Текст книги "Обсидиановая комната"

Нарушение дисциплины встревожило Филипова. Но кое-что встревожило его еще сильнее – выражение глаз агента ФБР, когда два этих пьяных идиота с проклятиями и смехом опустошали на него свои мочевые пузыри, перед тем как Дехесус уложил его швартовым гаком. То, что Филипов увидел в этих глазах, чертовски его напугало.

20

Глава отделения ФБР Руди Спанн провел рукой по коротко стриженным волосам и уставился на пакет с уликами, в котором рядом с письмом и конвертом поблескивали золотой перстень и странный, частично расплавленный медальон. Им владели смешанные чувства в связи с этим делом, которое неожиданно и с таким шумом прибыло на порог нью-йоркского офиса ФБР. Похищен агент. И не просто какой-то агент, а А. К. Л. Пендергаст. Спанн, совсем недавно возглавивший нью-йоркский офис, был лишь шапочно знаком с Пендергастом. Но слухи до него, конечно, доходили. У Пендергаста был особый статус свободного агента, он сам находил и выбирал себе дела. Судя по всему, он был очень богат, так как получал годовое вознаграждение в размере всего одного доллара, что было весьма далеко от жалованья, причитающегося ему по общему штатному расписанию. Поговаривали, что Пендергаст – вольнодумец, даже в каком-то смысле изгой, который нарушает правила, но имеет покровительство наверху. Если откровенно, то агенты помоложе его не любили; они возмущались его свободой, его богатством, его заносчивыми манерами. С другой стороны, ветераны офиса испытывали перед ним что-то вроде священного трепета: уважение, но не без настороженности. Однако любить его никто не любил; он не был общителен и не принадлежал к тем агентам, которые после работы заворачивают в бар выпить пивка с товарищами, а на уик-энды приходят пострелять в тире. По этим причинам Спанн напрямую почти с ним не контактировал, разве что предоставлял общую поддержку в рамках нью-йоркского отделения. Пендергаст редко появлялся на Федерал-плаза[19]19
  На Федерал-плаза, 26, в Нью-Йорке расположен ряд федеральных учреждений, включая ФБР.


[Закрыть].

Но он был федеральным агентом. А если в ФБР и существовало что-то безусловное, так это преданность и товарищество, связывающие всех их вместе. Если агента убивали или его жизнь оказывалась под угрозой, то Бюро готово было горы свернуть, чтобы достать преступников.

По этой причине похищение Пендергаста немедленно произвело эффект разорвавшейся бомбы. И для Спанна это дело стало решающим – он выходил из него либо со щитом, либо на щите.

Он посмотрел на свой сотовый, лежащий на столе. Первый контакт с похитителями предполагался через несколько минут, и Спанн был настроен провести его решительно. Такое дело могло определить всю его дальнейшую карьеру. Спанн чувствовал тревогу, но вместе с тем и энтузиазм: он знал, что является чертовски неплохим агентом, он закончил академию в Куантико в первой пятерке в своем выпуске, и его карьера с тех пор стремительно шла вверх. В сорок лет он стал одним из самых молодых руководителей отделений в ФБР, в самом важном в стране отделении. Такого рода возможности представляются только раз в жизни. Если он разрулит эту ситуацию – а он верил в свои силы, – то никаких препятствий на его пути на самый верх не предвидится.

После того как сегодня утром принесли этот пакет, он мобилизовал всю свою энергию, отложив другие дела; он собрал небольшую, но мощную ударную группу, прибытия которой ожидал с минуты на минуты. Группа была небольшая, элитная и лихая. «Агент в беде» – неизменный приоритет номер один. Все необходимое – ордера, лабораторная работа, криминалистическая экспертиза, аналитика, информационные технологии – делалось мгновенно и в первую очередь. Спанн уже дал распоряжения всем лабораториям, чтобы все были готовы мгновенно приняться за дело.

Его секретарь доложил о прибытии ударной группы. Спанн поднялся и, прихватив пакет с уликами, вышел во внешний кабинет. Они появились одновременно: трое мужчин и одна женщина, все агенты экстра-класса, вошли в кабинет один за другим, молчаливые и мрачные. Расселись в небольшой зоне с креслами. Спанн кивнул всем и дал знак секретарю принести кофе, потом подошел к группе и положил пакет с уликами на столик под электронной доской.

