Текст книги "(Не)Случайные игры"

Часть первая

Глава первая

Духота, стоявшая вокруг, просто сводила с ума. Казалось, что воздух превратился в вязкую субстанцию, которую можно спокойно разрезать ножом. Небо было затянуто тучами, но долгожданный дождь так и не начинался. В общем, погода, не особо располагающая к восприятию текста. Со вздохом закрыв книгу на главе «Применение полевых трав», я поднялась с земли, отряхнула расправила юбку и направилась к особняку, который виднелся за деревьями. Пожалуй, лучше всего это трехэтажное здание характеризовало слово «внушительный». Построенное из серого камня, оно уже издалека казалось надежным и крепким, а также хорошо защищенным. Именно такое впечатление производило поместье рода Прайд, к которому я и принадлежала.

Мысленно проклиная жару, я наконец-то вышла к дорожке, ведущей к дому. У нас легко смог бы разместиться со всем комфортом какой-нибудь небольшой монашеский орден. На деле же половина помещений пустовала, ими не пользовались даже тогда, когда в гости приезжали дальние родственники или устраивали очередной шумный прием. Так что особняк однозначно был слишком велик для нашей семьи, но традиции есть традиции.

Открыв тяжелую дубовую дверь, я уже было направилась к лестнице, представив, как погружаюсь в освежающую ванну и смываю налипшую пыль. Жара разогнала всех по относительно прохладным комнатам, но обычно на первом этаже всегда мелькал кто-то из слуг. И теперь оставалось проскользнуть наверх, не наткнувшись при этом на отца, который уже пару дней пытался отловить меня для серьезного разговора. Пока что я успешно скрывалась, восхваляя тот день, когда территорию вокруг особняка превратили в парковую зону. Отец, разумеется, знал, что его непутевая дочурка где-то рядом, поэтому особой паники не поднимал. А знал папа это, потому что, реши я покинуть пределы владений без его ведома, об этом тут же бы доложили.

– Валерия! – раздался из пустоты окрик, не предвещавший ничего хорошего.

Помяни демона! Похоже, долголетие моему отцу, а это был именно он, обеспечено. Караулил у входа, решив поймать тепленькой во всех смыслах этого слова? Это вполне в его духе. Если странствующий всадник по доброй воле не идет к проповеднику, дабы покаяться во всех своих грехах, то проповедник притаится около входной двери и до смерти напугает его. Судя по голосу, Дориан Прайд находился не в самом благоприятном расположении духа. Именно сейчас больше уместно обращение к отцу по полному имени. В лучшем случае купание откладывалось часа на полтора, в худшем – славный род Прайдов лишится своего самого юного представителя, то есть меня.

Мысленно вознеся молитвы всем известным богам, я покрепче вцепилась в книгу, как в свою единственную защиту на данный момент, и обернулась:

– Да, папа?

– Будь добра, зайди в мой кабинет! – без долгих прелюдий произнес отец, явно не собираясь слушать какие-то оправдания.

– Обязательно прямо сейчас? – заканючила я, умоляюще заглядывая в глаза, пытаясь разжалобить.

Вот откуда он здесь вообще взялся? Не прятался же за статуей!

– Обязательно! – отрезал папа, мигом обрубив все надежды на скорое омовение. – Я тебя уже два дня ищу по всему поместью. Никто из слуг толком не может сказать, куда пропала моя дочь! У меня начинают закрадываться подозрения, что ты меня избегаешь.

– Ну что ты, как можно? – «невинно» удивилась я, про себя похвалив его за проницательность.

От слуг тоже приходилось усиленно прятаться на территории, впрочем, я была готова поспорить, что мне просто позволяли временно играть по своим правилам. И папа, если бы захотел, нашел бы меня в парке без лишних усилий, но все равно решил позволить своему ребенку поиграть в маскировщика.

– Ну-ну, – насмешливо протянул он. – А твоя новоприобретенная привычка – уходить из дома, когда я еще сплю, а возвращаться, когда я уже сплю, – всего лишь воздействие погоды. Шагом марш в мой кабинет! И никаких отговорок!

