Текст книги "Магазинчик бесценных вещей"

13

В начале был Всемирный потоп.

Отец рассказывал нам, что он упоминается практически во всех культурах Древнего мира. От Скандинавии до Египта, от Индии до Китая, от Греции до Индонезии – все были согласны, что когда-то вода покрывала всю землю, скрывая под собой горы и доставая до неба. Лишь немногие избранные остались живы – те, кто подготовился, кто построил себе ковчег.

– Что бы вы взяли с собой в ковчег, чтобы выжить? – как-то вечером спросил он у нас с Андреа.

– Холодильник! – выпалила я.

– Холодильник? – переспросил он разочарованно. – Совершенно бесполезная вещь. – Он сделал глубокий вдох. – Ты уже должна бы знать, что и без него можно прекрасно обойтись.

– Сушилку? – попыталась я снова, надеясь, что в этот раз ответила правильно.

– Ерунда. – Он покачал головой. – Прямо над тобой светит огромная сушилка. Солнце.

Он бросил вопросительный взгляд на моего брата. Тот раздраженно на него посмотрел и ничего не ответил, давая понять, что не собирается готовиться к подобному происшествию. С тех пор как он побывал в городе, он перестал в это верить.

Папа перевел взгляд обратно на меня.

– Неужели вам ничего не приходит в голову? – с досадой спросил он.

Увидев, что он расстроился, я почувствовала, как у меня в груди открывается пропасть и как я сама в нее скатываюсь. Сердце начало колотиться. Чтобы выжить… чтобы выжить… что бы я взяла с собой в ковчег? Но в голове было перекати-поле.

– Продуктовый магазин? – наконец попыталась угадать я, хоть и знала, что ответ неправильный.

– Магазины – это самое бесполезное в мире изобретение! Корень всех наших бед!

Это был худший ответ, который можно было придумать. Андреа приподнялся на кровати, возможно, готовясь меня защитить, если папа поднимет на меня руку. Но он этого не сделал. Он ограничился тем, что встал и посмотрел на нас с упреком.

– Правильный ответ – семена, – произнес он наконец.

– Семена? – повторила я сдавленным голосом.

– Семена занимают мало места и содержат в себе почти неограниченное количество пищи. Вы должны бы это знать.

Это был умный, изящный, блестящий ответ, как раз в стиле моего отца, но я была не способна до него додуматься. На каждый его вопрос существовал один-единственный правильный ответ, так что ошибиться было легко. Отец требовал совершенства.

– А еще я бы к себе в ковчег взяла Андреа, – попыталась я разрядить обстановку. – Он, конечно, много места занимает, но без него точно не обойтись.

Брат вскочил, чтобы в шутку дать мне подзатыльник, но веселым при этом не выглядел.

– В вашем ковчеге место есть только для самого необходимого, – отрезал отец. – Остальное – балласт.

«Он хотел сказать, что другие люди – это не самое необходимое?» – спросила я себя, как только он вышел из комнаты. И что бы я делала без своего плюшевого зайчика, глиняного гуся и бумаги для писем? Перспектива начинать все с нуля в мире, опустошенном наводнением или пожаром, не имея никакой опоры, приводила меня в ужас. Без зайчика, гуся, книжек и фильмов, которые включала мне мама, я бы не справилась. Может, они и не были так необходимы, но они были для меня важны. Мне кажется, бородатый дедушка Ной закрыл бы глаза на те безделушки, что я хотела с собой взять. В его новом мире нашлось бы место и для них.

Этот разговор оставил во мне хорошо знакомое тяжелое чувство – уверенность в том, что я не заслуживаю любви и внимания отца, который всегда оставался недосягаемым. Как Бог.

В ночной тишине я пыталась уцепиться за воспоминание о «Новом мире». Снова и снова, снедаемая виной, я возвращалась мыслью к этому далекому магазинчику, пусть и корню всех наших бед, но месту, где люди были добры и делали прекрасное, благодарное дело, не чувствуя за это никакой вины.

Какая-то часть меня вдруг начинает надеяться, что «Новый мир» окажется закрыт, дверь будет опущена, как эти последние пять лет, что не будет никакой таблички. Как во сне, когда ты вдруг осознаешь, что не можешь повлиять на происходящее, но это и не важно, ведь происходящее все равно нереально. А вдруг я увижу там табличку «ПРОДАНО»? Значит, жизнь сама за меня решит. Так будет даже проще.

