Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3"

К 15 ноября, когда неприятель полностью перешел с Севильской дороги на дорогу в Валенсию и, казалось, направлялся на левый фланг французов, Сульт передвинул 1-й корпус к Санта-Крус-де-ла-Сарсе и приказал генералу Себастиани начинать движение в том же направлении. Однако генерал Арейсага побоялся оказаться отрезанным от дороги на Севилью и отброшенным на Валенсию, что оголило бы Андалусию; поэтому он переменил направление и, двигаясь левым флангом, переместился на правый фланг французов к Оканье перед Аранхуэсом. Сульт, внимательно следивший за движениями неприятеля, отвел 4-й корпус слева направо и приказал Себастиани перейти Тахо у Аранхуэса по мосту, называемому Реина. Он подтянул 5-й корпус от Толедо к Аранхуэсу и, желая обеспечить единство командования, перевел 4-й и 5-й корпуса под командование Мортье и предписал им двигаться днем на Оканью. Виктору с 1-м корпусом он предписал перейти Тахо, к левому флангу Себастиани и Мортье, что представляло несколько несогласованное и не имеющее смысла, но не опасное перед лицом неприятеля движение. Сам Сульт отбыл из Мадрида вместе с королем Жозефом, его испанской гвардией и остатками дивизии Дессоля.

После полудня 18 ноября Себастиани подошел к Тахо с 5-м, 16-м и 20-м полками драгун Мило; еще два полка были посланы в разведку. Генерал по мосту Реина перешел реку со своей кавалерией, оставив позади пехоту, бывшую еще на марше. Когда от берегов Тахо отходят по дороге Ла-Манчи, приходится взбираться по довольно крутым склонам на край обширного плато, которое простирается, почти не прерываясь, от Оканьи до Сьерра-Морена и составляет так называемое плоскогорье Ла-Манча. Подойдя к дальнему краю плоскогорья, Себастиани заметил испанскую кавалерию, прикрывавшую основную часть армии Арейсаги. Это войско представляло силу примерно в 4 тысячи хорошо снаряженных и вооруженных всадников. Располагая только 800–900 драгунами, Себастиани оказался в весьма неприятном положении. К счастью, Мортье, прибывший в ту минуту в Аранхуэс, поспешил ему помочь и прислал 10-й егерский полк и польских улан. Себастиани получил в свое распоряжение около 1500 всадников.

Генерал Пари, командовавший 10-м егерским полком и польскими уланами, немедленно вышел на плато и произвел левым флангом наступательное движение на испанскую кавалерию, дабы захватить ее с фланга. До сих пор кавалерия выказывала твердость, но при виде угрозы с правого фланга попыталась развернуть часть своей линии. Генерал Мило, пользуясь случаем, атаковал ее в лоб с драгунами, в то время как Пари атаковал с фланга. В одно мгновение вся испанская кавалерия, поначалу столь внушительная, была опрокинута. Польские уланы уничтожили один полк почти целиком. Четыре-пять сотен всадников были убиты, ранены или захвачены. Французам достались около пятисот прекрасных лошадей. К несчастью, генерал Пари, лично участвовавший в атаке, получил смертельное ранение. Этот блестящий подвиг стал добрым предзнаменованием в отношении сражения следующего дня, приготовления к которому уже можно было заметить. В самом деле, за разорванным теперь занавесом испанской кавалерии различали основную часть армии Арейсаги, который двигался из Санта-Круса на Оканью, чтобы дать там сражение.

Девятнадцатого ноября маршал Мортье, главнокомандующий объединенными 4-м и 5-м корпусами, составил диспозиции для сражения. Генерал Себастиани, как и накануне, получил руководство кавалерией. Генерал Леваль должен был командовать поляками и германцами 4-го корпуса, генерал Жирар – 1-й дивизией 5-го корпуса, единственной оказавшейся на линии, ибо вторая была еще в Толедо. Генерал Дессоль получил под свое командование, помимо части собственной дивизии, французские полки 4-го корпуса. Королевская гвардия держалась в резерве позади. Войска составляли в целом примерно 24 тысячи человек, которых было более чем достаточно, чтобы опрокинуть 50–55 тысяч генерала Арейсаги.

