Текст книги "Молчаливая слушательница"

Глава 26
Джой и Джордж

Февраль 1983 года

Я стою в широком дверном проеме сарая, подальше от палящего солнца, и борюсь с жуткими воспоминаниями. На искореженных гвоздях висят мешки из грубой ткани и соломенные бечевки; в старом корыте покоятся выцветшие аэрозольные баллончики – точно мертвые солдаты в траншее; грязный брезент наполовину прикрывает груду старых ведер и шлангов; к стене прислонены садовые инструменты – их переплетенные ручки напоминают неловких подростков на танцах; возле кроличьей клетки свалены капканы; из ржавых консервных банок за большим деревянным верстаком торчат не менее ржавые инструменты. Рядом с верстаком стоит запертый на висячий замок металлический сундук. На сундуке, как и на всем остальном, лежит мрачный, въевшийся в каждую пору налет заброшенности.

Единственная чистая вещь здесь – головка топора, поблескивающая в глубине. Я невольно вздрагиваю. Неужели отец продолжал полировать его все эти годы?

Делаю шаг внутрь раскаленного затхлого сарая, и имя, о котором я так долго не разрешала себе думать, наконец срывается с моих губ и с глухим стуком падает на землю.

Венди Боскомб. Бедная Венди. Которую так и не нашли. Ни живую, ни мертвую. Ни с куклой, ни без.

После исчезновения Венди отец больше месяца навещал ее родителей каждый день, чтобы помолиться вместе с ними. Затем он делал это раз в неделю, еще через некоторое время – раз в две недели. Да и позже не проходило и месяца, чтобы он не заехал к Боскомбам помолиться. Он всегда демонстрировал добродетельную и заботливую половину своей натуры – половину доктора Джекила. Они, наверное, испытывали к нему благодарность. Хотя их совместные молитвы были услышаны не больше, чем мои. Интересно, не хотелось ли Боскомбам, чтобы отец перестал их проведывать? Чтобы дал привыкнуть к новой, опустевшей жизни. Бесконечное неведение… Как они спят по ночам?

Поворачиваюсь к сундуку. В нем, по словам отца, хранились «добротные» инструменты, принадлежавшие его собственному отцу, плотнику. «Мастер по дереву, золотые руки», – говорил о нем отец. Причем при этих словах всегда хмурился – я думала, что сердился на нас. Однако теперь меня посещает мысль – а не было ли у нашего деда такого же ремня, пропитанного детской кровью? Возможно даже, это тот самый ремень? Разговоры о прошлом, разумеется, заканчивались нотацией.

– Вы бы не ныли, если б жили во времена депрессии и войны.

Будто мы смели ныть хоть по какому-нибудь поводу.

– Вы не воротили бы нос от хорошей еды, если б от голода вам приходилось грызть сухие кусочки сахарной свеклы.

Будто мы смели воротить нос хоть от чего-нибудь.

– Вы не понимаете, до чего вам повезло, подлые вы грешники.

Будто мы смели забыть о том, что являемся подлыми грешниками.

Хотя инструменты были «лучше не придумать, таких сейчас не купишь», отец ими не пользовался и даже не открывал сундук. Заявлял, что они «стоят целое состояние, огромную кучу денег» – и потому, мол, он их никогда не продаст. Абсолютно нелогично. Если б инструменты не стоили ничего, тогда это заявление имело бы смысл, но, если за них можно выручить состояние, почему же не продать, ради всех святых?! Мы бы пожили в достатке, пусть даже неделю или две.

Однажды, давным-давно, я отважилась отпереть сундук. К моему удивлению, внутри действительно лежали инструменты, и выглядели они дорогими. Так что я решительно настроена не позволить какому-нибудь ушлому перекупщику заплатить за них «скрепя сердце» жалкие двадцать долларов. Сдергиваю с гвоздя на стене связку ключей, выбираю самый маленький. Ключ тот самый, я уверена, но он не только не поворачивается в замке – даже не входит в него. Нужна смазка.