Завершив свою тираду, папа круто развернулся на пятках и стремительно направился прямо по коридору, а затем скрылся за поворотом. Хотел попасть в кабинет за пару минут до меня, чтобы успеть войти в образ «Суровый старец отчитывает провинившегося отрока». Подождав немного, я последовала за ним. Потянув на себя дверь, обнаружила «сурового старца», в задумчивости стоящего у окна и смотрящего вдаль. Руки были сложены на груди, а правой ногой папа нетерпеливо постукивал по полу. В общем, полное попадание в образ. «Отрок» смущенно кашлянул:

– О чем ты хотел поговорить?

– Присаживайся. – Он указал мне на низкое кресло, стоящее перед письменным столом.

Я же отметила, что папа осмотрел мою одежду и даже удовлетворенно хмыкнул. Жара заставила выбрать легкое платье лазурного цвета. Или же это была подсказка интуиции, потому что более удобной одеждой я считала штаны и рубаху и с удовольствием их носила. Папа не считал это чем-то кошмарным, но иногда непрозрачно намекал, что дочери благородной семьи по статусу больше подходят платья. Но и сильных попыток переделать мои предпочтения не делал, за что я была ему безмерно благодарна.

– Как ты помнишь, тебе недавно исполнилось восемнадцать лет.

Совершеннолетие я действительно отпраздновала в самом конце весны, поэтому теперь по всем канонам включалась в официальные ряды невест на выданье. Пресловутое замужество пока что не нависало, однако тень так и маячила за углом. Отдавать меня замуж за первого попавшегося мужчину папа, конечно, не станет, однако девушка на выданье, которая не показывается на приемах, становится поводом для пересудов. Я же не хотела менять свой статус, надеясь, что папа позволит насладиться свободой хотя бы до лета. Потом в голове вяло шевельнулась мысль, что сегодня, вообще-то, третий день лета, и у меня было несколько дней форы. Которые испарились в воздухе, едва я еще в коридоре услышала голос папы.

– О да, своими постоянными напоминаниями о возрасте ты просто не даешь мне это забыть! – проворчала я, кладя книгу на стол и подходя к креслу.

Сначала хотела плюхнуться в него, но потом передумала и аккуратно опустилась, чтобы хоть как-то соответствовать облику приличной дочери.

– Не перебивай, Вэл. Сама понимаешь, что я не вечен, а тебе пора бы уже остепениться и подумать о собственной семье, – продолжил говорить отец, все еще придерживаясь образа мудрого наставника. Получалось у него хорошо, даже слишком, он уже начал ходить из стороны в сторону, определенно стараясь не упустить мысль: – А ты так и норовишь закопаться в книжках о травах и наварить какую-нибудь лечебную отраву.

– Что-то тебя это не так сильно огорчало, когда я зимой твою сломанную ключицу сращивала, – возмутилась я, едва ли не подпрыгивая в кресле.

Правду говорят – тяжела доля истинного целителя, особенно после общения с больными. Я могла лечить повреждения людей, используя внутреннюю энергию, и избавляла от ушибов, царапин, порезов и прочих травм. А папину вылеченную ключицу я и вовсе считала пока что своим лучшим достижением на этом поприще. Понадобился целый день с перерывами, но результат определенно того стоил.

Отец не относил мой дар к чему-то ужасному, наоборот, гордился мной. Но отмечал, что травы, лекарства и поврежденные конечности меня явно интересуют больше, чем типичные женские увлечения – балы, платья и прически. А сейчас он точно использовал отсылку к исцелению для усиления эффекта. Как и приврал, что в скором времени навестит усопших родственников. Но все сводилось к тому, что в кресле придется просидеть еще долго и что настало время принять более удобное положение.

