Текст книги "Когда закроется священный наш кабак"

грешники знали, что помещение будет пустовать прошлой ночью.

– Да, я так думаю.

– Но они просто могли позвонить и спросить. Любой может позвонить нам и все узнать под предлогом того, что интересуется помещением, а заодно и проверить, когда оно свободно.

– Вам звонили с подобными вопросами?

– О, нам звонят постоянно, – ответил он. – Поэтому никаких особенных звонков никто не запоминает.

* * *

– Почему ты здесь снуешь все время? – спросила женщина. – Расспрашиваешь всех про Микки-Мауса.

– Про кого?

Она рассмеялась.

– Про Мигелито Круза. Мигелито означает маленький Майкл, знаешь? Ну, это как Микки. Люди называли его Микки-Маус, по-крайней мере я его так называла.

Мы находились на 4-й авеню, в пуэрто-риканском баре, расположившимся между магазинчиком, продающим растения, и еще одним, выдающим напрокат одежду для торжественных случаев и деловых встреч. После моего визита в лютеранскую церковь в Бенсонхерст я сел на поезд "Н", чтобы вернуться в Манхэттен, но вместо этого неожиданно обнаружил, что еду по 53-й улице к Сансет-парку, там я с поезда и сошел. В этот день мне было нечего больше делать – по делу Скипа не было никаких соображений, поэтому я решил посвятить какое-то время Томми Тиллари и отработать его деньги.

Кроме того, уже подошло время обеда, и тарелка черной фасоли и риса меня очень воодушевили. На вкус они оказались столь же хороши, как и на слух. Я запил все это бутылочкой холодного пива, потом заказал на десерт открытый пирог с ягодной начинкой и пару чашечек эспрессо. Итальянцы подали бы крошечный наперсток кофе, но пуэрториканцы наливали большую чашку.

Потом я отправился шататься по барам, потихоньку потягивая пиво, тут-то я и встретил эту женщину, которая хотела знать, почему я интересуюсь Микки-Маусом. Ей было около тридцати пяти, темноглазая и темноволосая. В ее лице была определенная твердость, которая сочеталась с жесткостью в голосе. Этот голос, охрипший от сигарет, выпивки и острых блюд, мог бы с успехом резать стекло.

Ее глаза были огромными и ласковыми, а в теле чувствовалась некоторая мягкость, подчеркнутая выражением глаз. Одета она была очень ярко. Волосы стягивал ярко-розовый шарф, блузка была цвета электрик, а обтягивающие бедра брюки имели канареечно-желтый оттенок, даже туфли на высоких каблуках были ярко-оранжевыми. Не застегнутая на верхние пуговицы блузка открывала выпуклости ее полной груди. Ее кожа была медного цвета, но с румянцем, словно светилась изнутри.

– Ты знаешь Микки-Мауса? – спросил я.

– Конечно я его знаю. Я все время смотрю мультики с ним. Это очень забавная мышка.

– Я имею в виду Мигелито Круза. Этого Микки-Мауса ты знаешь?

– Ты полицейский?

– Нет.

– Но ты на него похож. Ты двигаешься, как коп, задаешь вопросы, как коп.

– Я им когда-то был.

– Они выгнали тебя за воровство? – Она засмеялась, показывая свои хорошие зубы. – Брал взятки?

Я покачал головой.

– Стрелял в детей.

Она засмеялась еще громче.

– Это неправда, – сказала она. – За это тебя бы не выгнали. Они бы тебя повысили, сделали бы начальником.

В ее речи чувствовался акцент уроженки острова. Она явно родилась в Бруклине. Я опять спросил ее, знает ли она Круза.

– А зачем?

– Забудь.

– Да?

– Забудь, – сказал я, отвернулся и взял свое пиво. Я не думал, что она это так оставит, и наблюдал за ней краешком глаза. Она пила что-то колоритное через соломинку и, насколько я видел, уже допивала.

– Эй, – окликнула она меня. – Купишь мне выпить?

Я посмотрел на нее. Ее темные глаза даже не моргнули. Я кивнул бармену, угрюмому толстому мужчине, который смотрел на мир взглядом, выражающим вселенское осуждение. Он повторил ей тот же самый коктейль. Для этого ему понадобились почти все бутылки из бара. Потом он поставил перед ней ее бокал и посмотрел на меня; я поднял свой вверх, показывая, что у меня еще достаточно выпивки.