…Подхожу к корыту с аэрозольными баллончиками и морщусь – всё в паутине. Смазки не видно, и я переворачиваю корыто ногой. Вместе с баллончиками из него высыпается толстый красноспинный паук[16]16
  Красноспинный паук – австралийский паук-тенетник из рода черных вдов.


[Закрыть], а за ним – целое море деток-паучат, которые тут же растекаются по полу. Я лихорадочно топчу их, тщательно прицеливаясь в разбухшую мамашу. Раздаются хруст и хлюпанье. Порядок. Покончив с паучьим семейством, нахожу смазку и возвращаюсь к сундуку. Усердно распыляю ее на ключ и замок, пока они полностью не покрываются белыми пузырями.

Попытка номер два. Из-за жары, воспоминаний и паучьего гнезда я страшно потею, сердце бьется учащенно. Поворачиваю ключ, он сопротивляется, я кручу его вперед-назад и пробую вновь. С приятным щелчком скоба выскакивает из замка. Провернув его, вынимаю скобу из петель сундука. Так же, как много лет назад.

Моя рука тянется к крышке – и вдруг застывает. Интересно, искала ли полиция Венди в этом сундуке? В нем точно поместилось бы тело девятилетнего ребенка, но вопрос в другом – рассматривала ли полиция всерьез версию о том, что мой отец убил Венди? Сомневаюсь. Джордж Хендерсон был старейшиной в церкви, которую посещал сержант Белл.

По-прежнему нерешительно держу ладонь на крышке. Меня затапливают воспоминания. Венди, Венди, Венди. Кошмары, которые снились мне после ее исчезновения… она машет мне в последний школьный день, едет вместе с мамой пить шоколадный молочный коктейль… последние обращенные ко мне слова Венди…

– Хочешь поиграть, Джой?

Я резко оглядываюсь на голос. На подъездной дорожке стоит Венди, держит куклу, улыбается.

– Давай поиграем в прятки.

Лицо – зернистое черно-белое фото, которое напечатали на первой странице газеты после исчезновения. Через пару недель оно переместилось на третью страницу, затем пропало вовсе и появилось на пятой лишь в годовщину исчезновения. Такова суть газеты, понятное дело. Новостью на первой полосе можно стать лишь единожды.

Прячу лицо в ладонях. Я не выдержу. Столько мертвых… Убираю руки – на подъездной дорожке уже никого.

Вновь поворачиваюсь к сундуку. Решительно и быстро откидываю крышку, она лязгает о металлический кант верстака. Инструменты на месте, аккуратно разложены – так же, как давным-давно, когда я открыла сундук в первый раз. Рубанки, дрели, спиртовые уровни, стамески, рашпили и другие инструменты, названия которых я не знаю. Чистые, красивые. Наверное, и правда стоят кучу денег. Пожалуй, я их продам, пусть только сначала все кончится.

В углу сундука лежит ситцевый мешочек. Я помню – в нем хранятся заглушки ручной работы. Из-под мешочка что-то торчит. Гладкое и белое, чего в первый раз в сундуке не было. Я нагибаюсь, с трудом сглатываю. Сердце стучит сильнее, чем у красноспинной паучихи за миг до смерти под моим ботинком.

Медленно отодвигаю ситцевый мешочек – и смотрю в улыбающееся лицо пропавшей куклы Венди Боскомб.

Глава 27
Джордж и Гвен

Ноябрь 1942 года

Гвен во все глаза смотрела на объявление в витрине Арнольда.

Заказывайте букеты и венки ЗДЕСЬ!

Высшее качество, отличные цены

Он улыбался во весь рот по другую сторону стекла и жестами зазывал ее внутрь.

– У меня есть план, Гвен.

Арнольд пояснил: он будет принимать для нее заказы, а взамен оставлять себе десять процентов от выручки.

– Ох, Арнольд, я ведь бываю в городе только по понедельникам… Вдруг кому-то понадобится букет в другой день? К тому же у меня нет материалов. Никаких. Даже проволоки.