– Я ведь не предлагаю забыть про твой дар и больше не вспоминать о нем. Просто сейчас тебе пора бы уже вспомнить о более важных вещах, в частности…

Вдохновенная речь о правах и обязанностях перед предками и потомками, а также о поведении истинной девушки из высшего света продолжалась еще пятнадцать минут. Отец продолжал ходить из угла в угол, а я, в свою очередь, украдкой наблюдала за ним. Что уж скрывать, в свои неполные сорок пять лет выглядел Дориан Прайд в глазах многих женщин весьма и весьма привлекательно – волосы были так же черны, как и на портрете, который писался в год двадцатилетия отца, а голубые глаза не утратили насыщенного оттенка. Стройный и подтянутый, он до сих пор вызывал одним своим появлением восхищенный шепоток у дам и заставлял присутствующих мужчин втягивать животы. Одна половина высшего общества боготворила его, мечтала завязать с ним если не дружбу, то хотя бы стабильные деловые отношения, другая – завязать не менее крепкую петлю на его шее. Уже почти двадцать лет он и его младший брат Дэниэл, мой дядя соответственно, успешно вели семейное дело – наша семья более трехсот лет разводила лошадей и поставляла их по всей нашей стране – Ламелии. Сейчас дядя и его жена Роксана отправились на переговоры в Зельну – соседнее государство, граничащее с Ламелией на западе.

Кстати, фразы в духе «ты же девушка» или «девушки себя так не ведут» случались, но не так часто, как могли бы. Лично у меня в голове существовала своя классификация девушек: «настоящие девушки» и «как-то так». Себя я относила ко второму варианту, а папе очень бы хотелось, чтобы дочь принадлежала к первой группе. Но детство с горячо любимым двоюродным братом сделало свое грязное дело – если выбирать между платьем и штанами, я всегда склонялась к штанам (точнее, склонялась бы, поскольку поездки с отцом всегда означали, что надо надеть юбку). Потому что иначе трудно залезать на деревья, это я усвоила еще в младые годы, когда карабкалась с Кристофером на очередную высоту. Сколько одежды мы изорвали, страшно вспомнить. Крис, разумеется, на правах старшего всегда брал вину на себя, за что иногда получал дозу лекарства со скромным названием «Нравоучения». Рукоприкладство не относилось к традициям нашей семьи. Но иногда в голове проносились мысли, что от пары шлепков, может быть, мозг бы у меня вернулся в правильное для девушки русло.

Нет, я не вела себя, словно падшая женщина. И приличному обществу меня тоже можно было представить. Однако я абсолютно не находила для себя привлекательными шумные сборища с танцами, которые так должны нравиться дамам. Что сулило будущее? Замужество. Об этом отец неустанно напоминал, он хотел, чтобы обо мне кто-то позаботился. А я хотела быть в состоянии сама о себе позаботиться, хотелось самостоятельности. Главный минус аристократии – неустанный контроль, практически не оставляющий лазеек. Но кто ищет – тот всегда найдет. К чести отца надо заметить, что он тоже не желал, чтобы его дочь была слишком уж изнеженной. Таким образом у меня имелась иллюзия относительной самостоятельности, например, разрешенные поездки на лошади за территорию особняка. Но под бдительным контролем, который осуществлялся таким образом, что наблюдателей видно не было, но они точно находились где-то рядом.

– …Выезжаем завтра через час после обеда! – Договорив эту фразу, папа сел за стол и начал перебирать бумаги, всем своим видом показывая, что разговор закончен.

– Куда мы едем завтра? – слегка опешила я.

Я еще на начальных фразах сообразила, что все подведется к какому-то званому вечеру, но вдруг папа все же решил пошутить надо мной и направит прямиком к какому-нибудь «благоверному».

– Мы приглашены на прием к Райвэнам. Очень кстати, для тебя это прекрасная возможность познакомиться с Дереком Уорреном, который тоже там будет, прекраснейшим человеком и моим старым знакомым, – не поднимая взгляда, сказал папа.

– Надеюсь, с него хотя бы песок не сыпется? А то что-то подсказывает, что ты будешь активно пытаться меня сосватать этому Уолтеру, – позволила я себе колкость.