– Я знаю его довольно хорошо, – ответила она.

– Да? Он когда-нибудь улыбается?

– Я имею в виду не бармена, я говорю о Микки-Маусе.

– А-а.

– Что ты хочешь сказать этим своим «а-а»? Он просто ребенок. Когда он вырастет, то сможет прийти ко мне. Если он вырастет.

– Расскажи мне о нем.

– Что рассказать? – Она сделала глоток. – Он нажил себе проблемы, когда стал доказывать всем, как он крут и умен. Но он не так крут и совсем не умен.

Ее голос смягчился.

– Он довольно красив. Всегда хорошо одет, всегда аккуратно причесан, всегда свежевыбрит. – Она дотронулась рукой до моей щеки. – Гладкий, понимаешь? К тому же он маленький и хорошенький. Возникает желание взять его, обнять, укутать и отвести домой.

– Но ты этого никогда не делала?

Она снова рассмеялась.

– Эй, парень, у меня достаточно своих проблем.

– Ты считаешь, из-за него могли быть проблемы?

– Если бы я только привела его к себе домой, – ответила она, – он сразу начал бы прикидывать: «Как заставить эту сучку выходить на панель и зарабатывать для меня деньги».

– Так он сутенер? Никогда не слышал об этом.

– Но не тот сутенер, который носит малиновую шляпу и ездит на «Эльдорадо». – Она засмеялась. – Наш Микки-Маус хотел бы таким стать. Как-то он случайно наткнулся на одну новенькую девчонку, только что приехавшую из Сантурса[32]32
  Сантурс – городок, расположенный неподалеку от столицы Пуэрто-Рико.


[Закрыть], точнее, из деревни рядом с Сантурсом, понимаешь? Еще совсем зеленая и далеко не сеньорита Эйнштейн. И он окрутил ее: она должна была работать на него в своей квартире, приводить в день одного-двух парней, которых он находил для нее.

– Эй, Джо, не хочи-ишь трахнуть маю систру?

– Пуэрто-риканский акцент у тебя не особо получается. Но суть ухватил верно. Она проработала на него две недели, понимаешь, потом ей это все надоело, она села на самолет и вернулась домой. Вот тебе история о Микки-сутенере.

Тут ей понадобилась еще одна порция коктейля, да и мое пиво закончилось. Она попросила бармена принести маленькую упаковку банановых чипсов и, разорвав пакетик сбоку, высыпала их на барную стойку между нами. Их вкус напоминал смесь картофельных чипсов и деревянной стружки.

– Проблема Микки-Мауса была в том, – говорила мне она, – что он слишком старался всем что-то доказать. В старших классах, доказывая, какой он крутой, он ехал с парочкой своих приятелей в Манхэттен и там гонял по кривым улочкам Вест-Виллиджа в поисках гомосексуалистов, чтобы избить их. Он был приманкой. Понимаешь? – рассказывала она. – Маленький, симпатичный. А когда кто-нибудь из геев попадался, Микки был в первых рядах, жаждал крови. Парни из его компании говорили вначале, что он отважен, но потом стали говорить, что у него просто-напросто нет мозгов. – Она покачала головой. – Потому-то я никогда не водила его к себе. На вид симпатичный, но выключаешь свет – и это вроде уже не важно. Не думаю, что из этого бы вышло что-то путное. – Пальцем с накрашенным ногтем она дотронулась до моего подбородка. – Слишком смазливые мужчины женщинам ни к чему, верно?

Это было явное предложение, но принимать его мне не захотелось. На меня нахлынула грусть. Мы ничего не могли дать друг другу. Я даже не знал ее имени, а если она и назвалась, то я не запомнил. Но не думаю, что мы представлялись. Единственные имена, которые произносились, – Мигелито Круз и Микки-Маус.

Я упомянул Энджела Херреру. Но о нем она говорить не захотела. По ее словам, он был милым. Не таким красивым и не таким симпатичным, но, может, это и к лучшему. Но говорить о нем она так и не захотела.

