Текст книги "Последнее, что он сказал мне"

Шесть недель назад

– Нам давно пора в отпуск, – вздохнул Оуэн.

Была полночь. Мы лежали в постели, он держал меня за руку, прижав ее к сердцу.

– Поехали со мной в Остин, – предложила я. – Или это не считается?

– В Остин?

– Я же тебе рассказывала, там будет симпозиум резчиков по дереву. Мы могли бы поехать вместе, провести пару дней среди холмов Техаса…

– Ты не говорила мне, что он проходит в Остине…

Потом муж кивнул, словно размышляя, сможет присоединиться ко мне или нет, но я заметила, как он напрягся.

– Что случилось? – спросила я.

– Ничего.

Оуэн выпустил мою руку и начал играть обручальным кольцом, поворачивая его на пальце. Это был мой подарок – кольца на свадьбу своими руками. Два тонких ободка, которые на расстоянии смотрелись как обычные платиновые кольца, я изготовила из матированной стали и плотного белого дуба. Просто и со вкусом. Я использовала самый маленький токарный станок, а Оуэн сидел на полу рядом и наблюдал за моей работой.

– Бейли собирается на экскурсию с классом в Сакраменто, – напомнил он. – Мы могли бы удрать в Нью-Мексико, только ты и я, и затеряться в белых скалах.

– Отличная идея! – обрадовалась я. – Давно не бывала в Нью-Мехико!

– Я тоже. Ни разу с тех пор, как учился в колледже. Мы поехали в Таос и провели неделю на горе.

– Вы добирались от самого Нью-Джерси? – удивилась я.

Оуэн продолжал с рассеянным видом крутить кольцо.

– А что?

– Вы проехали на машине от Нью-Джерси до Нью-Мехико? Наверное, это заняло целую вечность.

Он опешил и забыл про кольцо.

– Это было не в колледже.

– Оуэн! Ты ведь только что сказал, что ездил в Таос в колледже!

– Ну, не знаю. Мы были на какой-то горе. Может, в Вермонте. Все, что я помню – воздух был слишком разреженный.

Я рассмеялась.

– Да что с тобой происходит?

– Ничего. Просто… просто в моей жизни тогда выдалась довольно странная полоса.

– В колледже?

– И в колледже, и после него. – Оуэн покачал головой. – Представляешь, я застрял на какой-то горе и даже не могу вспомнить, как она называлась!

– Ясно. Пожалуй, это самая странная история, которую я от тебя слышала.

– Знаю. – Он сел и включил свет. – Черт! Отпуск мне точно не помешает.

– Тогда давай отдохнем, – сказала я.

– Ладно, решено.

Он снова лег и положил руку мне на живот. Я почувствовала, как муж расслабился. Я почувствовала, как он возвращается ко мне. И я не стала давить – мне не хотелось этого делать, ведь он был готов рассказать и сам.

– Не будем об этом сейчас, но я хочу, чтобы ты знал: большую часть колледжа я играла на гитаре в кавер-группе, исполнявшей песни Джони Митчелл, ходила на поэтические слэмы и встречалась с аспирантом-философом, который писал публичный манифест о том, что телевидение создано правительством для подавления революции.

– Вряд ли он сильно заблуждался, – заметил Оуэн.

– Может, и так, только я имею в виду другое: мое отношение к тебе не изменится, что бы там ни случилось в твоем прошлом.

– Ну и слава богу, – прошептал он.

Неудачный, просто отвратительный день у Бейли

Когда Бейли возвращается из школы, вид у нее несчастный.

Я сижу на скамье с бокалом красного вина, прикрыв ноги пледом. Пытаюсь осмыслить события дня, который, как ни странно, начался и закончится без Оуэна. День мрачный, грустный, одинокий, нервный.

Бейли плетется по пристани, опустив голову. Подойдя к дому, останавливается напротив скамьи и стоит, сверкая глазами.

– Я туда не вернусь, – заявляет она. – Завтра я в школу не пойду!

Я встречаюсь с ней взглядом и вижу страх. Мы с ней – словно зеркальные отражения друг друга, но я мечтала вовсе не о таком единении.

– Все делают вид, что не говорят об этом, – сообщает она. – О папе, обо мне. Лучше бы сказали прямо в лицо! Можно подумать, я не слышу, как они шепчутся у меня за спиной!