– Не язви! Во-первых, он Уоррен, а во-вторых – представитель одного из древнейших родов, владелец ткацких мастерских, в общем…

– Прекрасная кандидатура для брака, – тихо проворчала себе под нос я.

– Рад, что ты тоже так считаешь, – воодушевленно подхватил отец, заставляя меня нервно дернуться и совершенно неженственно вытаращиться на него.

Однако на лице отца читалась плохо скрытая ирония, и я украдкой выдохнула, осознавая, что тяга к нездоровым шуточкам мне досталась по наследству. Кстати, про песок я добавила для образности, потому что папа все же не стал бы выдавать меня замуж совсем престарелого персонажа. Но среди папиных знакомых, с которыми он мог бы вести деловые беседы, вряд ли бы подобрались молодые люди. Не думаю, что отец решил познакомить меня с мерзопакостным мужчиной, потому что счастье дочери – превыше всего. Но не настолько, чтобы позволить мне завтра остаться дома…

– Ты, кажется, куда-то собиралась? – «тактично» добавил отец, теперь уже откровенно пытаясь выпроводить меня из кабинета.

– Да, начать готовиться к приему, – фыркнула я, резво вставая и быстро направляясь к двери.

Гневных воплей на тему: «Валерия – непорядочная дочь» не последовало, и я в очередной раз убедилась, что мы с отцом определенно друг друга стоили. Но едва я сделала шаг за порог, как папа все-таки решил «вонзить нож» в мое хрупкое и нежное (по заверениям окружающих и самой себя) девичье сердечко:

– Не забывай, что осенью тебе предстоит Бал Дебютанток. Приемы станут отличной подготовкой.

Я не ответила, а только мысленно застонала, потому что и думать забыла про этот злосчастный бал. А потом все-таки позволила издать себе легкий стон уже вслух, потому что слово «прием» папа упомянул во множественном числе, бездушно намекая, что поездкой к Райвэнам это лето не ограничится.

Глава вторая

Вернувшись от отца, я первым делом направилась в ванную, где провела почти целый час. Сначала ощутила острое желание утопиться в бадье, избавившись сразу от двух проблем: пока что призрачного замужества и очень даже реального Бала Дебютанток. И если первое можно было отсрочить, используя отговорки, что суженый: не мил, старый, плохо пахнет и прочие варианты на выбор. А вот про Бал такое никак нельзя сказать, поэтому…

Уже отмокая в бадье, я сообразила, что первоначальной целью разговора было напоминание об осеннем мероприятии, к которому отец ловко присовокупил стремление выдать дочь замуж. Устраивался этот вечер самим королем, что недвусмысленно намекало о добровольно-принудительной явке. Если не вдаваться в подробности, то во время Бала Дебютанток всех девушек из аристократии, которые достигли совершеннолетия, представляли нынешнему королю. Первый выход в свет у аристократок происходит в год пятнадцатилетия, но только с той целью, чтобы начать готовиться к одному из главных событий в жизни.

В нашей стране даже была небольшая присказка: «Как Бал Дебютанток пройдет, так жизнь и потечет». И очень многие девушки, а также их родители, возлагали на этот день большие надежды. Проводился Бал традиционно в последний день зарня¹, а вот откуда пошла эта традиция – это уже загадка, но организовывали вечер с давних времен, задолго до моего рождения, да что там, рождения прабабушек. Изначально можно было углядеть в мероприятии благородную цель: монарх желает поближе узнать своих поданных, так что ежегодные встречи вполне себя оправдывают. На деле же все оказывалось гораздо более прозаично, вслух не обсуждалось, однако все и так прекрасно все понимали.

Разводы в высшем свете не приветствовались, впрочем, если приложить некоторые усилия и определенную часть золотых монет, то брак можно расторгнуть. В истории нашей страны не было ни одного случая, чтобы король развелся, больше практиковалось вдовство. Но никто не может запретить монарху заводить себе одну или несколько любовниц.

