Текст книги "Традиция, трансгрессия, компромисc. Миры русской деревенской женщины"

Лора Олсон, Светлана Адоньева
Традиция, трансгрессия, компромисc. Миры русской деревенской женщины

Благодарности

Лора Олсон

Этот проект не смог бы воплотиться без поддержки Американских советов по международному образованию (American Councils) и финансовой поддержки нескольких организаций. Национальный фонд гуманитарных наук (США) предоставил мне грант, который позволил мне совершать поездки в Россию и сотрудничать со многими учреждениями и отдельными людьми в 2004 – 2005 годах, когда я проводила исследования, послужившие основой для этой книги. От Совета по международным исследованиям и обменам (IREX) я получила стипендию IARO (поддержка индивидуальных передовых исследований), которая помогла мне осуществить четырехмесячное полевое исследование в России в 2004 году. Институт Кеннана предоставил мне краткосрочный грант для проведения исследований в Вашингтоне в 2003 году; Маргарет Паксон, сотрудница этого института, связала меня со Светланой Адоньевой, что сильно повлияло на ход проекта и на его окончательный вид. Сотрудники читального зала Библиотеки Конгресса оказывали мне всевозможную поддержку. Неоценимую поддержку оказывали мои коллеги из Университета Колорадо в Болдере – мне был предоставлен год для проведения исследований; а также я получила материальную помощь для приобретения необходимого оборудования и два гранта, позволивших Светлане Адоньевой приехать в Болдер для совместной работы над проектом. Публикация этой книги субсидировалась Фондом Eugene M. Kayden в Колорадском университете.

Я хочу выразить глубокую благодарность всем жителям российских деревень, которые приглашали меня к себе домой, беседовали со мной, угощали меня и позволили мне ближе познакомиться с их жизнью. Особенно я хотела бы поблагодарить тех, кто помимо прочего оделил меня своей дружбой. В Рязанской области: Зинаида Николаевна Губарева, Валентина Александровна Чикунова, Валентина Ивановна Алешина, Александра Матвеевна Тарасова, Анастасия Андреевна Спирина, отец Роман Иванович Филиппов и Тамара Филиппова; в Вологодской области: Нина Александровна Кукина, Анемаиза Ивановна Хлебосолова, Зоя Михайловна Хлебосолова, Ангелина Дмитриевна Стулкова, Фаина Васильевна Кострюкова, Лия Васильевна Гудкова, Тамара Васильевна Черепанова, Любовь Яковлевна Пантина; в Ульяновской области: Мария Павловна и Юрий Михайлович Постновы, Мария Ивановна Червякова, Мария Дмитриевна Заплаткина. Семья Голубевых – Михаил Иванович, Анна Александровна, Валерий Михайлович, Любовь, а также Мария Александровна Соколова открыли для меня не только двери своих домов, но и свои сердца. Валерий Михайлович ради меня воспользовался своими служебными полномочиями и обзвонил всех работников культуры Сямженского района, которые оказали мне неоценимую помощь, сопровождая меня к информантам и помогая с транспортом и проживанием. Я хочу особенно поблагодарить Анну Яковлевну Васильеву из д. Пигилинка Вологодской области, Нину Алексеевну Вострякову из д. Двиницы Вологодской области, Нину Юрьевну Шаверину из Сямженского Центра культуры, Вологодской области, Любовь и Александра Архиповых из д. Китово Рязанской области.

Рекомендациями и предоставлением библиографических и архивных материалов мне оказали огромную помощь мои коллеги: Татьяна Иванова (Институт русской литературы Российской академии наук – Пушкинский Дом), Альберт Байбурин и Татьяна Бернштам (Музей антропологии и этнографии Российской академии наук), Изабелла Шангина и Елена Мадлевская (Российский этнографический музей), Игорь Морозов и Наталья Пушкарева (Институт этнографии и антропологии Российской академии наук), Маина Чередникова и Михаил Матлин (Ульяновский государственный педагогический университет), Наталья Гилярова и Елена Богина (Московская государственная консерватория), Анатолий Мехнецов и Галина Лобкова (Российский фольклорно-этнографический центр), Анна Некрылова и Виктор Лапин (Институт истории искусств), Андрей Кабанов (независимый исследователь, фольклорная студия «Измайловская слобода») и Елена и Сергей Миненок (Институт мировой литературы им. А.М. Горького). Кроме того, в России мне помогали Анастасия Каретникова, талантливый, умный и отважный полевой исследователь, и Алена Романова, которая обеспечила меня уютным жильем на время моего пребывания в Санкт-Петербурге.