– И о чем же они говорят?

– Что именно тебя интересует? Как Брайан Падура спросил у Бобби после химии, преступник мой отец или нет? Или как Бобби дал ему за это в морду?

– Бобби его ударил?

– Ага…

Я киваю, слегка под впечатлением.

– Дальше – хуже, – предупреждает Бейли.

Я двигаюсь, она садится рядом – на самый краешек, готовая вскочить в любой момент.

– Можешь завтра прогулять.

Она смотрит на меня с удивлением.

– Правда? И ты не будешь ругаться?

– А это поможет?

– Нет.

– Если тебе нужно мое разрешение, то на занятия можешь не ходить. Как я понимаю, денек у тебя выдался еще тот, как и у меня, впрочем.

Бейли кивает и начинает грызть ноготь.

– Спасибо.

Мне хочется вынуть руку у нее изо рта и сказать, что все будет хорошо, что все наладится – так или иначе. Но даже если эти слова могли бы ее утешить, то вряд ли Бейли будет приятно услышать их от меня.

– Сил готовить нет, обойдемся пиццей с сыром, грибами и луком. Я заказала целых две, через полчаса или даже раньше привезут.

Бейли почти улыбается, и я осмеливаюсь задать вопрос, который занимает меня с тех пор, как я поговорила с Джейком:

– Бейли, я тут подумала о том, что именно имел в виду твой отец в записке. Когда он сказал, что ты знаешь самое главное…

Она устало вздыхает.

– Я знаю, что папа меня любит, тут ты права.

– Пожалуй, я ошиблась, – говорю я. – Он мог иметь в виду что-нибудь другое.

Бейли смотрит на меня с недоумением.

– Ты о чем?

– Он написал так потому, что ты кое-что знаешь. Это касается его и тебя, и он хочет, чтобы ты вспомнила.

– Да что я вообще могу знать?!

– Понятия не имею.

– Рада, что мы хоть это прояснили. – Бейли делает паузу. – Похоже, в школе все с тобой согласны.

– В смысле?

– Все думают, будто я знаю, почему отец так поступил. Будто он сообщил мне за завтраком, что собирается украсть полмиллиарда долларов и исчезнуть.

– Нам неизвестно, замешан твой отец или нет, – напоминаю я.

– Единственное, что нам известно, – здесь его нет!

Она права. Оуэна здесь нет. Я вспоминаю о том, что сказал мне утром Грейди Бредфорд – точнее, ту информацию, которую он выдал, когда пытался убедить меня в том, что он на нашей стороне. Он дал мне свой личный и рабочий номера телефона. Код города незнакомый – пятьсот двенадцать. Я достаю из заднего кармана джинсов салфетку от «Фреда». На ней – два номера, и оба начинаются с пятьсот двенадцати. Адреса нет. Беру с чайного столика телефон и звоню по рабочему номеру. Сердце колотится в груди, я слушаю гудки, потом включается автоответчик и сообщает, что я позвонила в Службу федеральных маршалов.

Западно-техасское отделение Службы федеральных маршалов, расположенное в Остине, штат Техас. Грейди Бредфорд работает в Остине! Почему ко мне нагрянул федеральный маршал из Техаса? Если верить О’Маккею и Наоми, то у него нет полномочий на участие в этом расследовании. А если есть, то почему? Что такого совершил Оуэн, если Бредфорд вправе вмешиваться? При чем здесь Техас?

– Бейли, ты с отцом когда-нибудь бывала в Остине?

– Ты про тот Остин, который в Техасе? Нет.

– Подумай хорошенько! Вы, случайно, не проезжали через Остин по пути куда-нибудь еще? До переезда в Сосалито, когда еще жили в Сиэтле…

– Когда мне было года четыре?..

– Понимаю, шансов мало.

Она смотрит вверх, пытаясь вспомнить день или момент, который внезапно оказывается очень важен. Вид у Бейли становится расстроенный, а мне вовсе не хочется ее сейчас расстраивать.

– Почему ты спрашиваешь? – интересуется она.

– Сегодня к нам заходил федеральный маршал из Остина, и я подумала, что твой отец как-то связан с этим городом.

– С Остином?

– Да.

Бейли молчит, вспоминая.

– Наверное, – наконец произносит она. – Давным-давно… Кажется, мы ездили туда на свадьбу. Я была совсем маленькой. Я почти уверена, что бросала цветы перед парой, потому что мне пришлось много позировать для фото. И кто-то сказал, что мы в Остине.

