Текст книги "Книжный в сердце Парижа"

5

Я лезу в сумку и достаю перцовый баллончик. Мне кажется, что мужчина, идущий по платформе, какой-то подозрительный. Обычная пятница, восемь вечера, но все же это Центральный вокзал Милана.

Я никогда в жизни не путешествовала одна. Теперь я начинаю понимать почему. Тетя купила мне место в вагоне второго класса. Арабская семья загружает огромные чемоданы: жена помогает мужу поднимать их один за другим, а двое детей смотрят на них широко раскрытыми глазами. Я чувствую исходящее от них замешательство, такое же, как у меня самой. Меня успокаивает мысль, что они поедут со мной в одном вагоне.

Адреналин и ужас вызывают покалывание в сердце, как будто перед прыжком с трамплина. В конце концов, у меня в руке баллончик, и как нельзя определить на глаз, заряжен пистолет или нет, никто не может знать, просрочен ли в баллончике перец.

Я застыла у подножки вагона, не в состоянии принять решение. «Это пустая трата времени», – сказал Бернардо. Еще не поздно вернуться домой, найти какой-нибудь предлог, и все бы почувствовали облегчение и больше никогда об этом не вспоминали. За исключением моей тети, которая напрасно ждала бы меня у книжного магазина.

Вспомнив доктора Манубрио, я закрываю глаза и делаю три глубоких вдоха. Я думаю о жизненном серфинге, об огромной волне, о скользкой доске, о себе, стоящей на ней. Начальник поезда дает свисток. У меня в руке тетина записка, я подношу ее к носу… Булочка с шоколадом, ее любимая! Вот что за жирное пятно! Должно быть, тетя завтракала прямо над запиской.

Начальник поезда дает последний свисток. Я рывком поднимаю чемодан за ручку и заскакиваю в вагон. Двери поезда закрываются за мной раньше, чем я успеваю пожалеть о своем решении. Я смотрю на линии железнодорожных путей за окном, которые сменяются полями, затем маленькими городками и заброшенными развалинами вдоль автострады, гаражами и небольшими железнодорожными станциями, на которых поезд даже не замедляет ход. Остановок до Парижа не будет. Сердце колотится, отзываясь в висках, возвращается головная боль. Судьбоносное решение, но все же я его приняла.

В вагоне царит непринужденная атмосфера. Состав выглядит вполне обычно, почти как один из старых междугородних поездов, только здесь двери в купе закрываются на ключ. Найдя свое место, я запираюсь изнутри и проверяю, закрыто ли окно. Тесновато, но в целом даже уютно. Я ставлю чемодан в угол и присаживаюсь на койку. Захотелось есть. Перед выходом из офиса я побросала в сумку все китайские закуски из ящика стола, с мыслью привезти что-нибудь и угостить тетю. Решаю позволить себе печенье с предсказаниями, но только одну штучку. Добрая весть сейчас мне просто необходима. Я вскрываю упаковку и вылавливаю первую попавшуюся печеньку. Спокойно жую ее, разворачивая послание. «Не стоит искать неприятностей, они сами вас найдут. Что касается удачи, то вы знаете, к кому обратиться».

«Что за неприятности ждут меня в Городе света?» – с нарастающей паникой спрашиваю я себя, натягивая ночную рубашку с длинными рукавами – отопление мне включить не удалось. Маска для сна, беруши, анальгетик. Покрывала пахнут дезинфицирующим средством. Надеюсь, мне удастся поспать. Какие несчастья, какие невзгоды? «Мне не следовало уезжать», – ругаю я себя, пока поезд с грохотом мчится по рельсам на север, а за окном сгущается ночь.

Суббота

6

Многим мерное покачивание вагона помогает уснуть, но не мне, тем более сегодня. Металлический голос объявляет, что поезд прибывает в Париж, на часах 7:25, а спала я в лучшем случае часа два. Ночью мне не раз казалось, что кто-то пытается вскрыть замок в мое купе, поэтому в одной руке я крепко сжимала перцовый баллончик, а в другой – аптечку, самую тяжелую вещь, которую только могла бросить в голову нападавшему. К счастью, тревога была ложной, никто не пытался ко мне проникнуть. В итоге я провалилась в сон с так и зажатым в руке баллончиком.

Мне приснилось, что меня вызвал в суд отец, почему-то похожий на Бернардо, и обвинил в измене. «Это какая-то ошибка, я актриса!» – кричала я. Но никто, похоже, не воспринимал меня всерьез.