В подготовке рукописи мне оказывали разнообразную помощь многие люди. Андрей Степанов и Антонина Семенова из Санкт-Петербургского университета терпеливо и компетентно отвечали на мои вопросы. В Университете Колорадо своим временем и талантами со мной делились студенты: Дмитрий Зинченко, Анна Кальверт, Карина Пулек, Яна Дудай, Эрика Бем, Мария Димент, Кейси Маккормак, Кэтрин Даниел и Джессика Агилар. Михаил Матлин, Любовь Голубева и Галина Сергейчук помогли мне с транскрипцией интервью. Хлой Кицинджер и Джордан Шедлок сделали блестящий «черновой» перевод глав и частей глав. Стив Рамос пожертвовал своим временем ради решения труднейших задач, связанных с переводом. Студенты RUSS 3701 курса «Славянская фольклорная культура: идеалы и ценности в современном мире» осенью 2010, весной и осенью 2011 и весной 2012 годов прочитали и прокомментировали главы.

Марк Липовецкий и Татьяна Михайлова помогли мне разобраться с трудными местами в транскрипциях и переводе, а также оказали помощь в подготовке комментариев к главам и статьям. Я чрезвычайно благодарна им и другим моим коллегам по Университету Колорадо за их постоянную сердечную дружбу и доброжелательную поддержку. Особенно мне хотелось бы упомянуть Римгайлу Салис, которая была внимательным, преданным и вдохновляющим наставником; поблагодарить Элизабет Данн – за ее точные советы – и Барбару Энгель, которая помогала мне своей дружбой, советами и воодушевлением, а также делала острые критические замечания по поводу черновых вариантов глав. Своими комментариями мне также оказали ценную помощь другие мои коллеги – Хелена Гощило, Эрик Найман, Наталья Кононенко и Алексей Юдин. Редакторы «Журнала фольклорных исследований» Мойра Смит и Даниэль Элиза Кристенсен помогли нам прояснить важные моменты наших дискуссий. Я хотела бы особо поблагодарить читателей University of Wisconsin Press, Жанмари Рой-Виленбой и Сибелан Форрестер, чьи вдумчивые, проницательные комментарии оказались чрезвычайно полезными.

Мой отец Карл Олсон, мой брат Марк Олсон и моя невестка Карен Олсон поддерживали меня морально в моей работе над книгой. Моя подруга Элка Кепчелева в течение шести недель готовила обеды на всю мою семью, чтобы я могла закончить рукопись. Мой муж Давид Остерман был неустанным помощником и всегда был готов меня выслушать, посмотреть критическим взглядом на мою работу, а еще – взять на себя детей. Хотя они об этом и не подозревают, моя дочь Мира и сын Дэниел помогли мне лучше понять некоторые вещи, о которых мы пишем в книге, например стремление матери защитить здоровье своих детей. Моя падчерица Сибел Мейз-Остерман вовлекала младших детей в игру, тем самым давая мне возможность заниматься работой. Моя мать Джин Олсон когда-то заронила в меня семена интереса к иностранным культурам и фольклорной музыке; ее смерть, произошедшая во время работы над книгой, заставила меня взять на себя прежде несвойственные мне роли, а также глубже понять смысл поминальных практик русских крестьянок.

Возможно, в самом большом долгу я перед моим соавтором, Светланой Адоньевой, которая помогала мне, когда я вела исследовательскую работу в Санкт-Петербурге. Светлана делилась со мной не только знаниями и идеями, но и контактами, студентами, а также своей квартирой во время моих экспедиций в 2004 – 2005 годах. Потом Светлана несколько раз приезжала в Колорадо для совместной работы над книгой, а когда мы работали в разных странах, то постоянно обсуждали наши идеи с помощью скайпа или электронной почты. Все эти годы общения со Светланой, несомненно, обогатили мой жизненный опыт.