Как только он собрался заговорить, дверь снова открылась. Все уставились на вошедшего в безмолвном недоумении. Спанн не знал новоприбывшего лично, но этот человек был легендой ФБР. Говард Лонгстрит носил довольно таинственный титул исполнительного заместителя директора по разведке. Разведывательный директорат, возглавляемый Лонгстритом, почти не пересекался с отделением Спанна, и хотя иерархически Лонгстрит стоял выше Спанна, но никаких надзорных полномочий по отношению к нему не имел. Что было очень кстати.

Лонгстрит представлял собой фигуру не менее эксцентричную, чем агент Пендергаст, но на другой манер: у него были длинные седоватые волосы, помятый костюм и греческий профиль. Его черные глаза сверкали в глубоких глазницах под высоким лбом. Его голос напоминал рычание. Помимо всего прочего, Лонгстрит был невероятно высоким: шесть футов семь дюймов. Словно в качестве компенсации – или после целой жизни ныряния под дверные косяки, – он сильно сутулился, сгибаясь под углом в десять градусов, чем разительно отличался от прочих служащих Бюро, имевших военную выправку. Работал Лонгстрит спокойно, с самоиронией, отчего был очень популярен среди подчиненных. И конечно, шепотком передавались слухи о его службе – некоторые утверждали, что мифической, – в группе «Призрак». Спанн вдруг понял, что, вероятно, именно это и привело его сюда: перстень в пакете с уликами указывал, что Пендергаст был членом той же группы.

Спанн помедлил:

– Директор Лонгстрит, какая неожиданность.

Лонгстрит повернул к нему свое скалоподобное лицо и кивнул, показывая на свободное место:

– Не возражаете, если я присоединюсь?

– Ничуть.

Лонгстрит сел на стул позади остальных.

Его внезапное появление выбило Спанна из колеи, но ему удалось быстро взять себя в руки.

– Спасибо всем, что пришли, – сказал он. – Перстень и медальон – подлинные, это подтверждено экспертизой. На них обнаружены слабые отпечатки специального агента Пендергаста: похоже, его пальцы специально прижали к этим вещам, чтобы у нас не осталось сомнений в том, что он находится в руках у этих неизвестных личностей. Исчерпывающие лабораторные исследования этих четырех предметов – перстня, медальона, письма, конверта – показали, что на них нет ничьих следов, кроме его собственных. Ни ДНК, ни волокон, ни волос – ничего.

Нажав кнопку, Спанн начал презентацию, созданную с помощью программы «Пауэр пойнт». На экране появился конверт.

– На нем штемпель главпочтамта, 10001, поставленный вчера в три часа дня. Его опустили в почтовый ящик за углом. Сегодня утром доставили. Поскольку сегодня вторник, в ящик его могли опустить в любое время в воскресенье или понедельник до трех часов, так как первая выемка почты из этого ящика производится именно в это время. Само письмо датировано понедельником, но это ничего не значит. Камер у данного почтового ящика нет, но их немало на улицах, ведущих к нему; все записи сейчас исследуются.

Он нажал кнопку, вызывая следующее изображение: протяженный, обдуваемый ветрами берег.

– Здесь агента Пендергаста видели в последний раз шестнадцать дней назад на рассвете. Он находился в длительном отпуске, расследовал одно частное дело. Не буду вдаваться в его детали, поскольку они почти наверняка не имеют отношения к делу. Он боролся на берегу с безумным убийцей, обоих унесло в море, и оба исчезли. Тщательные поиски не дали никакого результата. Температура воды составляла примерно десять градусов, в таких условиях человек может продержаться около часа. Мы считали его мертвым, пока не получили эту посылку. Его либо подобрал какой-то корабль, либо где-то выбросило на берег. В любом случае те, кто его обнаружил, – после того как сумели его идентифицировать – решили использовать агента в качестве разменной монеты. Мы проводим обширное исследование, выясняем, какие суда могли находиться в этом районе в то время, проверяем и приливные течения.

Еще одно нажатие кнопки – и появилась просканированная копия письма.

– Письмо было набрано на компьютере шрифтом с фиксированной шириной символов, а потом несколько раз ксерокопировано, чтобы уничтожить все характерные признаки печати. Вот оно.

Главе отделения Спанну

1. В наших руках находится СА Пендергаст.

2. Прилагаемые предметы сняты с него и являются доказательством.

3. Мы предлагаем обмен: ФБР задержало человека по имени Арсено; вы освобождаете его, мы освобождаем Пендергаста.

4. Мы предполагаем, что вы потребуете доказательств того, что Пендергаст жив. Мы предоставим эти доказательства по электронной почте, см. пункт 5.

