Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3"

Правда, из нескольких выступающих пунктов побережья, как, например, из Трокадеро, можно было посылать на Кадис зажигательные снаряды и, вероятно, избавить себя от прямой и регулярной атаки. Но эта трудная и опасная операция требовала предварительного проведения многих других. Сначала требовалось захватить Трокадеро и восстановить форт Матагорду, откуда возможен обстрел Кадиса, затем расположить вдоль канала Санти-Петри ряд небольших укрепленных лагерей, дабы стала возможной осада острова Леон. Артиллерию, необходимую для оснащения этих укреплений, нужно было везти из Севильи и даже отчасти отлить в арсенале этого города, потому что та, что там уже имелась, была не очень большого калибра. Наконец, требовалось строительство флотилии – для переправы через канал Санти-Петри и пересечения внутреннего рейда в минуту решающей атаки, а также чтобы держать в отдалении неприятельские флотилии, которые не преминут появиться, чтобы мешать работам осаждавших и обстреливать укрепления. В Пуэрто-Реаль, Пуэрто-Санта-Мария и в бухте (в ее части по эту сторону канала) имелись элементы флотилии, хотя испанцы при приближении французов и перевели все суда с внутреннего рейда на внешний, полностью недосягаемый для огня. Помимо начального материала для флотилии, французы располагали и полностью организованным персоналом для нее в лице гвардейских моряков. Но чтобы собрать столь разнообразные средства нападения, требовалось время.

Теперь, когда французские войска рассредоточились по огромному краю от Мурсии до Гренады, от Гренады до Кадиса, от Кадиса до Севильи и от Севильи до Бадахоса, всех поразило одно соображение: этой прекрасной армии, вдвое превосходящей силы, необходимые для захвата юга Испании, едва ли окажется достаточно, чтобы его сохранить. Маршалу Виктору с 20 тысячами едва хватало людей для окружения острова Леон и сдерживания его гарнизона, более многочисленного, но, к счастью, менее храброго, чем его 1-й корпус; у него было довольно войск для подготовки осады, но не довольно для ее исполнения. Пятому корпусу маршала Мортье, вынужденному оставить гарнизон в Севилье и наблюдательный корпус перед Бадахосом, грозили большие трудности при исполнении двойной задачи. Четвертый корпус Себастиани, вынужденный удерживать Малагу, оккупировать Гренаду и противостоять повстанцам Мурсии, опиравшимся на валенсийцев, не располагал ни одним лишним солдатом. Дивизии Дессоля, оставленной в проходах Сьерра-Морена для защиты коммуникаций, также предстояло быть задействованной полностью, ибо надлежало охранять, помимо ущелий Сьерра-Морена, Хаэн, контролирующий Гренадскую дорогу, и равнины Ла-Манчи, за которыми лежал Мадрид. Но и в Мадриде, где остались лишь немногие испанцы и больные, требовался французский гарнизон. Дивизия Дессоля обязана была его обеспечить и, оказавшись разделенной между двумя задачами, не справилась бы, вероятно, ни с одной. Наконец, 2-й корпус генерала Ренье, расположенный на Тахо между Альмарасом, Трухильо и Алькантарой, невозможно было отозвать, не проявив неосмотрительности, ибо именно таким путем англичане в предыдущем году передвинулись из Абрантеса на Талаверу.

И получалось, что многочисленная и прекрасная армия, самая доблестная армия Империи численностью около 80 тысяч человек, оказалась разбросана по Гренаде, Андалусии и Эстремадуре так, что ни в одном месте не обладала достаточной силой и, конечно же, не могла оказать никакой помощи армии, которая собиралась действовать в Португалии против англичан! Надежда на возможность передвинуть отдельные ее части к Лиссабону, склонившая Наполеона к согласию на Андалусскую экспедицию, должна была улетучиться и уступить место опасению, что сил окажется недостаточно даже для сохранения Андалусии.