Я стараюсь как можно тщательнее умыться в раковине в купе. Надеваю чистую блузку, вчерашний костюм и туфли на высоком каблуке. Интересно, откуда тетя узнала, где я работаю? Она отправила посылку в офис, чтобы не привлекать внимания моих родителей? У нее не было сомнений, что я уеду, не сказав им ни слова? Скорее всего, так и есть, она всегда доходила до сути раньше всех.

– Она слишком умна для этой жизни, – сказала однажды мама.

– Или слишком глупа, – парировал папа.

Я уверена в одном: ей опять удалось заставить меня сделать то, чего я никогда бы не сделала по собственной воле.

Смотрю на отражение в зеркале на стене: синяки под глазами, пушащиеся волосы, эффект от кератина сходит на нет. Я зачесываю их назад, закрепляю с помощью заколки-бантика, которую всегда ношу с собой, и тянусь к косметичке, чтобы шаг за шагом повторить свой любимый «макияж без макияжа» (или, как еще его называют, «эффект умытого лица»). Суть проста: косметика на лице есть, но она незаметна. С помощью праймера, тонального крема, пудры, корректора, хайлайтера, теней для век, карандаша для глаз, карандаша и щеточки для бровей, туши и бальзама для губ я делаю лицо более пропорциональным, меняю размер глаз, сокращаю расстояние между бровями, прорисовываю скулы, совершенствую форму носа, избавляюсь от прыщей и жирного блеска. Кожу немного стягивает, но эффект невероятный. Бернардо, к примеру, никогда не видел меня без макияжа, но при этом он убежден, что я пользуюсь только тушью.

Поезд замедлил ход, времени больше нет. Я исполняю вариант для экстренных случаев: тональный крем, корректор, тушь, пудра и блеск для губ.

Прежде чем сойти с подножки, я спускаю на платформу чемодан на колесиках. Я à Paris![14]14
  В Париже (фр.).


[Закрыть] Сквозь стеклянный потолок Лионского вокзала проникают лучи яркого света. В холле уже довольно людно: парочки и семьи в отпусках направляются к междугородним поездам. Уборщики длинными щипцами собирают с пола пластиковые бутылки и старые газеты. В начале железнодорожных путей растут пальмы. Похоже на Центральный вокзал Милана, только красивее.

Невзирая на каблуки, я быстро следую к выходу, катя чемодан за собой. Выйдя на улицу, я вдыхаю воздух Парижа и поднимаю глаза к солнцу: я цела и невредима.

И уже за одно это нужно быть благодарной судьбе.

– Shakespeare and Company, s’il vous plaît[15]15
  В «Шекспира и компанию», пожалуйста (фр.).


[Закрыть], – говорю я водителю, залезая в такси.

Не то чтобы у меня было много денег, чтобы разбрасываться ими, но я не могу позволить себе тратить время зря. Что, если тетя уже ждет меня?

Мы едем вдоль набережной Сены – современный город становится все больше похож на тот самый Париж. Середина апреля, дует легкий ветерок. На берегу реки множество людей в спортивной одежде, кто-то с собаками на поводке, кто-то на роликовых коньках.

Здания с серо-голубыми крышами отражают свет. Paris. Помню, как тетя, когда мы навещали ее, купила мне блинчик сюзетт[16]16
  Блинчик сюзетт – французский десерт; блины с соусом из карамелизированного сахара и сливочного масла, мандаринового или апельсинового сока и цедры.


[Закрыть] и научила говорить «мерси», грассируя звук «р». Paris. И вот я вернулась, уже взрослая.

Я объясняю таксисту, который пытается завязать со мной разговор, что французский язык учила сама и мало что помню. Он отвечает что-то вроде «очень жаль».

Какой же будет встреча с тетей Вивьен? Я быстро подсчитала: в последний раз, когда мы виделись, ей был шестьдесят один год, хотя выглядела она на пятьдесят, так что сейчас ей семьдесят семь… но на сколько лет она выглядит? Моему брату было бы тридцать пять. Взрослый состоявшийся человек. Я бы призналась ему, что еду в Париж. Интересно, какое бы у него было мнение о нашей тете?

Уверена, он был бы на моей стороне.

7

С первого же взгляда становится ясно, что книжных магазинов два, под одной вывеской на желтом фоне. Оба выходят на пешеходную зону с фонтаном и деревьями по обе стороны от него. Через дорогу протекает Сена, а чуть дальше виднеется собор Парижской Богоматери.