«И я до сих пор не рассказала Джорджу».

Она собиралась рассказать ему за вечерним чаем в прошлый понедельник, после знакомства с Айрис. Потом – на следующий вечер. И на следующий. Однако каждый раз что-нибудь мешало. Теленок, который умер, едва родившись; умопомрачительный счет от ветеринара, урезанный чек от маслозавода, сломанный насос, никуда не годная мельница, бесконечный дождь. И бесконечный гнев Джорджа, тлевший даже в улыбающихся глазах. Целая неделя – и ни одного подходящего момента, чтобы рассказать мужу…

– Я все продумал, – успокоил Арнольд. – Маслозавод каждый день присылает к вам машину за молоком. Водитель молоковоза, Джон, приходится Мэрилин племянником. Он будет забирать готовые венки и букеты вместе с молоком и доставлять их мне. А я буду отдавать ему новые заказы, чтобы он на следующее утро передал их Джорджу.

– Я… – Гвен нерешительно запнулась. – Я не говорила Джорджу. Вряд ли он захочет, чтобы я работала.

– Гвен, мы можем сколотить состояние. Ну ладно, не состояние, а приличные карманные деньги. Сегодня же расскажи Джорджу. Он согласится. Джордж – хороший человек.

Арнольд, конечно, прав. Джордж – хороший человек.

– Я слышал, он станет старейшиной в церкви, – добавил Арнольд с улыбкой.

Это оказалось для Гвен новостью. Похоже, секреты у них с мужем были взаимные.

Глава 28
Джой и Рут

Декабрь 1960 года

До Рождества оставалось всего четыре дня, и к ночи мама хотела испечь сорок восемь сладких пирожков и двенадцать противней песочных коржиков.

Вся эта еда, разумеется, предназначалась не для семьи: каждый год в последние дни перед Рождеством и в первую неделю после него отец, куда бы он ни отправлялся, брал с собой бумажные тарелки с пирожками и коржиками. На игру в шары, на собрание старейшин, заседание общественного комитета, к Преподобному Брейтуэйту, ко всем городским торговцам и предпринимателям и к другим людям, которых Джой не знала. Тарелочку получал даже ветеринар.

Кроме того, в доме не иссякал поток гостей – они заглядывали на огонек «поздороваться перед Рождеством и вручить небольшой гостинец». Гостинцы неизменно представляли собой банки с орехами, пластмассовые коробочки с засахаренными фруктами или жестяные коробки с печеньем, посыпанным крупными кристаллами сахара. Родители в ответ вручали каждому домашние коржики и пирожки, завернутые в цветочный целлофан и перевязанные цветочной лентой, – или какой-нибудь подарок, оставшийся несъеденным с прошлого года. Отец также настаивал на том, чтобы гости выпили «Пассионы», причем из «хороших стаканов», которые хранились в серванте в большой комнате. Джой ужасно боялась разбить эти драгоценные стаканы и накрывала на стол трясущимися руками, а после тихонько сидела, вежливо слушала разговоры о ценах на молоко, о грязи и дожде, о счетах, мертвых телятах и недомоганиях гостей.

В то утро, пока они с мамой раскатывали тесто для коржиков и нарезали его треугольниками, Джой нервничала. Ей предстояло воплотить в жизнь план Рут, чтобы выяснить, шпион мистер Ларсен или нет.

– Думаешь, я его услышу? – спрашивала она у сестры.

– Не знаю, – признавалась та. – Только лучшей идеи у меня нет.

В промежутках между домашними хлопотами Джой собирала вещи, которые ей понадобятся, и прятала их в пристройке, где стоял водонагреватель на угольных брикетах. Теперь же, вновь помогая маме готовить Рождественские коржики, с тревогой ждала стука мистера Ларсена и старалась вести себя спокойно, когда открывала ему двери.

Он только-только положил на стол шоколадку и еще не успел произнести: «Сделаю быстренький межогородный звонок», – а девочка уже двинулась к выходу на улицу, взволнованная и испуганная. Угри в животе беспокойно задергались.

