Текст книги "Услышь голос сердца"

– Очень печальная история, однако со счастливым концом, – заверил ее Эллиот. – Уверен, что вы об этом позаботитесь.

Эванджелина улыбнулась.

– Спасибо за вашу уверенность, Эллиот. Хотела бы я ее разделять, но жизнь в Англии трудна для тех, кто родился в другой стране, тем более если он при этом имеет несчастье быть незаконнорожденным.

– Кому, как не мне, шотландцу, знать это, – усмехнулся Эллиот, – так что вы совершенно правы. – Он взял ее руку и легонько прикоснулся к ней губами. – Кажется, я обязан извиниться не за один, а за два случая своего предосудительного поведения.

Эванджелина внимательно посмотрела на него:

– Что касается вашего второго проступка, то извинения приняты, сэр. А в первом случае я, откровенно говоря, не почувствовала себя оскорбленной.

– А следовало бы, – сказал он, глядя через ее плечо в окно башни. – Эви, завтра я должен вернуться в Лондон.

– Вы должны уехать? – не скрывая разочарования, переспросила она.

Он тихо рассмеялся.

– Эванджелина, вы мне льстите. Но к сожалению, у меня неотложное дело в Лондоне.

– Вы сможете… вернуться к концу недели? – почти прошептала она.

– Вы меня приглашаете? – спросил он, прищурив серебристо-серые глаза и крепче сжимая ее руку.

– Я не играю в игры, Эллиот. Конечно, я вас приглашаю.

– Эванджелина, я должен сказать вам что-то очень важное. И хотел бы, чтобы вы подумали об этом в мое отсутствие.

У Эванджелины екнуло сердце. Эллиот собирается сказать ей что-то такое, о чем ей не хотелось бы слышать. Она это знала. По его тону было видно, что говорить об этом ему не хочется. Что это может быть? Какая-то тайна? Существует какой-то барьер между ними?

– Говорите. Я вся внимание.

– Должен признаться, что я был с вами не вполне честен… особенно в одном вопросе, который имеет для меня очень большое значение. – Он замолчал, словно не находя нужных слов.

– Я знаю, что у вас есть свои тайны, – сказала она, заметив, как он поморщился. Держа ее за руку, он принялся обводить пальцем линии на раскрытой ладони, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Со временем я хотел бы многое сказать вам, Эви. К сожалению, я тугодум и упрямец, как все шотландцы, и привык преодолевать препятствия поочередно, а не все сразу. Вы меня понимаете?

Эванджелина хотела бы понять, но тайны в отношениях с Эллиотом ее пугали. Вдруг он узнал о леди Трент? Или это имеет отношение к его бывшей невесте? А вдруг он надеется возобновить помолвку? Нет, не может быть. Особенно после того, что произошло между ними…

Эллиот вздохнул, прервав поток ее мыслей.

– Эви, как большинство мужчин, я не святой. И никогда им не был. Наверняка я совершал в жизни поступки, которых следовало бы стыдиться. Не могу сказать, что я действительно стыдился, хотя, наверное, следовало бы.

– По крайней мере вы честно признаетесь в этом, – усмехнулась она.

– Подождите делать выводы, – сухо сказал Эллиот. – Видите ли, Эви, у меня есть дочь. – Самое трудное осталось позади, и теперь слова посыпались из него как горох. – Ее зовут Зоя. Она красивая, умненькая и тихая как мышка. Ее единственным другом является старый шотландец, мой дворецкий. Ей очень идет фиолетовый цвет, она любит читать, обожает малиновое варенье и котят и… черт возьми, это в основном все, что я о ней знаю. – Эллиот снова уставился на ладонь Эванджелины, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Но я попытаюсь узнать ее получше.

У Эванджелины перехватило дыхание.

– Это как-то связано с расторжением вашей помолвки?

– Нет, Эви. Мать Зои была танцовщицей, причем не особенно хорошей. Подобно многим женщинам, которых я… знал, она была…

– Вашей любовницей?

– В течение некоторого времени.

– А потом родилась Зоя?

– Да. Это было восемь лет назад. Мне следовало бы радоваться, а я пришел в ярость. Сначала я и вовсе не хотел ребенка. – Он горько усмехнулся. – Но мать Зои тоже ее не хотела.