Так исторически сложилось: чем старше правитель, тем более молодую даму сердца он предпочитает. Если есть замечательная возможность посмотреть всех лучших девушек, почему бы ей не воспользоваться? Поэтому вполне закономерным было и то, что после Бала Дебютанток некоторые аристократки получали приглашение во дворец, а особо удачливые приглашение в спальню короля. Пропустить Бал Дебютанток нельзя, точнее, можно, но последствия будут не самые лучшие. Я даже как-то слышала историю, что семью одной девушки сослали на рудники из-за опоздания на вечер. Думается, что слухи на то и слухи, чтобы приукрашиваться, но, как известно, шутить с сильными мира сего не рекомендуется. Особенно, если хочется встретить старость в своем поместье.

Мой отец никогда не был подвержен чрезмерным приступам тщеславия, и для меня поездка на Бал Дебютанток должна стать не более чем необходимой формальностью. Использовать детей ради достижения каких-то целей – это не в духе нашего рода, и я не боялась, что отец лелеет надежду отправить меня прямиком во дворец к королю или кому-то из его приближенных. Однако завести на вечере знакомства, которые в дальнейшем могут помочь, – тоже неплохое вознаграждение за несколько часов мучений.

Сейчас шел 968 год, и два последних у нас правил новый король – Филипп из рода Блейков. На престол он взошел после скоропостижной смерти отца и пока что не был замечен в излишней любвеобильности, однако отменять Бал Дебютанток тоже не спешил. Хоть и зарекомендовал себя король Филипп за короткий срок справедливым монархом, в том году никто из девушек не рискнул проигнорировать приглашение на вечер. А когда стали разноситься вести о привлекательности нового короля, то девушки стали буквально пальцы загибать, отсчитывая денечки до долгожданного мероприятия.

Воображение издевательски нарисовало девушку, у которой было на руках больше сотни пальцев и которая не знала, что делать со всем этим великолепием. Фыркнув, я зажмурилась и погрузилась на дно бадьи. Вода сразу залила нос и уши, из-за чего я почти сразу вынырнула и сосредоточенно отплевалась. А потом вылезла и закуталась в полотенце, попутно кидая на дно серебристый кристалл, который мгновенно впитал жидкость. Магические кристаллы очень хорошо справлялись с возложенной на них миссией охлаждения, нагрева и осушения. Разница была только в цвете – синий, красный и серебристый. А вот цена для каждого оставалась одинаковой – возмутительно высокой для обычных людей. Но потраченные деньги определенно того стоили.

Я надела заранее приготовленный халат и подошла к полочке с различными флаконами и пузырьками, где лежала расческа. Точнее, лежала бы, будь я аккуратной девушкой. Еще одна иллюзия самостоятельности – спорами и уговорами мне все-таки удалось убедить слуг ничего не перекладывать в комнате. Никогда не любила, когда в моих вещах копались, яростно отстаивая личное пространство. Уборку должны были осуществлять только с моего разрешения, а еще лучше – под чутким руководством. Беда заключалась в том, что отдавать распоряжения я практически всегда забывала, а вспоминала об этом только тогда, когда пыль на поверхностях становилась немым упреком.

Расческу обнаружить не удалось, поэтому пришлось остаться с носом, точнее, со спутанными волосами. Попытка прочесать спутанные кудряшки пятерней тоже не принесла должных результатов. Волосы свои я не очень любила, если честно. Они были не слишком густые, зато достаточно сильно вились. Из-за чего кошмарно путались, заставляя вспоминать такие слова, которые девушкам вообще знать не следовало. Впрочем, в минуты благодушия приходилось признавать, что каштановые локоны смотрелись вполне неплохо.

В спальне из-за затянувших небо туч было совсем темно, но я не стала заботиться об освещении. Скоро должен начаться ужин, но пока что можно позволить себе побыть в несобранном виде. Дождь тем временем все-таки начался, и комнату постепенно наполняла долгожданная прохлада. Капли с упоением били в окно, а ветер заставлял трепыхаться занавеску, которая в полумраке могла казаться фигурой танцующей женщины.