5. Мы открыли безопасный адрес электронной почты для связи. Письмо, которое вы получите по электронной почте, в строке «тема» будет содержать следующую случайную последовательность как доказательство того, что это письмо от нас: Lv5C#C&49!8u

6. Вы освободите Арсено из Синг-Синга, где он содержится в настоящее время, выдадите ему паспорт, средства на покрытие путевых расходов и посадите на самолет рейсом до Каракаса, Венесуэла.

7. Мы должны получить известие от Арсено к полудню седьмого дня, считая от даты данного письма. К этому времени Арсено должен выйти с нами на связь по скайпу с площади Боливара в Каракасе, стоя на фоне статуи Боливара в подтверждение того, что он был освобожден и свободен.

8. После получения этого вызова по скайпу мы освободим Пендергаста.

9. Если вызова по скайпу не поступит или если Арсено даст нам понять, что он действует по принуждению, был подвергнут истязаниям или каким-либо унижениям, Пендергаст умрет.

10. Любое отклонение от девяти пунктов этого письма приведет к немедленной смерти Пендергаста. Семидневный срок является окончательным и необсуждаемым.

– А вот электронное письмо, полученное нами сегодня.

Спанн нажал клавишу, и появился другой слайд: фотография человека – Пендергаста – явно на грани истощения, но, несомненно, живого, лежащего на каком-то грязном тряпье. Рядом с ним был положен нераскрытый экземпляр «Ю-Эс-Эй тудей», датированный вчерашним числом.

– Мы бросаем все наши лучшие ай-ти-ресурсы на отслеживание этого адреса, но, похоже, тут использовано двойное шифрование, а потому отслеживание, вероятно, невозможно.

Затем Спанн рассказал о плане, который он выработал для общения с переговорщиками похитителей. План был классический, основанный на многолетнем опыте Бюро – и его собственном – общения с похитителями. Не соглашайся, отвергай первое предложение, не давай преступникам ни секунды роздыха, выигрывай время мелкими требованиями. Утоми их, постепенно отними у них главенствующее положение, а тем временем пусть твои лучшие агенты пытаются их отследить.

Он обсудил этот план с группой и назначил по одному агенту ответственным за каждый пункт расследования. Ведение переговоров он оставил за собой.

– И наконец, – сказал он, – у нас есть резервный вариант: если эта стратегия не срабатывает, то мы выполняем их требования. Отпускаем Арсено. И получаем Пендергаста.

Он замолчал и оглядел всех в ожидании комментариев.

– Вы, конечно, понимаете, что они в любом случае собираются убить Пендергаста, – тихо проговорил Лонгстрит.

– Убийство федерального агента означает для них смертный приговор, – возразил Спанн. – Если их человек будет освобожден, зачем им идти на такие крайние меры?

– Затем, что Пендергаст будет свидетелем, чьи показания упекут их пожизненно.

Молчание. Спанн размышлял над ответом.

– Мистер Лонгстрит, эти люди явно не глупы.

Лонгстрит неторопливо поднялся со стула и прошел в переднюю часть кабинета:

– Извините за прямоту, агент Спанн, но я считаю, что ваш план практически гарантирует смерть Пендергаста.

Спанн уставился на него:

– При всем уважении, я с вами не согласен. Это классический метод, исчерпывающе исследованный и опробованный.

– Именно поэтому он и приведет к поражению. – Лонгстрит повернулся к группе. – Пендергаст находится на судне. Это почти наверняка наркоконтрабандисты. Они выловили его из воды, сумели установить его личность и разработали этот план. Это очень глупый план, а они очень глупые люди, хотя считают себя очень умными. Вот почему жизнь Пендергаста под страшной угрозой. Будь они умными, как вы о них думаете, ваш план сработал бы. Но они глупы. Что бы мы ни делали, они собираются сбросить его мертвое тело в воду и сбежать.

– Наркоконтрабандисты? – спросил Спанн.

Откуда ему это известно, черт побери?

– Арсено – наркоконтрабандист. Логично предположить, что это его коллеги. Они отчаянно хотят его освободить, пока он не запел.

Лонгстрит принялся расхаживать по кабинету.

– Что же нам делать? – Он поднял корявый палец. – Первое: мы демонстрируем панику. Сразу же уступаем всем их требованиям. Мы делаем вид, что готовы на все, лишь бы спасти нашего драгоценного агента. Мы вовлекаем их в переговоры. Пока мы с ними говорим, Пендергаст будет жив. – Он поднял второй палец. – Второе: мы начинаем давить на Арсено, но полегоньку. Может быть, он расколется и сдаст их. Третье: они скрываются где-то на своей посудине, поэтому мы прочесываем атлантическое побережье. Четвертое, и самое важное: мы их выкуриваем. Как? Мы переводим Арсено из Синг-Синга в Нью-Йорк. Я могу добавить, что вся операция должна проводиться в условиях абсолютной секретности – не только от прессы, но и от нью-йоркской полиции и даже от других отделов ФБР. Посвященными будут только эта команда и несколько человек на самом верху.