Я сказал ей, что мне нужно идти. Положив банкноту на стойку, я проинструктировал бармена, чтобы тот не оставлял ее бокал пустым. Она засмеялась, то ли надо мной, то ли над смешной ситуацией. Ее смех звучал так, словно кто-то спустил вниз по лестнице мешок с битым стеклом. Он преследовал меня на всем моем пути до дверей и даже дальше.

Глава 20

Когда я вернулся к себе в отель, там меня ждали два сообщения: одно от Аниты, другое от Скипа. Сначала я позвонил в Сайоссет, поговорил с Анитой и ребятами. Ей я сказал, что заработал немного денег и скоро отошлю ей чек. С мальчишками поболтал о бейсболе и о лагере, куда они собирались поехать.

Потом я позвонил Скипу в «Мисс Китти». Трубку взял кто-то другой, и я ждал, пока Дево позовут к телефону.

– Я хотел бы встретиться с тобой, – сказал Скип. – Сегодня вечером я работаю. Может, зайдешь после того, как я закроюсь?

– Хорошо.

– Который сейчас час? Без десяти девять? Выходит, что я работаю меньше двух часов? Такое ощущение, что все пять. Мэтт, я вот что сделаю – закроюсь около двух. Подходи к этому времени, и мы выпьем и поговорим.

* * *

Я смотрел по телевизору «Метс». Они играли не у нас, по-моему, в Чикаго. Я уставился на экран, но сосредоточиться на игре не смог.

С прошлой ночи у меня еще оставалось пиво. Я пил его, пока смотрел телевизор, но этот напиток сейчас меня тоже не вдохновлял. После того как игра закончилась, я посмотрел немного последние новости, потом выключил телевизор и растянулся на кровати.

У меня нашлись «Жития святых» в мягкой обложке, и я решил заодно посмотреть, кто такая святая Вероника. В книжке я прочитал, что достоверных подтверждений ее существования нет, но предположительно это была жительница Иерусалима, которая вытерла покрытое потом лицо Христа, когда он шел на Голгофу, и на ткани осталось изображение его лика.

Я представил эту сцену, принесшую Веронике двадцативековую популярность, и рассмеялся. Женщина, вытирающая его лик, имела лицо и прическу Вероники Лэйк.

* * *

«Мисс Китти» была уже закрыта, когда я подошел к ней. И на какой-то миг я подумал, что Скип послал все к черту и ушел домой. Но потом я увидел, что хотя железные ворота и задвинуты, но замка на них нет, а изнутри идет тусклый свет. Я немного раздвинул складывающиеся гармошкой ворота и постучал, подошел Скип и открыл мне дверь, потом задвинул ворота обратно и закрыл дверь на ключ.

Выглядел он уставшим. Похлопав меня по плечу, Скип сказал, что рад меня видеть, и провел к самому удаленному от двери уголку бара. Не спрашивая, он налил мне изрядную порцию «Уайлд Тёрки», а в свой стакан плеснул скотча.

– Это первая порция за день, – сказал я.

– Да? Я поражен. Правда, день начался только два часа десять минут назад.

Я покачал головой.

– Первая, с тех пор как я проснулся. Я выпил еще пива, но совсем немного.

Я сделал глоток бурбона. Отличная вещь.

– Да, у меня то же самое, – сказал Скип. – Бывают дни, когда я не пью. Бывают даже такие, когда я и пива не пью. Ты знаешь, что это значит? Когда мы определяемся, что и сколько пить? Это наш выбор.

– Временами, особенно по утрам, я сомневаюсь в том, что сделал правильный выбор.

– Господи, можешь мне об этом не рассказывать. Но даже в этом случае это наш выбор. В этом-то и разница между мной и тобой и такими, как Билли Киген.

– Ты так думаешь?

– А ты нет? Мэтт, этот парень всегда пьет. Возьми прошлую ночь. Мы все, ладно, мы – еще те выпивохи, но прошлой ночью мы почти не пили, верно? Потому что иногда нужно воздержаться. Я прав?

– Думаю, да.

– Потом – совсем другое дело. После всего произошедшего нужно успокоиться и расслабиться. Но Билли Киген, ради бога, он был пьян еще до того, как мы все собрались.

– Но он оказался героем вечера.

– Да, так и вышло. А те номера, ты...

– Угнана.