Новое регентство, руководившее восстанием из глубины лагун Кадиса, приказало маркизу Ла Романе принять командование войсками Эстремадуры, стоявшими лагерем вокруг Бадахоса. Генерала Блейка призвали из Каталонии (где заменили его генералом О’Доннеллом) и поставили во главе армии центра, остатки которой нашли прибежище в королевстве Мурсии. Блейк должен был собрать их и совместно с гарнизоном Кадиса направлять экспедиции на Гренаду, Севилью и куда только сможет, дабы поддержать герильясов Ронды.

Следует еще добавить, что двойная диверсия на крыльях французской армии, состоявшая в выдвижении Нея на Сьюдад-Родриго и Сюше на Валенсию, потерпела неудачу. Отданный Нею необдуманный приказ напасть на важную крепость Сьюдад-Родриго без осадной артиллерии и по соседству с англичанами, которые передвинулись на север Португалии, мог привести только к пустой браваде. Маршал Ней только послал несколько ядер в стены крепости и затем предъявил ультиматум коменданту, ответившему на подобный вызов, как он того и заслуживал. Ней вернулся в Саламанку. Сюше, сочтя, что приказ выдвигаться на Валенсию согласован с Наполеоном и перевешивает приказ осадить Лериду, Мекиненсу и Тортосу, показался перед Валенсией. Он даже захватил предместье Грао и обстрелял город ядрами. Но сопротивление, оказанное валенсийцами, невозможно было одолеть без тяжелой артиллерии, и генералу пришлось отступить в Арагон.

Тем не менее в Андалусии нечего было опасаться с той армией, которую там собрали, и всё зло, хоть и великое, сводилось к обездвиживанию 80 тысяч опытных солдат. Французы полностью контролировали край, который был покорен и платил подати. Жозеф переезжал из города в город, и поскольку любопытство собирало вокруг него толпы, а усталость от войны доставляла новых приверженцев, придворные льстецы называли его поездку по стране триумфальной, а трезвомыслящие люди считали не имевшей никакого значения. Льстецы наперебой твердили, что король мягкостью и добротой добьется большего, чем Наполеон с его ужасными солдатами, и что если предоставить дело Жозефу, он скоро подчинит Испанию; при этом забывали, что их окружали 80 тысяч тех самых ужасных солдат, которые обеспечивали Жозефу возможность испытать свои чары на народе Андалусии. Король был доволен, и маршал Сульт полагал, что он немало прибавил в весе, что, несомненно, было нелишним перед суровым судом Наполеона.

Но пока они поздравляли друг друга с успехом Андалусской экспедиции, из Парижа грянул гром, обративший радость Жозефа в горькую печаль. Экспедиция в Андалусию заняла первые месяцы 1810 года, и в это самое время происходили серьезные распри с Голландией. Наполеон был недоволен не только королем Луи, но и королем Жеромом из-за Ганновера и невыполнения финансовых условий, связанных с уступкой этого края. Устав терпеть непрерывные затруднения из-за своих братьев, не желая признавать, что они лишь пассивные проводники сопротивления самой природы вещей, он горячо гневался на них, и не только за их ошибки, но и за свои собственные, ибо кто, как не он сам, желая повсюду добиться невозможного, породил в конечном счете все препятствия, с которыми теперь сталкивался на каждом шагу? Получив в таком раздраженном расположении духа множество донесений о речах, которые велись при дворе Жозефа, о системе, значимость которой там раздували, и в особенности о щедрости, выказанной в отношении некоторых фаворитов, Наполеон принял весьма жесткие меры, которые никак не облегчали положение Жозефа в Испании. Прежде всего, он крайне не одобрил, что генерала Сюше отвлекли от осады Лериды и направили без тяжелой артиллерии на Валенсию, что вынудило французскую армию дважды показываться впустую под стенами этого города. Он осудил Жозефа, осудил самого генерала и запретил ему впредь подчиняться каким-либо иным приказам, кроме тех, что исходят из Парижа. Он равным образом не одобрил приказа маршалу Нею неосмотрительно выдвигаться на Сьюдад-Родриго, и в этой ошибке также обвинил Мадридский главный штаб. Но это было еще не самое неприятное.