Глава отделения Спанн перевел взгляд с Лонгстрита на свою ударную группу. Они слушали легенду ФБР навострив уши. Каким-то непостижимым образом Лонгстрит перехватил инициативу и взял верх. Спанна охватило жгучее чувство унижения и злости.

21

В бескрайних пространствах подземелья под домом 891 по Риверсайд-драйв, за рабочим столом в своей маленькой библиотеке, сидела, наморщив лоб и сосредоточив взгляд, Констанс Грин. Все ее внимание было направлено на предмет, стоявший на столе, – на старинную японскую вазу с простой идеограммой, выжженной на глазури. В вазе стояли три веточки миниатюрного дерева айвы, цветочные бутоны слегка подрагивали, пока Констанс работала.

Последние сорок восемь часов, озабоченная собственным душевным состоянием, Констанс посвятила духовным умственным упражнениям, способным помочь ей сохранить эмоциональное самообладание, а кроме того, она укрепляла в себе абсолютное безразличие к внешнему миру – качество, которое когда-то было предметом ее гордости и способом самозащиты. Она начала вставать в четыре часа, чтобы медитировать, созерцая трансцедентальный узел на шнуре серого шелка – подарок Цзеринга, англоязычного монаха из монастыря Гзалриг Чонгг, где ее обучали тонкостям тибетской духовной практики, известной как чонгг ран. С помощью длительного тренинга Констанс овладела способностью за несколько минут достигать стонг па нийд – состояния чистой пустоты – и каждое утро около часа пребывала в этой похожем на транс медитативном состоянии. Она с облегчением обнаружила, что это помогает ей справляться с беспокойством. Она больше не чувствовала сонливости днем и не просыпалась ни с того ни с сего по ночам.

И в других смыслах это ей тоже помогло.

Ее невидимый компаньон или поклонник – или как там его назвать поточнее – в последние сорок восемь часов никак не давал о себе знать. Если бы не реальность оставленных им даров, то она могла бы счесть его плодом своего больного воображения. Ее кушанья стали проще. Их больше нельзя было считать деликатесами, хотя они оставались более экзотичными и подавались с большей элегантностью, чем обычные блюда, предпочитаемые миссис Траск (последним были равиолини с лисичками и лесной курицей). И ни к одному из двух последних обедов не прилагалась бутылка вина.

Констанс старалась как можно меньше думать о таинственном компаньоне.

Теперь, немного привыкнув к своей особенной ситуации и все более примиряясь со смертью своего опекуна, она вернулась к любимому занятию – икебане, японскому искусству составления букетов. Икебана привлекала ее не только своей древностью, но и красотой и утонченностью. Год назад в одной из ниш кабинета диковин Еноха Ленга Констанс установила фосфорную лампу мощностью четыреста ватт, а под ней – деревянный ящик и стала выращивать миниатюрные деревца: апельсин, абрикос, хурму. Она предпочитала стиль икебаны сёка, используя в каждой композиции только три веточки, символизирующие небо, землю и жизнь: ей казалось, что эта буддистская философия дополняет дисциплину чонгг ран.

Констанс любила использовать веточки фруктовых деревьев не только из-за их красоты и недолговечности, но еще и из-за их изящества и необычных форм, затруднявших работу с ними. Она творила терпеливо, с исключительным вниманием, все время помня о хрупкой природе цветков. Если результат ее порадует, она поместит свое произведение в комнату с японскими гравюрами, в пустую нишу напротив тибетской танка с изображением ее сына…

Внезапно она замерла. Откуда-то, эхом отдаваясь в лабиринте каменных помещений за ее покоями, донесся призрачный звук клавесина.

Констанс выпрямилась на стуле. Это была не музыка из сна, пробуждавшая ее: эта музыка исполнялась здесь и сейчас, в нижнем подвале и, весьма вероятно, в старинной музыкальной комнате.

Она сидела и слушала, и ее хрупкое самообладание зашаталось под напором нахлынувших эмоций. Музыка была лирическая, хватающая за сердце, исполняемая с какой-то неземной прочувствованностью. Констанс нашла эти звуки поразительно красивыми.