– Вот дерьмо. Что ж, мы это предполагали.

– Конечно.

Скип сделал еще глоток скотча.

– Кигену приходится пить. Что касается меня, то я могу остановиться в любой момент. Но не останавливаюсь, потому что мне нравится то, что приносит мне выпивка. Но я могу остановиться, и, думаю, ты тоже.

– О, я так не думаю.

– Конечно можешь. А Киген, ну я не знаю. Мне не хочется называть его алкоголиком...

– Его нельзя так называть.

– Я с тобой согласен. Я не говорю, кто он такой, и Бог свидетель, как я люблю этого парня, но думаю, что у него проблемы с выпивкой. – Скип выпрямился. – К черту все. Будь он даже последним забулдыгой, все же как бы я хотел, чтобы машина не была угнанной. Давай пойдем в офис, сядем там, вытянем ноги и расслабимся немного.

Мы устроились в его офисе, поставив на стол две бутылки виски. Скип откинулся на стуле и положил ноги на стол.

– Ты проверил номер машины, – сказал он. – Я так полагаю, что ты начал разрабатывать этих ребят.

Я кивнул головой.

– Я и в Бруклин съездил.

– Куда? Не туда же, где мы были прошлой ночью?

– В церковь.

– Что ты надеялся там узнать? Думал, что один из них мог забыть на полу свой бумажник?

– Никогда не знаешь, что найдешь, Скип. Приходится хорошенько полазить вокруг.

– Наверное, да. Я не знал бы, с чего начать.

– Начать можно с чего угодно. И делать все, что придет в голову.

– Ты что-нибудь узнал?

– Не много.

– Например? А вообще, ладно. Я не буду стоять у тебя над душой. Но все же что-нибудь важное ты нашел?

– Не исключено. Иногда сразу трудно разобраться, что окажется важным, а что нет. Все, что находишь, нужно рассматривать как важное. Например, даже факт угона машины говорит о чем-то, пусть и не раскрывает сидящего за рулем.

– По-крайней мере, можно вычеркнуть из списка подозреваемых владельца. Теперь точно известно, что один из восьми миллионов не мог все это провернуть. А кто владелец? Какая-нибудь старая леди, которая ездит на этой машине только до игрового дома?

– Не знаю, но она была угнана с Оушен-Парквэй, недалеко от того морского бара, куда нас сначала направили.

– Это значит, что они живут в Бруклине?

– Или оставили здесь свою машину, припарковали ее и украли ту, что мы видели. Или приехали на метро или такси. Или...

– В общем, мы знаем не много.

– Пока что.

Скип снова откинулся назад, заложив руки за голову.

– Бобби еще раз позвонили по поводу той рекламы. Баскетбольный судья сражается с предрассудками? Завтра он пойдет к ним снова. Круг подходящих на эту роль сузился до него и еще четырех парней, они хотят посмотреть на них всех еще раз.

– Это здорово.

– Так сразу и не скажешь. В этой профессии нужно постоянно хитрить и выдерживать конкуренцию, чтобы потом тебя показывали по телеку целых двадцать секунд. Знаешь, сколько нужно актеров, чтобы поменять перегоревшую лампочку? Девять. Один будет взбираться по лестнице и менять ее, а остальные восемь стоять вокруг внизу и говорить: «Там наверху должен был быть я!»

– Неплохо.

– Каждому свое. Эту шутку мне рассказал наш актер. – Скип допил то, что оставалось в бокале, и откинулся назад. – Мэтт, той ночью было что-то странное. Чертовски странное.

– В подвале церкви?

Скип кивнул.

– Эта их маскировка. Все, что им было нужно, – это маска с огромным носом, очками и усами, типа тех, что надевают дети. А их парики и бороды? Они выглядели какими-то нереальными, но смешными точно не были. Наверное, из-за пистолета.

– Зачем они так загримировались?

– Чтобы мы не смогли их узнать. Зачем еще?

– Ты бы их смог узнать?

– Не знаю, я ведь не видел их без париков. Кем мы там были, Эбботом и Костелло[33]33
  Бад Эббот и Лу Костелло – классики американской комедии.


[Закрыть]?