Одаривание деньгами фаворитов в то время, когда повсюду недостает ресурсов, – вот что не понравилось Наполеону превыше всего. «Поскольку нашлись средства для подачек бездельникам и интриганам, – сказал он, – должны были найтись средства и для содержания солдат, которые проливают кровь за короля Жозефа; а поскольку их нужды удовлетворять не хотят, я удовлетворю их сам». И после таких слов Наполеон превратил четыре провинции слева от Эбро – Каталонию, Арагон, Наварру и Бискайю – в военные губернаторства. Он постановил, что власть в этих губернаторствах – как гражданскую, так и военную – будут осуществлять генерал-губернаторы, которые будут собирать все финансовые поступления в армейскую кассу, а с мадридской властью иметь лишь отношения внешней почтительности, но никаких отношений подчинения или финансовых. Только ему одному командующие корпусами Ожеро, Сюше, Рейль и Тувено должны были давать отчет в своих действиях и от него одного получать инструкции. Обеспечив себе таким образом военное обладание территориями слева от Эбро, Наполеон тайно написал каждому из этих генералов, чтобы сообщить свой подлинный замысел, состоявший в присоединении левого берега Эбро к Франции, в возмещение жертв, на которые ему пришлось пойти, чтобы обеспечить испанскую корону Жозефу. Не желая еще, однако, объявлять о таком плане, Наполеон предписал и им молчать о нем; но в случае получения ими из Мадрида приказов, противоположных парижским, он разрешал объявить, что они получили запрет на подчинение испанскому правительству и приказание подчиняться только правительству французскому.

Подобное решение было весьма опасным не только для Испании, но и для Европы. Казалось, что Наполеон – ненасытный в мире, как и в войне, – когда не завоевывал мечом, хотел завоевать декретами. Он недавно присоединил к Империи Тоскану, римские земли, Голландию. Он подумывал сделать то же в отношении Вале и ганзейских городов. Добавление к этим приобретениям еще и территории до Эбро как будто прямо заявляло, что ничто не может ускользнуть от жадности французского императора и любая земля, на которую падет его свирепый взгляд, станет потерянной для ее обладателя, даже если таковым окажется его брат!

План присоединения четырех провинций невозможно было долго сохранять в тайне. Одного учреждения военных губернаторств в этих провинциях хватило бы, чтобы обнажить подлинный замысел Наполеона, и никто, как мы вскоре увидим, на этот счет не ошибся. К тому же Наполеон не остановился на этой мере. Он принял и другие, ограничившие королевскую власть Жозефа до самых ворот Мадрида. Помимо упомянутых губернаторств, он разделил действующие армии на три группы: Южную, Центральную и Португальскую. Во главе армии Юга он поставил Сульта, поведение которого в Опорто, поразмыслив, решил не расследовать, и вверил ему 1-й, 4-й и 5-й корпуса, занимавшие Гренаду, Андалусию и Эстремадуру. Центральную армию он составил из одной только дивизии Дессоля, добавив к ней батальоны депо, в основном находившиеся в Мадриде, и вверил ее Жозефу. Португальская армия формировалась из всех войск, уже собранных или только собиравшихся на севере, чтобы выдвигаться на Лиссабон под командованием Массена. Каждый из генералов, командовавший действующими армиями и обладавший реальной властью, должен был подчиняться только французскому правительству, то есть самому Наполеону, который уже присвоил себе звание Верховного главнокомандующего испанских армий и назначил принца Бертье начальником своего Главного штаба.