Светлана Адоньева

В первую очередь я хочу поблагодарить моих собеседников, мужчин и женщин, жителей русских деревень. За тридцать лет полевых исследований я общалась со многими, всех имен я не смогу привести, но некоторые, особенно важные для меня, назову: Татьяна Федоровна Точилова (д. Топса Виноградовского района Архангельской области), Евстолия Константиновна Теканова (д. Маэкса Белозерского района Вологодской обл.), Таисия Васильевна Топоркова (д. Никольское Устюженского р-на Вологодской обл.), Людмила Ивановна и Алексей Алексеевич Громовы (д. Ануфриево Белозерского района Вологодской обл.), Тамара Михайловна Сергеева (д. Парфеново Вашкинского района Вологодской обл.), Анна Дмитриевна Лукичева (с. Липин Бор Вашкинского района Вологодской обл.), Раиса Федоровна Московцева (д. Голузино Сямженского района Вологодской обл.), Гаврила Николаевич и Анна Алексеевна Чикины (д. Жердь Мезенского района Архангельской обл.), Виктор Иванович Нечаев (д. Жердь Мезенского района Архангельской обл.). Встречи и беседы с этими людьми учили меня понимать не только мир российской деревни, но и мой собственный мир. Он менялся благодаря этим встречам.

Я благодарна Санкт-Петербургскому государственному университету, которому в ситуации финансовой нестабильности российской высшей школы на протяжении многих лет удается сохранить фольклорные исследования филологов как отдельную строку бюджета. Стабильное финансирование обеспечило возможность ежегодных фольклорных экспедиций, в которых я участвовала сначала как практикант (1983 – 1986), а позже – как руководитель (1988 – 2007). В результате этой многолетней деятельности в настоящем исследовании у нас была возможность опираться на значительный корпус фольклорных записей, сделанных моими коллегами – преподавателями и студентами СПбГУ.

Некоторые темы, представленные в этой книге, складывались в процессе обсуждения полевых наблюдений. В них принимали участие мои друзья и коллеги – филологи, философы, психологи и этнографы, разделявшие со мной в разные годы труд и удовольствие полевого исследования: Наталья Герасимова, Инна Веселова, Ольга Овчинникова, Ольга Левицкая, Анна Зиндер, Маргарет Паксон, Элизабет и Брайн Уорнер, Александр Секацкий, Ольга Буфеллах, Марина Пономарева, Мария Муратова, Марина Федотова, Стас Савицкий, Алексей Балакин, Антонина Балакина, Денис Веселов, Екатерина Ларионова, Ирина Разова, Андрей Степанов, Юлия Мариничева, Любовь Голубева, Екатерина Мамаева, Елена Перехвальская, Елена Мельникова, Мария Ершова. Им – моя глубокая благодарность.

Я благодарю своих детей Александру Алейник и Андрея Некрасова, безропотно выносивших как мои долгие ежегодные отсутствия, так и свое вынужденное участие в аскетичной экспедиционной жизни, где им доставалось очень мало моего внимания.

Я признательна программе Фулбрайт (Fulbright Scholar Program), оказавшей мне поддержку, благодаря которой я смогла в 2005 – 2006 годах посетить США и работать в Калифорнийском университете в Беркли в качестве приглашенного исследователя по теме «Социокультурный контекст и половозрастные коммуникативные стратегии в русском традиционном речевом сообществе». Обсуждения этой темы на семинарах в Институте славянских, восточноевропейских и евразийских исследований в Беркли (Institute of Slavic, East European and Eurasian Studies – ISEEES) и на кафедре славистики Стэнфордского университета (Department of Slavic Literatures and Languages, Stanford University) были для меня очень важны. Я благодарна американским коллегам за поддержку, организацию этих встреч, а также за то, что они принимали в них живое участие: проф. Юрию Слёзкину (Yuri Slezkine), проф. Григорию Фрейдину (Gregory Freidin), проф. Виктории Боннел (Victoria Bonnell), проф. Николаю Рязановскому (Nicolas V. Riasanovsky), проф. Эрику Найману (Eric Naiman), проф. Анне Музе (Anna Musa).