Над окнами слева черными буквами написано: «Антикварные книги». За стеклом табличка, которая гласит, что магазин открывается только по запросу. Справа же значится: «Шекспир и компания» – и этот открывается через час. Между магазинами зажата маленькая деревянная дверь, выкрашенная в зеленый цвет. Улица де ла Бушери, 37. Я на месте.

Утренние солнечные лучи, слегка согревая, касаются моей кожи. В прохладном воздухе чувствуется запах новых начинаний, как случалось по дороге в школу в Корнаредо. Только сейчас я в Париже и не собираюсь сидеть в классе, а намерена встретиться с тетей. Предвкушение встречи вызывает приступ учащенного сердцебиения.

Справа от небольшого парка я замечаю кафе, такое прелестное, словно игрушечное, и тащусь по дорожке из гравия в его сторону с чемоданом, не раз рискуя его опрокинуть. Плата для тех, кто не умеет ни от чего отказываться. Как же удобно путешествовать с Бернардо: он кладет в вакуумный пакет рубашки, брюки и свитера, и остается место еще для двух-трех моих косметичек. Теперь же мне пришлось запихнуть все в свой чемодан.

Обстановка в кафе напоминает съемочную площадку фильма «На последнем дыхании», и я бы не удивилась, если бы передо мной вдруг появился Жан-Поль Бельмондо. На полу у барной стойки – кладбище скомканных салфеток и крошек.

– Un espresso, s’il vous plaît[17]17
  Один эспрессо, пожалуйста (фр.).


[Закрыть], – пытаюсь сказать я бармену, который смотрит на меня с нетерпением. Он выглядит так, словно сейчас взорвется, будто у него аллергия на весь мир.

– Un café pour Mademoiselle[18]18
  Кофе для мадемуазель (фр.).


[Закрыть], – передает он своему коллеге, который, повернувшись спиной, наполняет чашки.

На витрине я замечаю круассаны. Беру один, нюхаю, прежде чем надкусить. Он мягкий и маслянистый, как те, которые привозила нам тетя. Мои любимые. Бармен рассеянно ставит передо мной чашку, рядом с ней – кусковой сахар в шарообразной вазочке. Беру сразу три кубика. В такое время не до диеты.

Пока я размешиваю кофе, заходят двое мужчин в плащах и с газетами под мышкой. Вместе с ними – хорошо одетая женщина в шляпке серо-коричневого цвета.

Я доедаю круассан и залпом допиваю кофе.

– Trois euros, cinquante[19]19
  Три евро пятьдесят центов (фр.).


[Закрыть], – бурчит бармен, как только я ставлю пустую чашку на стойку.

Я выдаю ему ровно три евро пятьдесят, чтобы не раздражать его еще больше.

– Bon courage, Mademoiselle[20]20
  Удачи, мадемуазель (фр.).


[Закрыть], – желает он мне, сгребая монеты.

Bon courage. Значит, это был классический парижский брюзга-притворщик? Bon courage – повторяю. «Удача бы мне не повредила», – мысленно говорю я себе, спеша обратно к книжному магазину.

Когда тетя гостила у нас, она всегда вставала первой и ложилась спать последней. С учетом того, что письму она посвящала не менее трех часов в день, и того, что ей приходилось работать, чтобы прокормить себя, и уж точно не хотелось ради этого отказываться от радостей жизни, она позволяла себе отдыхать ровно столько, сколько было необходимо. Она и меня пыталась этому научить. «Просыпайся пораньше, – говорила она, – жизнь коротка, и каждый день должен быть достойным того, чтобы его прожить. Придумай себе занятия!»

Она всегда была чем-то занята и поэтому постоянно опаздывала. Для меня, в отличие от отца, это не имело значения. У него же каждый раз сердце было не на месте. Отец терпеть не может, когда что-то идет не по плану. Ему нужно всегда знать, где мы находимся и что делаем и что с нами все в порядке.

«Если бы твоя тетя не тратила все свое время на то, чтобы писать или заниматься бесполезными вещами, – ворчал он, – возможно, она смогла бы приходить к назначенному сроку».

Я думаю, просто для нее время течет иначе – вот и все. Интересно, она уже едет сюда?

Сидя на деревянной скамейке возле книжного магазина, я замечаю, что дерево передо мной покрыто почками – может, это вишня?