Но прежняя табличка еще висит. Дверь открыта. Сквозь стекло витрины я узнаю женщину из агентства. Все тот же ободок и каблуки. Она одна, осматривается вокруг с любопытством, будто во власти каких-то внутренних противоречий. В глубине души ей нравится этот магазинчик? Или она действительно видит в нем просто задачу, которую нужно поскорее решить? Брендовые вещи для нее – это способ самовыражения или защитная броня? Ее манера держать себя на самом деле вовсе не ее? Все это просто мои необоснованные догадки и размышления, но все-таки есть у меня чувство, что она одна из тех «застрявших» людей. Шерсть-С-Примесью-Шелка. Вот как я буду ее называть.

Аделаида, ведя дочку за руку, заходит внутрь.

– Какое же прекрасное место!

Шерсть-С-Примесью-Шелка сразу же устремляет взгляд в нашу сторону. Она кивает мне в знак того, что узнала меня, а затем переводит глаза на серебристое платье Аделаиды и корону девочки, которая удивленно и весело оглядывается вокруг.

– Лучшего места для моих творений не найдешь! – восклицает Аделаида, ни капли не смущаясь, и пожимает мне предплечье так, будто мы лучшие подружки. – Можешь себе представить?

«Не понимаю, как я могу это себе представить, – улыбаюсь я про себя, – учитывая, что я об этих творениях впервые слышу».

– Магазин как раз продается, – поясняет Шерсть-С-Примесью-Шелка, на случай если вдруг на табличке недостаточно ясно написано.

– Эх, такое, боюсь, за рамками моего бюджета… – Аделаида поворачивается ко мне. – У меня на счету всего шестьсот евро. А у тебя?

Чувствую, как у меня вспыхивают щеки. У меня и счета-то нет. Я держу все в папочке: наличку, квитанции, блокнот, в котором подсчитываю доходы и расходы за месяц. У меня даже есть сбережения на черный день. Они не особенно растут, хоть я и стараюсь, но что-то удается отложить даже на пенсию.

Я хотела просто заглянуть снаружи, я не собиралась попадаться риелторше на глаза. Хотела убедиться, что «Новый мир» действительно открылся, что его еще не продали и что, может быть, есть хоть малюсенькая вероятность его спасти. Хотела почувствовать себя чуть сильнее – вот зачем я пришла.

– У вас, наверное, есть веская причина работать в воскресенье, – бросает Аделаида Шерсти-С-Примесью-Шелка.

– Для бизнеса выходных не существует. Не в этом городе, – отвечает она, проверяя уведомления. – Первым делом тут нужно все очистить.

– Очистить?.. – вторю я упавшим голосом.

Такие чистки должны считаться преступлением. Что же тогда останется? Голые стены, сырость и пыль.

– Эти вещи имеют большую ценность, – вырывается у меня.

Аделаида одобрительно на меня смотрит.

– Ценность? – переспрашивает Шерсть-С-Примесью-Шелка, поправляя ободок.

– Их просто нужно немного привести в порядок.

– Хотите сказать, я на этом барахле заработаю миллионы?

– Насчет миллионов не знаю, но от продажи этих вещей можно выручить неплохие деньги.

Я сама поражаюсь своей дерзости, но Арье и Аделаиде она, похоже, нравится: они смотрят на меня с восхищением. Если я выиграю время, у меня будет больше шансов отыскать Маргарет – вот и все.

Шерсть-С-Примесью-Шелка впервые смотрит на меня так, будто видит по-настоящему.

– И кто это, по-вашему, купит?

Я пожимаю плечами, подыскивая правильный тон:

– Да кто угодно…

Я будто бросилась в воду, не умея плавать, – теперь остается только изо всех сил держаться на плаву.

Женщина бросает на меня скептический взгляд и снова утыкается в телефон. Но у меня теперь есть миссия. И появилась идея.

– Если хотите, я могу оставить свой номер. Я знаю почти всех в этом районе, похожу поспрашиваю… Тут многие интересуются антиквариатом.

Она смотрит на меня, раздумывая, стоит ли принимать предложение. Наконец отвечает:

– Ладно, давайте, мало ли вдруг.

Я достаю из рюкзака стикер и быстро черкаю на нем номер. Отдаю ей.

– Могли бы просто меня набрать, – отвечает она, не понимая, что ей делать с этим листочком.

– Мне нравится писать на бумаге, это дарит ощущение, что я оставляю в этом мире след.

Аделаида с дочкой аплодируют, к моему огромному стыду.

– Ладно, пойдемте, – говорит Аделаида, спасая меня из затруднения.

