Текст книги "Персия. Рождение и крах древней сверхдержавы"

«Говорят, сам царь жил в Сузах или Экбатанах, невидимый для всех, в чудесном дворце. Снаружи [у дверей дворца] его вызова ждали вожди и другие выдающиеся люди, называемые «стражниками» и «глазами и ушами царя», ибо через них царь мог все видеть и все слышать».

Скрытый от посторонних глаз за стенами дворца, где он составлял свои законы и указы, окруженный хорошо вооруженной охраной, а также сетью разведчиков и осведомителей, Дарий Великий следил за тем, чтобы его царство управлялось эффективно и разумно. Автократия, как видится, была главной целью Дария. Он достиг ее с необыкновенной целеустремленностью.

Двор в дорожном шатре

Монархи любят путешествовать. И когда они путешествуют, то делают это со вкусом. Но зачем монархи вообще пускаются в дорогу? У них есть удобные и безопасные дворцы, отвечающие как их личным повседневным потребностям, так и потребностям государства. Зачем же куда-то ехать? Монархи путешествуют, поскольку таков их долг. Они путешествуют, чтобы иметь возможность встретиться с другими царями, царицами и государственными деятелями и сыграть свою роль на международной арене, они путешествуют, чтобы оценить внутреннее устройство своих царств и сыграть не менее важную роль во внутриполитических драмах. Они путешествуют, чтобы показать себя подданным как проявление власти и контроля или повысить свою популярность. Сегодня многие главы государств доходят до того, что, общаясь со своими поклонниками, обмениваются рукопожатиями и любезностями в дружеской манере, которая была бы чужда большинству абсолютистских правителей обществ прошлого. В эпоху Ахеменидов великие персидские цари много путешествовали, удовлетворяя потребности внутренней и международной дипломатии, исполняя религиозные или культурные обязанности, ведя армии в бой и участвуя в жизни своих подданных. В путешествиях их обычно сопровождало большинство членов царского двора, а также огромная военная сила, так что, по сути, когда великий царь путешествовал по империи, само государство находилось в дороге: куда отправлялся царский дом, туда отправлялась и империя.

Великий царь и его двор пускались в путь через всю империю по ее сложной дорожной системе не только из прагматических государственных соображений, но и для удовлетворения инстинкта, глубоко укоренившегося в душе персов, ибо Ахемениды сохранили кочевой образ жизни своих евразийских предков. Желание переезжать с одного места на другое никогда не покидало их.

Регулярное перемещение царского двора по империи можно рассматривать как кочевую миграцию – как те схемы переселения, которым следуют народы, не перешедшие к оседлой жизни. Традиционная миграция кочевых групп Ирана (каждая из которых имеет собственные глубоко укоренившиеся племенные и семейные связи) всегда предполагала наличие четко определенных маршрутов и пунктов назначения. Кочевники обеспечивают себя средствами к существованию за счет благополучия стад овец и коз и, следуя за изменениями погоды, направляются туда, где лучше пастбища. По сути, царский двор Персии придерживался этой старой, испытанной кочевой практики. Двор также перемещался по Ирану в зависимости от погодных условий. В удушающую летнюю жару он останавливался на севере Иранского нагорья, в прохладных горах Экбатан. На зимние месяцы двор отправлялся в благоухающие Вавилон и Сузы, а за весенней свежестью стремился в Персеполь и Пасаргады. Затем наступало жаркое лето, и с переездом двора в Экбатаны цикл начинался вновь.

* * *

Переезд всего двора требовал колоссальных ресурсов. За его подготовку отвечали тысячи людей. Странствующий царский двор был, по сути, целым странствующим городом. Практически все, кто был связан с царем, как его домочадцы, так и чиновники, трогались в путь вместе с правителем. За ним следовали его личные слуги, писцы и архивариусы. Казну тоже забирали с собой. Вместе с царем переезжал его гарем, а также художники, музыканты, танцоры и работники дворцового зверинца с его многочисленными обитателями. Царя сопровождали жрецы, астрологи и провидцы. Вместе с ним выдвигались и войска, а также все те, кто зависел от двора и армии. Бессчетные маркитанты гнали свои стада рядом с основной колонной. При таком огромном кортеже передвижение было мучительно медленным. Одна только дорога от Суз до Экбатан могла занять более двух месяцев, поскольку двор преодолевал не более 10 километров в день, при том, что ежедневно в светлое время суток колонна проводила в пути семь-восемь часов.