Я всегда любила непогоду, особенно нравилось засыпать под звуки бившихся в окна капель, сразу появлялось чувство защищенности, что ли, спокойствия. Думаю, что путешественники, продирающиеся сейчас сквозь ливень по тракту, со мной бы не согласились, но, как известно, у каждого свои предпочтения. Когда я была маленькой, во время дождя обычно прибегала к маме, мы вместе садились в кресло около камина, и она рассказывала разные истории. Сейчас я не помнила и половины сюжетов, но все они точно заканчивались хорошо, а добро побеждало или хотя бы перевоспитывало зло.

И именно мама первая узнала о моих способностях.

Дар исцеления мне передался от маминой бабушки, однако с ней повидаться я уже не успела. А вот ни отец, ни мать не обладали никакими магическими талантами, хотя маму всегда привлекало все необычное. Но вот упрекать родителей в отсутствии проницательности ни у кого бы язык не повернулся, потому что назвали меня созвучно с именем прабабушки Валии. В нашем особняке был только один портрет родственницы, и по нему даже прослеживалось некоторое сходство между двумя целительницами в роду. Во всяком случае, глаза мне точно достались ее – серо-зеленые, тогда как у отца и матери они были голубыми.

Я смутно помнила, как именно проявились способности к исцелению, но мама точно была рядом в этот момент. Она и объяснила, что зеленые искорки, слетевшие с пальцев, это наследие предков, а не страшная болезнь, которую моментально придумала себе семилетняя девочка, которой я на тот момент была. Сначала стало страшно, что ладони так и останутся зелеными навсегда и что двоюродный брат будет сменяться из-за этого. А потом я увидела, как сильно обрадовалась мама, и сразу же возгордилась собой.

Мама… Амелия Прайд, в девичестве Родон, представляла собой классический образец истинной женщины высшего света. Она умело сочетала в себе твердость характера и милосердие, красоту и ум. Я всегда ею восхищалась и никак не могла понять, как этой хрупкой светловолосой женщине удавалось сдерживать далеко не кроткий нрав отца. Мать могла успокоить его одним движением тонкой брови. Ну, а уж лошадей она просто обожала и с удовольствием участвовала в семейном деле. Много раз помогала заключить прибыльные сделки, отчасти очаровывая партнеров своей красотой, отчасти – обаянием. Все, кто жил в доме, обожали мать и благодарили небеса за их с отцом союз.

Ее не стало восемь лет назад.

В жизни у матери были два страстных увлечения – лошади и рисование. За рисованием мама могла провести целый день, даже забывая иногда пообедать или поужинать. В тот день она поехала вместе с отцом в сторону конюшен, чтобы закончить пейзаж с озером. До наших конюшен, где держали лошадей на продажу, от особняка можно было добраться меньше чем за час. Но мать часто ездила вместе с кем-то из сопровождающих в ту сторону, обычно проводя время около водоема, чтобы порисовать в одиночестве. Тогда дороги были более спокойными, да и никому бы и голову не пришло поднять руку на жену Дориана Прайда, тем более в непосредственной близости от его владений.

Так мы все думали до тех пор, пока конь не вернулся к особняку без всадницы. Мыслей о том, что Ветер сбросил обожаемую хозяйку, ни у кого не возникло, потому что мама была великолепной наездницей. Я помню, как вглядывалась вперед, пытаясь распознать силуэт отца, но он так и не появился. Помню, как дядя Дэниэл в страшной суете седлал лошадь и отправился на поиски вместе со слугами. А я тогда повела Ветра к домашней конюшне, чтобы отдать на попечение, и зачем-то заглянула в одну из седельных сумок, когда она уже оказалась на земле. Там был завершенный пейзаж – озеро, на берегу которого паслась семья оленей – два взрослых и два олененка. Краска на холсте еще не до конца успела просохнуть, и я измазала зеленью пальцы, а потом и вовсе подпортила изображение. Потому что прижала к себе картину, когда ощутила настоящий страх – мама уже собиралась к отцу, когда что-то случилось.