– Насколько ты уверена?

– Не очень. Точнее, почти совсем не уверена.

– А что ты помнишь про свадьбу? – спрашиваю я, стараясь сузить круг поиска.

– Не знаю… Все, что я помню, мы пошли туда вместе.

– Мама тоже?

– Думаю, да. Но лучше всего мне запомнился момент, когда ее с нами не было. Мы с папой вышли из церкви и отправились на прогулку, и он привел меня на футбольный стадион. Там шла игра. Представляешь, огромный стадион, прожекторы горят, все оранжевое.

– Оранжевое?

– Оранжевые огни, оранжевая форма. Я любила этот цвет, обожала кота Гарфилда, так что… Вот и все, что я помню. Папа показывает на цвет и говорит: «Совсем как твой Гарфилд».

– И ты думаешь, что вы были в церкви?

– Да. То ли в Техасе, то ли нет.

– Ты спрашивала у отца, где была та свадьба? Не уточняла какие-нибудь подробности?

– Нет, а зачем?

– Ну да…

– К тому же папа расстраивается, когда я вспоминаю о прошлом.

Это меня удивляет.

– Как думаешь, почему?

– Потому что я слишком мало помню о маме.

Я молчу. Оуэн и в самом деле упоминал что-то подобное. Когда Бейли была маленькой, он даже водил ее к психотерапевту. Тот объяснил, что так случается. Срабатывает защитный механизм, который облегчает утрату родителя, если ребенок очень мал. Впрочем, Оуэн считал, что должна быть и другая причина, и почему-то винил в ней себя.

Бейли опускает веки, словно мысли о матери и отце для нее слишком тяжелы. Она утирает глаза, даже не пытаясь скрыть, как ей сейчас одиноко. Увидев ее боль, я кое-что для себя понимаю. Я готова сделать все что угодно, чтобы ей помочь.

– Может, сменим тему? – спрашивает она, потом протестующе поднимает руку. – Знаешь что? Беру свои слова назад. Давай-ка просто помолчим.

– Бейли… – начинаю я.

– Нет! Оставь меня в покое.

Она откидывается на спинку скамьи и ждет, когда привезут пиццу и я уйду, причем порядок этих действий ее ничуть не волнует.

Что ты не хочешь вспоминать?

Я ухожу в дом, уважая желание Бейли побыть одной. Давить ни к чему. Звать с собой – тоже. Она в замешательстве, сердится на отца и гадает, тот ли он человек, которого она знала, может ли ему доверять. Она привыкла к стабильности, к его любви и щедрости, а теперь все это под большим вопросом. Как я ее понимаю!

«Защити ее!»

От чего? От того, чем Оуэн занимался в «Технолавке»? От того, чему он стал свидетелем? Или же Оуэн хочет защитить Бейли от чего-то еще, чего я пока не знаю и не хочу знать…

Взад-вперед расхаживаю по спальне. Ссориться с Бейли ни к чему, но мне отчаянно нужна любая ниточка. Единственное, что приходит в голову, – переосмыслить и обсудить наши смутные, обрывочные воспоминания об Оуэне и сопоставить их с событиями последних суток. Где они пересекутся? Внезапно я понимаю: в Остине! Незадолго до переезда в Сосалито мне предложили там работу. Кинозвезда, жившая на Вестлейк-драйв, которая огибает озеро, решила переделать свой дом типа ранчо. Она хотела избавиться от ауры бывшего мужа. Тот любил все современное и терпеть не мог деревенский стиль.

Дизайнер по интерьеру посоветовал обставить дом моими изделиями. Но заказчице хотелось принять непосредственное участие, поэтому мне нужно было приехать на две недели к ней и произвести все работы на месте. Я предложила Оуэну отправиться со мной, а он зарубил идею на корню. Он расстроился, что из-за этой поездки отложится мой переезд в Сосалито и начало нашей совместной жизни.

Мне тоже не терпелось перебраться в Калифорнию и не очень улыбалась перспектива работы бок о бок с требовательным клиентом, поэтому я отказалась от предложения. Однако я заметила странность в поведении Оуэна. Обычно он не требовал столько внимания и не пытался меня контролировать. Когда я решила обсудить с ним эту ситуацию, он извинился и сказал, что нервничает из-за переезда. Его тревожило, как Бейли справится с моим присутствием в доме. Для Оуэна все сводилось к Бейли. Любые перемены, которые затрагивали ее, отражались и на нем. Я понимала его беспокойство и не стала развивать тему.