Световой день не тратился впустую. С наступлением рассвета, после того как из шатра царя звучал сигнал – громкий звук бронзового рога, персидский двор выдвигался в путь. Порядок шествия задавала традиция. Впереди всей процессии шли пешие жрецы, неся серебряные алтари с огнем и распевая традиционные гимны; за ними следовали более 300 молодых людей в алых плащах, выступавших в качестве почетного эскорта. Далее двигалась запряженная лошадьми колесница, посвященная богу Ахурамазде. За ней скакал посвященный богу белый жеребец, которого называли Конем Солнца. Колесницу бога сопровождали всадники в белых одеждах с золотыми жезлами. Чуть поодаль двигались десять повозок с ритуальным инвентарем, а за ними следовала вооруженная кавалерия. Следующими по порядку шли Бессмертные, элитный корпус имперской армии, насчитывающий, предположительно, 10 000 человек. Эта группа людей выглядела лучше всех. Бессмертные, гордость Персии, носили золотые ожерелья, покрытую золотом амуницию и туники с длинными рукавами, буквально усыпанные драгоценными камнями. Вслед за Бессмертными, на небольшом расстоянии, шествовали 15 000 соплеменников царя. Их отличала скорее роскошь, нежели умение сражаться. В следующей колонне шли слуги, отвечавшие за царский гардероб, а за ними катилась колесница самого царя. Восседая высоко над остальными, он занимался в пути самыми разнообразными делами. Он мог приветствовать население, проезжая мимо деревень и поселков, или мог сосредоточиться на официальных государственных бумагах – управление империей не прерывалось, даже когда двор путешествовал. На одной очаровательной греческой миниатюре скучающий монарх, сидящий в своей медленно движущейся колеснице, изображен вырезающим что-то из дерева, чтобы скоротать время.

За царской колесницей следовали 10 000 воинов-копейщиков, чьи копья были украшены серебряной чеканкой и золотыми наконечниками, а справа и слева от монарха ехали верхом 200 его родственников. В конце колонны шли 30 000 пехотинцев, за которыми следовали 400 царских всадников. Далее, на расстоянии примерно одной мили от основной процессии, перемещалась свита царских женщин, путешествовавших в «хармамакса». Эти роскошно обставленные крытые экипажи (премиальные версии фургонов прерий Дикого Запада) предназначались для матери царя и царских супруг. За ними двигались верхом их многочисленные прислужницы. За ними – еще 15 крытых повозок, в которых сидели дети царя, их няньки и евнухи. Далее следовали 300 повозок царских наложниц. Пересечение пути «хармамакса», в котором перевозили кого-либо из царственных особ, каралось смертной казнью, и, когда они проезжали по сельской местности, женщин царского дома усердно охраняли. За повозками наложниц следовало 600 мулов и 300 верблюдов, перевозивших царскую казну. Охрана из лучников держалась в непосредственной близости, чтобы при необходимости уберечь богатство. За этой колонной ехали жены родственников и друзей царя, а также сонмы маркитантов и слуг. Наконец, в арьергарде находились легковооруженные войска со своими командирами. Переход заканчивался, когда кортеж, группа за группой, прибывал в лагерь для ночлега, заранее разбитый огромной командой сопровождающих. Они работали весь день, чтобы бесчисленных путешественников встретила подготовленная стоянка и горячая еда на кухнях. Как бы неторопливо все ни совершалось, мероприятие тем не менее проходило с военной точностью.

Тысячи животных облегчали передвижение двора. Они тянули повозки, колесницы и экипажи для перемещения людей и имущества. Всего бывало задействовано около 100 000 лошадей и 200 000 других животных, включая ослов, мулов и быков. Лошадь – животное, тесно связанное с жизнью персов, – оставалась основным видом придворного транспорта, хотя верблюд также играл важную роль в походах. Древнеперсидское слово, обозначающее верблюда, «уша» или «уштра», часто встречается как компонент в составе личных имен (наиболее известное из них – Заратуштра, «Тот, кто владеет верблюдами»), что свидетельствует об их важности в персидском обществе. Образы бактрийских верблюдов в ахеменидском искусстве безошибочно узнаваемы и многочисленны. В Персеполе они представлены на изображениях нескольких делегаций из Северо-Восточного Ирана, в то время как одногорбые дромадеры встречаются лишь на изображении арабской делегации. Быстрые верблюды-дромадеры были важными источниками мяса, молока и шерсти, хотя и не занимались перевозкой тяжестей.