– Только не закрывайте дверь, поэтессы! – кричит нам вслед Шерсть-С-Примесью-Шелка, направляясь к подсобке. – Может, еще кто-нибудь зайдет. – И добавляет шепотом, но так, что все равно слышно: – Тот, у кого поменьше идей и побольше денег.

Когда мы выходим, Аделаида просит меня оставить свой номер и ей.

– А тебе-то зачем? Можешь просто спуститься и постучать, – отвечаю я. – Я живу прямо под вами.

– Постучусь – не успеешь оглянуться! – говорит она и хватает меня за руку. – А знаешь, лучше ты прямо сейчас поднимайся к нам. Хочу показать тебе свои творения.

14

Двадцать два года я не видела другого дома, кроме Крепости и бабушкиной квартиры. Я воображала их, эти чужие жилища, как воображала и чужие жизни. Я пожирала глазами дома, которые мелькали в фильмах, примечала каждую подробность: где герои держат ключи, какой у них на кухне холодильник, есть ли ковры или кровать с балдахином (я бы тоже такую себе хотела), на каком этаже живут, есть ли у них сад. В кино дома, как зеркала, отражали характер своих обитателей, но в жизни, как дала мне понять работа, все не совсем так. Реальные дома обнажают самые непостижимые стороны нашей души и порой удивляют даже своих хозяев.

Гостиная Аделаиды вся заставлена растениями и игрушками, повсюду разбросаны платья всевозможных цветов и фасонов, с рисунками, вышивкой, из тюля и шелка. Холодильник сверху донизу обклеен стикерами и открытками, стопка квитанций служит подставкой для кактуса, на седле детского велосипеда балансирует десяток книг. В середине комнаты стоит диван, обитый голубым бархатом оттенка «электрик». Так хочется на него плюхнуться!

Больше похоже на ателье, чем на квартиру взрослой женщины, у которой растет дочь и которая перестала быть беспечным ребенком и определилась со своим местом в жизни. У нее дома беспорядок, потому что сама жизнь беспорядочна. Полная противоположность моей квартиры, в которой все лежит на своем месте и нет следов чьего-либо присутствия, кроме моего.

Арья бросается к платью канареечного цвета и прячется в его тюлевой юбке.

– Вот они, мои творения, – произносит Аделаида, с гордостью показывая мне свои наряды. Каждую минуту свободного времени она посвящает им, сама их придумывает и шьет. У окна стоит стол со швейной машинкой.

Аделаида рассказывает мне, что работает продавщицей в сетевом магазине одежды быстрой моды, но что на самом деле ее вдохновляет, так это шитье. Она поднимает с дивана желтое платье и прикладывает к себе. У него мягкий лиф и широкая юбка с оборками, из-под юбки доносятся визги спрятавшейся Арьи. Оно просто великолепно.

– Двадцать четыре часа труда. Шелковый тюль. Полностью ручная работа. Потрогай…

Я тянусь к платью пальцами и не могу поверить: на ощупь оно как облако.

– Давай вылезай, – выгоняет Аделаида дочку. – У тебя свои есть.

Арья выбирается из-под юбки и убегает в спальню. На мгновение я представляю, как было бы хорошо, если бы это была моя жизнь.

– Выходит, ты из тех, кто может собрать шкаф, не обругав все сущее на чем свет стоит? – спрашивает Аделаида.

– Я из тех, кто ругает исключительно себя.

– А можешь помочь нам собрать книжный шкаф?

И она показывает мне небольшую, но увесистую коробку, спрятанную за диваном.

– Когда я заказывала шкаф, я рассчитывала, что придет шкаф, а вместо него пришло вот это. Тут самая большая деталь длиной двадцать сантиметров, а «Лего» я всегда терпеть не могла.

– Дай-ка гляну, – отвечаю я, почувствовав себя чуть сильнее и взрослее, чем минуту назад, просто потому, что могу ей помочь.

Доставая детали из коробки, я понимаю, что это не настоящее дерево, а березовая фанера, в которой даже нет отверстий для шурупов. Как такая хрупкая конструкция, сквозь которую без труда пройдет шуруп, сможет выдержать вес не одного десятка книг?

– Собрать-то я его могу, но долго он не протянет. Не думаю, что в этом есть смысл. Давай так: я похожу по округе, поищу тебе другой. Уж лучше старый, но прочный шкаф, чем новый, но хлипкий. Согласна?

Она наклоняет голову.

– В смысле – походишь по округе?

– Люди часто выбрасывают вещи, которые еще можно починить. Нужно просто немного везения.

Она смотрит на меня взглядом, в котором мне видятся одновременно восхищение и недоверие.