– Эй, ты не могла бы мне помочь? – вдруг спрашивает кто-то на английском с акцентом.

Молодой мужчина держит в руках такую высокую стопку книг, что она почти полностью закрывает ему обзор, при этом ногой он подпирает открытую дверь магазина.

– Что нужно сделать? – интересуюсь я.

– Есть два варианта… – Лица парня хоть и не видно, но можно догадаться, что он улыбается.

– Okay, be…[21]21
  Ладно, пусть… (англ.)


[Закрыть] – Я снимаю со стопки половину книг.

– Мерси, – говорит он, кладя оставшиеся книги на землю, но не убирая ноги из дверного проема.

На нем твидовый берет, из которого выглядывают несколько светлых прядей, белая футболка с V-образным вырезом, испачканная чем-то похожим на кофе, и широкие вельветовые брюки не по размеру. Вместо ремня у него розовая атласная лента, на ногах стоптанные башмаки, один из которых развязан.

Я так и стою с книгами в руках. У меня слишком узкая юбка, поэтому я не могу нагнуться и положить их на тротуар, как это сделал он.

– Придержи дверь. – В конце фразы нет ни слова «пожалуйста», ни вопросительной интонации.

Я локтем не даю двери закрыться, а он скрывается в магазине, выносит еще одну стопку и тоже кладет ее на тротуар. Забирает у меня из рук книги и складывает их вместе с другими.

– Идем, поможешь мне, – зовет он, возвращаясь.

Судя по внешности и акценту, он скандинав. Я бы хотела ему помочь, но тетя будет здесь с минуты на минуту, да и пыль при псориазе вредна… Как сказать «псориаз» на английском?

Я указываю на чемодан.

– Не хотелось бы оставлять его без присмотра, – объясняю я. И это не просто предлог. Не хватало еще остаться без зубной щетки, пижамы и аптечки. Да и серьги фламенко мне тоже дороги.

– Подопри дверь чемоданом, – говорит он. – Тогда мы сможем легко ходить туда-обратно.

Пока он выжидательно на меня смотрит, я начинаю понимать: должно быть, произошло недоразумение. Объясняю, что не работаю в магазине и что, скорее всего, он принял меня за кого-то другого. Он разражается смехом, снимает и снова надевает берет.

– Знаю, просто ты выглядишь как добрая самаритянка.

Я тащу чемодан к входу и ставлю его у двери. Какие еще у меня есть варианты? Небольшие физические упражнения помогут сжечь только что полученные из сахара калории, а что касается псориаза – не думаю, что в мире перестанут производить средства для автозагара.

Солнце проникает в магазин через окно витрины, освещая тысячи книг, которыми уставлены стены от пола до потолка. Все какое-то кособокое (даже пол!), но в этом художественном хаосе чувствуется определенный порядок. Пахнет библиотекой и Парижем. Тамбур у входа загроможден стеллажами на колесиках. Мы выталкиваем их один за другим на улицу.

– Почему ты заговорил со мной по-английски? – спрашиваю я парня в берете.

– Мы все здесь говорим по-английски, ведь мы продаем книги только на английском языке.

Я даже не обратила внимания. В самом деле, учитывая название магазина, это логично.

– Тем лучше, смогу попрактиковаться, – говорю я, испытывая внезапную ностальгию по Present Continuous, отрицаниям и притяжательному падежу.

– Ты хорошо говоришь по-английски.

Я вспоминаю мисс Ринальди, американку итальянского происхождения с неприятным запахом изо рта, которая давала мне частные уроки, когда я была маленькой; английскую школу, куда мама водила меня по средам после обеда и где у меня всегда болел живот; занятия с репетиторами в лицее; каникулы с классом в Дублине, когда я проговорилась, что мои одноклассники курят, и родители заставили меня вернуться домой раньше времени; курс разговорной речи, который мне предложили в офисе в рамках программы повышения квалификация; шесть месяцев разговоров по скайпу, каждый понедельник во второй половине дня, с ирландкой, которая была моложе меня, но уже основала собственную консалтинговую фирму, пока я пыталась скрыть, что только заканчиваю стажировку.

Парень в берете открывает замки на настенных полках рядом с витриной и приподнимает дверцы, выставляя на обозрение подержанные издания. Он возвращается в магазин и включает свет.

– Большое спасибо, – говорит он, выглядывая в дверной проем, – теперь я справлюсь сам.