Городок Оканья, вокруг которого сосредоточилась испанская армия, расположен на краю возвышенного, пространного и почти ровного плоскогорья Ла-Манча. Единственный овраг, который отходит от плато к Тахо, тянется вокруг города, представляя собой его природное укрепление, которым и прикрывались испанцы. Овраг начинался на левом фланге французов, образуя поначалу почти незаметную складку местности, затем проходил перед центром и на правом фланге упирался в Тахо, постепенно превращаясь во всё более глубокую и обрывистую впадину. На другую сторону этого природного препятствия и нужно было идти побеждать испанскую армию. Маршал Мортье рассудил, что удобнее будет напасть на испанцев левым флангом, атаковав их правый фланг там, где легко перейти едва наметившийся овраг. Возглавить атаку он поручил генералу Левалю, который вел за собой поляков и германцев, дав ему в поддержку превосходные полки генерала Жирара. В центре Мортье поставил генерала Дессоля, чтобы тот вел обстрел через овраг и занимал таким образом испанцев с фронта. Вся кавалерия должна была следовать движению левого фланга, перейти овраг у его начала и обрушиться на испанскую армию, после того как ее прорвет пехота. Сражение, по всей видимости, должно было воспроизвести состоявшийся накануне бой. Сульту, прибывшему вместе с королем Жозефом во время выполнения этих движений, оставалось только подтвердить приказы Мортье.

В одиннадцать часов утра генерал Леваль, храбро атаковав правый фланг неприятельской армии, перешел овраг у его начала и предстал перед испанцами плотной колонной. Генерал Арейсага, разгадав намерение французов, передвинул на свой правый фланг всю артиллерию и лучшие войска. Артиллерия накрыла снарядами поляков и германцев, но не поколебала их. Однако испанская пехота, приблизившись к складке местности, через которую переходили французы, и ведя плотный ружейный огонь, добилась некоторых перебоев в движении рядов союзников. Генерал Леваль получил тяжелое ранение, двое его адъютантов были убиты; многие орудия вышли из строя. Тогда Мортье приказал генералу Жирару немедленно вступить в бой, пройдя через промежутки в первой линии. Тотчас построив колонной 34-й, 40-й и 64-й пехотные полки и выставив 88-й против испанской кавалерии, Жирар перешел овраг, затем прошел через бреши в строю поляков и германцев с замечательным самообладанием, под огнем неприятельской артиллерии, и решительно атаковал испанцев. Под его натиском испанцы начали уступать участок, отходя на Оканью. Полки 5-го корпуса продолжали атаку, и вскоре в неприятельской армии возник некоторый беспорядок.

В ту же минуту генерал Дессоль, до сих пор ограничивавшийся обстрелом через овраг, глубина которого в этом месте представляла препятствие, уже без колебаний начал переходить через него. Он совершил спуск, затем подъем и внезапно дебушировал на Оканью, которой ему удалось завладеть. Тем временем на противоположном крыле французская кавалерия ринулась галопом на испанскую конницу, прикрывавшую обозы у дороги из Санта-Круса в Оканью, опрокинула ее и устремилась в гущу прорванной и разбегавшейся пехоты. Вскоре повсюду воцарилась чудовищная неразбериха. Поскольку испанцы на сей раз пытались держаться стойко, их стало возможно догнать, окружить и захватить. За несколько минут под саблями и штыками французских солдат пали четыре-пять тысяч испанцев. Французам достались 46 орудий, 32 знамени и 15 тысяч пленных. Кроме того, было собрано множество обозов и не менее 2500–3000 верховых и тягловых лошадей.