– Не думаю, что они нас узнали, – продолжил я. – Когда я вошел в подвал, один из них назвал меня твоим именем. Там было темно, но их глаза уже должны были привыкнуть к темноте. А мы с тобой совсем не похожи.

– Я, например, симпатичней. – Скип прикурил сигарету и выдохнул клуб дыма. – К чему ты клонишь?

– Не знаю. Я просто не могу понять, зачем им так гримироваться, если мы их изначально не знали.

– Наверное, чтобы их было сложнее разыскать потом.

– Может быть. Но почему они решили, что мы будем их потом искать? Что мы им сможем сделать? Мы провернули сделку, обменяли книги на деньги. Кстати, что ты сделал с гроссбухами?

– Сжег их, как и обещал тебе. Как это «мы ничего им не можем сделать»? Мы можем убить их в собственных постелях.

– Конечно.

– Найдем нужную церковь, насрем на алтарь, а Доминику Тутто скажем, что это они. А что, в этом что-то есть! Подставим их и отправим на свидание с Мясником. Может, они загримировались по той же причине, что и машину угнали? Потому что они профессионалы?

– Они показались тебе знакомыми, Скип?

– За этими париками и бородами и не разберешь. Голосов я, во всяком случае, не узнал.

– Понятно.

– Было в них что-то знакомое, но я не могу понять что. Может, то, как они двигались. Точно.

– Думаю, что понимаю, о чем ты говоришь.

– Минимум движений. Они словно летали. – Скип рассмеялся. – Надо им позвонить и узнать, не пойдут ли они с нами на танцы.

Мой стакан опустел. Я плеснул в него немного бурбона, откинулся на спинку стула и стал медленно пить. Скип утопил бычок в кофейной чашке и сказал мне, как обычно, чтобы я при нем не проделывал с окурком такое. Я уверил его, что этого он не увидит. Он прикурил следующую сигарету, и мы погрузились в успокаивающую тишину.

Через некоторое время Скип сказал:

– Объясни мне кое-что, это не касается маскировки. Скажи мне, зачем они выстрелили в лампу?

– Чтобы легче было смыться. Это дало им фору в пару шагов.

– Думаешь, они предполагали, что мы рванем за ними? Что мы станем преследовать по дворам вооруженного парня?

– Может, они хотели темноты, потому что так чувствовали себя в выигрыше. – Я нахмурился. – Но все, что тому парню нужно было сделать, – это отступить один шаг назад и выключить свет. Знаешь, что самое худшее в выстрелах?

– Да, они пугают меня до смерти.

– Они привлекают внимание. Профессионалы знают, что не нужно делать того, что может привести полицию. Только в том случае, если без этого не обойтись.

– Наверное, они посчитали, что это того стоило. Это было предупреждением: «Даже не пытайтесь!»

– Может.

– Немного драматизма.

– Может.

– А ведь это было здорово драматично. Когда пистолет был нацелен на меня, я подумал, что меня сейчас подстрелят. На самом деле думал. А когда он пальнул в потолок, я даже не понял, то ли обосрался, то ли ослеп. В чем дело?

– Боже мой! – воскликнул я.

– Что?

– Он направил пистолет на тебя, а потом выстрелил дважды в потолок.

– Мы что-то пропустили? О чем мы сейчас говорим?

Я поднял руку.

– Подумать только, – сказал я. – Я думал, что он выстрелил в лампу, поэтому и пропустил это.

– Пропустил что? Мэтт, я не...

– Где это недавно было, что некто нацелил на человека пистолет, но не выстрелил, а вместо этого бабахнул два раза в потолок?

– Господи Иисусе!

– Ну?

– Вот это да! Фрэнк и Джесси.

– Что ты думаешь?

– Я не знаю, что думать. Это сумасшедший дом. Они не были похожи на ирландцев.

– Откуда мы знаем, что у Моррисси были ирландцы?

– Мы не знаем. Я просто так думал. Красные платки вместо масок, то, что они забрали пожертвования для нуждающихся из ИРА, – все это казалось политическим актом. Тот же минимум движений, верно? Они были так точны, не делали ни одного лишнего шага, они провели то ограбление, словно кто-то заранее просчитал все до последнего движения.

– Может, они танцоры.

– Верно, – поддакнул Скип. – «Балет отчаянных 75-го». Я все еще пытаюсь осознать все это. Два клоуна в красных платках нагрели братьев Моррисси на пятьдесят тысяч и вытянули из меня и Касабиана – ого! – ту же сумму. Что-то начинает прорисовываться.

– Мы не знаем, сколько потеряли Моррисси.

– Нет. И грабители не знали, сколько окажется в сейфе, но сходство налицо. А как насчет их ушей? У тебя же есть рисунки с прошлой ночи. У Фрэнка и Джесси такие же уши? – Он начал смеяться. – Не могу поверить, что я это сказал. «Это уши Фрэнка и Джесси?» – звучит так, словно переведено с какого-то другого языка. Так это они?

– Скип, на те уши я не смотрел.

– Я думал, что вы, детективы, работаете все время.

– Тогда я пытался придумать, как убраться с линии огня. Если вообще о чем-либо думал. У них была светлая кожа, у Фрэнка и Джесси. У наших недавних знакомых тоже была светлая кожа?

– Светлая. Ты видел их глаза?

– Я не разглядел цвет глаз.

– Я был достаточно близко, чтобы рассмотреть глаза того, с кем производил обмен. Но не обратил внимания. Ну ладно. А тогда у Моррисси они что-то говорили?

– По-моему, нет. – Он закрыл глаза. – Я пытаюсь вспомнить. Кажется, все обыгрывалось в пантомиме. Два выстрела и тишина, пока они не выскочили за дверь и не спустились вниз по лестнице.

– Да, все так и было.

Скип встал и начал ходить туда-сюда по комнате.

– Это сумасшедший дом. Эй, может, нам стоит перестать искать гадюку у меня за пазухой. Похоже, мы имеем дело не с внутренними разборками, а столкнулись с дерзкой бандой из двух человек, которые специализируются на ограблении баров в Адской Кухне[34]34
  Адская Кухня – часть манхэттенского Вест-Сайда. Этот район получил свое название по имени банды, действовавшей в 1868 г.


[Закрыть]. Ты не думаешь, что это могут быть местные ирландцы, как их называют...

– "Вестиз"[35]35
  «Вестиз» – ирландская банда, действовавшая в Адской Кухне с 1960-х до 1980-х гг.


[Закрыть]? Нет, иначе мы бы о них услышали. Или услышали бы Моррисси. Объявленная награда мигом бы выкурила их из укрытия. Нет, это не они.

Я подхватил свой стакан и отпил из него. Господи, как хорошо теперь пилось! Теперь мы их схватим, я был уверен в этом. Я не узнал о них ничего такого, чего бы я не знал час назад. Но теперь я был уверен, что поймаю их.

– Вот почему они загримировались, – сказал я. – О, они могли одеться и по-другому. Вот почему они не хотели, чтобы мы их рассмотрели. Но они совершили ошибку. Теперь мы их найдем.

– Господи, только посмотри на себя, Мэтт. Ты ведешь себя словно старая пожарная собака при сработавшем сигнале тревоги. Как ты собираешься их заполучить, черт побери? Ты ведь по-прежнему не знаешь, кто они такие.

– Я знаю, что это Фрэнк и Джесси.

– Ну и что? Моррисси уже давно пытаются их найти. На самом деле, они пытались заполучить тебя, чтоб ты нашел их. Какое у тебя теперь преимущество?

Я налил себе еще немного «Уайлд Тёрки».

– Когда ты ставишь на машину жучок, а потом собираешься поймать эту машину, то тебе нужны две машины. Одна не справится, а с помощью двух ты сможешь отследить сигнал и нацелиться на него.

– Я не совсем понимаю.

– Это не одно и то же, но довольно близко. Мы столкнулись с ними у Моррисси и столкнулись в подвале церкви Бенсонхерста. Значит, у нас есть две ниточки. Теперь мы сможем нацелиться на них, сможем отследить их сигнал. Два выстрела в потолок – это их чертов фирменный знак. Может, они хотят быть пойманными, расписываясь подобным образом.

– Да, мне их даже жаль, – сказал Скип. – Держу пари, они наложат в штаны. Пока они сделали сто тысяч баксов за месяц. Но они еще не знают, что Мэтт Скаддер Бульдог напал на их след, и бедные ублюдки не потратят из этих денег ни цента.