– И что вы решили?

– Мы пришли к полюбовному соглашению, в соответствии с которым эта женщина должна была проживать за границей и никогда не возвращаться в Англию.

Эванджелина испуганно охнула.

– Значит, вы не видитесь с дочерью?

Эллиот, взглянув на нее, заявил холодно и твердо.

– Я не выпускаю из рук то, что принадлежит мне, Эви. В этом будьте уверены.

Несмотря на свое смятение, Эванджелина не могла не заметить угрозы, прозвучавшей в его словах.

– Кто о ней заботится? – спросил она.

– О ней забочусь я. Как умею, – сказал он в ответ. – Это означает, что я плачу нянюшкам, учителям музыки, гувернанткам, но я не так глуп, чтобы не понимать, что все это отличается от того, что получает, например, Фредерика.

– Наверное, вы правы, но все-таки это больше, чем получает большинство…

– Больше, чем обычно получают внебрачные дети от своих папаш? – саркастически закончил фразу Эллиот. – Видит Бог, я старался дать ей как можно больше, а оказалось, что дал так мало.

– Что именно вы хотите сказать?

Эллиот выпустил руку Эванджелины. Поднялся с кресла и принялся ходить из угла в угол.

– Дочь едва знает меня. Конечно, и я с опозданием пытаюсь узнать ее. Мне даже кажется, что она меня побаивается. И я боюсь ее.

– Боитесь?

– Да, Эви. Именно боюсь. Сам я никогда не был ребенком. Я был лишен детства. У меня были обязанности. Долг. Ожидания. – Он вдруг резко повернулся к ней. – Вы и понятия не имеете, что это такое.

Эванджелина протянула к нему руки, он медленно подошел и накрыл их своими ладонями.

– Имею, Эллиот, – тихо ответила она. – Я знаю, что вы имеете в виду.

– Расскажите, – просто сказал он и, не выпуская рук Эванджелины, снова уселся в кресло напротив нее.

– Когда умерла мама, мне было семнадцать лет и я уже помогала воспитывать братьев и сестер. Некогда наша семья была гораздо более многочисленной. Но на континенте во время войны свирепствовала холера. Мама, ослабленная родами Майкла, заболела первой. Потом Амелия, которой было четырнадцать. За ней – десятилетний Гарольд.

– Извините, Эви. Я не знал.

– Но хуже всего было то, что случилось с отцом. Он почти целый год не выходил из комнаты. Он перестал спать и больше не брался за кисть. Я была в отчаянии, не знала, что делать. Майкл был еще младенцем. Наконец я решила, что нам следует вернуться в Англию. Хотя Англия не была моей родиной, я думала, что, возможно…

– Ваш отец почувствует себя дома?

– Да, хотя и с этим были связаны проблемы. Я решила, что мы поселимся в Чатем-Лодже и постараемся не вспоминать о нашей более счастливой жизни во Фландрии. Мы избегали общения с семейством отца. Это было нетрудно, так как его мачеха открыто заявила, что смерть моей матери ничего не меняет. А мы старались сохранить семью хотя бы в составе четырех человек.

– Вы пытались сохранить семью и преуспели в этом, Эви, – тихо сказал Эллиот.

– Не надо мне сочувствовать. Я хочу лишь, чтобы вы поняли, что я знаю, каково бывает человеку, когда его детство ограничивается обязанностями и ожиданиями. Но больше всего я хочу, чтобы вы осознали, насколько важно дать детям любовь и чувство защищенности. Николетте и мне повезло, у нас это было. И хотя вы сами были лишены этого, вы в силах дать это своей дочери.

Эллиот кивнул:

– Как вы дали это своей семье.

– Да, и я буду продолжать делать это, особенно для Майкла.

– Эви, вы постоянно тревожитесь за Майкла. Не возражайте, я это заметил. Почему?

Эванджелине не хотелось объяснять, почему она боится за будущее Майкла. И она умышленно сменила тему разговора.

– Почему, Эллиот, вы решили рассказать мне о своей дочери именно сейчас?