Надо сказать, ни один из верблюдов Персеполя не изображен как тягловое животное. Но источники, приходящиеся на период после краха державы Ахеменидов, дают явные ссылки на повозки, запряженные верблюдами, а на одной ахеменидской печати великий царь запечатлен в колеснице, запряженной упряжкой дромадеров. Оба вида верблюдов использовались персидской кавалерией, и нам известно, что Дарий I задействовал верблюжьи отряды (ушабари) в своей кампании против восставших вавилонян. Таблички Персеполя также задокументировали большие стада верблюдов, принадлежавшие царю. Их перегоняли взад и вперед между Персеполем и Сузами, и иногда художники даже изображали великого царя верхом на верблюде. К примеру, на одной маленькой печати царь пронзает копьем льва, сидя на дромадере, что позволяет предположить, что верблюдов использовали и на охоте.

* * *

После целого дня путешествия по открытой местности царская процессия наконец останавливалась и распаковывала вещи. Геродот сообщает, что на персидские войска, шедшие с Ксерксом, когда он вторгся в Грецию в 480 г. до н. э., возлагалась задача разбирать, перевозить и собирать царский шатер, когда они достигали нового лагеря. Легко представить, что палатки членов царской семьи и знати собирались командами слуг одновременно. Во время своего пребывания на Востоке Ксенофонт ночевал в многочисленных персидских лагерях и всякий раз оставался впечатлен эффективностью, с которой ставился лагерь:

«Я отмечу, насколько организованно была проведена подготовка огромного обоза и как быстро он добрался до места назначения. Ибо где бы царь ни разбил лагерь, все его люди ставили палатки рядом с ним летом и зимой. Кир установил правило, что его шатер должен быть обращен входом на восток. После того он определил, как далеко от царского шатра должны располагаться копейщики гвардии. Затем он отвел место справа для хлебопеков, слева для поваров, справа для лошадей, слева для остальных вьючных животных. Каждый знал свое место.

Когда дело дошло до сбора вещей, каждый знал, что должен упаковать то, за что был ответственен, а другие пригнали животных, так что всех животных навьючили одновременно. На то, чтобы разобрать палатки, у всех также ушло равное время. Каждому предназначали свое дело, чтобы в нужное время все были готовы. Таким образом, время, затраченное на сбор одного и сбор всех, оказалось одинаково. Как слуги, отвечающие за провизию, имели в лагере определенное место, так и солдаты каждого отряда точно знали, где встать лагерем, – в результате дело выполнялось без малейшего намека на трения».

Царский лагерь, четко организованный с учетом соображений иерархии и оборонительных возможностей, был сосредоточен вокруг большого царского шатра, обращенного входом на восток. Его украшали геральдические символы, знамена и флаги. Стоящий в центре лагеря царский шатер сам по себе был символом царской власти, и внутри него царь исполнял те же ритуалы и обязанности, которым он следовал во дворцах: собирал совет, принимал просителей, вершил суд, издавал законы, вкушал изысканную пищу, слушал музыку и истории, а также возлежал со своими женщинами. Когда двор отправлялся в путешествие, царский шатер становился центром империи. Это было колоссальное сооружение, собираемое из ярких тканей и кожаных полотнищ, которые подвешивались на каркас из шестов высотой в девять метров, позолоченных и усыпанных драгоценными камнями. Царский шатер во всех отношениях представлял собой мобильную версию каменного дворца – он вмещал сотню кушеток и обладал роскошным убранством. Прямоугольный по форме, в центре он имел высокий круглый навес, который греки называли «уранос» («небеса»). «В Персии, – писал один изумленный афинянин, – царские шатры имеют круглые потолки, подобные небесам». Под ногами расстилались пурпурные ковры тирской работы и малинового цвета дорожки, расшитые золотой нитью. По всему периметру свисали богатые льняные занавеси, также расшитые золотыми и серебряными нитями. Даже балки, к которым те крепились, были покрыты золотом и серебром.