Теперь я вспоминаю еще один подозрительный момент, связанный с Остином. Когда я предложила мужу поехать со мной на симпозиум резчиков по дереву в Остин, он изменился в лице. Возражать сразу не стал, но попытался отвертеться от поездки. Возможно, дело в самом Остине. Оуэн боялся, что я могу наткнуться на что-то, от чего ему пришлось бежать.

Беру телефон и звоню Джейку, ярому фанату, который буквально бредит футболом и смотрит все матчи подряд – университетские команды, Национальная футбольная лига, исторические матчи на «Ютубе»…

– Что ты знаешь про футбольный стадион Остина? – спрашиваю я.

– Название у него другое, это точно.

– Что тебе известно про их футбольную команду?

– Ты про «Лонгхорн»? Что именно тебя интересует?

– Какие у нее цвета?

– А что? – Я жду, Джейк вздыхает. – Оранжевый и белый.

– Ты уверен?

– Да, ярко-оранжевый и белый. Форма, талисман команды, футбольные ворота, зона защиты – весь стадион. Сейчас за полночь, Ханна! Я сплю. Зачем тебе?

Сказать ему правду я не могу – слишком безумно это звучит. Федеральный маршал, явившийся к нам в дом, оттуда. Бейли помнит, что была там. Оуэн отреагировал странно, когда я предложила туда съездить, причем дважды.

Я не хочу говорить Джейку, что Остин – все, что у меня есть.

Если бы мой дедушка был жив, я бы ему рассказала. Он не счел бы меня сумасшедшей. Он просто сел бы рядом и поддержал морально. Вот почему дедушка так хорошо со мной справлялся – он помогал мне понять, что я должна сделать. Первый урок, который он преподал мне в моей будущей профессии, заключался вот в чем: резчик по дереву не просто превращает кусок материала в то, что хочет. Сперва нужно заглянуть внутрь дерева и понять, чем оно было раньше. Это первый шаг к тому, чтобы создать что-нибудь прекрасное. Первый шаг к тому, чтобы сделать что-нибудь из ничего.

Если бы Оуэн был здесь, он бы тоже понял. Я могла бы ему рассказать. Он посмотрел бы мне в глаза и пожал бы плечами: «Что тебе терять?» Он понял бы, что я уже все решила.

«Защити ее!»

– Джейк, я тебе перезвоню.

– Завтра! Найди меня завтра.

Я вешаю трубку и выхожу к Бейли. Она сидит, глядя на залив, и с хозяйским видом потягивает мое вино.

– Чем занимаешься? – спрашиваю я.

Бокал почти пуст. Когда я уходила, он был почти полным. Губы девочки перепачканы красным.

– Я только чуть-чуть, – с вызовом отвечает она.

– Мне не жалко.

– Тогда почему ты так на меня смотришь?

– Тебе нужно собрать вещи.

– Зачем?

– Я подумала о том, что ты сказала – о свадьбе, об Остине. Думаю, нам придется туда съездить.

– В Остин?

Я киваю.

Бейли смотрит на меня с недоумением.

– С ума сойти! Чем нам поможет поездка в Остин?

Мне хочется ответить ей правду. Если я попытаюсь процитировать дедушку и скажу, что мы с ней будем снимать древесину слой за слоем, то услышит ли меня Бейли? Сомневаюсь. А если я расскажу, что мне удалось скомпоновать из обрывков информации, воспоминаний и догадок, то она наверняка взбрыкнет и откажется ехать.

Поэтому я говорю ей то, что она готова услышать, что звучит как правда и как мог бы сказать ее отец.

– Это лучше, чем сидеть здесь и ждать.

– Как насчет школы? – спрашивает Бейли. – Я вот так запросто прогуляю уроки?

– Ты ведь собиралась завтра остаться дома, – напоминаю я.

– Ну да, – соглашается она. – Наверное.

Я направляюсь в дом – мысленно я уже в пути.

– В общем, собирайся.

– Часть 2 –

Каждая порода дерева имеет свои отличительные узоры и цвета, которые проявляются при обработке чаши на токарном станке.