На бой, проведенный с великим самообладанием и мощью, хватило трех часов. Испанская армия могла считаться уничтоженной, ибо потеряла не менее 20 тысяч из 50 тысяч человек, и это еще не было окончательным результатом. На следующий день французы беспощадно преследовали остатки испанской армии. Менее враждебные к французам, нежели крестьяне других краев, крестьяне Ла-Манчи, не хотевшие, чтобы война поселилась у них дома, сами указывали французской кавалерии дороги, по которым уходили беглецы. Было собрано еще 5–6 тысяч пленных, что довело количество потерь дона Хуана де Арейсаги до 25–26 тысяч. За несколько дней всю армию разогнали, и в Сьерра-Морена вернулись только разрозненные кучки солдат, почти без артиллерии и кавалерии. Помимо огромного морального воздействия победы, французская армия приобрела множество обозов и несколько тысяч превосходных лошадей, в которых крайне нуждалась. Через Мадрид провели около 20 тысяч пленных, которых без промедления направили во Францию. Победе недоставало только одного: она была одержана не над англичанами.

Волнение в Севилье было, естественно, весьма велико. Дурные вести самым тревожным образом сменяли одна другую. В это самое время стало известно, что капитулировала Херона; что генерал Келлерман, соединившись с генералом Маршаном, отомстил за неудачу при Тамамесе и потеснил герцога дель Парке в бою при Альба-де-Тормесе; что Австрия подписала с Францией мир; что Наполеон вернулся в Париж победителем и направляет форсированными маршами на полуостров многочисленные войска; что англичане, как никогда осуждая опрометчивость последней кампании, уходят в Португалию. После стольких ударов хунта решила искать безопасного пристанища в самой глубине полуострова, за лагунами, прикрывающими Кадис, собраться в начале 1810 года на острове Леон и подготовить там созыв Кортесов к 1 марта.

Итак, несмотря на огромные трудности войны в Испании и все превратности 1809 года из-за скверного использования великолепных войск, собравшихся на Иберийском полуострове, можно сказать, что кампания заканчивалась с преимуществом и даже с блеском. Позволительно было надеяться на благополучное и, может быть, скорое окончание этой долгой и жестокой войны, при условии, что в 1810 году французы сумеют с пользой использовать подготовленные Наполеоном войска и он сам уделит достаточное внимание испанским делам, не позволив себе отвлечься от цели другими предприятиями.

Но, как обыкновенно и случается, замешательство и недовольство царили не только в лагере побежденных; довольно терзаний, обид и беспокойств испытывали и в Мадриде, при дворе ныне победившего короля. У Жозефа в Испании было не меньше тревог и споров с его могущественным братом, чем у Луи в Голландии, и если он не настолько же был ими взволнован, то лишь потому, что при меньшей энергии и чувствительности обладал бо́льшим здравомыслием и осмотрительностью. Можно заметить, что ссора Луи с Наполеоном повторялась в несколько иной форме и в Испании, и Наполеон не сильно выигрывал, используя братьев как орудия своего владычества, ибо помимо собственной воли они становились представителями интересов, которые он хотел принести в жертву своим замыслам. В лице Луи возмутился независимый и расчетливый дух голландцев, в лице Жозефа восставали страдания несчастной Испании. Приходилось опасаться, как бы не признаваемая в обеих странах сама природа вещей не восстала вскоре с мстительной энергией, весьма мягкими выразителями которой были не подозревавшие о том, как, впрочем, и сам Наполеон, его братья.

Как бы то ни было, Жозеф утешался в ту минуту победой при Оканье и взятием Хероны. Получив от андалусских эмиссаров заверение, что юг Испании устал от партийных раздоров и только и мечтает ему отдаться, Жозеф затаил надежду на близкое окончание тягот. Наполеон же льстил себя надеждой, что близятся к концу его собственные жертвы, ибо ожидал решающего результата от великих достижений 1809 года. Надежда умеряла отчаяние одного и повелительный гнев другого, и оба думали только о том, как сделать предстоящую кампанию наиболее плодотворной.