– Можно найти неплохой, если вооружиться терпением и знать, где искать. Где искать, я знаю, а терпение – это с тебя.

Она пожимает плечами.

– Эта коробка пролежала там лет сто. Думаю, ничего не изменится, если наши книжки еще чуть-чуть подождут. Мне кажется, им даже понравилось лежать по разным углам, – говорит она, показывая на коробку. – А с этим что будем делать? Все-таки я за него семьдесят девять девяносто заплатила.

– А сделаем Пиноккио.

– То есть?

– Вырежем из него подносы, подстаканники, разделочные доски, фигурки… Или соорудим кукольный домик, – осеняет меня, когда из спальни к нам возвращается Арья.

– Да-а-а! Кукольный домик! – Она весело хлопает в ладоши.

– Решено! – восклицает Аделаида, почти такая же довольная, как и ее дочь. – Кукольный домик! Это же мечта Арьи! Спасибо тебе, правда. Мастерить мы не умеем, зато мы добрые и хорошие, да? – Она улыбается мне во все триста пятьдесят зубов.

– Конечно, – подтверждаю я, рассматривая куски фанеры, чтобы спрятать свое смущение. – Размеры подходящие, надо только нарисовать эскиз… Ручка с бумагой у вас найдутся?

Арья тут же срывается с места, готовая стать моей помощницей.

Ее пыл отбрасывает меня в детство: я снова вижу себя в Крепости, маленькой. Когда проваливалась крыша гаража, или текла труба, или ломался генератор, отец собирал совет, на котором мы с братом разбирали проблему и предлагали решения. Сам он в этом не участвовал, только принимал наши предложения, и мы с Андреа пытались их воплотить. Сразу получалось не всегда, но важно было показать, что мы в состоянии справиться сами. «Сначала думай, потом делай», – говорил он. И каждый раз, когда он это повторял, мне вспоминался Страшила из «Волшебника страны Оз»: «Мозги в этой жизни могут сослужить хорошую службу не только человеку, но и вороне»[24]24
  Пер. С. Белова.


[Закрыть]. «Он бы не стал нас воспитывать, – добавлял отец, – как сейчас воспитывают наших сверстников, делая их невольными рабами Ужасной иллюзии, общества потребления, в котором больше не думают, не умеют ничего делать, не могут быть самими собой – лишь незамысловатыми вариациями базовой модели». Эти речи наполняли меня чувством собственной важности, давали уверенность, что я стараюсь не напрасно. Преуспевая в папиных заданиях, я чувствовала себя лучше.

Но вот когда нам не удавалось найти решение проблемы, он сразу мрачнел и смотрел на нас с досадой и раздражением, будто мы лично его обидели. В качестве наказания он запирал нас в кладовке, иногда на несколько часов. «Чтобы посидели подумали», – говорил он. Поворачивал ключ в замке и выключал свет снаружи. Он называл это место «мыслительной».

В кладовке не было ни батарей, ни окон. Зимой там был лютый мороз, а летом – страшная духота. Отец утверждал, что неудобство помогает не заснуть, способствует ясности мысли. Я в темноте играла в игру «Угадай консервы» – просто ощупывала банку и этикетку. Перемножала в уме большие числа. Прыгала, чтобы согреться. Пыталась откопать в памяти свое первое в жизни воспоминание. Время в «мыслительной» не двигалось с места. Взаперти мне не приходило в голову абсолютно ничего. Я будто переставала существовать. Это было хуже смерти.

– Как красиво! – визжит Арья, возвращая меня в реальность.

Эскиз кукольного домика готов, я даже не заметила, как его набросала. В груди у меня будто все опустилось. Каждый раз, когда я вспоминаю о Крепости, все вокруг темнеет и мне кажется, что я проваливаюсь в черную дыру. Даже дышать становится тяжело. До Крепости теперь как до луны, но я все еще там.

– Ну что, постараюсь теперь поскорее все вырезать и собрать, идет? – говорю я девочке.

– Да! Показать тебе нашу комнату?

Вид у комнаты праздничный. На двухъярусной кровати висит колпак феи и боа из перьев цвета фуксии. Рядом с кроватью стоит детский столик со стульчиком, на нем лежат рисунки и карандаши. У противоположной стены стоит длинная напольная вешалка, вся забитая разноцветными нарядами, сшитыми Аделаидой. Под ней аккуратным рядком выставлен десяток пар обуви. Арья пытается нацепить на себя большие крылья бабочки – очевидно, творение матери.