Оставив композицию незаконченной, Констанс сняла белые шелковые перчатки и поднялась, держа в одной руке стилет, а в другой – фонарик. Она скинула с ног туфли, чтобы не производить шума в гулких каменных коридорах. Быстро дойдя до центрального прохода, она замерла у двери и прислушалась. Не было никаких признаков чьего-либо присутствия в нижнем подвале – ни запаха, ни движения воздуха, только доносящаяся издалека эфемерная музыка. Это был не Алоизий – он не умел играть на клавесине. Да и вообще, ее мимолетная надежда на то, что он все еще жив, была лишь глупой мечтой.

Констанс не ощущала страха. Теперь она была уверена, что эта неизвестная личность действительно пытается очаровать ее в своей эксцентричной манере.

Она свернула направо, к музыкальной комнате, двигаясь опять настолько быстро, насколько это было возможно, не нарушая тишины. Пока она шла, лишь изредка подсвечивая фонариком кирпичную дорожку под ногами, музыка становилась все громче. Констанс прошла под шестью или семью арками, миновала столько же больших помещений с особой коллекцией Еноха Ленга в каждом и наконец остановилась как вкопанная перед двумя средневековыми гобеленами, подвешенными к каменной притолоке. За ними находилась музыкальная комната.

Музыка прекратилась.

Забыв об осторожности, Констанс раздвинула гобелены и направила фонарик в темную комнату, обшаривая ее лучом, готовая в любой момент нанести удар стилетом.

Там никого не оказалось. Комната была пуста. Алого цвета клавесин одиноко и безмолвно стоял в центре комнаты.

Констанс бросилась к нему, яростно водя вокруг лучом света, проверяя каждый темный угол, каждый дверной проем. Но музыкант исчез. Она положила руку на подушку табурета – та все еще оставалась теплой.

– Кто здесь? – громко спросила Констанс. – Кто это играл?

Эхо ее голоса смолкло в тишине. Она оперлась на инструмент, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Клавесин был одним из лучших инструментов в коллекции Еноха, когда-то он принадлежал венгерской графине Эржебет Батори, социопатке и серийной убийце, которая, если верить легенде, принимала ванны из крови девственниц, чтобы сохранить молодость. Какая краска или лак придали клавесину этот алый оттенок, так никогда и не получило удовлетворительного объяснения, хотя у Констанс были свои предположения.

Она опустилась на сиденье, продолжая шарить лучом света в темноте.

– Кто бы вы ни были, прошу вас, откройтесь.

Ответа не последовало. Констанс ждала, бездумно поглаживая пальцами клавиши. Музыкальная коллекция была самой диковинной из всех диковин Еноха Ленга. Самого Ленга музыка не интересовала. Каждый предмет этой коллекции появился здесь по причинам, не имеющим отношения к способности производить звук: все инструменты были каким-то образом связаны с насилием и убийством. Например, скрипка Страдивари под стеклом у дальней стены принадлежала Габриэлу Антониони, печально знаменитому убийце, орудовавшему в Сиене в 1790-е годы: он перерезал горло своим жертвам и наигрывал им на скрипке, пока они умирали. Рядом со скрипкой лежала серебряная труба, под звуки которой войско Ричарда III строилось перед битвой при Босворте – воистину кровавым событием.

Глаза Констанс остановились на подставке для нот – на ней стояла раскрытая рукопись произведения неизвестного композитора. Охваченная любопытством, Констанс положила стилет на поднятую крышку, так чтобы до него можно было легко дотянуться, прикоснулась к клавишам и сыграла легкое арпеджио.

Насколько ей было известно, на этом инструменте не играли много лет, много лет его и не настраивали. И тем не менее, пробежав пальцами по клавишам, она услышала, что инструмент настроен идеально.

Она снова обратила внимание на ноты. Оказалось, что это фортепианный концерт в переложении для клавесина. На первой странице сверху было посвящение, написанное той же рукой, что сделала надпись на книге с любовными стихотворениями: «Для Констанс Грин». Только теперь она поняла, что почерк выглядит знакомым.

Чуть ли не против воли она начала играть. Ей понадобилось всего несколько тактов, чтобы убедиться: это та самая музыка, под которую она проснулась, которая вторгалась в ее сны, которая только что разносилась по коридорам нижнего подвала. Она была мучительно прекрасна, но без сентиментальности. Ее задумчивая взволнованная мелодия напоминала Констанс давно забытые фортепианные концерты музыкантов вроде Игнаца Брюлля, Адольфа фон Гензельта, Фридриха Киля и других композиторов романтической эпохи.

Дойдя до каденции первой части, она остановилась. И тут, когда смолкло звучание струн, из древних теней раздался голос. Он произнес одно слово – всего одно:

– Констанс.