим удовольствием и посоветовал нам обязательно пустить эти средства на закладную. Сказал, что это разумно.

– О…

Гвен не знала, правильно ли так поступать, но раз управляющий банком говорит…

– Когда поедем в город на следующей неделе, возьми с собой сберегательную книжку. Переведем твои накопления на выплату по закладной.

– Какую сумму?

– Ну… всю, дорогая. Так посоветовал банкир.

Джордж улыбнулся, снял с руля руку и похлопал ее по сцепленным ладоням.

Вечером, перед отходом ко сну, он указал на то, что Гвен неправильно сложила его носки, майки и трусы. Заставил повторить за ним «правильно». Пока она копировала действия мужа, ее лицо горело от унижения, и Гвен вновь чувствовала себя так, будто он дал ей пощечину. Второй раз за день.

Много месяцев спустя она уже не могла вспомнить, когда и за что случилась первая настоящая пощечина.