Переворачивает табличку у входа с «Sorry! We are closed»[22]22
  Извините! Мы закрыты (англ.).


[Закрыть] на «Come in! We are open»[23]23
  Заходите! Мы открыты (англ.).


[Закрыть].

– Пожалуйста, – говорю я шепотом, хотя он слишком далеко, чтобы меня услышать. На этом моя практика английского заканчивается, равно как и физическая активность.

Я сажусь на скамейку и достаю сборник судоку. Свой незаконченный я забыла дома, поэтому купила на вокзале новый. Каждый раз, когда я поднимаю голову и вижу проходящую мимо пожилую даму, сердце начинает биться сильнее, но мадам всякий раз идет мимо, не подавая признаков, что узнает меня.

Сейчас 10:55. Дома в это время я бы уже перевернула диванные подушки, открыла окна и подняла ковры, как и всегда по субботам. Как мама справится со всем этим одна? Ей постоянно не хватает воздуха. К тому же она настолько хрупкая, что каждый раз, когда она наклоняется, кажется, будто она может сломаться. Тут до меня доходит: я же еще не сказала ей, что доехала. Решаю отправить сообщения ей и Бернардо. Пишу, что у меня все хорошо, и добавляю: «Здесь прекрасно!» А Бернардо я еще посылаю фотографию дерева с почти распустившимися почками и интересуюсь: «Как дела в Алассио?» – хотя и так знаю ответ.

Он с друзьями сейчас пьет кофе в баре, и они обсуждают, куда поехать: на Bagni Londra или на Ideale[24]24
  Bagni Londra и Ideale – благоустроенные пляжи в Алассио.


[Закрыть]. У Бернардо имеется кабинка для переодевания на первом пляже, у остальных – на втором. На Bagni Londra играют в мини-футбол, на Ideale волейбольная сетка растянута прямо над морем. На первом бесплатный Wi-Fi, а на втором можно взять в аренду водный велосипед. Они никогда не спрашивали моего мнения. С другой стороны, единственная разница для меня – это цвет зонтов, в остальном оба пляжа кажутся абсолютно одинаковыми: везде толпы людей, раскаленный песок, музыка в любое время и вечно занятый туалет.

При условии максимальной концентрации я могу решать судоку в обоих местах. Поэтому, даже если бы меня спросили, я бы ответила, что мне все равно.

– Прошу прощения! – восклицает мужчина, тормозя на велосипеде в нескольких шагах от меня.

У него длинные рыжие волосы, собранные на макушке в луковицу, и очень густая борода. На нем шарф шотландской расцветки, клетчатая рубашка лососевого оттенка, синие вельветовые брюки, на лице – круглые очки в металлической оправе, а на ногах – высокие ботинки.

Он слезает с велосипеда и делает шаг в сторону книжного магазина. Появляется парень в берете и бросает ему связку ключей. Тот хватает их на лету, открывает окрашенную в зеленый цвет дверь и исчезает внутри с велосипедом на плече. Я слышу, как он поднимается по лестнице.

Я перечитываю записку. Встаю, чтобы проверить еще раз вывеску и адрес. Сомнений нет – я нахожусь в правильном месте.

8

– Café au lait?[25]25
  Кофе с молоком? (фр.)


[Закрыть]

Молодой человек в берете протягивает мне чашку, в которой до краев налита жидкость орехового цвета.

Магазин настолько переполнен, что мне пришлось сдвинуться на самый край скамейки, чтобы освободить место для желающих отдохнуть покупателей.

Здесь останавливаются даже группы туристов с гидами, которые всегда рассказывают одну и ту же историю. «Шекспир и компания» – это книжный, основанный Джорджем Уитменом в 1951 году. Изначально магазин назывался «Мистраль», но в 1964 году, к четырехсотлетию со дня рождения Шекспира, владелец сменил название на «Шекспир и компания». Сделал он это в честь легендарной книжной лавки на улице Одеон, основанной в 1919 году Сильвией Бич. Ее часто посещали такие знаменитости, как Хемингуэй, Джойс и Фицджеральд. Этот магазин книг на английском языке стал местом притяжения для Генри Миллера, Анаис Нин, Уильяма Берроуза. Тут до сих пор проводят мероприятия с участием громких на литературном поприще имен, принимают молодых художников и начинающих писателей со всего мира.

Тем временем туристы продолжают фотографировать, и я то и дело попадаю в кадр. Я опускаю взгляд в надежде остаться незамеченной.