– Я хотел, чтобы вы знали, – сказал он, отводя от нее взгляд. – Пора, давно пора рассказать вам о себе. Видите ли, Зое нужна новая гувернантка, и собеседование с кандидатками назначено на послезавтра. Вот почему я должен так скоро уехать. Пора мне заниматься этими вопросами лично, не перекладывая эту заботу на плечи других людей. – Он вдруг улыбнулся своей обаятельной улыбкой, от которой у Эванджелины всегда замирало сердце.

– Вы совершенно правы, Эллиот, и я благодарна за то. что вы мне все объяснили. А теперь пойдемте в столовую, пока кто-нибудь из детей не увидел меня в вашей спальне. – Она заставила себя весело улыбнуться.

Он поднялся на ноги, и то, что произошло потом, было мило и искренне. Словно скрепляя печатью свое обещание, он заключил ее в объятия и наклонил голову, чтобы поцеловать. Эванджелина не сопротивлялась. Когда его губы нежно и уверенно прикоснулись к ее губам, она почувствовала, как нарастает ее желание, превращаясь постепенно в нежное теплое чувство. Это был не горячий, страстный поцелуй, а неспешное обещание будущего наслаждения. Она это понимала и отвечала ему, пока он сам не отпустил ее, подняв голову и очаровательно улыбнувшись.

– Пойдемте, Эванджелина. Я буду рад насладиться вашим обществом сегодня за ужином.

Глава 8

На следующее утро Эллиот стоически выдержал сеанс позирования для портрета, в течение которого они почти не разговаривали, испытывая смущение, неизбежно возникающее между людьми, которые чувствуют, что их отношения неожиданно и необратимо изменились.

Ни один из них не говорил ни слова о том, что произошло вчера, хотя Эванджелина была уверена, что это не прошло бесследно для них обоих. Судя по всему, Эллиот был погружен в какие-то свои мысли, и она подумала, уж не беспокоит ли его что-нибудь более серьезное, чем сорванный украдкой страстный поцелуй.

По установившейся традиции Эванджелина после обеда одна проводила его до дверей. Быстро оглядевшись вокруг, Эллиот наклонился и поцеловал ее в лоб, потом распахнул дверь и направился к ожидавшему его коню. Глядя ему вслед, Эванджелина вдруг осознала, что его короткий прощальный поцелуй был единственным проявлением близости между ними за целый день.

Тем не менее этот непродолжительный визит Эллиота в Чатем-Лодж был чреват важными последствиями. Они очень сблизились друг с другом, причем многие сочли бы, что она допустила неподобающую степень физической близости. Однако Эванджелина ничуть не жалела о том, что ответила на заигрывания Эллиота. По правде говоря, страстное желание, которое она испытала в его объятиях, лишь укрепило ее решимость заполучить его, хотя бы на короткое время. Хотя вся ее жизнь была посвящена работе и заботам о семье, Эванджелина решила украсть несколько мгновений счастья для себя. А Эллиот, как она поняла, делал ее счастливой.

Однако он дал пищу и для других тревожных размышлений. Она все еще пребывала в замешательстве в связи с увольнением Эллиотом ее служанки. Однако после того, как он рассказал о своей дочери, ей стала понятна его моментальная гневная реакция. Несомненно, Эллиот пытался защитить Фредерику, как защитил бы свою дочь. Это, как ни странно, ее успокоило.

Тем не менее для того, чтобы уволить чужую служанку, требовалась изрядная доля дерзости. Эллиот, несомненно, был вспыльчив и весьма самоуверен. Она, откровенно говоря, ни то ни другое не считала скверными чертами характера. Но нельзя было не заметить, что он, очевидно, привык поступать так, как считает нужным. Примером может служить то, как он самовластно распорядился судьбой матери Зои.

Когда пришло время ложиться спать, Эванджелину снова одолели тревожные мысли. Что, если Эллиот решил, будто вольности в их отношениях, которые она ему позволила, дают ему право на такие же вольности в том, что касается управления ее хозяйством? И если это так, то насколько широкими он считает свои права? Его вчерашний поцелуй был таким нежным, таким сладким и предвещал так много… Боже милосердный! Уж не собирается ли он жениться на ней? Что за абсурдное предположение!

Эллиот обещал вернуться через три дня. Когда на Эссекс спустились сумерки и обитатели Чатем-Лоджа постепенно угомонились, Эванджелина поняла, что настало время определиться в своих намерениях по отношению к Эллиоту Робертсу. Мало того, ей предстояло собраться с духом и предложить ему – нет, не брак, а отношения несколько менее долговременные.