Жозеф намеревался начать кампанию с экспедиции в Андалусию. Его испанские министры, наслушавшись заверений севильцев о том, что Андалусия устала от правления хунты и готова сдаться новой монархии, воображали, что она сдастся без сопротивления, а Жозеф, благодаря своему искусству завоевывать сердца, станет единственным покорителем прекрасной провинции; что Гренада, Валенсия, а там и Кадис вскоре последуют примеру Севильи; что таким образом под прямой властью испанского короля окажется почти весь юг Испании и Жозеф сможет обрести там финансовые ресурсы, а благодаря этим ресурсам и отдаленности обретет и некоторую независимость от брата; словом, что он станет королем Испании в Андалусии и так свершится триумф его миролюбивой системы, его личности и его монархии. Жозеф, которого нетрудно было убедить в таком положении вещей, настоятельно просил у Парижа разрешения предпринять покорение Андалусии. Маршал Сульт, считавший это предприятие столь же легким, особенно после того, как англичане удалились в Португалию, и желавший этой победой изгладить память об Опорто, отстаивал перед Наполеоном идею экспедиции в Андалусию, и Жозеф, дабы поощрить его, вел себя по отношению к нему как покорный и преданный помощник.

Наполеон, однако, колебался, что было ему несвойственно, когда речь шла о военных решениях. Он понимал выгоду обладания Андалусией и, быть может, благодаря притягательности ее примера, королевствами Валенсии, Мурсии и Гренады, что подчиняло ему разом весь юг Иберийского полуострова. Но его великое чутье подсказывало ему, что главным его врагом в Испании являются англичане; что прежде всего нужно постараться победить их и вынудить погрузиться на корабли; что после их ухода с Иберийского полуострова будет нетрудно обрушиться из Португалии, куда пришлось бы за ними идти, и на Андалусию, где у оставшихся без помощи испанцев не хватит ни сил, ни мужества для сопротивления; что если они и попытаются защищаться еще некоторое время, их оборона долго не продержится, ибо изгнание англичан неизбежно приведет к всеобщему миру, а после заключения всеобщего мира страсти испанцев станут подобны пламени, которое быстро угасает, лишившись горючего.

Двигаться незамедлительно и прежде всего на англичан – таков был наилучший и с политической, и с военной точек зрения план, и именно с этой целью Наполеон подготовил неодолимую массу сил. К несчастью, он дал себя отвлечь от этого спасительного плана заверением, что Ла-Манча и Андалусия будут захвачены без единого выстрела, после чего начнется беспрепятственный марш, который доставит ему все богатства Гренады и Севильи и даже Кадис и отнимет у англичан возможность водвориться в его порту. Наполеон еще не предвидел, сколь велик будет расход войск в Андалусии, когда они растянутся по этой испепеляющей местности. Он счел экспедицию в Андалусию лишь короткой прогулкой для прекрасных войск, располагавшихся вокруг Мадрида, прогулкой, которая позволит без промедления передвинуться от Севильи к Лиссабону, и согласился на экспедицию в Андалусию, не подозревая о последствиях этого рокового решения. Как мы знаем, он подготовил для Испании около 120 тысяч человек подкреплений и думал довести их численность до 150 тысяч.

Разрешая Андалусскую экспедицию, которую Жозеф должен был совершить с 70-ю тысячами старых солдат, Наполеон рассчитывал, что не менее 30 тысяч из них по окончании экспедиции можно будет отделить и передвинуть к Алентежу; что если эти 30 тысяч двинутся на Лиссабон по левому берегу Тахо, в то время как Массена двинется туда же по правому берегу с 60 тысячами человек Нея и Жюно, 15 тысячами гвардии, 10 тысячами всадников Монбрена, не говоря о резерве Друо, то англичане не выстоят перед столь подавляющей массой сил, их погрузка на корабли будет неизбежной и кампания 1810 года станет, быть может, последней в Испанской войне. Еще не зная из жестокого опыта, что творит с армиями климат Иберийского полуострова, можно было питать такие надежды даже при великой проницательности Наполеона!