Таким образом, Жозеф не мог ничего приказывать генерал-губернаторам провинций Эбро и командующим трех действующих армий. Он имел право отдавать приказы только Центральной армии в качестве ее командующего, но она была самой малочисленной, имела незначительную задачу и состояла из 20–25 тысяч человек. Невозможно было сделать власть короля Жозефа более ограниченной и более номинальной, и это был, конечно, не лучший способ возвысить его в глазах испанцев. Более того, предписания относительно финансов оказались столь же суровы, как и предписания относительно военной иерархии. Все сборы в провинциях Эбро приписывались оккупировавшим их армиям. Действующим армиям следовало обеспечивать себе пропитание за счет страны, где они воевали, но поскольку они могли не найти наличных денег для жалованья, Наполеон согласился присылать в Испанию ежемесячно два миллиона. Теперь Жозеф был ограничен не только в отношении командования войсками, но и в отношении доходов, имея право только на то, что поступало прямо в Мадрид: налог на ввоз товаров в столицу. Ненависть, которую питали к нему испанцы, не из-за него самого, но из-за иностранного вторжения, представителем какового он являлся, могла превратиться в чувство еще более страшное – в презрение.

Жозеф получил эти известия в Севилье и был ими потрясен. После столь тяжкого удара он не захотел более оставаться там, ибо его присутствие уже не могло оказывать на его новых подданных ожидаемого воздействия. К тому же в Андалусии он оказался лишенным всякой власти, ибо главнокомандующим Южной армии сделался маршал Сульт. Жозефу также требовалось приблизиться к Франции, дабы переговорить с братом и объяснить ему возможные последствия последних мер, принятых в Париже. Поэтому он отбыл вместе со своими министрами, оставив абсолютным властителем Андалусии Сульта, весьма довольного тем, что он наконец избавился от номинального монарха, который теперь только стеснял его, монарха реального. Так, 80 тысяч лучших в Испании солдат оказались парализованы ради того, чтобы сделать королем Андалусии не Жозефа, а маршала Сульта!

Жозеф быстро и без всякой помпы проехал через Андалусию, по которой еще недавно совершал свои триумфальные прогулки. Тотчас по возвращении в столицу он поручил своей жене, находившейся в Париже, и собиравшимся туда министрам Азанзе и Эрвасу вступить в переговоры с его братом и дать ему понять, что потеря провинций Эбро обрушит на него ненависть и презрение испанцев и что лучше удалить его с Иберийского полуострова вовсе, нежели оставлять на таких условиях.

Наполеон принял испанских министров без суровости, но с некоторым пренебрежением, самым презрительным образом отозвавшись о политике Жозефа, который вообразил себе, что одними деньгами, без солдат, усмирит непреклонную испанскую нацию, хотя ей если и можно протянуть руку, то только после того, как сразишь ее. Он выказал непреклонность в отношении финансов, объявил, что не в силах справиться с военными расходами, и если войскам не платят, ему придется их отозвать, а поскольку Жозеф не умеет или не хочет извлечь из Испании имеющиеся там средства, ему придется это сделать руками своих генералов; что он собирается зорко следить за ними и обяжет переводить в кассы Жозефа всё, что будет превосходить нужды армий; что Жозефу остаются почти усмиренные Новая Кастилия, Ла-Манча и Толедо; что он ничего не может добавить к двум миллионам, которые обещал присылать из Франции, и уже не может изменить порядок командования войсками; что нужны лишь две большие армии, Южная и Португальская, чтобы содействовать изгнанию англичан, и он один способен ими руководить, а потому, оставив еще и армию Центра, он уступил всё возможное, вверив ее Жозефу, который может располагать ею по своему усмотрению; что, в конце концов, командующие армиями обладают властью лишь в отношении военных операций и содержания армий, а во всем остальном они просто гости короля Испании и обязаны чтить его как короля и брата императора.