Я хочу выразить свою глубокую признательность Университету Колорадо в Болдере, дважды принимавшему меня с лекциями, а также преподавателям кафедры германских и славянских языков: в результате наших дискуссий в 2005 году и была задумана эта книга.

И в заключение я хочу поблагодарить Лору Олсон как коллегу и соавтора за нашу совместную работу, которая была трудной, но бесконечно увлекательной, и которая очень многому меня научила.

Введение
Традиция, трансгрессия, компромисс

Горожанин встречает тех, о ком мы говорим в этой книге, на уличных рынках и перекрестках больших городов. Это – «бабушки»: крепкие пожилые или среднего возраста женщины в платках, продающие шерстяные носки, цветы, вязанные крючком салфеточки или яблоки. Купивший у них что-нибудь обычно получает в дополнение к товару еще и добрые слова: благословение, похвалу, а также пожелание съесть или носить «на здоровье», – и обмен становится больше похожим на взаимное воздание почестей, нежели на обычную сделку.

Такие «бабушки» и есть основное население сегодняшних русских деревень. Они являют собой лицо русской деревни и в то же время – тягловую силу российского сельского хозяйства. В торговле нам открывается их притягательная заботливость, но из истории (а для некоторых и из личного опыта) известно, что эти «бабушки» могут сражаться с поразительной храбростью и свирепостью: мы знаем об этом, например, по «бабьим бунтам» времен коллективизации, когда женщины защищали экономическую независимость своих семейных хозяйств. Протесты женщин часто оказывались более успешными, чем мужские, и заканчивались меньшими бедами для бунтующих, поскольку властям было неловко признаваться в том, что они не смогли усмирить разбушевавшихся баб [Viola 1996: 185, 190]. Женщины проявляли значительное мужество перед лицом невзгод, особенно во время Второй мировой войны, когда взяли на себя задачу без мужского участия накормить страну [Engel 2004: 211], и после войны, когда молодых деревенских женщин привлекали к работе на лесоповалах, в шахтах и рудниках.

Экономический и культурный мир постсоветской русской деревни – это тоже мир трудный, хотя и по-другому. Это мир, в значительной степени приходящий в упадок: молодые, талантливые люди, выросшие в деревне, стремятся переехать в город: это – развитие той тенденции, которая возникла одновременно с индустриализацией в тридцатые годы прошлого века. Низкий уровень рождаемости, безработица, расхищение остатков совхозного имущества и алкоголизм так неискоренимо вписались в деревенский экономический ландшафт, что недавние исследования российской деревни диагностировали эту ситуацию как «глубокую деградацию генофонда» [Ioffe, Nefedova, Zaslavsky 2006: 79, 94, 96]. Денег мало, большинство хозяйств еле сводит концы с концами, пенсионеры живут в бедности; часть из них содержит на свою скудную пенсию безработных взрослых детей, многие из которых – алкоголики [Эфендиев, Болотина 2002].

Хотя на сегодняшний день сельские жители России составляют чуть больше четверти от общего числа населения, Россия по-прежнему остается в значительной степени крестьянской страной в смысле своей ментальности. Поскольку урбанизация произошла сравнительно недавно, многие современные российские горожане выросли в деревне и поддерживают постоянную связь со своими деревенскими родственниками, часто проводя лето в родовых домах у бабушек, которым они помогают по хозяйству [Ioffe, Nefedova, Zaslavsky 2006: 8; Vishnevsky 1998]. Поэтому, несмотря на развал деревни, старение населения, экономические и культурные трудности, крестьянская культура продолжает оказывать всепроникающее и глубокое влияние на российскую современность.