Поэтому, не отказавшись от своей главной цели, каковой было изгнание англичан, Наполеон разрешил Андалусскую экспедицию, пока в Кастилии будут собираться части большой Португальской армии, которой назначалось двигаться на Лиссабон под водительством знаменитого Массена.

Согласившись на Андалусскую экспедицию, Наполеон предписал Жозефу ряд мер предосторожности в этой операции. Он приказал ему двигаться с тремя корпусами, 4-м корпусом Себастиани, 5-м корпусом Мортье и 1-м корпусом Виктора, оставив в резерве дивизию Дессоля. Что до 2-го корпуса, перешедшему от Сульта к Оделе, а совсем недавно – к генералу Ренье, ему было предписано оставаться на Тахо перед Алькантарой для наблюдения за англичанами, планы которых после отступления в Португалию оставались неизвестными. С этими тремя корпусами и старыми драгунскими дивизиями Жозеф располагал примерно 60 тысячами человек, а вместе с резервом генерала Дессоля, охранявшим его тылы, и наблюдательным корпусом генерала Ренье, следившим за правым флангом, его силы составляли не менее 80 тысяч человек. Этого было более чем достаточно, при состоянии сил испанцев, для захвата Эстремадуры, Андалусии и королевств Гренады и Мурсии. Удержание этих провинций было другой задачей, о которой в ту минуту пока не думали.

Отправив эти инструкции, Наполеон предписал генералу Сюше потратить время, которое Жозеф использует на покорение Андалусии, на взятие Лериды и Мекиненсы. Получая для выполнения этой задачи поддержку Ожеро, Сюше, в свою очередь, должен был помочь тому захватить Тортосу и Таррагону, а затем двинуться на Валенсию, где должно было завершиться покорение юга, начатое Жозефом. Маршал Ней в это время должен был организовывать в Старой Кастилии свой корпус, преследовать повстанцев Леона, оказывать помощь генералу Боне в Астурии, подготавливать осады Сьюдад-Родриго и Альмейды, с которых предстояло начать Португальскую кампанию, и за такого рода неутомительной деятельностью дожидаться, когда полностью соберутся все составные части португальской армии.

Получив разрешение на экспедицию в Андалусию, Жозеф испытал подлинную радость и устроил пышные сборы, подобные сборам Людовика XIV, двинувшегося на Фландрию со всем своим двором. Он взял с собой четырех министров, двенадцать государственных советников, множество придворных и бессчетное количество слуг. Он выступил в январе и две недели спустя подошел к ущельям Сьерра-Морена. Маршал Сульт, руководивший операциями, направил 4-й корпус по дороге из Валенсии на Сан-Клементе, дабы обойти слева главное ущелье Деспенья-Перрос, ведущее к Байлену. Пятый корпус он направил по большой Севильской дороге в само ущелье, а 1-й корпус – через Альмаден, дабы обойти ущелье справа и спуститься на Гвадалквивир между Байленом и Кордовой.

Хотя власть Жозефа над корпусами, не приданными непосредственно ему, была ненадежна, Сульт от его имени предписал генералу Сюше отказаться от осады Лериды и выдвигаться на Валенсию, дабы прикрыть левый фланг Андалусской армии. Направив приказ такого же рода маршалу Нею, он рекомендовал ему без промедления начинать осаду Сьюдад-Родриго, дабы привлечь англичан к северу Португалии и очистить правый фланг Андалусской армии, которую он защищал всеми способами, будто она подвергалась величайшим опасностям.

Приняв эти меры, выдвинулись на Сьерра-Морена с намерением атаковать 19 или 20 января 1810 года. Генерал Арейсага по-прежнему командовал испанской армией, наполовину уничтоженной в Оканье и рассеявшейся по многочисленным отрогам Сьерра-Морена. Генерал Ла Романа, которому поручалось реорганизовать эту армию, многое обещал и почти ничего не сделал. Она насчитывала от силы 25 тысяч человек, деморализованных и лишенных всего самого необходимого. Арейсага выстроил три дивизии этой армии перед проходами Альмадена, Деспенья-Перроса и Вилья-Маурике. Одна дивизия, присланная из Старой Кастилии под командованием герцога Альбукерке, перешла Тахо под Алькантарой и двигалась на Севилью, чтобы прикрыть столицу.