Относительно провинций Эбро, где он учредил губернаторства, Наполеон не стал скрывать плана дальнейшего их присоединения к Франции в возмещение его расходов; однако добавил, что присоединение будет оплачено компенсацией, а таковой может стать присоединение к Испании Португалии, но прежде чем присоединить, ее нужно завоевать, а для этого нужно выгнать из нее англичан, после чего добиться от них мира, что не так-то просто. Повторив эти речи несколько раз в различных ситуациях, Наполеон удержал при себе министров брата и, казалось, отложил решение всех трудных вопросов до окончания кампании 1810 года, которая, возможно, завершив войну, положит конец и недоумениям Жозефа. Испанские министры остались в Париже, дабы вести переговоры и пользоваться любым случаем повлиять на несгибаемую волю Наполеона.

Пока же Наполеон обещал им добавить некоторые войска к армии Центра, после чего занялся окончательным решением хода операций на 1810 год. Он совершил настоящую ошибку, не атаковав англичан сразу же, в феврале или марте, всеми имевшимися тогда силами, ибо на юге Испании сезон военных операций начинался очень рано. Но располагавшиеся прежде вокруг Мадрида 80 тысяч солдат теперь были разбросаны между Байленом, Гренадой, Севильей, Кадисом и Бадахосом, и для доукомплектования Португальской армии следовало дожидаться прибытия всех направленных в нее войск. Теперь предстояла уже не весенняя, а осенняя кампания, ибо летом, особенно на юге полуострова, жара делает военные операции невозможными. Оставалось плодотворно использовать май, июнь, июль и август.

Принужденный к более медленной войне, Наполеон задумал сделать ее методической и начать вторжение в Португалию с осады крепостей. Уже было решено, что Сюше осадит Лериду и Мекиненсу, а Ожеро, прежде чем снова двигаться на Валенсию, осадит Тортосу и Таррагону. Наполеон решил, что Сульт, не оставляя попыток захватить Кадис, попытается захватить и Бадахос; что Массена, в свою очередь, пока будет завершаться формирование его армии, завершит осады Сьюдад-Родриго и Альмейды, которые являлись ключами к Португалии со стороны Кастилии. В сентябре, после захвата этих опорных пунктов, планировалось начать общее наступление на Лиссабон: Массена выдвинется по правому берегу Тахо, а Сульт – по левому. По новому плану всё лето отводилось осадам.

Сюше приступил к выполнению поставленной перед ним задачи еще в апреле. Десятого числа он расположил свою штаб-квартиру в Монсоне, где заранее собрал осадное снаряжение: тяжелую артиллерию, фашины, туры и орудия всякого рода. Его корпус, возросший в результате прибытия последних подкреплений до 30 с лишним тысяч человек, мог выставить на линию не более 24 тысяч солдат. Оставив около 10 тысяч человек для охраны Арагона, он с 14 тысячами направился на Лериду и осадил ее с обоих берегов Сегре. Этих сил было довольно для штурма крепости, но приходилось опасаться, что их окажется недостаточно, если придется прикрывать осаду от весьма вероятных нападений извне. Правда, Наполеон приказывал Ожеро и Сюше воспользоваться соседством друг друга для взаимопомощи. Ожеро должен был прикрывать осады Лериды и Мекиненсы, пока Сюше их будет осуществлять, а Сюше, в свою очередь, мог прикрыть осады Тортосы и Таррагоны, в то время как Ожеро посвятит им свои силы.

К несчастью, армия Каталонии разрывалась меж тысячью разных забот, то прикрывая французскую границу, на которую каждодневно покушались летучие отряды, то вынужденная мчаться в Барселону, чтобы защитить этот город или доставить ему продовольствие, то призываемая на помощь в осаде Остальрика, и зачастую не успевала справляться с этими задачами, поскольку хотела исполнить их все сразу. Тут требовались редкостные изобретательность и энергия, а старый Ожеро, преемник Сен-Сира, не был таким уж одаренным человеком. В ту минуту он находился перед Остальриком, далеко от Лериды. Поэтому Сюше прибыл к крепости один, но ничуть не волнуясь, ибо умел вовремя разделять свои силы между осадой и изгнанием армии, которая могла прийти его побеспокоить, и надеялся справиться с вверенной ему двойной задачей.