В знак благосклонности и в качестве проявления своей щедрости великий царь мог преподнести в дар любимому придворному прекрасный шатер – нередко вместе с кушетками, тканями, золотой посудой и слугами. Афинский изгнанник Фемистокл, например, был награжден Артаксерксом I великолепно украшенным шатром «необыкновенной красоты и размера». Вместе с тем ему, по словам Плутарха, были подарены «ложе с серебряными ножками, богатые покрывала и раб, который их расстилал». Царский шатер был зримым воплощением господства монарха – до такой степени, что захват врагом царского шатра во время войны свидетельствовал о крахе самой монархической власти, что в полной мере прочувствовал Александр Македонский, когда переехал в шатер, который ранее принадлежал Дарию III, последнему ахеменидскому правителю.

Как только в царском лагере были установлены палатки, начиналась работа по обеспечению двора питанием – грандиозное и дорогостоящее мероприятие. Провизия требовалась сотням тысяч человек. Поскольку великий царь путешествовал по всему своему царству – иногда добираясь до дальних окраин империи в своем экспансионистском стремлении к завоеваниям, – ожидалось, что города, поселки и деревни, мимо которых он проезжал, будут удовлетворять потребности армии и двора. Подобно рою саранчи, двор мог легко лишить лежащую вокруг сельскую местность любых запасов продовольствия. Когда Ксеркс проезжал через Фракию во время похода в Грецию, в деревнях фракийцев ничего не осталось. Еда и питье были преподнесены как самому Ксерксу, так и всем его спутникам. Царя разместили в великолепном шатре, который фракийцы сделали и установили в его честь. Остальную армию фракийцы должны были обеспечивать только продовольствием. Наевшись досыта, солдаты проспали ночь под открытым небом. Но с наступлением рассвета армия снесла великолепный царский шатер и ушла со всем, что могла забрать, ничего не оставив после себя. Мегакреонт из Абдеры, ставший свидетелем этой сцены, посоветовал ошеломленным жителям деревни собраться в храме и глубоко возблагодарить богов за то, что у Ксеркса был обычай принимать пищу только один раз в день. В противном случае им было бы приказано приготовить еще и завтрак, не уступающий ужину!

Великолепие царских дворцов

Монархи династии Ахеменидов были отменными кочевниками, но они также были страстными строителями, специализировавшимися на династической и имперской архитектуре. В течение двух столетий великие цари возводили такие архитектурные чудеса, как крепости, царские резиденции и высеченные в скале гробницы, во впечатляюще грандиозных масштабах. Несколько великих царей с гордостью упоминали о своих строительных проектах в официальных надписях, часто в попытке продемонстрировать устойчивость династии. Тщательное планирование и создание каменных сооружений стали символами царской власти и гармонии в пределах империи. Так, надпись, оставленная Дарием в Персеполе, гласит:

«На террасе, где был построен этот укрепленный дворец [древнеперс. «халмарраш»], раньше не было ни одного дворца; по милости Ахурамазды я построил этот дворец. Таково было желание Ахурамазды и всех богов, какие есть, чтобы этот дворец был построен» (DPf).

Опираясь на богатые ресурсы и гигантскую рабочую силу своей обширной империи, ахеменидские цари строили изящные сооружения по всему царству. Главные дворцовые комплексы, построенные из качественного камня, кирпича-сырца, глазурованного кирпича и дерева, были сосредоточены в древних землях Парса (в Пасаргадах и Персеполе), Мидии (в Экбатанах) и Элама (в Сузах), составивших государство персов изначально, или в регионах, первыми подвергшимися завоеванию (Вавилония). Царские резиденции Ахеменидов, как правило, возводились на месте более ранней застройки, подчеркивая гегемонию Персии над самим прошлым.

От некогда знаменитой резиденции Ахеменидов в Экбатанах близ Хамадана мало что осталось, и даже ее археологическое местоположение вызывает много споров, но, должно быть, когда-то от нее захватывало дух. Полибий, греческий историк эпохи эллинизма, писал, что «она передавала высокое представление о богатстве своих основателей». Он предполагал, что вся деревянная отделка комплекса была произведена из кедра и кипариса, хотя ее совершенно не было видно, поскольку даже стропила, элементы потолочных конструкций, колонны на портиках и колоннадах покрывало либо серебро, либо золото. «Большая часть драгоценных металлов была утрачена во время нашествия Александра и македонян», – утверждал он.