Она рано легла, пытаясь уснуть; и сердце ее было переполнено радостью, а разум – сомнениями.

На темных улицах лондонского Ист-Энда было многолюдно: одним не улыбалась перспектива провести спокойный вечер дома, у других вообще не было крыши над головой. День выдался необычайно жаркий и влажный, и вечером было очень душно. Грязные узкие улицы Уайтчепела[6]6
  Один из беднейших районов лондонского Ист-Энда.


[Закрыть] заполнили шумные толпы принадлежащих к низшим слоям общества лондонцев, закончивших трудовой день в доках и на мелких фабриках, чтобы слоняться из одной пивной в другую или торчать на углах, глазея на прохожих.

Среди этого пьяного разгула никто не заметил лорда Крэнема, умышленно надевшего потрепанный плащ и широкополую шляпу устаревшего фасона, который крадучись вышел из наемного экипажа. Остановившись под лампой, висевшей перед входом в какой-то дом, он достал из кармана плаща и вновь перечитал грубо нацарапанную записку. Он уже читал ее много раз, и одно слово – Рэннок – не давало ему покоя, обжигая глаза словно пламя.

Но на этот раз, после десяти лет ожидания, Крэнем был очень близок к тому, чтобы наконец отомстить. Он был уверен в этом. Он небрежно засунул записку назад, а потом, не вынимая из кармана руки, на ощупь пересчитал лежащие там монеты.

Убедившись, что сумма правильная, барон влился в толпу и торопливо дошел до поворота в переулок Пиг-Пат. Оглядевшись по сторонам, Крэнем ступил с булыжной мостовой на грязную дорожку, тянувшуюся вдоль темного переулка, в который выходили черные выходы из лавчонок и пивных, расположенных вдоль улицы.

Вскоре он понял, что ему нет надобности отыскивать указанный в записке черный ход трактира «Спящая собака», потому что он был отчетливо обозначен пустыми пивными бочками, разбитыми ящиками и кислым, смрадным запахом разлагающихся отходов. «Даже вонь индийских трущоб не идет ни в какое сравнение с этим», – подумал Крэнем и, достав льняной носовой платок, закрыл им нос и рот. Он на мгновение утратил бдительность, и это оказалось его роковой ошибкой.

Не успел барон и глазом моргнуть, как на его горло накинули металлическую удавку. Его носовой платок упал на землю и был втоптан в грязь, а руки беспомощно схватились за горло. Напавший на него человек был выше ростом и гораздо массивнее. Завязалась борьба. Сапоги Крэнема неистово молотили воздух среди разломанных ящиков и пустых бочек, пока у него не потемнело в глазах и он не почувствовал, что умирает. В мозгу с поразительной четкостью пронеслась мысль: эта записка была написана Рэнноком, чтобы заманить его в ловушку. Его задушат, как кролика, и оставят гнить среди вонючих отбросов в ист-эндском переулке.

Мысль об этом заставила Крэнема возобновить борьбу, хотя сил у него осталось мало. Застав своего противника врасплох, он из последних сил ударил его согнутым локтем в солнечное сплетение. Огромный мужик испустил какой-то утробный стон в самое ухо барона, и удавка на его шее заметно ослабла. Он ударил еще раз, потом еще, пока нападавший не покачнулся.

Крэнем рванулся назад и избавился наконец от проволоки, которую тут же заменила мускулистая рука, сжавшая его горло. Стараясь освободиться от железной хватки, он не заметил, как блеснуло лезвие ножа, вонзаясь в его живот с отвратительным чмокающим звуком.

На следующее утро маркиз Рэннок сидел за письменным столом красного дерева, внимательно рассматривая мрачную женщину с худым лицом. Слабые лучи послеполуденного солнца, каким-то чудом пробившиеся сквозь постоянный Лондонский туман, освещали смертельно бледную кожу женщины, туго обтягивающую угловатые скулы. На ней было черное бомбазиновое платье с глухим воротом. Ее острый подбородок выдавался вперед.

«Не хватает только бородавки», – подумал Эллиот.