Крепость Лерида известна в истории, со времен Цезаря и до великого Конде она играла в войнах важную роль. Великий Конде, как все знают, не смог ее одолеть; герцогу Орлеанскому во время войны за наследство это удалось. Ныне можно было потерпеть неудачу в этом предприятии, хотя в нем и не было ничего чрезвычайного. Крепость располагалась на правом берегу реки Сегре, несущей в себе воды по крайней мере с половины Пиренейских гор. Город, построенный у подножия скалы, увенчанной укрепленным замком, стоит между скалой и Сегре, спереди частично защищен водами реки, и со всех сторон – навесным огнем из замка. Скала, на которой высится замок, отвесна почти со всех сторон, и только с юго-западной стороны на нее можно забраться по пологому склону, выходящему из города; однако ближе к вершине склон делается более отвесным и представляет отдельные выступы, на которых построены форт Гардени и редуты Сан-Фернандо и Пилар, так что та сторона, с которой открывается доступ к замку, сама защищена добротными укреплениями. Итак, нужно было под огнем из замка захватить город, а затем и сам замок, форсировав преграждавшие к нему путь укрепления.

В городе находились 18 тысяч фанатично настроенных жителей, а также гарнизон в 7–8 тысяч человек под командованием молодого и энергичного Хайме Гарсии Конде, отличившегося во время осады Хероны. У осажденных имелось достаточно продовольствия и боеприпасов, даже для долгой осады.

Сведущий офицер инженерной части Аксо решил атаковать город между рекой и замком Гардени с северо-восточной и самой населенной его стороны, чтобы подвергнуть мужество населения суровому испытанию. Правда, таким образом французы оказывались под огнем из замка, но природа участка облегчала рытье траншей, ибо при быстром приближении огонь должен был стать столь отвесным, что представлял уже гораздо меньшую опасность. К тому же при атаке с этой стороны войска не оставляли за собой форт Гардени, расположенный на противоположном склоне.

В то время как французы собирались открыть траншею, Сюше узнал из перехваченного письма, что испанский генерал О’Доннелл спешит на помощь Лериде с арагонскими и каталонскими войсками. Сюше не стал торопиться выступать ему навстречу, не желая отходить от Лериды ни слишком рано, ни слишком далеко: располагая мостами через Сегре, он мог за несколько часов перейти реку и выдвинуть свои силы навстречу неприятелю, оставив перед крепостью арьергард, достаточный для сдерживания гарнизона.

Двадцать второго апреля стало известно, что генерал О’Доннелл близко и подошел уже на расстояние одного марша. Он двигался из Каталонии по левому берегу Сегре, тогда как город и осадные войска находились на правом. Сюше принял такие диспозиции, чтобы противостоять и внешнему и внутреннему неприятелю. Генерал Арисп остался у городского моста, по которому гарнизон мог сообщаться с идущей на помощь армией, и должен был сдерживать и гарнизон, и корпус О’Доннелла. Мюнье, расположенный чуть выше на Сегре, должен был тотчас перейти через реку и, когда неприятель приблизится к мосту, охраняемому Ариспом, атаковать его с фланга.

На рассвете генерал О’Доннелл показался на краю равнины Маргалеф, простирающейся влево от Сегре, и тотчас вступил в дело. Его войско возглавлял авангард из легкой пехоты и кавалерии, а сам он двигался справа и слева от дороги двумя колоннами общей численностью в десять тысяч человек. Это были лучшие войска Каталонии и Арагона. Едва заслышав огонь аванпостов, генерал Арисп вскочил на коня и с 4-м гусарским и двумя ротами 115-го и 117-го линейных без колебаний атаковал неприятельский авангард и опрокинул его далеко на равнину. Достигнутое преимущество позволило ему вернуться к городу, дабы сдержать гарнизон, который уже начал дебушировать с моста через Сегре под радостные крики жителей. Арисп со 117-м линейным атаковали гарнизон в штыки, оттеснили его на мост и вынудили вернуться в крепость.