– Джой! – окликнула мама.

Джой перестала дышать.

– Принеси мистеру Ларсену полдюжины яиц.

Она сбегала в прачечную, набрала в картонку шесть вощеных зимних яиц и вручила мистеру Ларсену. Тот подмигнул.

– Спасибо, деточка. Миссис Ларсен испечет отличный лиманный пирог с меренгой.

– Пожалуйста, мистер Ларсен, – улыбнулась в ответ Джой.

Ей вдруг показались сомнительными все эти его глупые оговорки. Может, они просто служат прикрытием, чтобы никто не заподозрил в мистере Ларсене умного шпиона?

В пристройке Джой извлекла из-за мешка с брикетами крошечный фонарик и палку. Быстрые пять шагов – и вот она у маленькой служебной дверцы в боковой стене дома, почти у самой земли.

Ноги тряслись – совсем как бланманже, которое мама готовила на прошлой неделе. Джой отодвинула запор, потянула дверцу на себя. Та увязла во влажной траве, но девочка дергала и дергала, постепенно открывая дверцу все шире. Наконец в нее стало можно протиснуться. Джой бросила в отверстие фонарик и палку, влезла следом.

Хотя было только три часа дня, под домом стояла темень. Хорошо, что Рут подумала про фонарик. Джой оставалось лишь проползти по земле, оказаться прямо под мистером Ларсеном и услышать его разговор с другим шпионом.

Она включила фонарик, поводила им из стороны в сторону, осматриваясь во мраке. Кругом было полно мусора, не донесенного почему-то ни до бака, ни до пруда. Все покрывала паутина, в воздухе стоял тяжелый коричневый запах. Джой подтянула ноги к животу и закрыла за собой дверцу. Стало совсем темно. Она нащупала палку и поползла, извиваясь, вперед. Ох, до чего же трудно так двигаться, удерживая одновременно палку и фонарик!

Однако бросить палку нельзя. Под домом уйма пауков. И крыс – им тут внизу тепло и сухо. И змей тоже, очень злых после зимней спячки. Вдруг Джой случайно побеспокоит клубок змей, пульсирующий яростью и ядом? Вдруг где-нибудь рядом есть детеныши? Они могут заползти по рукавам на шею и забраться под свитер! Джой знала, что сейчас змееныши повсюду и что они опаснее взрослых особей. Об этом Рут не подумала, да? Конечно, не ей ведь ползать под домом, где море пауков, крыс и гадов, не ей!

Джой прокладывала себе путь к большой комнате, огибала мусор и старалась не вдыхать пыль, которую сама же и поднимала. Наконец прямо над головой раздался голос мистера Ларсена.

Джой зажала рот рукой, чтобы не кашлянуть, и стала напряженно слушать.

– Да. Да, золотко.

Мистер Ларсен называет сообщника «золотко»? Дурь какая-то.

– Да, обязательно. Все скоро кончится. Колин ведь уже… да, понимаю. Очень скоро. Да, обещаю, золотко. В воскресенье.

Это явно шифр. Похоже, мистер Ларсен выполнил задание и собрался в воскресенье продать правительственные секреты Германии или Японии. Возможно, шпионы маскируются под христиан и встречаются в Церкви… Отличное прикрытие. Только при чем здесь Колин?

– Да, я люблю тебя. Всегда об этом помни, что бы ни случилось.

«Люблю тебя»? Опять шифр – очевидно, какое-то важное сообщение. Вроде «чертежи оружия у меня».

– Да… да, золотко.

Пауза – говорит сообщник. Затем смех. Громкий смех.

– Да. Конечно.

Вновь пауза. Новый взрыв смеха.

– Да-да-да. Совершенно верно!

Пауза.

– Да. Ладно, золотко, мне пора. Я так благодарен Гвен…

Джой оторопела. Маме известно, что мистер Ларсен – шпион?! Нет, конечно! Нет-нет, она думает, что он просто звонит… кому? Впервые в жизни воображение Джой молчало.