После завоевания Вавилона в 539 г. до н. э. персы начали строительство большого церемониального дворца рядом со старой резиденцией Навуходоносора II (ясное политическое послание вавилонским подданным). Сегодня от него мало что осталось, и можно попытаться лишь гипотетически восстановить его некогда величественный облик. До нас дошли свидетельства возведения оснований колонн в ахеменидском стиле и капителей в виде быков, и по крайней мере часть дворца была украшена глазурованной кирпичной кладкой, мотивы которой перекликаются с образцами, найденными в Сузах. Влияние вавилонской культуры на искусство и архитектуру Ахеменидов проявляется в самых различных деталях, таких как использование террасных платформ при строительстве дворцов, украшение стен и техника репуссе в обработке металла[18]18
  Репуссе (фр. repoussé, «отодвигать, отталкивать») – метод тиснения металла путем выдавливания рельефного изображения с обратной стороны металлического листа. – Прим. ред.


[Закрыть]. Вместе с тем к западу от бывшего дворца Навуходоносора был выстроен павильон в персидском стиле с ападаной, или тронным залом, и портиком с колоннами, а большая каменная платформа-тахт в персидском стиле – неотъемлемый элемент архитектурного сооружения ахеменидской эпохи, – раскопанная недалеко от старинного вавилонского дворца, позволяет предположить, что ахеменидские правители могли возвести свой новый дворец в персидской традиции.

Ничто не указывает на то, что Кир или Камбис строили в древних Сузах. Превратить Сузы в одну из царских резиденций решил уже Дарий, стоило укрепиться его власти. Существует большая вероятность того, что Дарий родился в этом городе и как один из его гордых сыновей стремился возродить его славное прошлое, времена, когда тот был богатой столицей могущественного Элама. Он рассматривал Сузы как подходящее место для демонстрации мощи новообретенной державы Ахеменидов и потому не скупился на строительство.

В тексте надписи, которую Дарий оставил в центре города, он хвастался тем, что восстановил полуразрушенные укрепления Суз, отмечая, что «сооружения, которые ранее были повреждены, я отремонтировал. Стена обвалилась от старости. Перед этой невосстановленной стеной я построил другую, которая будет служить впредь» (DSe). Археологические раскопки показывают, что Дарий действительно радикально изменил топографию древних Суз. Он нарастил высоту акрополя, холма, расположенного в центре города, до пятнадцати метров над равниной, так что его строения были видны издалека. Попасть в царский город можно было через монументальные ворота, построенные на восточной стороне акрополя. Колоссальные ворота, представлявшие собой огромное, квадратное в плане строение, доминировали над местностью и затмевали даже сам дворец Дария. Путь во дворец пролегал непосредственно через ворота. По обе стороны от прохода возвышались две статуи Дария, намного превышающие его рост в натуральную величину.

Царский жилой дворец в Сузах имел три больших внутренних двора, каждый из которых был декорирован глазурованным кирпичом с изображением львов, царских гвардейцев и цветущих растений. Доступ к царским апартаментам был затруднен из-за лабиринтов коридоров и зигзагообразных переходов, что обеспечивало царю некоторую приватность и безопасность. За личными покоями царя располагался ряд комнат для ближайших членов его семьи. Наконец, севернее, выделяясь среди других зданий, находилась ападана, большое квадратное сооружение высотой двадцать метров с колонным залом в центре и портиком на каждой из трех открытых сторон с двумя рядами по шесть колонн, а также лестницами, которые вели на плоскую крышу. Возведенная на высокой террасе и открытая с трех сторон, внушительная ападана была видна издалека, с равнин Элама. Представление о красоте дворца Ахеменидов в Сузах можно почерпнуть из сцен библейской книги Есфири, действие которой разворачивается в царских залах и садах: «Царский сад украшали занавеси из белого и голубого льна, прикрепленные белыми льняными и пурпурными шнурами к серебряным кольцам на мраморных колоннах. На мозаичном полу из порфира, мрамора, перламутра и прочих дорогих камней стояли ложа из золота и серебра».