Мы хотели подчеркнуть специфику этого влияния, используя слово «миры» в заглавии книги. Слово «мир» в названии антропологического исследования, как правило, обещает широкий энциклопедический взгляд на экзотическую или архаическую общность, мы же под этим подразумеваем иное. Для нас важно указать на то, что люди создают социальные миры; иными словами, мир, в котором человек живет, являет собой социальную и культурную конструкцию, в создание которой он вносит свой вклад. Ближайшим словарным значением слова «мир» может быть следующее: «социальная среда, в рамках которой человек живет и действует» [Merriam-Webster 2003]. Мы понимаем «мир» как реальность, постоянно создаваемую социальными (в том числе коммуникативными) практиками. Это слово употреблено во множественном числе по двум причинам. Во-первых, потому что люди и сообщества живут и конструируют свои миры различными способами: вряд ли корректно говорить об общероссийском менталитете или национальном поведенческом сценарии. Даже когда мы говорим о региональных или местных традициях, мы всегда должны учитывать индивидуальные различия во взглядах и поведении. Во-вторых, индивидуальные миры можно рассматривать как многосоставные, поскольку, пересекаясь и взаимодействуя, они подвержены взаимовлияниям. Миры русской сельской женщины представляют собой множество пересекающихся социальных пространств: это мир живущих в городе детей и внуков, мир средств массовой информации, а также и наши собственные миры, поскольку мы приходим к ним, взаимодействуем с ними, становимся их собеседниками и таким образом входим в их социальное пространство. И при этом и они, и мы проживаем свою жизнь в общем большом мире, полная изоляция в котором невозможна.

В двадцатых годах прошлого века Эдвард Сэпир использовал термин «миры» сходным образом, развивая свое положение о том, что социальная реальность конструируется посредством языка. Ему принадлежит знаменитое высказывание: «Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а не просто один и тот же мир, которому присвоены разные имена» [Sapir 1929: 209]. Для нас исключительно значимо предостережение Сэпира, поскольку исследователь может полагать, что он имеет доступ к объективному миру значений, общему для нас и для тех, кого мы исследуем. Следуя Сэпиру в полевых методиках и анализе, мы обращали особое внимание на язык, в частности на языковые препятствия и коммуникативные провалы, которые помогали нам лучше понимать другую культуру. Однако мы также осознавали опасность представить исследуемую культуру более «экзотической», более «отличной» и более «иной», чем нужно.

Главным объектом нашего исследования являются не язык или культура сами по себе, но люди, с которыми мы общались, конкретные практики и дискурсы, которые составляют их повседневную жизнь. Обращаясь к субъективности[1]1
  Под субъективностью мы здесь и далее будем понимать осознавание себя, своих чувств, стремлений, убеждений и опыта в перспективе социальных ожиданий и норм.


[Закрыть] наших информантов (которых мы предпочитаем называть собеседниками), мы полагались в значительной степени на их собственную речь, на их рассказы о себе. Но значимой для нас была не только речь: работая «в поле», антрополог считывает множество невербальных сигналов (жесты и интонации, выражение лица, положение и пластика тела). Эти сигналы очень важны для гендерных исследований, поскольку стратегии, используемые при конструировании гендера, часто оказываются в сфере невербального поведения [Sugarman 1997: 25]. В своем анализе субъективности, дискурса, наррации и невербального поведения мы опирались на работы Ирвина Гофмана [Goffman 1959, Goffman 1967], Гарольда Гарфинкеля [Garfinkel 1967], Альфреда Шютца [Schütz 1967] и Мишеля де Серто [de Certeau 1984].

Эта книга также – об идентичности, которую мы вслед за Шарлем Тилли определяем как сеть значимых для человека взаимоотношений с другими людьми и группами [Tilly 2002: 10 – 11]. Возможны разные типы идентичности: этническая, гендерная, территориальная, возрастная, статусная. Каждая из них не обладает независимым фиксированным существованием, но создается посредством действий, осуществляемых в контексте повседневных коммуникаций и по конкретным причинам. В книге мы сосредоточились на определенных типах идентичности: социально-территориальной (деревня), возрастной (юность – зрелость – старость) и гендерной (женщины). Мы также будем различать тенденцию к самоидентичности и относительной (аффилированной) идентичности. Признаками второй могут служить: особое внимание к родственным связям, готовность на них полагаться, поиск внешнего одобрения, совета или поддержки. Тактики, посредством которых женщина конструирует себя как самодостаточную, независимую личность, предполагают самовыражение, агентивность, интенциональность, осознанность в отношении стремлений и уверенность в собственных силах. Принято считать, что женщины, живущие в патриархальных деревенских культурах, не обладают такими тактиками. Но, как будет видно, мы находим признаки такого типа личности в русской деревенской традиции. Мы считаем необходимым исследовать оба способа конструирования «я», поскольку для женщин (как и для мужчин) один не может существовать без другого.