Восемнадцатого января маршал Виктор выступил из Альмадена на Сьерра-Морена по дороге, весьма неудобной для артиллерии, а 20-го двинулся через горы, намереваясь дебушировать на Кордову и обойти таким образом ущелье Деспенья-Перрос. На своем пути он встречал лишь разбегавшиеся войска, которые стремительно отступали к Кордове, не удерживаясь ни в одном пункте. Мортье 20-го подошел к ущелью Деспенья-Перрос, которое выводит на Каролину и Байлен. Заметив его приближение, испанцы взорвали несколько мин, которые отнюдь не сделали дорогу непроходимой, и стали отступать с высоты на высоту, стреляя издали и безрезультатно. Следуя за ними, маршал вышел к Каролине и Байлену, куда и вступил, захватив несколько пушечных орудий и тысячу пленных. Генерал Себастиани, дебушировав из Вилья-Маурике на перешеек Сан-Эстебан, встретил там чуть большее сопротивление, благодаря чему, однако, смог и добиться более значительных результатов, ибо захватил три тысячи человек, знамена и пушки. К вечеру 20 января вся французская армия соединилась на Гвадалквивире, и страшные места, овеянные столь ужасной славой, остались позади.

Войска, столь скверно защищавшие под командованием генерала Арейсаги ущелья Сан-Эстебан и Деспенья-Перрос, поспешно отступили на Хаэн, чтобы прикрыть Гренаду. Другие части, которые из Альмадена отошли на Кордову, отступили не к Севилье, от которой испанцы не ждали большого сопротивления, а к Кадису, где они надеялись обрести надежное убежище за лагунами острова Леон под защитой английского флота. Французская армия частично последовала в этих же направлениях. Четвертый корпус генерала Себастиани, образующий левый фланг французов, преследовал до Хаэна обе дивизии, отступившие в Гренаду, дабы отнять у них это королевство и порт Малагу. Пятый корпус Мортье, образующий центр, от Гвадалквивира повернул вправо и соединился с 1-м корпусом Виктора, который спустился на Кордову. Из Кордовы они направились к Севилье, откуда к французской армии долетали тысячи призывов, суливших немедленную капитуляцию. Подойдя к Кармоне, близ Севильи, в ней и остановились, ибо Жозеф не желал брать города штурмом, ожидая результата тайных сношений, завязанных в Севилье О’Фарриллом, Азанзой и Уркихо.

Однако время ожидания мирного результата можно было использовать с большей пользой. Вместо того чтобы бездеятельно пребывать в Кармоне, следовало оставить Севилью справа и двигаться прямо на Кадис, дабы перехватить войска, снаряжение и, главное, членов правительства, которые намеревались там укрыться. Обладание Кадисом было гораздо важнее обладания Севильей, ибо французы наверняка могли опрокинуть стены Севильи с помощью пушек, но вряд ли преодолели бы лагуны, отделяющие Кадис от твердого берега Испании, и лишь внезапное нападение могло обеспечить французским войскам обладание этим важным городом, если и был какой-то шанс ускорить его покорение.

Жозеф предложил направить одно подразделение на Кадис, дабы перехватить всех, кто туда двигался, и оставить перед Севильей только 1-й корпус. Конечно, было бы лучше передвинуться на Кадис всей массой, нежели разделяться перед двумя важными пунктами провинции, но само по себе это предложение было лучше предложения не посылать в Кадис никого. Его поддержали многие генералы, но оспорил маршал Сульт. Он возразил, что армия и без того ослаблена отправкой Себастиани в Гренаду и не следует ослаблять ее еще больше, отправляя подразделение в Кадис, так как после взятия Севильи Кадис падет сам собой. Авторитет маршала вынудил Жозефа отказаться от предложения, и, вместо того чтобы протянуть одну руку к Кадису и перехватить хотя бы тех, кто туда отправился, а другую простереть над Севильей, чтобы завладеть столицей, теперь думали об одной Севилье и тотчас двинули к ней объединенные корпуса Мортье и Виктора.