Я так и продолжила держать картину в руках, когда вся в слезах прибежала в особняк. В голове вертелись сбивчивые молитвы всем известным богам, а тогда больше всего хотелось спрятаться в комнате и дождаться родителей. Но убежать наверх я не успела, потому что, влетев на первый этаж, увидела, что вернулся отец. Я хотела тогда его окликнуть, но голос не слушался, а потом он сам обернулся. Тогда я увидела, что на руках он держал маму, а из ее груди торчала стрела, которая поднималась вверх-вниз в такт сиплому дыханию.

Это был первый раз на моей памяти, когда отец выглядел таким испуганным, однако сильнее всего в памяти отпечатались капающие на натертые до блеска полы капли крови…

… – Не смотри, Вэл, не смотри! – все-таки смог прокричать отец. – Да уведите ее кто-нибудь уже!

Меня схватили в охапку, заставив выронить холст, и отнесли наверх, а я даже тогда не просилась к матери, потому что больше всего хотела, чтобы это все оказалось страшным сном. Сидя на полу, я до крови кусала губы, осознавая, что мамину последнюю картину повредили, когда меня отвели в комнату. От этого я начинала плакать еще сильнее, размазывая по лицу слезы вперемешку с краской. Когда папа вошел, я сразу отметила, что он неестественно бледный, но отец все равно выдавил из себя искривленную улыбку:

– И что мама скажет, когда увидит тебя такую чумазую?

– Меня к ней пустят? – сдавленно пискнула я, шмыгая носом и окончательно растирая по лицу слезы.

– Пока лекарь не приехал, можешь к ней зайти, – заверил меня отец. – Только сначала надо умыться.

Папа старался говорить ровным голосом, но я все равно чувствовала, как тряслись его руки, пока он помогал мне привести себя в порядок. Я сама ощущала озноб от холода, боясь задать главный вопро: а доживет ли мама до приезда лекаря. Наш семейный доктор не проживал с нами постоянно, а обитал в Гасте – близлежащем городке, до которого было около четверти часа езды.

– С ней же все будет хорошо? – прошептала я.

– Ты, главное, ничего не бойся, доктор уже в пути.

Мама лежала на кровати, длинные светлые волосы в беспорядке разметались по подушке, а все тело колотило от лихорадки. Пока мы умывались, я смогла успокоиться, но, увидев мать, снова начала тихо всхлипывать. Обернувшись, я поняла, что отец вышел из комнаты, и мне оставалось только слушать частое и прерывистое дыхание, которое иногда переходило на хрипы. Я тихо-тихо подошла к кровати и присела на краешек, стараясь не потревожить маму. Она находилась в полубеспамятстве, но все равно смогла легонько сжать пальцы, которые я незадолго до этого вложила в свою ладонь. Я сидела и вглядывалась в бледное лицо с посиневшими губами и носом. Но даже в таком состоянии мама казалась мне очень красивой, потому что… Потому что это же моя мама, по-другому не могло быть.

Спустя некоторое время она провалилась в полусон-полузабытье. Тогда я все-таки решила попробовать исцелить ее рану. На тумбочке оставался острый нож, который я аккуратно разрезала бинты. Стоило снять повязки, как кровь потекла с удвоенной силой и нехорошо запузырилась. Кровь стекала по моим пальцам, а ранение все не затягивалось, как я ни старалась себе это представить. Впервые в жизни у кровати умирающей матери я испытала липкий ужас, который заставлял все мысли вылетать из головы, а сердце стучать в бешеном ритме. Осознав, что ничего не могу сделать, я беспомощно захныкала, не в силах посмотреть на лицо мамы.