– Как тебя зовут? – спрашивает парень, ожидая, что я сделаю глоток из предложенной мне чашки.

У него огромные голубые глаза, высокий лоб и плоское, почти квадратное лицо. Полная нижняя губа, немного выдающаяся вперед, придает ему забавный вид, контрастирующий со смекалистым взглядом.

Мне очень хочется кофе, но чашка в моих руках совершенно холодная, а на ее краю скопилась грязь. Я пока предпочту оставить свою аптечку нетронутой.

– Олива? – Он наклоняет голову. – Как плод оливкового дерева?

– Это имя латинского происхождения.

– Veni, vidi, vici.

– Вообще-то это мой прикол.

– Прикол? Я говорил серьезно. – Он отпивает из своей чашки.

Я смеюсь. Сложно сказать, сколько ему лет, но, должно быть, он моложе меня.

– Олива… Мне нравится. А меня зовут Виктор Пол Споле, – говорит он, пожимая плечами, – что по-датски означает «маленькая победоносная катушка». – Он смотрит на меня. – Как говорили древние римляне? Nomen omen? Имя – это судьба.

– И какова же она, наша судьба? – спрашиваю я, отчасти лишь бы что-то сказать, отчасти чтобы попрактиковать английский. И лучше, чтобы он говорил, а мне оставалось слушать.

Виктор запрокидывает голову.

– Согласно словарю, слово «судьба» означает стечение обстоятельств, определяющих жизненные события и приводящих к заранее установленному результату. – Он делает паузу. – Ты в это веришь? В то, что все предопределено?

По мне, так судьба – это мирное существование, которое длится до тех пор, пока не вырастут внуки. Вот что я думаю.

– Ты согласна с тем, что все предрешено? – настаивает на ответе Виктор.

– Не знаю, – отзываюсь я. Вряд ли он разделит мою точку зрения.

– На самом деле есть два пути: либо принять это и жить, плывя по течению, либо отвергнуть и смотреть на жизнь цинично.

– Или же… – начинаю я, но теряюсь в глубине собственных рассуждений.

– Или же – судеб много, и они зависят от нас, – продолжает он все более страстно. – Судьба, с которой мы столкнемся, если прислушаемся к себе или если будем пытаться оправдать ожидания других, если будем бежать или все принимать покорно…

Я хотела бы прервать его, но не смею.

– …Многие из нас живут чужой жизнью. Мы стараемся быть идеальной версией себя. И какой в этом случае может быть наша судьба, если не судьбой кого-то другого?

Судьбой кого-то другого.

Я думаю о тете Вивьен, о том, что я понятия не имею, что у нее за судьба. Она заставила меня поверить в то, что жизнь волшебна, а вместо этого я провожу дни за письменным столом, ломая голову над тем, как лучше продать диетические продукты людям, которые, по всей вероятности, могли бы прекрасно обходиться и без них.

– Я довольна своей жизнью, – говорю я. – Своей работой.

– Ты стюардесса?

Он снимает берет, почесывает голову, надевает его обратно.

Я смотрю на него вопросительно.

– Судя по одежде.

– Это просто пиджак!

Говорила ли я когда-нибудь так свободно с незнакомцем? А на иностранном языке? Это кажется невозможным, но мы понимаем друг друга.

Я чувствую приступ голода, мне хочется открыть сумку и достать китайские закуски.

– Я tumbleweed[26]26
  Перекати-поле (англ.).


[Закрыть], – продолжает он. – Знаешь, такие шары из сухой травы, которые катаются по прериям? Как в начальной сцене «Большого Лебовски»[27]27
  «Большой Лебовски» (англ. The Big Lebowski) – культовый американский фильм братьев Коэн.


[Закрыть]. Ну так вот, это перекати-поле. Так нас и называют.

– Кого – вас?

– Нас, живущих здесь. – Он указывает на книжный магазин. – Мы катимся по миру, влекомые ветром. Это Джордж придумал.

– Джордж… Уитмен?

– А ты в теме.

– Спасибо экскурсиям.

Я лезу в сумку и дотрагиваюсь до упаковки с нори, чтобы немного успокоиться.

Виктор объясняет, что в обмен на жилье он работает здесь пару часов в день. Но у него есть и другие занятия. В смысле, другая работа: догситтер, официант, переводчик. Что подвернется. В данный момент он помогает пожилой писательнице разбирать архив, но сегодня он был ей не нужен.