Дарий по праву гордился своим новым дворцом в Сузах. Он распорядился о создании нескольких клинописных надписей тонкой работы, свидетельствующих о многонациональном бескорыстном труде, вложенном в строительство. Найденные погребенными под дверными проемами ападаны, закладные надписи из Суз представляют собой заявления на нескольких языках. Они содержат ценную информацию о строительстве дворцового комплекса. В Месопотамии издавна существовала традиция помещать под порогами дворцов так называемые закладные таблички, чтобы заручиться помощью богов. Ахеменидские цари с энтузиазмом поддерживали этот обычай, поскольку аналогичные тексты были обнаружены и в ападане Персеполя. Надписи Дария сообщали о прекрасном дереве, камне и драгоценных материалах, которые пошли на строительство дворца, и подчеркивали географический размах империи, позволивший использовать такие разнообразные и редкие материалы. В надписях рассказывалось об этническом составе рабочих, приехавших в Сузы из дальних земель для завершения строительства дворца. В текстах Дарий рассказывал и о том, что фундамент его дворца был построен на твердой почве, и его рабочие углубились в землю на сорок локтей, чтобы добраться до скальной породы, после чего засыпали фундамент щебнем, плотно утрамбовав его, чтобы сформировать надежное основание для дворца, который будет стоять вечно. Царь продолжал:

«Дворец, который я построил в Сузах, был украшен материалами, привезенными издалека… Кирпич-сырец сформовали вавилоняне. Кедровый лес был привезен с гор, которые называют Ливанскими. Ассирийский народ привез его в Вавилон; из Вавилона карийцы и греки привезли его в Сузы. Дерево яка[19]19
  Возможно, речь о тиковом дереве. – Прим. пер.


[Закрыть] было привезено из Гандхары и Кармании. Золото было привезено из Лидии и Бактрии и обработано здесь. Самоцветы лазурит и сердолик были привезены из Согдианы и обработаны здесь. Самоцвет бирюзу привезли из Хорезма и обработали здесь. Серебро и эбеновое дерево были привезены из Египта. Украшения для стен были привезены из Греции. Слоновая кость была привезена из Нубии, из Индии и из Арахосии и обработана здесь.

Каменные колонны, форму которым придали здесь, были привезены из селения под названием Абираду в Эламе. Каменотесы, которые обрабатывали камень, были греками и лидийцами. Ювелиры, которые обрабатывали золото, были мидянами и египтянами. Люди, которые обрабатывали дерево, были лидийцами и египтянами. Люди, которые обрабатывали обожженный кирпич, были вавилонянами. Люди, которые украшали стену, были мидянами и египтянами. Говорит Дарий-царь: В Сузах предписано было сделать превосходную работу – превосходной она и получилась» (DSf).

В сузианских надписях перечислено не менее шестнадцати регионов империи, которые поставляли сырье или рабочую силу для строительного проекта Дария. Еще восемь стран предоставили талантливых мастеров. Сардийцы обрабатывали камень и дерево, египтяне обрабатывали дерево и создавали дворцовые рельефы, мидяне обрабатывали золото и также создавали дворцовые рельефы. Некоторые из упомянутых рабочих занимались менее квалифицированным трудом: вавилоняне выполняли фундаментные работы, сирийцы, ионийцы и карийцы перевозили древесину из Ливана в Вавилон и далее в Сузы. Надписи из Суз также свидетельствуют, что иноземных рабочих, как правило, держали вместе, объединяя в бригады на строительстве определенных частей дворца.

Присутствие в Сузах такого количества иноземных рабочих было прямым ответом на потребность молодой империи увековечить свое существование в камне. Впервые в своей истории персы взялись за создание дворцов, правительственных центров и всей необходимой державе инфраструктуры. Строительство велось в огромном масштабе с опорой на беспрецедентную протяженность обширной империи. Тексты из Суз показывают, что для строительства столь высокого уровня Персии безотлагательно потребовались рабочая сила и специалисты, а огромная территория, завоеванная Дарием и его предшественниками, позволила персам отдавать предпочтение иноземным технологиям строительства и отделки. В конечном счете, дворец Дария в Сузах стал шедевром мультикультурного стиля и международного строительного мастерства.

* * *

Самым известным из всех древнеперсидских археологических памятников является Персеполь. Его великолепные, завораживающие руины покоятся у подножия Кух – и Рахмат («Горы милосердия») примерно в 500 км к востоку от Суз и в 50 км к северу от Шираза. Персеполь находится в самом сердце Парса и расположен далеко в горах, что затрудняет путешествие туда в сезон дождей – персидской зимой. Такое местоположение позволило Персеполю оставаться неизвестным внешнему миру (ни один греческий источник не упоминает о нем до историков Александра), превратив его в самый безопасный город империи. По масштабу и великолепию Персеполь оставлял далеко позади все другие дворцы Ахеменидов, сегодня же это самые потрясающие руины древности. Эти впечатляющие руины непревзойденной красоты и величия занимают особое место среди археологических памятников мира, не имея себе равных.