Приближение французов вызвало в Севилье чрезвычайное волнение. Центральная хунта, в предвидении того, что должно было случиться, декретом постановила переместиться в Кадис и предоставила исключительную заботу охранять Севилью исполнительной комиссии. При виде того, как члены центральной хунты уезжают один за другим в минуту угрозы новой столице монархии, народ восстал, провозгласил местную хунту хунтой обороны и выпустил из тюрьмы графа Монтихо и дона Франциско Палафокса, чтобы они отстояли у французов столицу Андалусии. В провинциальную хунту включили генералов Ла Роману и Эгуйю и, возбудив ярость уличных толп, звоня в колокола и шумно затаскивая пушки на род земляного укрепления, возведенного вокруг Севильи, решили, что привели ее в состояние обороны. В извинение тех, кто действовал подобным образом, следует сказать, что у них не было возможности сделать большее.

Во время этих бесплодных волнений в виду Севильи показался 29-й корпус Виктора. Звонили все колокола, народ, собравшийся на валах и крышах домов, испускал яростные крики, несколько пушек подтащили к земляной насыпи, окружавшей город. Но не такими средствами можно было остановить французов. Виктор потребовал капитуляции и объявил, что если ворота не откроют тотчас же, он будет атаковать и уничтожит всех, кто окажет сопротивление. Угрозы в соединении с тайным сообщением с городом возымели свое действие и привели к началу переговоров, во время которых большинство главных действующих лиц, во главе с маркизом Ла Романой, ускользнули из Севильи. Тогда провинциальная хунта согласилась сдать столицу Андалусии, и 1 февраля ее ворота распахнулись перед армией Жозефа, который вступил в город под барабанный бой и с развернутыми знаменами.

Город был почти пуст. Высшие классы сбежали в Кадис, соседние провинции или в Португалию. Монашество также постаралось скрыться от победителей, а народ, в первом движении страха, разбежался по окрестностям. Но французы не учинили беспорядков и, забрав только для своих нужд продовольствие, никого и ничего не трогали. Жозеф, поспешив применить свою систему, обещал полное прощение всем, кто вернется, приласкал духовенство, весьма склонное к возвращению, и за несколько дней вернул народ, гнев которого прошел вместе со страхом и которому не хотелось терпеть голод и холод в окружающих полях. В Севилье нашлось продовольствие, боеприпасы, артиллерия и довольно значительные ценности в виде табака и руды из Альмаденских копей. Именно в таких ресурсах имелась великая нужда, и ими поспешили воспользоваться.

Следовало еще выяснить, станет ли покорение Севильи столь верным залогом капитуляции Кадиса, как утверждал Сульт. Движения французских армейских корпусов должны были вскоре известить об этом.

Пятый корпус, направленный на Эстремадуру, разогнал по дороге несколько подразделений Ла Романы и захватил довольно значительную добычу в обозах и деньгах у многочисленных беглецов, искавших убежища за крепкими стенами Бадахоса. Прибыв к воротам Бадахоса, Мортье потребовал капитуляции крепости. Однако укрепления Бадахоса были значительны, находились в хорошем состоянии и были заняты мощным гарнизоном, городские припасы были обильны и легко пополнялись, а население, возросшее за счет испанцев, укрывшихся в его стенах вместе со всеми своими ценностями, требовало не сдаваться французам. Комендант от имени маркиза Ла Романы отвечал, что крепость намерена защищаться и окажет сопротивление, какого следует ожидать от природной силы и энергии тех, кто ею командует. Не располагая снаряжением, необходимым для осады, Мортье занял сильную позицию на Гвадиане и связался со 2-м корпусом, стоявшим поначалу на Тахо, а затем передвинувшимся к Трухильо.