Крючковатый нос имел столь угрожающий вид, что, увидев его, Зоя, наверное, с криком помчится к Маклауду, чтобы спрятаться за шторой в его гостиной. С ней уже не раз так бывало.

Эллиот, стараясь быть вежливым, с отсутствующим видом поигрывал гусиным пером, лежащим на столе.

– Спасибо, что уделили нам четверть часа вашего времени, мисс Харшбаджер. У меня больше нет вопросов. Может быть, вы хотите что-нибудь спросить, Уилсон? – спросил он, обращаясь к своему секретарю.

Уилсон раскрыл записную книжку в кожаном переплете.

– Мы еще не обсудили вопрос о рукоделии, – неуверенно сказал он. – Этому искусству должна научиться каждая юная леди, не так ли?

Эллиот мрачно поджал губы. Рукоделие? Черта с два! Мистер Стокли учит детей греческому языку, изучает с ними византийскую скульптуру, астрономию, а тут – рукоделие! Да в классной комнате в Чатем-Лодже не найдешь ни одной корзинки с иголками и нитками! А Зоя – умная девочка, она более чем способна изучать искусства и науки. Нe лучше ли дать юной леди возможность воспользоваться преимуществами широкого образования, как считает Эванджелина?

Мисс Харшбаджер еще выше подняла острый подбородок.

– Скажу без ложной скромности, милорд, что я квалифицированная рукодельница. И сумею обучить этому искусству свою подопечную, можете на меня положиться. – Зловещий тон, которым это было сказано, не оставлял сомнения в том, что она добьется своего любыми методами.

– Да-да, я уверен в этом, – пробормотал Уилсон. – А как насчет танцев?

– Танцев? – ощетинилась мисс Харшбаджер. – Вы действительно думаете, милорд, что это разумно, учитывая достойные сожаления обстоятельства?

– Какие именно достойные сожаления обстоятельства вы имеете в виду, мадам? – с убийственной вежливостью осведомился Эллиот, заметив, как вздрогнул при этом Уилсон.

– Разумеется, я имею в виду обстоятельства ее рождения, лорд Рэннок. Такие энергичные физические упражнения в сочетании с вероятной предрасположенностью к легкомыслию могут воспламенить желания, которые…

Эллиот сломал пополам перо, которое вертел в руках.

– Вон! – рявкнул он, вскакивая на ноги. – Вон из моего кабинета сию же минуту, мадам!

Выражение страха сменило высокомерие на физиономии претендентки на место гувернантки, моментально сообразившей, что встретила в лице маркиза достойного противника. Подобрав бомбазиновые юбки, женщина вскочила с кресла и стремглав выбежала из комнаты. За ней следовал по пятам Уилсон, словно пойнтер, поднявший на крыло перепелиный выводок.

Эллиот, подавив приступ гнева, снова шлепнулся в кресло, медленно приходя в себя. Какова мерзавка!

Каждая следующая претендентка была еще хуже, чем предыдущая. И таким людям он бездумно – а вернее, с полным безразличием доверял заботы о Зое! Нет, черт возьми, этого больше никогда не будет!

Несколько мгновений спустя он услышал, как с грохотом захлопнулась входная дверь. Вскоре в кабинет осторожно заглянул Уилсон. Эллиот, саркастически усмехнувшись, жестом пригласил его войти.

– Ну, есть на очереди еще какие-нибудь напыщенные старые вороны?

– Нет, милорд. Эта была последней. По крайней мере из старых ворон, – робко улыбнулся Уилсон.

Эллиот, стараясь приободрить его, улыбнулся уже чуть теплее.

– Вот и хорошо. И скатертью дорога им всем! Что-нибудь еще, Уилсон?

– Да, милорд Маклауд просил сообщить вам, что пришел виконт Линден. Маклауд просил его подождать вас в малой гостиной. – Докладывая, Уилсон продолжал стоять перед столом с записной книжкой в руке. – А что мне делать дальше? Как вы распорядитесь относительно гувернантки для мисс Армстронг?

– Пока ничего, Уилсон. Ни одна из сегодняшних претенденток не подошла, но твоей вины в этом нет. Возможно, мы придумаем что-нибудь другое.

Уилсон с облегчением вздохнул, но тут же его рыжие брови удивленно поползли вверх.

– Что-нибудь другое, милорд?