Мы рассматриваем гендер как социально артикулируемую идентичность, которая предполагает отношение различия и отношение власти. В этом контексте нас интересует то, что Шерри Ортнер называет «слаборазличимыми формами власти, которые насыщают повседневность посредством переживания времени, пространства и деятельности» [Ortner 2006: 128]. Мы опираемся на исследования властных отношений, проведенные Пьером Бурдьё (1977) и Мишелем Фуко (1978), в соответствии с которыми люди не просто подчиняются диктату культуры, но сами строят свои отношения с культурой, реализуя свою агентивность[2]2
  Мы заимствуем термин агентивность (agency) из философской традиции, где этот термин обозначает присущую человеку способность к самостоятельному выбору и действию, в противоположность детерминистическому взгляду на человека, по которому его поведение есть следствие воздействия среды и обстоятельств. (Прим. к русск. переводу).


[Закрыть]. Фуко было важно выделить особые механизмы власти, которые используются группами и индивидами в определенных исторических обстоятельствах. «Власть можно анализировать как нечто, что циркулирует или, скорее, как нечто, что функционирует только в виде цепи. Она никогда не локализуется там или здесь, никогда не оказывается в чьих-либо руках, никогда не присваивается как товар или материальные ценности… [Люди] всегда находятся одновременно в позиции как подчинения власти, так и ее осуществления» [Foucault 1980: 98]. Конечно, власть не распределяется равномерно, но тем не менее она так или иначе распределяется. Механизмы власти – например, ритуалы жизненного цикла (в частности, традиционный русский свадебный ритуал, поэтика которого подчеркивает подчиненность новобрачной) – не просто обеспечивают одностороннее подчинение. На уровне конкретного взаимодействия всегда есть способ, с помощью которого инструменты власти можно использовать по-своему и преобразовать [Foucault 1980: 99]. Сталкиваясь с формами социального контроля, люди отвечают на них, используя разные тактики: подчинение, трансгрессию или компромисс. Именно эту динамику мы и исследуем в книге.

Русские деревенские женщины, которые являются объектом нашего внимания, редко рассматривались в таком ключе. Их обычно изображали жертвами деспотической патриархальности или превозносили: то как символ безграничной женской выносливости, то как неиссякаемый источник одной из величайших мировых культур (см., например, [Worobec 1991; Hubbs 1988]). Мы же решили посмотреть на русскую крестьянку в контексте ее повседневности, описывая то, как мы ее узнавали в течение многих лет полевых исследований. Тем самым мы хотим избежать отчуждения, представляя ее как экзотический объект научного описания. Мы бы хотели воспринимать ее как «ты», как собеседника в разговоре [Buber 1970; Бахтин 1975]. Сделать это можно, только смещаясь с нашей собственной субъективности к субъективности русской крестьянки, минимизируя тем самым доминантную позицию наблюдателя. Мы были ее собеседницами и пишем о себе именно как о собеседницах. Мы были партнерами по поиску взаимопонимания – поэтому одним из важнейших инструментов исследования стала наша рефлексия, связанная с коммуникативными провалами.

Вступая в диалог с русскими деревенскими женщинами, мы одновременно вовлекались в другой диалог: с научными трудами о них и об их культуре. Мы концентрируем наше внимание на людях, которые пользуются фольклором для собственных нужд, – в отличие от исследователей, фокусирующихся на фольклорных текстах как составляющих элементах русской фольклорной традиции. По этой, значимой для российской науки о фольклоре, научной модели люди понимаются как «носители» традиции, как если бы они были «картами памяти» (устройствами для хранения информации), которые хранят фольклорную традицию для ученых. Для того, чтобы пояснить специфику своего подхода, мы проиллюстрируем характерный для научной традиции механизм конструирования фольклора одним любопытным примером. Пример этот к тому же позволит показать, как мы понимаем вторую часть названия нашей книги.