– Филип Моултроп

Странный Остин

Мы вылетаем из Сан-Хосе в шесть пятьдесят пять утра. С тех пор как Оуэн уехал на работу, прошло сорок шесть часов. Я не общалась с ним уже сорок шесть часов.

Я уступаю Бейли место у окна и сажусь у прохода, пассажиры задевают меня, пробираясь к единственному туалету в хвосте самолета.

Бейли прислоняется к окну, стараясь держаться от меня как можно дальше, и складывает руки на груди. На ней лишь маечка без рукавов с группой «Флитвуд Мэк», по коже бегут мурашки. Девочка то ли замерзла, то ли расстроена, а может, и то и другое. Мы никогда не летали вместе, поэтому я не напомнила ей взять в салон толстовку. Впрочем, вряд ли она последовала бы моему совету.

Внезапно я осознаю, в чем заключается самое страшное преступление Оуэна. Как он мог исчезнуть, не оставив мне подробных инструкций?! Почему не снабдил меня списком правил, как заботиться о ребенке? Правило номер один: напомни ей взять в самолет толстовку.

Бейли не отрываясь смотрит в окно, избегая моего взгляда. Разговаривать она тоже не желает. Я начинаю делать записи в блокноте, разрабатываю план игры. Мы сядем в двенадцать тридцать по местному времени, значит, доберемся до центра Остина и заселимся в отель только ближе к двум.

Жаль, что я плохо знаю город, – я была здесь всего однажды, на последнем курсе. Меня пригласила Джул, поехавшая в первую служебную командировку (восемьдесят пять долларов гонорара плюс комната в отеле). Она фотографировала ежегодный Фестиваль острых соусов, организованный газетой «Остин кроникл». Большую часть времени мы с подругой провели на фестивале, обжигаясь сотней разных видов острых ребрышек с жареным картофелем, овощами на гриле и соусами халапеньо. Джул сделала шестьсот снимков.

И лишь незадолго до отъезда мы покинули сады в Восточном Остине, где проходил фестиваль, и выбрались на гору, откуда открывался потрясающий вид на город. Небоскребы утопали в зелени, по небу бежали редкие облачка. Благодаря озеру, придававшему пейзажу необычайный уют, Остин воспринимался скорее как маленький городок, нежели как столица штата.

Мы с Джул решили, что после окончания учебы непременно сюда переедем. Жизнь здесь была дешевле, чем в Нью-Йорке, и гораздо легче, чем в Лос-Анджелесе. Когда дошло до дела, вопрос отпал сам собой, и все же в тот момент, глядя на город сверху, мы чувствовали, что смотрим на свое будущее.

Тогда мне и в голову не могло прийти, как именно все сложится.

Я закрываю глаза, пытаясь об этом не думать. В мыслях сумбур, одни и те же вопросы без ответа. Где Оуэн? Почему ему пришлось исчезнуть? О чем в его жизни он боялся сказать мне в лицо?

Отчасти поэтому я и сижу в самолете. У меня есть навязчивая идея, что наш отъезд качнет чашу весов и Оуэн вернется домой, вернется и ответит на все вопросы. Разве не так происходит с чайником? Стоит отвернуться, и он сразу закипает. Стоит нам сесть в Остине, и придет сообщение от Оуэна. Выяснится, что он сидит в пустой кухне и гадает, куда мы с Бейли подевались…

– Что вам предложить, леди?

В проходе стоит стюардесса с тележкой, уставленной напитками.

– Обычную колу, – говорит Бейли, не отрываясь от окна. Нам виден лишь ее затылок с фиолетовым хвостиком. – И льда побольше.

Я пожимаю плечами, сглаживая неловкость от тона Бейли.

– А мне диетическую, пожалуйста, – прошу я.

Стюардесса смеется, ничуть не обидевшись.

– Шестнадцать? – шепотом уточняет она.

Я киваю.

– У меня самой такая, – делится она. – Точнее, близняшки. Уж поверьте, я все понимаю.

Тут Бейли не выдерживает и оборачивается.

– Я не ее дочь!

Это правда. В любой другой день Бейли не преминула бы устранить недоразумение. Но сейчас ее слова воспринимаются иначе, и я не успеваю скрыть свои чувства. Проблема не столько в них, сколько в том, что девочка внезапно понимает: теперь бесить меня и отрекаться от меня вовсе не так весело, ведь я – единственный близкий человек, который у нее остался.

Я молчу, глядя на телевизионный экран на сиденье перед собой. Идет сериал «Друзья» без звука, Рэйчел и Джоуи целуются в номере отеля.

Я делаю вид, что не замечаю отчаяния Бейли, но и наушники не надеваю. Это лучшее, что я могу придумать, чтобы дать ей небольшую передышку и в то же время намекнуть, что я рядом.

Бейли потирает покрытые мурашками руки, ничего не говоря. Потом отпивает глоток содовой и корчит рожицу.

– Кажется, наши напитки перепутали, – замечает она.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее.

– В чем дело?

Бейли поднимает заполненный льдом стаканчик с шипящей газировкой.

– Диетическая, – говорит она. – Наверное, стюардесса дала мне твою…

Я пытаюсь скрыть удивление и беру напиток, не споря. Вручаю ей свой стаканчик и жду, пока она попробует.

Бейли кивает с облегчением, вот только мы обе знаем, что стюардесса не ошиблась. Девочка просто пытается сгладить неловкость, и я иду ей навстречу.

Делаю глоток обычной колы.

– Спасибо! А то вкус был какой-то странный.

– Не за что, – кивает она, снова отворачиваясь к окну.

В аэропорту мы садимся в такси, и я смотрю новости на смартфоне. Репортажи про «Технолавку» на главной странице Си-эн-эн, «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнал». Многие заголовки связаны с пресс-конференцией, которую провел глава Комиссии по ценным бумагам и биржам, и манят читателя громкой фразой: «Лавочку прикрыли».

Открываю самую последнюю статью в «Нью-Йорк таймс», которая посвящена объявлению Комиссии о том, что против Эйвитта Томпсона выдвинуто обвинение в мошенничестве. Еще там цитируют источник в ФБР, заявивший, что высшее руководство и старший персонал наверняка причастны.

Оуэна по имени не называют, по крайней мере пока.

По Президентскому бульвару такси направляется к отелю, расположенному на берегу озера Леди-Берд, у моста на Конгресс-авеню. Я лезу в сумочку и достаю распечатку брони, уточняю детали. В глаза бросается полное имя Джул – Джулия Александра Николс. Подруга предложила снять номер на свое имя, отдала мне свою банковскую карту и удостоверение личности – на случай, если за нами следят.

Разумеется, есть запись о нашем полете в Остин. Джулия оплатила билеты своей картой, но на них – наши настоящие имена. При желании нас легко отследить, зато в самом городе след потеряется. Ни Грейди, ни Наоми больше не постучат в мою дверь без приглашения.

Водитель – молодой парень в бандане – смотрит на Бейли в зеркало заднего вида. Он ненамного старше ее и пытается встретиться с ней взглядом.

– Впервые в Остине? – спрашивает он.

– Да, – отвечает она.

– Ну, и как тебе город?

– Судя по тем четырнадцати минутам, которые прошли с тех пор, как мы покинули аэропорт?

Он смеется, словно Бейли пошутила и приглашает его продолжить разговор.

– Я здешний. Задавайте любые вопросы, и я расскажу даже больше, чем вы хотите узнать!

– Приму к сведению.

Я вижу, что Бейли уже не слушает, и пытаюсь поддержать беседу. Вдруг парень и правда пригодится?

– Так вы здесь выросли? – переспрашиваю я.

– И родился, и вырос. Я жил тут, когда Остин был маленьким городишкой. По сути, он таким и остался, только теперь здесь чертовски много людей и еще больше высоток.

Машина съезжает с автомагистрали, и у меня сжимается сердце: перед нами центр Остина. Собственно, таков и был план, но при виде этого странного города сама идея кажется мне гораздо более безумной.

Таксист указывает в окно на небоскреб.

– Башня Фрост-банка. Раньше считалась самым высоким зданием в Остине, а теперь вряд ли входит даже в первую пятерку небоскребов. Слыхали о ней?

– Вряд ли, – отвечаю я.

– У этого здания совершенно невероятная история. Если смотреть под определенным углом, то оно похоже на сову. Очень похоже! Отсюда, может, и не видно…

Я опускаю окно и смотрю на небоскреб Фрост-банка – верхние ярусы напоминают перья на ушах, два боковых окна – глаза. Определенно сходство есть.

– Остин – город Техасского университета, а построившие здание архитекторы учились в Райсовском университете, талисман которого – сова. Так что они поиздевались и над нашим талисманом, и над командой «Лонгхорн». Некоторые не верят в безумную теорию заговора, но взгляните сами – вылитая сова! Разве бывают такие случайности?!

Таксист сворачивает на Саут-Конгресс-авеню, и я замечаю вдалеке наш отель.

– Приехали посмотреть на универ? – спрашивает он, обращаясь к Бейли, и снова пытается встретиться с ней взглядом.

– Не совсем, – отвечает она.

– Тогда зачем вы здесь?

Бейли молчит и опускает окно, желая прекратить дальнейшие расспросы. Ее винить сложно. Она не собирается объяснять незнакомому человеку, зачем приехала сюда – в город, где вроде бы бывала прежде, в поисках информации о своем пропавшем отце.

– Нам просто нравится Остин, – отвечаю я.

– Вот и правильно!.. В отпуск, значит. Как я вас понимаю!

Он подъезжает к отелю, и Бейли открывает дверь еще до того, как машина останавливается.

– Погодите! Запишите мой номер, вдруг захотите поездить по городу и посмотреть что-нибудь интересное.

– Не захотим, – отрезает Бейли.

Она поправляет сумку на плече и спешит ко входу в отель.

Я забираю из багажника чемоданы, спешу следом и нагоняю ее возле вращающейся двери.

– До чего приставучий парень! – бросает Бейли.

Начинаю объяснять: таксист пытался проявить дружелюбие. Девочка мрачнеет, и я решаю, что лучше не спорить по пустякам.

Мы заходим в просторное фойе, и я оглядываюсь по сторонам: высокий атриум, бар, сбоку – «Старбакс». Здесь сотни номеров – в таком отеле легко затеряться. Пожалуй, я озираюсь слишком долго и привлекаю внимание сотрудницы отеля. На груди у нее табличка с именем «Эми», стрижка – короткий боб. Мы поспешно встаем в очередь к стойке регистрации, но слишком поздно – девушка направляется к нам с дежурной улыбкой на лице.

– Добрый день! Я – Эми, портье. Добро пожаловать в Остин! Могу вам чем-нибудь помочь, пока вы ждете регистрации?

– Спасибо, ничего не нужно, – отвечаю я. – Разве что у вас найдется карта кампуса.

– Кампуса Техасского университета? – уточняет она. – Конечно! Еще я могу организовать для вас экскурсию. Там есть одна потрясающая кофейня, в которую непременно надо заглянуть! Вы ведь любите кофе?

Бейли смотрит на меня так, словно это моя вина, что Эми вертится вокруг нас и болтает без умолку, и отчасти она права. Вместо того чтобы отправить болтушку Эми восвояси, я попросила у нее карту. Впрочем, карта мне действительно нужна. Я хочу подержать в руках нечто ощутимое, что придаст мне уверенности в своей правоте.

– Организовать вам трансфер? – не унимается Эми.

Подходит наша очередь, и администратор по имени Стив протягивает нам два стакана лимонада.

– Привет, Эми!

– Стив! Я как раз собиралась снабдить этих двух леди картами кампуса и угостить их кофе с молоком.

– Прекрасно, – одобряет Стив. – Сейчас мы устроим вас на новом месте. Какими судьбами в нашем скромном уголке? И как мне сделать так, чтобы он стал вашим любимым уголком мира?

Бейли фыркает и удаляется. Агрессивно-доброжелательный Стив – последняя капля в чашу ее терпения. Девочка винит меня за разговоры, которые ее бесят, за то, что она так далеко от дома, за то, что мы вообще приехали в Остин. Увы, кредит доверия, с таким трудом набранный в самолете, исчерпан.

– Итак, мисс Николс, вы будете проживать на восьмом этаже в номере с великолепным видом на озеро Леди-Берд, – сообщает администратор. – Если хотите освежиться после дороги перед тем, как пройти к себе, у нас в отеле есть прекрасный спа-салон!

Я поднимаю руки в знак капитуляции.

– Ключ от номера, Стив, – говорю я. – Просто дайте мне ключ, и поскорее.