Пока шли эти быстрые бои, дивизия Мюнье перешла через Сегре и выдвинулась на поле сражения. Генерал атаковал обе испанские дивизии во фланг, пройдя через равнину Маргалеф самым коротким путем, по диагонали. Его пехоте предшествовал 13-й кирасирский, единственный полк тяжелой кавалерии, служивший в Испании, численностью двенадцать сотен всадников, под командованием превосходного офицера полковника Эгремона. Когда противник оказался в пределах досягаемости, кирасиры построились в боевые порядки, поставив пушки на крыльях и угрожая флангу испанской армии. После артиллерийского обстрела, когда неприятельская кавалерия выдвинулась вперед, чтобы прикрыть свою пехоту, кирасиры атаковали ее галопом и опрокинули. Валлонские гвардейцы тотчас встали в каре, чтобы защитить, в свою очередь, кавалерию. Но кирасиры продолжили атаку и прорвали и опрокинули всех, кто пытался подражать примеру валлонских гвардейцев. Через несколько минут вынудили сложить оружие почти шесть тысяч человек. Остатки неприятельского войска со всех ног бежали к дорогам Каталонии, а французам досталось множество пушек, знамен и обозов.

После такой блестящей победы можно было не опасаться, что кто-то помешает осаде. Траншею открыли 29 апреля. Подкопные работы были трудны, но не из-за твердости почвы, а из-за разлившихся в окрестностях вод Сегре, дождливой весны и весьма неприятного артиллерийского обстрела из замка. В нескольких каналах устроили плотины, чтобы отвести воду от траншей, и, как могли, укрывались от огня из замка. Подкопные работы велись в направлении бастионов под названием Кармен и Мадлен. Когда 6 мая все батареи были поставлены и оснащены, начали обстрел. Французская артиллерия вела его поначалу очень живо, но сильно страдала от артиллерии замка: несколько орудий оказались разбиты. Атакующие вынуждены были приостановить огонь, поставить новые батареи и изменить направление огня старых. Одну из них поставили на левом берегу Сегре, дабы обстреливать городской мост и – рикошетом – атакуемые бастионы. Новые работы поглотили дни с 8 по 12 мая, а затем обстрел возобновили, на сей раз с полным успехом: полностью подавили артиллерию со стен крепости, а артиллерия замка делалась менее опасной по мере приближения к замку. Наконец, французы смогли приступить к пробитию бреши, чтобы сделать возможным штурм.

Генерал Сюше и полковник Аксо намеревались добиться одновременного падения города и замка, направляя осаду таким образом, чтобы оттеснить население в замок, где люди смогут продержаться не более нескольких дней. Для этого нужно было завладеть фортом Гардени или хотя бы его внешними укреплениями.

Вечером 12-го Сюше направил три отборные колонны в атаку на редуты Пилар и Сан-Фернандо и укрепление, которое связывало их с Гардени. Все три укрепления удалось захватить штурмом, и хотя сам форт Гардени не попал в руки французов, цель была достигнута, ибо окружающие укрепления не могли более служить убежищем населению. При этих действиях французы потеряли сотню, а неприятель – около четырех сотен человек.

Тринадцатого мая главнокомандующий и полковник Аксо решили штурмовать крепость. Бреши в бастионах (Кармен и Мадлен) были уже достаточно широки, оставалось только их захватить. Двум колоннам назначалось идти на приступ одновременно. Слева у реки одна колонна собиралась атаковать бастион Кармен, а генерал Арисп, форсировав мост через Сегре, должен был напасть на его защитников с фланга; справа другая колонна должна была атаковать бастион Мадлен, в то время как роте саперов надлежало рушить ворота, дабы впустить армию. Сюше и Аксо, во главе резервов, держались в траншеях, готовые передвинуться туда, где в них будет нужда.