Корпус генерала Себастиани, преследуя остатки войска Арейсаги, последовательно вступил в Хаэн, Гренаду и затем показался перед Малагой, где народ в ярости грозил бурным сопротивлением. Но внезапная атака авангарда легкой кавалерии и пехоты усмирила ярость толпы и привела к быстрой капитуляции этого важного морского порта. Четвертый корпус мог надеяться на довольно мирное водворение в королевстве Гренада.

К сожалению, в Кадисе события приняли не столь благоприятный оборот. Местная повстанческая хунта занялась обороной крепости и, польщенная тем, что Кадис стал местопребыванием правительства, обошлась с центральной хунтой не так дурно, как жители Севильи. Она предоставила ей всё необходимое для заседаний и любезно встретила гражданских и военных лиц, искавших прибежища в стенах города. К многочисленным политическим беженцам присоединились герцог Альбукерке с его дивизией и войска, отступившие из Альмадена на Кордову, а от Кордовы на остров Леон. Не пустив англичан во внутренний рейд, хунта Кадиса открыла им рейд внешний и приняла в крепости четыре тысячи английских солдат.

При подобных ресурсах Кадис и не думал о капитуляции. В нем бурлили самые неистовые страсти, и политическое движение, прервавшееся в Севилье из-за прихода французов, теперь продолжалось с удвоенной силой в Кадисе, под прикрытием почти непреодолимых природных и военных препятствий.

Первым результатом этого движения должен был стать и стал роспуск центральной хунты, которая, убедившись в дальнейшей невозможности сохранить власть, поспешила ей покориться. Под всеобщие аплодисменты жителей и беженцев хунта без промедления объявила о созыве Кортесов, постановила его форму и назначила королевское регентство для совершения исполнительной власти. Регентство включало пять членов: епископа Оренсе, фанатика с посредственными способностями; генерала Кастаньоса, человека ловкого и разумного, но более способного обходить трудности, нежели их разрешать; государственного советника Сааведру, чиновника с немалым опытом управления; знаменитого моряка дона Антонио Эсканьо и дона Мигеля де Лардисабаля из американских колоний, призванного представлять в правительстве заокеанские провинции.

Таково было положение дел, когда 1-й корпус маршала Виктора подошел к каналу Санти-Петри через три-четыре дня после вступления французов в Севилью. Если бы он появился перед Кадисом с внушительными силами, когда правительство и армия находились еще в Севилье, быть может, ему удалось бы захватить крепость врасплох и предрешить ее капитуляцию. Но после того как в Кадисе успели собраться члены всех властей, многочисленные войска и самые горячие головы Испании, после того как подоспели англичане, рассчитывать на капитуляцию было безумием. Следовало готовиться к долгой и трудной осаде.

Эта великая морская крепость, древний центр морского могущества Испании, располагается в устье Гвадалквивира. Скала, поднимаясь над морем на несколько сотен футов, завершается обширным плато, покрытым многочисленными и богатыми жилищами, и, соединяясь песчаной косой с обширными лагунами, которые окаймляют южный берег Испании, образует сам город Кадис. Заключенная между Кадисом и лагунами морская поверхность образует внутренний рейд. Среди лагун, одни из которых возделаны, а другие покрыты солончаками, возвышается знаменитый арсенал, сообщающийся с рейдом через несколько больших каналов. Широкий и глубокий канал, протянувшись от Пуэрто-Реаля до форта Санти-Петри, окружает лагуны и очерчивает границу, за которой находится остров Леон. Так, чтобы захватить остров и сам Кадис, нужно было переправиться через канал Санти-Петри на виду у неприятельской армии и многочисленных флотилий испанцев и англичан; затем продвинуться через лагуны, пересекая множество весьма удобных для обороны рвов; захватить одно за другим строения городка на той стороне канала; и наконец двинуться по земляной косе к Кадису, захватывая укрепления, которыми она покрыта.