Первые раскопки в Персеполе были проведены в 1890-х гг., но систематические археологические изыскания начались только в 1931 г., когда за дело взялся Эрнст Херцфельд и его команда из Чикагского университета. За последние 90 лет были раскопаны многочисленные дворцовые строения, гробницы, административные здания и фортификационные сооружения, и работы продолжаются до сих пор – еще многое предстоит найти. Недавнее обнаружение в Тол – и Аджори, совсем недалеко от Персеполя, ворот Кира Великого в вавилонском стиле переписало историю этого места, которое когда – то считалось нетронутой территорией, выбранной Дарием для совершенно нового строительного предприятия. Однако вместо того чтобы включить сооружение Кира в ансамбль своего дворца, Дарий приказал его снести. Это был решительный акт единоличного правления, который многое говорит нам о двойственном отношении Дария к своему великому предшественнику. Ибо, хотя Дарий утверждал, что приходится Киру кровным родственником, само существование монументального строения Кира явно его беспокоило, и, по – видимому, именно ревность побудила его разобрать ворота и построить рядом с ними, на расчищенной равнине Марвдашта, огромную платформу – террасу. С нее Дарий мог буквально смотреть сверху вниз на отца – основателя Персии. К слову, в Пасаргадах Дарий также приложил руку к сооружениям Кира, выбив в камне клинописные надписи на трех языках. Фальшивым голосом покойного великого царя они провозглашают: «Я Кир, царь, Ахеменид».

Здания Персеполя по большей части были построены Дарием I (работы начались около 518 г. до н. э.), Ксерксом и Артаксерксом I, но территория застройки постепенно расширялась вплоть до 330 г. до н. э., когда город разрушил Александр Македонский. На протяжении всей своей истории Персеполь функционировал как царская строительная площадка, поскольку ахеменидские цари поколение за поколением вносили свой вклад в дворцовый комплекс. Персеполь расположен в зоне сейсмической активности и пережил множество разрушительных подземных толчков, отчего царям приходилось часто заботиться о реставрации и ремонте. К слову, когда Александр достиг Персеполя, Дарий III как раз проводил масштабные восстановительные работы, чтобы устранить ущерб, причиненный недавним землетрясением.

Среди ученых нет единого мнения о целях Дария при строительстве дворца, и основная функция Персеполя до сих пор вызывает много споров. Очевидно, что это был церемониальный центр, но предназначался ли он когда – либо для проживания? Согласно одной из точек зрения, весьма заслуживающей внимания, дворец в первую очередь представлял собой место празднования Навруза, персидского новогоднего праздника. Эта мысль получила распространение со времен раскопок Херцфельда, хотя некоторые ученые категорично отрицают, что в ахеменидскую эпоху вообще отмечался Навруз. Другие специалисты рассматривали Персеполь как религиозный центр, храмовый комплекс, а не как жилой дворец, хотя присутствие на его территории огромного числа чиновников, ведущих сопровождение и учет событий повседневной хозяйственной жизни, ставит это представление под серьезное сомнение. Для иных ученых Персеполь являлся воплощением царской власти, а также важным политическим, экономическим и административным центром. Именно так, пожалуй, стоит описать этот дворец, хотя не следует легкомысленно отвергать доводы в пользу того, что Персеполь был местом проведения празднеств по случаю Навруза. Удивительно утонченные изображения данников со всей империи, вырезанные на двух парадных лестницах в тронном зале дворца, несомненно, выдают их участие в некоем царском празднике – так почему это не может быть Навруз?

По планировке дворец в Персеполе во многом повторяет дворец в Сузах. Он был построен на пятнадцатиметровой платформе – террасе (укрепленной и пересеченной крест – накрест дренажными каналами) шириной 300 м и длиной 455 м. Строительные блоки из тесаного известняка происходят из близлежащего карьера, но некоторое количество темно – серого известняка, который использовался для декоративной каменной кладки, добыли за 40 км отсюда. Персеполь стал монументальным произведением человеческого мастерства и силы, и, по праву гордясь проделанной работой, Дарий выразил свое удовлетворение в помещенной во дворце надписи: