Текст книги "Если бы он остался"

– Эй, подожди. – Я оглядываюсь. Финни стоит на воображаемой линии, которая разделяет наши дворы. – Сейчас уже поздно, я вообще-то должен приходить домой раньше. Если утром мама будет злиться, можно я скажу, что задержался из-за тебя?

– Конечно. Можешь сказать, что я все плечо тебе слезами залила.

Финни снова улыбается.

– Ей это понравится, – говорит он. – Ну, то есть, конечно, не то, что ты плакала. Спокойной ночи.

Я отворачиваюсь и захожу в дом.

* * *

Лежу в холодной постели и смотрю на свет, льющийся из окна спальни Финни. Я помню, как раньше всякий раз, когда мне было грустно, сигнализировала ему фонариком, он брал чашку на своем конце лески, натянутой между нашими домами, и мы разговаривали до тех пор, пока не проваливались в сон. Свет в его спальне горит еще очень долго.

Глава 21

Джейме сказал, что, как только он получит права, мы сможем быть вместе в любое время, когда только захотим. Ничто не встанет между нами, кроме времени, к которому мне следует быть дома, по мнению мамы.

По большей части мы просто колесим по городу. Иногда паркуемся за библиотекой и целуемся. Это не очень удобно, когда моя голова вжата в дверцу, а колени согнуты, но я не подаю виду, потому что мне нравится сама идея целоваться в машине: как будто сцена из кино, окна запотевают от холода снаружи, а по радио играет наша любимая песня.

В вождении я ничего не понимаю. Джейме – единственный мой ровесник, с которым я езжу в машине, но думаю, что он водит хорошо. Рядом с ним спокойно. Мне нравится смотреть на него за рулем, изучать его профиль, видеть, как он на чем-то сосредоточен. В эти моменты он как будто отдаляется от меня, и от этого я хочу его еще больше.

Мама всегда говорила, что папа когда-нибудь научит меня водить машину, и я до сих пор жду этого «когда-нибудь». Сейчас это не важно: нет такого места, куда бы мне хотелось и куда бы Джейме со мной не поехал.

* * *

Финни получает права в свой день рождения. Тетя Анджелина давным-давно научила его водить. Она говорит, что он хорошо водит, но при этом она все равно ужасно боится, что ее сын когда-нибудь ночью убьется на дороге. Мне сложно понять, каким образом тетя Анджелина так быстро переключается с вождения на смерть. Каждую ночь люди ездят на машинах и не умирают.

Я девственница, и я не умею водить.

Я боюсь, что лишусь девственности в машине Джейме. Со страхом жду прилива страсти, под влиянием которого совершу эту роковую ошибку, но он все не наступает. Я контролирую себя, когда позволяю ласкать себя пальцами, я осознаю, что происходит, когда он берет мою руку и обхватывает ею свой эрегированный член.

Я не разрешаю Джейме смотреть на меня, когда мы ласкаем друг друга, и сама не смотрю на него. Когда расстегиваю рубашку и позволяю ему целовать мою грудь, я смотрю на него, чтобы точно знать, что он держит глаза закрытыми. Хочу, чтобы в первый раз он посмотрел на меня, когда мы по-настоящему займемся любовью. Я так представляю: мы медленно раздеваем друг друга и впервые видим те части тела, которые прежде прятали друг от друга.

От этого становится не так страшно.

* * *

Однажды вечером Джейме просит подержать руль за него, пока он достает диск. Я полагаю, что если он просит меня это сделать, значит, я точно смогу. Из-за меня мы чуть не съезжаем в кювет. Джейме хватает руль и выравнивает машину.

– Господи, Отэм, – вполголоса произносит он. После этого он молчит, пока не подвозит меня к дому.

– Наверное, тебе вообще не стоит учиться водить, – говорит он, поцеловав меня. – Мне подумать страшно, что ты можешь убиться.

Я знаю, что когда-нибудь умру, и знаю, что когда-нибудь лишусь девственности; оба эти события кажутся одинаково вероятными и одинаково невозможными.

Финни разрешено возвращаться домой на полчаса позже, чем мне, и по выходным я слышу, как он подъезжает на своей машине, в то время как сама уже лежу в кровати и пытаюсь уснуть. Это успокаивает: слушать, как рокочет и замирает двигатель, как хлопает дверца машины, как скрипит задняя дверь. Я смотрю, как резко озаряется окно его спальни, когда он щелкает выключателем. Он ходит по комнате без рубашки. Свет снова гаснет, и я знаю, что он лежит в своей кровати у окна. Между нами две оконные рамы и двадцать футов[18]18
  Примерно шесть метров. Прим. ред.


[Закрыть].

Глава 22

В последний день семестра я плохо себя чувствую, но должна идти в школу – сегодня у меня три экзамена. Все утро смотрю на часы, высчитывая, когда смогу вернуться домой и забраться в кровать. В обед меня начинает тошнить, и я только пью воду. Джейме очень мил со мной и гладит меня по голове, когда я кладу ее на стол.

– Крошка, я думаю, тебе надо пойти домой, – говорит он. Я катаю голову взад-вперед по столу, что значит «нет».

После обеда Джейме несет мою сумку до класса мистера Лафигана. Сегодня я не пытаюсь рыться в его ящиках, сразу же прохожу к своей парте и падаю на стул. Близится Рождество, а вместе с ним две недели свободы, так что у всех отличное настроение, невзирая на экзамен. Я слышу, как остальные заходят в класс, садятся на свои места, и мне хочется умереть. Джейме кладет руку мне на спину, пока разговаривает с Сашей про фильм, который они оба хотят посмотреть, а я нет. Все рассказывают, как хотят походить по магазинам, жалуются на понаехавших родственников, мечтают выспаться. Сон бы и мне сейчас не помешал.

Экзамен мистера Лафигана дается мне легко даже в таком ослабленном состоянии. Заканчиваю первая и кладу исписанные листки ему на стол. Он смотрит на меня, и я понимаю, что он отметил мой бледный вид и осунувшееся лицо. Слабо улыбаюсь, прежде чем он успевает спросить, как я себя чувствую. Иду к своему месту и думаю, что надо готовиться к экзамену по геометрии, но живот крутит все сильнее, и я снова упираюсь лбом в парту.

К тому времени когда почти все сдали работы, я гадаю, стошнит меня или нет. Все внутренности бурлят, а слюнные железы работают без остановки; возможно, мне действительно нужно выйти. Пытаюсь прикинуть, насколько сильно мне угрожает рвота. Я не готова проситься выйти без крайней необходимости, но при этом и подумать страшно, что я могу не успеть добежать до туалета. Я сижу напротив двери. Между мной и проемом стоит урна, но эта участь хуже смерти.

Последняя ученица кладет листки на учительский стол, и мистер Лафиган встает.

– Итак, что вы думаете о вопросах теста? – спрашивает он. Срываюсь с места и бросаюсь к двери, прижав руку ко рту. Мистер Лафиган отходит в сторону, и я пробегаю мимо него.

– Джейме, Финн, будьте добры сесть, – слышу я его голос уже за дверью.

Оказывается, я не могла ждать ни секунды дольше. В кабинке опускаюсь на пол, одной рукой придерживая волосы, а другой – тиару, чтобы она не упала.

Потом полощу рот и смотрю на свое отражение в зеркале. Я по-прежнему бледная, но чувствую себя лучше. Делаю глубокий вдох. До конца урока еще двадцать минут. Нужно вернуться, пока мистер Лафиган не отправил кого-нибудь на поиски.

Вхожу в класс, опустив голову и не поднимая взгляда. Мистер Лафиган тихо говорит:

– Отэм…

– О господи, ты беременна? – выкрикивает Алекса. Я резко останавливаюсь и вскидываю голову. Смотрю на нее в упор.

– Чего? Нет, – говорю я.

– Ты уверена? – спрашивает Виктория. – Ты же…

– Алекса, Виктория, – обрывает их мистер Лафиган. И снова поворачивается ко мне: – Позволь, я выпишу тебе направление к медсестре.

– Нет. – Качаю головой и сажусь за парту. – У меня на следующем уроке еще один тест. Я в порядке.

– Ты уверена? – спрашивает он. Я киваю и выпрямляю спину, чтобы продемонстрировать, насколько мне лучше. Мистер Лафиган пожимает плечами и возвращается к подведению итогов.

– Поскольку мы не успели закончить «Джейн Эйр» до итогового теста, задам вам прочитать роман на каникулах.

Джейме вытягивает ногу так, что наши кроссовки соприкасаются. Я записываю задание в дневник и улыбаюсь.

– Ты как? – спрашивает он, когда звенит звонок. – Уверена, что все в порядке?

– Да, – отвечаю я. В коридоре Джейме крепко меня обнимает. Ему сейчас на физкультуру, до конца уроков мы не увидимся.

– Люблю тебя, болезная, хоть изо рта у тебя жутко несет.

– Спасибо, – говорю я. Он целует меня в губы и ерошит волосы.

* * *

Мне удается пережить экзамен по математике и даже поездку до дома на автобусе. Финни и Сильвия выходят как раз передо мной. Держась за руки, они идут по Элизабет-стрит. Я мешкаю на остановке, после чего иду за ними на расстоянии футов тридцати[19]19
  Около девяти метров. Прим. ред.


[Закрыть], пока они не доходят до перекрестка, где Сильвия поворачивает. Они целуются на прощание, и Сильвия переходит дорогу. Финни машет ей и идет дальше.

– Эй, Финни, подожди, – зову я. Краем глаза вижу, что Сильвия оборачивается и смотрит на нас. Не обращаю на нее внимания. Финни оборачивается. Он ждет, пока я догоню его. Я удивлена, что он не удивлен.

– Привет, – говорю я, подойдя к нему.

– Привет, – отвечает он.

Я иду к нашим домам, он не отстает.

– Хочу попросить тебя об одолжении, – продолжаю я, не замедляя шага, и смотрю в землю.

– Хорошо, – говорит Финни.

– Ты можешь сделать так, чтобы Алекса, Тейлор, Виктория и… – обрываю фразу, чтобы не упомянуть Сильвию, – и остальные не рассказывали всем, будто я беременна?

– Зачем им это делать? – наивно спрашивает он, и я в каком-то смысле даже радуюсь. Все эти годы я задавалась вопросом, как Финни может дружить с такими девочками. Очевидно, он не знает, что творится в их головах. Понимаю: я тоже когда-то не знала. А Финни всегда хорошо думает о людях; может, он думает, что они спросили меня о беременности, потому что беспокоились обо мне.

– Потому что… – Я пытаюсь придумать, как объяснить так, чтобы не оскорбить его друзей.

– Ты же не беременна? – тихо спрашивает он.

– Финеас! – возмущаюсь я и в первый раз поднимаю на него взгляд. Он тоже смотрит мне в глаза.

– Я… – запинается он. – Я имел в виду, они говорили, что есть вероятность…

– Нет, – перебиваю я. – Я даже сексом никогда не занималась.

– А, – говорит он. Теперь у него на лице написано удивление. Я думала, что оно появится в тот момент, когда окликну его. Снова смотрю себе под ноги. С минуту мы идем молча. Мы уже подходим к нашим домам.

– Ты можешь просто сделать так…

– Да, – перебивает Финни. Он говорит отрывисто, наверное, я его обидела. Но это правда, девочки вполне могут распространить такой слух. Насколько мне известно, половина школы и так уже думает, что весной я стану мамочкой.

– Спасибо.

Финни не отвечает. Бросаю на него взгляд. Он хмурится. Мы вместе подходим к лужайке и разбредаемся по домам. Он не прощается со мной.

* * *

Я иду прямо в свою комнату и падаю на кровать. Закрываю глаза и пытаюсь заснуть. Я только-только начинаю расслабляться, но вспоминаю, как Финни посмотрел на меня, когда я сказала ему, что я девственница, и как он нахмурился.

Ледяная пика пронзает меня насквозь. Не могу дышать, она слишком большая. Холод поднимается от живота к груди и легким, но не заглушает боль.

«Почему тебе это так важно?» – спрашиваю я себя. Лед тает и лужицей собирается где-то в недрах больного живота.

Мой Финни.

Он не твой Финни.

Знаю. Но есть разница между «знать» и «чувствовать». Я и раньше знала, что он больше не мой Финни, но теперь он на другом берегу, нас разделяет океан, который мне страшно переплыть, и я это чувствую.

Глава 23

Мне становится лучше только к Рождеству, спустя пять дней. Я съедаю приготовленные мамой яйца с такой скоростью, словно меня не кормили несколько лет. Отец спускается и целует маму дольше обычного. Не обращаю на них внимания и продолжаю есть. К тому времени, когда я заканчиваю, папа направляется в гостиную, чтобы отнести первую партию подарков тете Анджелине. Иду наверх – переодеться.

В детстве мы с Финни накануне обычно забирались под елку, где на следующее утро распаковывали подарки. Мы лежали бок о бок, разглядывали дерево, украшенное либо идеально подобранными стеклянными гирляндами, которые купила мама, либо разномастными игрушками тети Анджелины – экзотическими бисерными кисточками из Индии и ее экстравагантными поделками из глины и бумаги.

Мы шептались и разглядывали ветки, пока слезы не выступали на глазах и огни гирлянд не начинали размываться. Наутро просыпались одновременно и бежали будить родителей, чтобы вместе открывать подарки.

Я надеваю черную юбку и зеленый свитер. Немного подумав, выбираю серебряную тиару, которая сидит очень низко, почти на лбу. После того как мамы решили, что мы больше не должны спать в одной комнате, было еще три Рождества, когда мы с Финни так спешили встретиться под елкой, что нас даже не могли уговорить переодеться, мы так и распаковывали подарки в пижамах, будто всю ночь провели вместе. Конечно, такого не случалось уже много лет.

* * *

Тетя Анджелина обнимает меня и целует. Мама обнимает Финни, а папа пожимает ему руку перед тем, как отнести последнюю партию подарков. На Финни классическая рубашка и брюки цвета хаки. Мы коротко переглядываемся, но не говорим друг другу ни слова.

По традиции мы открываем подарки по одному зараз, а все остальные комментируют и восхищаются. Финни сегодня какой-то притихший, но я не заостряю на этом внимания. Даже не знаю, злится ли он до сих пор за то, что я сказала про его друзей.

В коробке с подписью от тети Анджелины и Финеаса лежит тиара из серебряных снежинок. Я бегу через всю комнату, чтобы обнять тетю Анджелину. Мама с тиарами смирилась, но никогда их не одобряла. Иногда мне кажется, что внебрачный ребенок и вереница любовников помогли тете Анджелине остаться молодой. Может, так оно и есть. Или, может быть, это мою маму состарил брак.

– Спасибо, – говорю я.

Тетя Анджелина обнимает меня в ответ:

– Ее Финеас выбирал.

– Спасибо, Финни, – я благодарю его и опять сажусь на пол рядом с елкой. Финни только кивает, но потом мягко улыбается, когда я надеваю его тиару поверх своей.

С подарками мы заканчиваем только к середине дня. Мамы идут на кухню, чтобы вместе приготовить обед. Сажусь в свое любимое кресло у окна, собираясь почитать одну из подаренных книг. У меня как раз образовалась целая стопка, которой я планирую заняться на второй неделе каникул. Папа с Финни сидят на диване и смотрят спортивный канал. Я едва замечаю, когда папа встает и выходит из комнаты. Ему часто звонят с работы по каким-то неотложным вопросам, даже на праздниках.

– Отэм? – зовет Финни. Его голос вдруг звучит так близко и хрипло, что я вздрагиваю и поднимаю взгляд. Финни стоит сбоку и смотрит на меня сверху вниз. Руки он прячет в карманах.

– Да? – говорю я.

– Я не думаю, что будет трудно выполнить то, о чем ты меня просила.

– Спасибо. – Я улыбаюсь, но он не отвечает улыбкой.

– О чем вы двое шепчетесь? – спрашивает тетя Анджелина, заходя в комнату.

– Ни о чем, – одновременно отвечаем мы. Она наклоняет голову набок и улыбается:

– Обед готов!

* * *

– Как Финни, держится? – спрашивает мама, когда мы идем по двору к нашему дому. Уже вечер, и я от холода потираю руки, радуясь, что идти недалеко.

– О чем ты? – интересуюсь я.

– О том, что он расстался с девушкой, – отвечает она.

От удивления чуть не спотыкаюсь:

– Финни с Сильвией расстались?

– Я думала, ты знаешь, – говорит мама. Она открывает дверь, мы заходим в дом и снимаем пальто.

– Мама, откуда мне об этом знать? – спрашиваю я.

– Анджелина сказала, что в тот вечер, когда это случилось, он был очень подавлен, но, по-моему, сегодня он в порядке, – продолжает мама, не обращая внимания на мое возмущение. Она идет на кухню, держа в руке тарелку с гостинцами от тети Анджелины.

– С другой стороны, – продолжает она уже на кухне, – по Финни всегда трудно понять, что у него на душе.

Я иду следом за ней и стою в дверях. Не думаю, что Финни бы бросил Сильвию из-за того, что она кому-то наплела, что я беременна, но эта мысль все равно мелькнула в мозгу.

– А из-за чего он расстался с ней? – спрашиваю я.

– Это она бросила его, – отвечает мама.

– Серьезно?

– Ты тоже удивлена?

– Мне просто всегда казалось, что он ей так нравится…

– Я то же самое сказала, – замечает мама. – Конечно, у меня есть свои предубеждения, но Финни такой красивый, милый мальчик… Не понимаю, почему она так поступила.

– Надеюсь, он не слишком сильно переживает, – говорю я.

Мне больно при мысли о том, что у Финни разбито сердце. Хочется спросить Сильвию, о чем она вообще думала. Ее ответ значения не имел бы; хочется оттаскать ее за волосы за то, что она причинила боль Финни.

– Почему бы тебе не позвонить ему и не спросить, как он? – предлагает мама. – Или вернуться к ним в дом?

Я закатываю глаза:

– Мам…

Она вздыхает и качает головой. Я поднимаюсь в свою комнату вместе с книгами. В спальне Финни горит свет, но шторы задернуты. Тетя Анджелина сказала, что в тот вечер, когда это случилось, он был очень подавлен. Когда у человека такой тихий и невозмутимый нрав, как у Финеаса Смита, одно это обстоятельство говорит о многом. Я вспоминаю, что в детстве несколько раз видела, как Финни плакал. В горле пересыхает.

– Чтоб тебя, Сильвия, – говорю я, ругая ее про себя последними словами.

Глава 24

Не только Финни и Сильвия страдают на это Рождество. Майк бросил Энджи. В первый день учебы на обеденной перемене она плачет в туалете. Мы стоим рядом и держим ее за руки.

– Он сказал, что дело не во мне, что просто наши отношения не складываются, – всхлипывает она. – Что это значит?

– Что он идиот, – говорит Саша. – Вот что это значит.

Мы киваем, а Энджи продолжает плакать. Я разглядываю ее.

В восьмом классе я несколько месяцев встречалась с одним мальчиком. Его звали Джош, мы держались за руки, когда ходили по школе, и каждый вечер болтали по телефону. В один день он внезапно меня бросил, сказав, что уже не чувствует того, что прежде. Несколько дней подряд было ощущение, будто меня ударили в живот. Я как будто не могла дышать, как будто из грудной клетки что-то вырвали. Это ощущение нельзя спутать ни с чем другим, оно не похоже ни на какое другое печальное чувство, которое я испытывала до и после того случая. Глядя на плачущую Энджи, я вспоминала, что чувствовала тогда. Это все равно что вновь почуять едкий запах тошнотворной еды, которую ты когда-то попробовал. Ни за что больше не хочу это испытывать.