– Ничего, Уилсон. Моя дочь не пострадает из-за отсутствия гувернантки. Попроси миссис Вуди выделить горничную для Зои. Нечто вроде компаньонки. Может быть, Труди подойдет?

– Да, милорд. Труди подойдет, – кивнул Уилсон. На пороге кабинета кто-то тихо откашлялся.

– Какая прелестная пташка только что выпорхнула из твоей клетки, Рэннок! – услышали они насмешливый голос лорда Линдена, стоявшего в дверях кабинета.

–  – Входи, если пришел, Эйдан, – сухо произнес Эллиот. Уилсон торопливо вышел из комнаты, и элегантный франт шлепнулся в освободившееся кресло.

— Просматриваешь кандидаток на место Антуанетты, старина? – поддразнил его Линден и, открыв украшенную драгоценными камнями крышку табакерки, положил щепотку табаку на тыльную сторону руки и вдохнул свое излюбленное зелье.

– Иди ты к черту, Линден. Неужели ты приехал в столь ранний для тебя час, только чтобы высказывать свои язвительные замечания? Я польщен.

– Ага, понимаю. Для тебя сейчас уже дело к вечеру. Ведь ты теперь рано ложишься спать, как в деревне…

– Линден! – сердито прикрикнул Эллиот.

– Ладно, – миролюбиво отозвался виконт. – Я приехал не для того, чтобы заводить тебя, а привез кое-какие новости. – Он замолчал и громко чихнул в платок.

– Господи, что случилось на этот раз? – вытаращил глаза Эллиот.

– Вчера кто-то чуть не убил Крэнема.

– Чуть не убили? Когда? – резко переспросил Эллиот. Линден прищурил глаза и улыбнулся:

– Я был уверен, что ты задашь этот вопрос. Говорят, это случилось, когда стемнело. Беднягу нашли на задворках какой-то пивной в Уайтчепеле со вспоротым животом. Жестокая расправа, не правда ли?

– Силы небесные! Крэнема прирезали в Ист-Энде? Что он там делал?

Линден пожал плечами.

– Этого никто, видимо, не знает, но прошел слух, что в кармане его плаща была найдена записка, она касается тебя, Рэннок.

– Меня? – растерялся Эллиот. У него перехватило дыхание. – Но я и понятия не имею… А что было в записке?

– Этого я не знаю, старина, – снова пожал плечами Линден. – Думаю, следовало бы порасспросить об этом твоего манерного камердинера. Наверняка этот хитрый пройдоха знает что-нибудь полезное.

Эллиот кивнул и дернул шнурок звонка. В дверях моментально появился Маклауд, который тут же отправился на поиски Кембла.

– Есть надежда, что он выживет? – спросил Эллиот. Налив себе виски, а гостю коньяку, он опустился на диван рядом с креслом Линдена.

– Это маловероятно. Уинтроп сказал, что его доконает лихорадка. Ему приходилось не раз наблюдать подобное на войне.

– Как по-твоему, что там произошло, Эйдан? – спросил Эллиот. – Может быть, какое-нибудь недоразумение с кредиторами?

Линден покачал головой.

– Крэнем, конечно, оказался на мели. Но не настолько, чтобы с ним так мерзко расправились, требуя выплаты долга до последнего пенни. Нет, Крэнем, кажется, считает, что это ты пытался разделаться с ним, Эллиот. Все, что он успел пробормотать, теряя сознание, – это твое имя и несколько весьма живописных ругательств.

Эллиот замер на месте.

– Я пытался с ним разделаться? Я? Черт возьми, да я сам отказался от возможности прикончить его! Я мог его пристрелить!

– Несмотря на свою любовь к скандальчикам, Рэннок, я склонен согласиться с тобой.

– Склонен? – возмутился Эллиот. – Как бы ты мог не согласиться со мной? Да если бы я хотел убить Крэнема, то он был бы мертв!

Линден изящно поднял руку, как бы предупреждая дальнейшие гневные высказывания Эллиота.

– Полно тебе, Эллиот. Оставь этот тон взбешенного шотландского горца. Он тебе не идет. Разумеется, я тебе верю, а Уилкинс и Карстерс подтвердят твое джентльменское поведение на дуэли. Но если вдруг умирающий Крэнем произнесет что-нибудь еще, кроме ругательств в твой адрес, то могут возникнуть вопросы. Где ты был вчера вечером, Эллиот?