В половине третьего мы покидаем отель и направляемся к мосту Конгресс-авеню. Я решаю пойти пешком, потому что хорошая прогулка может оживить воспоминания Бейли, – если есть что оживлять, конечно. Мы пройдем по самому центру Остина до кампуса и стадиона имени Даррелла К. Ройяла.

Перейдя через мост, мы попадаем в центр города, необычайно оживленный даже в это время суток. Такое чувство, что сейчас вечер – играет музыка, бары открыты, террасы кафе полны людей.

Бейли идет, глядя в телефон. Как же она узна́ет хоть что-нибудь, если не смотрит по сторонам? Однако, когда мы останавливаемся на светофоре на Пятой улице, она поднимает взгляд и озирается.

– Ну что? – спрашиваю я.

– Ничего.

Бейли качает головой и продолжает куда-то пристально смотреть.

Я прослеживаю направление ее взгляда до синих букв вывески «У Антоне». Ниже написано: «Блюз-клуб». У входа делает селфи парочка влюбленных.

Бейли указывает на клуб.

– Я почти уверена, что папина пластинка Джона Ли Хукера – отсюда.

Бейли права! На обложке той пластинки – изящные буквы логотипа «Антоне», Хукер в шляпе, солнечных очках, с гитарой поет в микрофон. Я вспоминаю вечер на прошлой неделе – неужели это было всего несколько дней назад? – когда Бейли ушла на репетицию и мы остались вдвоем. Оуэн играл на гитаре и пел какую-то песню. Слов я не помню, но его лицо так и стоит у меня перед глазами.

– Да, ты права.

– Хотя это и не важно, – вздыхает она.

– Мы пока не знаем, что важно, а что нет, – возражаю я.

– Пытаешься меня подбодрить?

Подбодрить?! Три дня назад мы сидели на кухне в миллионе миль от этой реальности. Бейли ела хлопья и обсуждала с отцом планы на выходные. Она хотела, чтобы Оуэн отвез их с Бобби в Монтерей, где они собирались покататься на велосипедах. Оуэн предложил поехать всем вместе, Бейли закатила глаза. Впрочем, она задумалась о такой возможности, особенно после того, как Оуэн добавил, что по пути домой мы могли бы остановиться в Кармеле. Он хотел зайти в ресторанчик возле пляжа, который Бейли обожала еще с тех пор, как они с отцом перебрались в Сосалито, и заказать крем-суп из морских моллюсков.

Это было три дня назад. Теперь мы вдвоем в новой реальности, где Оуэн исчез, где мы пытаемся выяснить, куда он подевался и почему. В реальности, в которой я постоянно тревожусь, не изменят ли ответы на мучающие меня вопросы моего отношения к Оуэну.

Я вовсе не намерена никого подбадривать. Я просто пытаюсь сказать что-нибудь нейтральное, чтобы Бейли не поняла, насколько я тоже сердита.

Загорается наш свет, я быстро перехожу улицу и сворачиваю на Конгресс-авеню, ускоряя шаг.

– Не отставай, – бросаю я.

– Куда мы идем? – спрашивает Бейли.

– Подальше отсюда.

Примерно за час мы обходим центр столицы штата и останавливаемся на бульваре Сан-Хасинто. Впереди виднеется стадион. Даже с расстояния в несколько кварталов он выглядит огромным.

Мы проходим мимо спортивного центра «Кэвен-Кларк», места отдыха и развлечения студентов. Это комплекс из нескольких зданий с оранжевой отделкой, поля и большой беговой дорожки. Ребята играют в флаг-футбол, бегают по лестницам и сидят на скамейках, благодаря чему кампус выглядит как отдельный город и в то же время является органичной частью Остина.

Я смотрю на карту и направляюсь к ближайшему входу на стадион. Внезапно Бейли останавливается.

– Не хочу туда, – заявляет она.

Я встречаюсь с ней взглядом.

– Даже если я была на стадионе, что с того? Чем это нам поможет?

– Бейли…

– Серьезно, зачем мы здесь?

Вряд ли она обрадуется, если узнает, что я не спала полночи, читая про детские воспоминания, про то, как мы их забываем и как их воскресить. Часто нужно вернуться на место события, и тогда получится пережить его словно впервые. Именно для этого мы сюда и пришли. Мы полагаемся на ее интуицию, воздействуем на ее память. Об этом твердит и моя интуиция, причем с тех пор, как я узнала, откуда явился Грейди Бредфорд.