Внезапно кончики моих пальцев озарились зеленоватым сиянием, из-под них начали вылетать маленькие искорки. Я тихо охнула, но рук все-таки не убрала, продолжив сидеть на матрасе. Я толком не знала, что делаю, но мне казалось правильным по-прежнему держать ладони над телом мамы. Отвлек меня звук открывшейся двери, и я осознала, что это пришли папа и лекарь, пожилой мужчина плотного телосложения. Дальше раздался вскрик отца, а потом он оттащил меня от кровати, крепко прижав к себе.

Голоса заставили маму открыть глаза, но она явно не понимала до конца, что происходит. Только рассеянно посмотрела на доктора, который уже начинал осмотр.

– Вирр² Прайд, – произнес лекарь спустя некоторое время с легким недоумением, – когда я вошел в дом, вы сказали, что у вашей супруги пробито легкое. Но я могу смело заявить – это не так. Более того, рана не представляет опасности для жизни вирры Амелии. Я не знаю, что произошло в этой комнате, но это определенно можно считать чудом.

Все это время, что доктор осматривал маму, папа продолжал держать меня на руках. Звуки долетали, как сквозь подушку, а в глазах иногда появлялась темнота. Единственное, что выхватывал взгляд, – мои окровавленные руки. Но я все равно смогла расслышать, как облегченно выдохнул отец.

– Иди сюда, Дориан, – прошептала мама. Ей наверняка нельзя было говорить, но она ничего не смогла с собой поделать.

Папа подошел к кровати и поставил меня рядом. Мама медленно подняла руку и провела по моим волосам. Последнее, что я запомнила, прежде чем окончательно погрузиться в темноту – это мамина теплая улыбка, ставшая последним воспоминанием о ней…

Комнату озарила вспышка молнии, а последовавший за ним раскат грома заставил вздрогнуть. Я посмотрела на свои ладони, но почти сразу осознала, что кровь мне просто причудилась. Потерев переносицу, чтобы отогнать набежавшие слезы, я постаралась не возвращаться к памяти к тому вечеру, но ничего не смогла с собой сделать.

Утром мамы не стало. После стало известно, что причиной смерти Амелии Прайд стало отравление ядом, а не ранение от стрелы. Лекарь не смог распознать отравление, потому что зараза попала прямиком в кровь, не оставив внешних следов. Мама должна была ощущать ноющую боль в груди, но это списали на ранение. Если бы яд мать приняла внутрь, то его бы смогли опознать, но… Кому понадобилось выпустить отравленную стрелу, дознаватели так и не смогли выяснить; следствие продолжалось около года, а потом дело закрыли, и оно осело где-то в архивах.

Похороны я смутно помнила; кажется, меня опоили тогда успокоительной настойкой, и все было покрыто туманной пеленой. Единственное яркое пятно – это папины полубезумные глаза. В какой-то момент я испугалась, что он прыгнет в могилу вслед за гробом. Хвала небесам, этого не произошло. Но следующие полгода стали худшими в моей жизни, как и его.

Отец мог практически сутками сидеть, закрывшись в спальне и не реагируя на стуки в дверь. Когда я все-таки видела его, то скорее отводила взгляд, потому что бледная тень, скользившая по коридорам, никак не могла быть моим папой. За те полгода запасы вина и другого алкоголя в нашем доме изрядно поредели, как и запасы успокоительных настоек. Тетя Роксана и дядя Дэниэл всячески старались оградить меня от пьяного отца, наверное, опасаясь, что он будет громить все вокруг. Но в этом не было нужды, потому что отец не обращал ни на кого внимания.

Мое состояние тоже не отличалось излишним жизнелюбием, нет, я не шаталась по особняку с бокалом вина, а тоже постепенно превращалась в тень. Особенно тяжело было, когда приезжала бабушка Виктория, для которой смерть единственной дочери тоже стала ударом. Отношения между отцом и бабушкой никогда язык не поворачивался назвать идеальными, с мамой, сколько я себя помнила, виррен Родон тоже общалась прохладно. Точнее, мама со своей родственницей. Однако это я поняла уже потом, когда стала старше. А на тот момент у меня были более серьезные проблемы…