На закате по сигналу четырех бомб обе колонны ринулись из траншей в бреши и прорвались в них, несмотря на ужасающий огонь в лоб и с фланга. Они вступили в город, который за бастионами оказался забаррикадированным. Колонны выдвинулись по главной улице и уничтожили одно за другим заграждения, возведенные позади бастиона Мадлен. Со стороны бастиона Кармен успех был таким же. Генерал Арисп захватил мост через Сегре, и тогда, прорвавшись в город со всех сторон, французские колонны оттеснили население вперемешку с гарнизоном к подъему, ведущему в замок. Перепуганные жители бросались вслед за гарнизоном и в сам замок и искали убежища даже во рвах. Всю ночь Сюше забрасывал снарядами, бомбами и гранатами этот тесный участок, заполненный людьми, испускавшими страшные крики, – ужасающая сцена, которой нельзя было избежать, ибо, только доведя до отчаяния несчастных жителей, набившихся в замок, атакующие могли добиться окончания осады.

Какова бы ни была преданность коменданта и гарнизона, они не могли ни приютить и прокормить всё население, ни позволить ему погибнуть под взрывами бомб и снарядов. В полдень 14 мая комендант Гарсия Конде вывесил белый флаг. Гарнизон сдался в плен, оказав французам всё возможное сопротивление.

Эта прекрасная осада доставила, помимо важнейшей крепости Арагона, 7 тысяч пленных, 133 орудия, большое количество патронов, пороха и ружей и склады с прекрасными запасами. Неприятель потерял около 1200 человек, французы – 700 человек убитыми и ранеными. Взятие Лериды произвело сильное впечатление на эту часть Испании и поубавило веры жителей в непоколебимость их стен, обретенную после сопротивления Хероны.

Вскоре Наполеон, недовольный маршалом Ожеро, заменил его Макдональдом, который был очень крепок на поле боя, но мало годился для таких военных действий, где нужны были молодость, активность и изобретательность в средствах. Предоставив Сюше ведение дальнейших осад, в которых тот, как оказалось, был мастер, Наполеон придал ему половину армии Каталонии и поручил после взятия крепостей Арагона покорить и крепости Каталонии, Таррагону и Тортосу, первая из которых располагалась на морском побережье, а другая – в устье Эбро. Маршал Макдональд должен был действовать между Барселоной, Остальриком, Хероной и границей, придвигаясь к тем пунктам, где сможет содействовать великим осадам, вверенным Сюше.

В то время как в Арагоне происходили эти события, Наполеон наконец заставил Массена покинуть Париж и отправиться в Саламанку. Маршал Массена, испытанный двадцатью годами войн, уже ощущал на себе последствия столь длительных тягот. Наделенный политическим чутьем, равным его военным талантам, он не нуждался в кровавом и славном уроке Эсслинга, чтобы понять, что нынешним правлением перейден предел всяческого благоразумия, и французы огромными шагами движутся к катастрофе. Поучаствовав во всякого рода войнах в Калабрии, Италии, Германии и Польше, он не ждал ничего хорошего и от войны, что упорно велась в Испании, и не испытывал никакого желания компрометировать свою высокую славу на военном театре, где, казалось, встречались одновременно все возможные трудности, какие Наполеон возбудил против своей фортуны. Поэтому Массена выказывал величайшее нежелание возглавлять Португальскую кампанию. Будучи вынужден объясниться с Наполеоном, он сослался на трудности операции, недостаточность средств, пошатнувшееся здоровье и ослабевший вместе со здоровьем боевой дух, на неудобство командования подчиненными, которые считали себя ему ровней и не привыкли подчиняться никому, кроме Наполеона.