Эллиот выругался и сердито прищурился на своего приятеля.

–  – Меня не было дома.

– А где ты был? – тихо спросил Линден.

– У меня были кое-какие дела неподалеку от Лондона, и я возвращался домой. Это мое дело, где я был! Но будь уверен, что я не останавливался по пути в Ист-Энде. – Эллиот со стуком поставил свой бокал на стол. – Черт возьми, Линден, поножовщину в темном переулке едва ли можно назвать моим стилем!

– Я это знаю, Эллиот. Каждый знает, что ты привык осуществлять свои акты возмездия средь бела дня, но не секрет также, что ты отсутствовал в течение трех дней. Скажи, ты ездил в карете Армстронгов со своим кучером?

– Я ездил верхом, – рявкнул Эллиот. Линден удивленно вскинул брови:

– Вот как? Значит, нет никаких свидетелей…

Их прервал резкий стук в дверь, и с позволения Эллиота в комнату вошел Кембл.

– Кембл, – обратился к нему Эллиот, – что ты знаешь о нападении на лорда Крэнема?

– Сначала знал очень мало, но полчаса назад мне стало известно гораздо больше, – ответил Кембл. Потом из его рта словно горох посыпались подробности: – Наша миссис Вуди и миссис Нетл, экономка лорда Уэнрайта, пользуются услугами одного и того же угольщика, который приходится братом мяснику с Арч-стрит, который встретил… Эллиот, не выдержав, махнул рукой:

– Остановись, Кембл! Я уверен, что ты предпочитаешь соблюдать конфиденциальность своих источников информации. Расскажи нам подробнее о записке, которую нашли в кармане барона.

– Да, нашли записку. Говорят, без подписи. Ее доставил Крэнему уличный мальчишка, которого попросил об этом какой-то прохожий. В записке барону предлагали встретиться на задворках одной пивной, чтобы передать ему за определенную сумму – двадцать фунтов – информацию, губительную для вас.

Линден откинулся на спинку кресла и расхохотался:

– Ну и ну, Рэннок! Тебя продают по дешевке! Даже Иисус совершил более выгодную сделку.

– Наверное, двадцать фунтов – это все, что было у бедолаги, – пробормотал Эллиот.

– Весьма проницательное замечание, милорд, – сказал Кембл, кивнув. – Это кое-что говорит нам об авторе записки, не так ли? Он хорошо знал, что у Крэнема ни гроша в кармане, и соответственно назначил низкую цену. Отсюда можно сделать вывод, что ему были нужны не деньги, а возможность заманить Крэнема в ловушку.

– А ведь ты прав, черт возьми, – сказал Линден, сведя на переносице светлые брови. – Кого ты подозреваешь, Кембл?

Слуга резко выдохнул и манерно вытаращил зеленые глаза.

– Я, конечно, не знаю точно, милорд, но догадываюсь, что напавший на него человек, извините, принадлежал к высшим слоям общества. Слуги, лавочники и им подобные обычно даже не подозревают, какие финансовые затруднения нередко испытывают аристократы. Тот, кому это неизвестно, запросил бы сотню фунтов!

– Значит, целью было убийство, не так ли? – задумчиво произнес Эллиот. – Кто-то просто хотел тихо и незаметно убрать этого мерзавца.

– Неудивительно, – пробормотал Линден. – Крэнем такой зануда.

– Вполне вероятно, – согласился с Эллиотом Кембл, игнорируя слова виконта, – Но возможно, кто-то захотел свалить вину на вас, милорд. Извините, конечно, но как случилось, что несколько дней назад ваш плащ и сорочка были разорваны и испачканы кровью?

– А я-то удивлялся, почему ты до сих пор не спросил меня об этом, – сухо заметил Эллиот.

– Дуэль, милорд?

– Да, с Крэнемом. – Эллиот презрительно фыркнул, потирая раненое плечо. – Я выстрелил в воздух, несмотря на то что он ранил меня. — Это общеизвестно?

Эллиот вопросительно взглянул на Линдена.