– До свидания, Берил, золотко мое.

Сейчас мистер Ларсен повесит трубку. Нужно выбираться во двор. Джой отняла руку ото рта, впечатала локоть в грязь и поползла, судорожно извиваясь, к свету от дверцы. Сзади долетело шипение. Крыса! С противным металлическим хвостом, злобными глазками и зубищами, которые способны сжевать что угодно, даже человеческую плоть.

Джой трясло. Она попыталась вытащить из-под себя палку и ударилась локтем о перекладину сверху. Боль пронзила руку и шею, но Джой подавила крик – не дай Бог услышат.

Она зарывалась в землю, судорожно толкала себя вперед, к полоске света из-под двери. Если крыса нападет раньше, чем Джой успеет вылезти, то скоро ли ее начнут разыскивать? Крыса будет пировать не одну неделю. Когда же останки найдут, родители сложат два плюс два и поймут, что их дочь, подлая грешница, подслушивала мистера Ларсена. Они никому не расскажут, ведь отец захочет утаить от людей, какая Джой страшная грешница. Репутация для него – самое главное. Мама, по крайней мере, сделает красивый букет на гроб…

Наконец Джой достигла двери и толкнула ее изо всех сил. Однако мокрая трава снаружи не поддалась, а Джой очень устала. Она развернулась, начала пинать дверь ногами. Удар, еще удар, сейчас на шум сбегутся… Ну и пусть. Джой била и била ногами, пока проем не расширился. Она протиснулась наружу, под мелкий серый дождь.

Села на мокрую траву, пинками закрыла дверь. Задвинула запор.

Дома скинула обувь у заднего входа и на цыпочках прокралась в ванную. Зеркало отразило коричнево-серое от пыли лицо, комки грязи и паутину в волосах. Джой энергично вычесала волосы, вытерла лицо предназначенной для этого губкой. Стянула свитер, бросила его в душ, которым никто не пользовался, и задвинула полиэтиленовую занавеску – спрятала. Свитер придется забрать позже. Прошлась той же губкой по штанинам и отправила ее за занавеску к свитеру.

Прошмыгнула в кухню. Перед мистером Ларсеном на столе уже стоял заварочный чайник.

– Что ты делала? – Мама выглядела недовольной. – Лицо грязное, одежда тоже… Ты будто в курином загоне валялась.

Джой открыла было рот, но слова не шли.

– Приведи себя в порядок. И побыстрее!

Когда Джой вернулась, чай был разлит по чашкам, а шоколад распечатан.

– Покажи, – велела мама.

Джой протянула руки для проверки. Мистер Ларсен вступился:

– Ах, Гвен, она же еще дитя. Не беда, если чуток поиграла в грязи. Я уверен, ничего плохого твоя дочь не хотела, верно, деточка?

Джой, не в силах на него смотреть, кивнула и села за стол.

– Угощайся, – предложил мистер Ларсен со знакомой улыбкой.

Внезапно Джой затопил стыд. Она прямо-таки ощущала, как он вонючими желтыми бусинами проступает из каждой поры. Это же мистер Ларсен, улыбчивый, добрый и щедрый… А она, Джой, его подслушивала, ползала неведомо где…

Угри вгрызлись в живот. Джой подняла взгляд на вышивку на стене. «Молчаливый слушатель, внимающий всякой беседе». Да, Джой оказалась молчаливой грешной слушательницей беседы мистера Ларсена. Подлая грешница, которая сунула нос в чужую личную жизнь.

Личная жизнь! Мистер Ларсен – не шпион. Он разговаривал с женщиной, уверял, что любит ее. Кто она? Ни отец, ни мама никогда не упоминали никакой Берил. Судя по тому, что звонки мистера Ларсена были «межогородными», она живет далеко.

Джой знала, что ему не следует любить Берил, раз он женат на миссис Ларсен. Мистер Ларсен нарушал шестую Заповедь. И десятую – если Берил замужем.