Еще какое-то время мы обнимаем Энджи, потом возвращаемся в столовую. Финни и Сильвия по-прежнему сидят за одним столом, вместе с друзьями, но уже не рядышком, как раньше. Я почему-то думаю, что за тем столом сейчас всем неловко. Сегодня утром на автобусной остановке Финни и Сильвия стояли поодаль друг от друга и не разговаривали. Финни разглядывал асфальт, повесив голову. Сильвия горделиво стояла на своем месте, вскинув подбородок. В тот момент в своих фантазиях я не таскала ее за волосы, а толкала под автобус.

На английском все пересели так, чтобы Финни и Сильвия больше не сидели рядом. Как же все будет сложно, если кто-нибудь из нашей компании решит расстаться. Мне даже трудно это представить. Брук и Ной по-прежнему в восторге друг от друга, вряд ли им что-то угрожает. Саша и Алекс тоже как будто счастливы.

Я пытаюсь представить, как мы с Джейме расстаемся.

Первая эмоция – неожиданная радость и облегчение: если мы с Джейме разойдемся, это будет значить, что он не любовь всей моей жизни; больше не придется чувствовать себя виноватой за то, что иногда думаю о ком-то еще, размышляя, а что, если бы другие отношения оказались лучше или даже идеальными.

Я окидываю взглядом класс. Джейме что-то рисует в блокноте и тихо разговаривает с Джеком. Он тоже томится по кому-то другому, не по мне. Но любви, которую описывают в поэзии и прозе, просто не существует, было бы по-детски наивно ждать ее и глупо думать, что с другим человеком мы бы ее обрели. Джейме заботится обо мне и любит меня; в реальном мире ничего лучше и быть не может.

Вторая эмоция – страх: я люблю Джейме, и мысль о том, что любовь бывает такой непостоянной, пугает меня.

– Кто прочитал заданное на каникулы? – спрашивает мистер Лафиган, перебив мои мысли. Я поднимаю руку. Почти вся остальная группа тоже. – Хорошо, так что же вы думаете о секрете мистера Рочестера? Отэм?

Я уже не поднимала руку, но ответ успел сложиться в голове. В начале обсуждения мистер Лафиган почти всегда спрашивает меня первой.

– Я понимала, что там творится что-то странное, но такого не ожидала. Я буквально чуть не выронила книгу, – говорю я. – А потом так расстроилась, что не могла спать. Я постоянно просыпалась, потому что была так зла на мистера Рочестера…

– Я так расстроилась, что не могла спать! – повторяет Алекса за моей спиной. Несколько учеников, в том числе Сильвия, смеются. Мистер Лафиган строго поглядывает на них.

– Я не уверена, что мне еще стоит желать, чтобы в итоге Джейн и мистер Рочестер были вместе, – продолжаю я, – но я все равно этого хочу.

– Почему же? – спрашивает мистер Лафиган. Я какое-то время молчу, пытаясь облечь свои чувства в слова.

– Потому что нам всегда говорят, что первую любовь забыть невозможно. Мистер Рочестер – первая любовь Джейн Эйр, и она полюбила его очень сильно. Даже если потом она полюбит еще раз, я думаю, что в глубине души она все равно будет жалеть, что не осталась с ним.

– А что мистер Рочестер такого сделал, что Отэм так огорчилась? Алекса? – спрашивает учитель. Я оглядываюсь. Алекса заливается краской и что-то мямлит.

Нам всегда говорят, что первую любовь забыть невозможно. Я представляю, что встречаюсь с кем-нибудь другим и тоскую по Джейме, моей первой любви. Делаю глубокий вдох и напоминаю себе, что этого никогда не случится; Джейме говорит, что женится на мне.

– Никогда не оставляй меня, – говорю я Джейме, когда мы вместе выходим из класса.

– Не оставлю, – обещает он.