Какое-то время мы сидим молча. Он бросает взгляд на судоку.

– Хочешь что-нибудь почитать?

– Еще немного, и мне надо будет идти. Спасибо. – Я протягиваю ему чашку.

– Но ты даже не притронулась к кофе!

Я широко улыбаюсь. Он пожимает плечами – скорее удивленно, чем обиженно.

Не в силах сдержаться, я достаю из сумки водоросли, открываю пачку и набираю пригоршню.

– Hot and Spicy[28]28
  Острые и пряные (англ.).


[Закрыть], – читает Виктор надпись на упаковке.

Я протягиваю ему пачку, ожидая отказа, но вместо этого он засовывает туда руку, забрасывает горстку в рот и начинает шумно жевать.

Я съедаю еще немного. Посыпанные пряностями, тонкие и хрустящие кусочки моря.

«Дело очень важное, в следующие выходные, „Шекспир и компания“, рядом с Нотр-Дамом».

Уже третий час, а тети все нет.

На работе я только и делаю, что изучаю статистические данные, провожу качественные и количественные исследования явлений, имеющих гораздо меньшую степень неопределенности, и, несмотря на весь свой опыт, ни разу не предположила, что Вивьен может просто не прийти.

«Мы на Bagni Londra, – пишет Бернардо, – все передают тебе привет. Красивое дерево, это вишня?»

Мини-футбол победил.

– Теперь можно смело сказать: тебя кинули, – неожиданно говорит Виктор, отрываясь от книги.

Генри Миллер, «Тропик Рака». Он уже час читает, сидя рядом со мной на скамейке.

Я расстегиваю пиджак. Прогноз погоды не соврал: здесь теплее, чем в Италии. Глупо было надевать костюм ради тети. Она, наверное, не узнала меня и прошла мимо. Но я бы увидела ее: все это время я сидела здесь и не двигалась.

Помимо водорослей мы с Виктором съедаем пачку креветочных чипсов, а он закусывает еще и печеньем с предсказанием. Он просит меня перевести послание: «Ожидайте худшего – и вы не будете разочарованы».

– Вот тебе и предсказание, – произносит он.

– В этой пачке все послания одинаковые.

– Значит, это бракованная пачка.

– Или это наша судьба?

Он смеется, запрокинув голову.

Наверное, как и каждую субботу, мои родители сейчас пьют чай. Кто знает, прикоснется ли мама к пирогу «тарт татен», который я вчера для них испекла, специально встав пораньше. Я видела, как она тайком таскает кусочки приготовленных мною десертов. Мне почти захотелось оказаться в саду и пополдничать с ними. Я предпочла бы, чтобы мне опять повторяли…

– На помощь! – заорала я.

На меня прыгнуло что-то черное и мохнатое. Я задумалась и не сразу заметила, что это собака, поэтому испугалась.

– Колетт! Ко мне! – зовет миниатюрная молодая женщина с короткими светлыми кудрями и огромными голубыми глазами. На ней красное платье в желтый горошек в стиле пятидесятых годов и туфли-лодочки. Мамино руководство по колористике не оставляет места сомнениям: никогда не совмещайте первичные цвета и, если у вас светлые волосы, отдавайте предпочтение пастельным оттенкам. А мне вспоминается закат – и кажется, что платье ей идет. Я пытаюсь представить, каково это – носить такой фасон. Ведь я в таком платье буду смотреться как баба на чайнике. Мне полагается носить исключительно прямые фасоны, платья-туники, кардиганы, широкие рукава и брюки клеш.

Собака радостно скачет рядом с Виктором. Женщина спрашивает, не мог бы он с ней погулять.

Виктор кладет книгу на край скамейки и заявляет:

– А ты пойдешь со мной.

Мне нельзя никуда идти. Я сижу здесь уже целый день, хочу есть, спать, пить, мне хочется кричать, плакать, сорваться на тетю, на себя, на отца, на этот сверток, на тесный костюм, на туфли-лодочки, которые врезались в кожу.

– Мы ненадолго, – говорит он мне, держа в руке поводок. – Оставь чемодан внутри. Ты ждала – теперь подождет тетя. Решено.

Колетт, высунув язык, виляет мне хвостом. Я встаю. Никогда не умела вести себя с собаками. На самом деле с людьми тоже, поэтому я говорю:

– Ну, если ты настаиваешь…