Теперь-то Джой понимала, почему он не звонит из собственного дома. Мистер Ларсен совершает ужасный грех. И знает это. Иначе почему не звонит от себя и зачем приносит шоколад?

Она посмотрела на улыбающиеся губы мистера Ларсена и на порванную обертку, фиолетовую с серебром. Шоколад. Это плата. Мистер Ларсен признается таинственной Берил в любви, а затем дает маме шоколадку.

Джой разглядывала его широкое красное лицо, пока он беседовал с мамой. Может, мистер Ларсен – Сатана, который обманом вовлекает их в грех?

– Держи, деточка. – Мистер Ларсен подтолкнул к ней сладкую плитку, в точности как сделал бы Сатана, искушающий душу. – Ты такой еще не пробовала, сегодня новенькая.

Он указал на обертку с надписью «Темный с клубнично-сливочной начинкой», улыбнулся и подмигнул.

Шоколад был темный-темный, почти черный, двух рядов уже не хватало. Джой подняла взгляд на мистера Ларсена… замаскированного Сатану. «Господи, прошу, не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

– Смелее, деточка. Это вкусно, поверь мне.

«Поверь мне». Именно так и сказал бы Сатана, вводя кого-нибудь в искушение и отправляя прямиком к Лукавому. А она, Джой, едва не взяла Его руку и не поскакала беззаботно с Ним по наклонной дорожке. Хотя не только она. Есть же еще мама. И Берил. Возможно, и другие.

У него, наверное, припасена еще одна шоколадка, для миссис Ларсен. Джой рисовала в воображении, как он входит в свой дом и достает из нагрудного кармана очередную плитку – волшебник, у которого бесконечный запас шоколадок вместо разноцветных платков. «Угощайся, любимая, – говорит злой волшебник Сатана и быстро ощупывает свой лоб, проверяя, не видно ли рогов. – Это вкусно, поверь мне». Миссис Ларсен откусывает кусочек, и тут вдруг изо лба мистера Ларсена начинают расти рога, а изо рта высовывается раздвоенный красный язык. Мистер Ларсен хватает пожарный «огнеглушитель» и направляет его на миссис Ларсен. Однако вместо пены оттуда вырывается пламя, и…

– Джой! – прикрикнула мама.

Джой посмотрела на шоколадку: блестящая серебристая фольга, роскошная темно-фиолетовая обертка, лоснящиеся и гладкие квадратики шоколада.

«Господи, прошу, не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

Мистер Ларсен не обманул. Шоколадка была вкусная, сверху очень-очень темная, а внутри – ярко-красная, тягучая. Пока она таяла на языке, Джой наблюдала за мистером Ларсеном и мамой. Они прихлебывали чай, жевали шоколад, разговаривали, смеялись. Джой видела маму такой расслабленной лишь с двумя Ларсенами, старшим и младшим.

Мистер Ларсен заметил, что Джой на него смотрит, и вновь подмигнул ей. Глаза у него блестели. Глаза Сатаны точно не блестели бы. Они были бы красными, ввалившимися, темными. Разве нет?

Мистер Ларсен опять рассмеялся, а мама подлила ему чаю.

Когда беседа о дождях и ветеринарах подошла к концу, а фиолетовая обертка очутилась в кармане мистера Ларсена, Джой, как всегда, проводила его к выходу, но сегодня она рассматривала гостя с куда большим интересом.

Мистер Ларсен обернулся и поймал направленный на него пристальный взгляд. Черные угри в животе взвились. Мистер Ларсен знает? Неужели сейчас превратится в Дьявола?

– Никогда не видел, чтобы кто-нибудь ел шоколад, как ты, – сказал он со смехом. – Бывай, деточка.

Джой вытерла рот – наверное, испачкалась шоколадом? Нет, рука оказалась чистой.

Внезапно ее охватило нетерпение. Пусть мистер Ларсен скорее приходит опять, пусть звонит по телефону, любит Берил, угощает всех шоколадом. И смешит маму. Если Бог считает такое грехом, тогда Джой Хендерсон ничего об этом знать не хочет!