– Не думаю, – ответил Линден. – Несколько человек были свидетелями ссоры, но они ушли до того, как Крэнем вызвал Эллиота на дуэль. Мы с Уинтропом об этом никому не рассказывали, потому что на дуэли теперь смотрят косо.

Эллиот кивнул.

– Можно с уверенностью сказать, что секунданты Крэнема тоже никому об этом не говорили. Их обоих унизило его неджентльменское поведение.

– Может ли быть, что напавший на Крэнема человек не знал о том, что вы уже выяснили отношения, и попытался представить дело так, будто вы заманили его в ловушку с целью убийства?

– Черт возьми, какая неприятная история! – воскликнул Эллиот, проводя руками по лицу.

Кембл, сложив корзиночкой пальцы, усердно их рассматривал.

– Ну, что еще? – спросил Эллиот, взглянув на него. Слуга поднял голову.

– Если уж вы спрашиваете, милорд, то есть еще кое-что. Ваша любовница вновь появилась в Лондоне и поселилась в роскошных апартаментах в районе Марилебон. По слухам, обзавелась дворецким и горничной.

Эллиот удивленно поднял брови:

– Вот как? Мне, по правде говоря, это безразлично.

– Я уверен, что это так, милорд, – сказал в ответ Кембл. – Но к сожалению, мисс Фонтэйн снова пропала. Дворецкий – он у нее приходящий – обнаружил ее комнаты в полном беспорядке, а сама она бесследно исчезла.

– Интересно, кто же ее так роскошно устроил? – спросил Линден, явно изумленный таким поворотом дел.

– В этом-то все и дело, милорд, – ответил слуга. – Судя по всему, никто. Мисс Фонтэйн каким-то образом раздобыла деньги, чтобы содержать себя.

– Причем на широкую ногу, – пробормотал Линден. – Знаешь что, Кембл, держи ушки на макушке. И не забывай сообщать нам, какие ходят слухи, о чем болтают злые языки.

– Понял, милорд.

– А тебе, Рэннок, излишне напоминать, что затевается что-то скверное. Не мог бы ты некоторое время не покидать Лондон?

Эллиот стиснул заложенные за спину руки.

– Нет, Линден, не могу. Я должен уехать.

– Очень жаль, – пробормотал Линден, помрачнев. – Мне кажется, тебе не следовало бы это делать. Я беспокоюсь.

– О том, чтобы я остался здесь, не может быть и речи, – решительно заявил Эллиот.

Эванджелина сидела в освещенном солнцем цветнике за домом, прилежно рисуя букет полевых цветов. Тяжело вздохнув, она положила карандаш. Кого она пытается обмануть? Все в доме знают, что она с утра ждет Эллиота, хотя он должен приехать только к вечеру. Никто, кроме нее самой, уже не пытался делать вид, что он приезжает исключительно для того, чтобы позировать. Конечно, Эванджелина работала над портретом, однако большую часть времени в Чатем-Лодже он проводил не сидя перед мольбертом, а гуляя с ней, читая или просто смеясь, радуясь чему-нибудь вместе с ней. Более того, когда Эванджелина была занята другими делами, Эллиот с удовольствием непринужденно болтал с Уинни, перевертывал страницы нот, когда Фредерика играла на фортепьяно, шепотом советуя ей что-то или нахваливая ее игру. Эванджелина с благодарностью отмечала, что Фредерика в присутствии Эллиота становится более уверенной в себе и не такой робкой. Их спокойная дружба очень радовала Эванджелину.

Однако отношения Эллиота с Гасом, Тео и Майклом назвать спокойной дружбой было бы трудно. На одиннадцатилетнего Майкла, например, присутствие Эллиота оказывало какое-то возбуждающее воздействие, потому что ее брат настаивал на том, чтобы его считали одним из членов мужской компании. Какие бы озорные затеи ни приходили в голову мальчишкам – охота, стрельба или гонки сломя голову по пересеченной местности, – Эллиот с наслаждением выделывал курбеты, не отставая от детей, а Майкл невероятно важничал, стараясь казаться мужчиной. Надо отдать должное Эллиоту, он не позволял старшим мальчикам исключать Майкла из всех этих рискованных занятий. Защита со стороны такого человека имела совершенно предсказуемый результат: Эллиот стал для него кумиром, завоевав прочное место в юном сердце Майкла.