И тут я полностью включаюсь: до меня доходит, что я у кого-то дома, но без конкретной причины. Без задания. Хоть раз не по работе. На душе становится тепло, я чувствую, что сейчас я не просто рука, приклеенная к отвертке, и подхожу к нарядам.

Аделаида признается, что мечтает зарабатывать на жизнь своими творениями, бросить работу, которая высасывает из нее все соки, не оставляя сил ни на что другое. А все ради чего? Ради того, чтобы продать одежду, сшитую в рабских условиях из вредных и дешевых материалов, вечно спешащим и равнодушным покупателям под покровительственным надзором менеджера-сексиста.

С другой стороны, это тоже не так просто: ей нужно больше времени на создание платьев, нужно как-то себя показывать, не завышать цены, чтобы привлечь покупателей, найти место под шоурум…

– Сплошной бардак. Мечта без крыльев, – замечает она, глядя на крылья дочки.

Ей бы хотелось найти другую, менее напряженную, но лучше оплачиваемую работу, пока она мастерит крылья для своей мечты, но ни одно из ее собеседований не дало результата. Работодателям нужны энергичные грамотные девушки, но никто не собирается платить им столько, сколько они заслуживают, а тем более давать им расписание, с которым можно успевать не только работать, но и жить.

– Представь себе уголочек с моими нарядами в таком волшебном магазине, как «Новый мир». Переступаешь порог – и ты в другом измерении, все проблемы остаются за дверью. Вокруг тебя красота, возможности – даже просто надеть платье, о котором мечтала… Ну и бред – разобрать и продать это место, даже не поинтересовавшись, что ты продаешь.

Похоже, Аделаида расстроена так же, как и я, и на меня это производит впечатление. Я без задней мысли начинаю рассказывать ей о Дороти, о том, как она любила этот магазин, и о Маргарет, которая таинственным образом отказалась от наследства. Аделаида еще сильнее мрачнеет, а потом поднимает глаза и объявляет:

– Я слишком устала ждать.

– В каком смысле? Ждать чего?

– Вот именно – чего? В этом весь вопрос. Наше общество сейчас только и делает, что ждет. Ждет справедливости, перемен, лучшего будущего, свершения чудес. Или просто смиряется. Но порой даже непонятно, с чем смиряться, так что просто сидишь и ждешь.

Не хотелось бы это признавать, но в моем случае все именно так. Вся моя жизнь – это долгое ожидание, и я не удивлюсь, если оно окажется бесконечным.

– Куда делся боевой дух прошлого? – напирает Аделаида. – Раньше люди боролись! Бунтовали, противостояли, саботировали… И это давало результаты. Тебе же дорог этот магазин, правда? – спрашивает она меня. – Это видно за километр.

Мне остается только кивать, рассматривая свои потрескавшиеся пальцы и пытаясь угадать, к чему она это клонит. Долго гадать не приходится.

– Пока мы ищем Маргарет, надо саботировать просмотры магазина, – отрезает она тоном, не терпящим возражений.

То, что она сказала «мы», что-то во мне задевает, и я чувствую, что вот-вот расплачусь. Совершенно нежелательная реакция, которую я пытаюсь подавить.

– Немного безумная идея, – вырывается у меня.

– Конечно. Но что это за жизнь, в которой нет ни капельки безумия?

«Разве что капелька», – хочу я сказать.

– Начнем с простого, – продолжает она размеренным тоном. – Снимем табличку.

– Табличку «ПРОДАЕТСЯ»?

– А какую еще? Пойдем сегодня же вечером.

У меня вырывается смешок, больше похожий на усмешку или на чихание. В голове вертятся слова синьоры Далии: «У тебя нет оправданий, но ты все равно не живешь».

– Это безумие… но лучше, чем ничего, – говорю я, поднимая руки в знак капитуляции.

– Хорошо, значит, решено. Хотя минуточку, не хватает одной важной детали. Может, примеришь какое-нибудь из моих платьев?

– Спасибо, но…

– У меня есть одно, которое будет тебе в самый раз.

– Мне просто… – мнусь я, не зная, как это лучше выразить. – Мне не нравится бросаться людям в глаза.

– Открою тебе секрет: ты и так бросаешься в глаза. Девушка в костюме сантехника, с огромной сумкой инструментов и всегда одна. Куда еще сильнее бросаться…

Перед тем как я выхожу за дверь, она добавляет:

– Открою тебе еще один секрет: я знала, что тебя зовут Гея и что это ты делаешь оригами с цитатами. А еще я видела, как ты развешиваешь таблички по всему дому.