Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3"

Хотя Сульту крайне претило покидать Андалусию, он не мог и дальше отказываться от этого. Не соглашаясь на протяжении нескольких недель ослабить себя ради помощи Португальской армии, он потерял единственное средство в ней удержаться. Оставаться дальше значило подвергнуться участи генерала Дюпона. Отступление на Валенсию было лучше отступления на Ла-Манчу, ибо так Сульт избегал встречи с английской армией, численность и направление движения которой были ему неизвестны; к тому же он шел в дружелюбный, спокойный и обильный край. Он и сам подумывал выбрать эту дорогу, когда получил последний приказ Жозефа, предписывавший именно это направление, и на сей раз ему было легко повиноваться. Однако Сульт не без тревоги готовился предстать перед королем Испании и двумя маршалами, верными судьями о последних событиях. Его доля в постигших французов несчастьях была не самой малой. Конечно, Каффарелли чрезмерно встревожился при виде нескольких английских кораблей; а Жозеф слишком поздно выступил из Мадрида и слишком поздно известил о своем приближении; Мармон неосторожно маневрировал перед зорким и решительным неприятелем и легкомысленно поставил под удар Португальскую армию;

но какова же была доля Сульта в этих несчастьях, если он, несмотря на неоднократные предупреждения и самые явные признаки, упорно считал, что Веллингтон двинется не на Кастилию, а на Андалусию, отказал в помощи Португальской армии и ослушался короля, своего главнокомандующего! Объяснить эти действия Жозефу и маршалам, которые всё видели и знали, было затруднительно.

Существовал, однако, и более грозный суд, чем тот, что ждал Сульта в Валенсии, то был суд Наполеона, который обошел молчанием дело Опорто, но вполне мог не промолчать по поводу недавних событий в Кастилии. Как он рассудит о случившемся, особенно если Испания, что весьма вероятно, будет потеряна вследствие сражения при Саламанке? Маршал приготовил весьма своеобразное объяснение своему неповиновению. Он будто бы решил, что приказы Жозефа стали следствием его тайного сговора с Бернадоттом, который был его родственником, и с англичанами и русскими, чьим сообщником он сделался, да и сам он был просто-напросто предателем Франции и своего брата!

Эти доводы Сульт почерпнул из английских газет, сообщавших, что Бернадотт взял на службу несколько сотен испанцев, посол Жозефа остался в России, а Моро[23]23
  О Жане Викторе Моро (1763–1813), знаменитом храбреце, генерале, участвовавшем в заговоре и отправленном в изгнание в 1804 году, читайте в «Консульстве» Тьера, изданном «Захаровым» в 2012 году. – Прим. ред.


[Закрыть] прибыл из Америки в Швецию. Присовокупив к этим фактам родственные связи Жозефа с Бернадоттом, Сульт счел себя вправе предположить, что Жозеф участвует в заговоре против Франции, что главной целью заговора является оставление Испании, а приказ оставить Андалусию является первым шагом на этом преступном пути. Когда эта странная теория завладела подозрительным умом маршала, он счел должным сообщить о ней императору, изложив в депеше военному министру, которую, для пущей надежности, отдал капитану торгового корабля, поручив доставить в один из французских портов на Средиземноморье.

Отправив депешу Наполеону, Сульт ответил и королю Жозефу. Продолжая настаивать на том, что лучше было бы сконцентрировать войска на юге, а не на севере, он добавлял, впрочем, что готов почтительнейше исполнить королевский приказ, воссоединить свои разбросанные войска и явиться через Мурсию в королевство Валенсия. И действительно, уничтожив и сбросив в море множество снаряжения, с таким трудом собиравшегося для линий Кадиса, сформировав огромный конвой с боеприпасами, продовольствием и багажом, забрав всех раненых и больных, каких мог увезти, и поручив остальных гуманности жителей Севильи, маршал начал отступление 25 августа и направился на Мурсию. Часть его войск, находившихся в Гренаде, должна была присоединиться к нему по пути. Войска д’Эрлона, занимавшие Эстремадуру, присоединились к главной колонне в Уэскаре. Хотя вывод войск из Андалусии сопровождался меньшими невзгодами, чем эвакуация из Мадрида, он также был отмечен многими страданиями. Наконец, в последних числах сентября авангарды Сульта заметили в окрестностях Альмансы авангарды Сюше.

В сентябре до Жозефа дошел смутный слух о приближении Сульта, и он с нетерпением ожидал подробностей о марше и изложения его планов. Вдруг он узнал, что какой-то капитан торгового судна, везущий французские депеши, причалил в Грао (порт Валенсии) и просит избавить его от полученных под его ответственность документов, ибо за ним гонятся англичане. Жозеф поспешил принять депеши, вскрыл их, ища сообщений об Андалусии, и был весьма удивлен, прочитав их и узнав, что в них Сульт изобличает его как предателя родины и семьи. Легко догадаться, что почувствовал Жозеф. Он был возмущен, не стал этого скрывать и тотчас отправил полковника Депре в Москву, дабы передать эти странные выдумки Наполеону и просить его отозвать командующего Андалусской армией. Грядущая встреча с Сультом обещала быть неприятной и даже весьма бурной.

В нетерпении увидеть маршала и, главное, получить в свое распоряжение Андалусскую армию Жозеф выехал ему навстречу и назначил свидание на границе Мурсии, в Фуэнте-ла-Игере. С ним были маршалы Журдан и Сюше. Однако, по желанию последних, боявшихся присутствовать при мучительной сцене, Жозеф побеседовал с Сультом наедине и неприятно удивил его, показав, что читал депеши, отправленные им императору. В открытии Жозефа было по крайней мере одно преимущество: маршал, к которому у него имелось столько претензий, постарался загладить ошибки повиновением. В ту минуту это было единственным, чего желал добиться Жозеф, и после бурного объяснения он попытался, вместе со всеми тремя маршалами, выработать разумный план кампании, дабы заставить англичан расплатиться за недавний триумф.

Согласно плану, прежде всего нужно было вернуться через верховья Тахо к Мадриду и присоединить Португальскую армию, а затем с объединенными силами Португальской, Центральной и Андалусской армий двинуться на англичан во главе 80–90 тысяч человек и 150 орудий. Журдан полагал, что британский военачальник, вероятнее всего, охраняет Мадрид с двумя-тремя дивизиями, а остальные его силы воюют в Кастилии с Клозелем. Поэтому предполагалось без особых трудностей форсировать линию Тахо, присоединить Португальскую армию, предварительно известив ее о своем движении, и вернуться к Мадриду с решающим перевесом сил. Но поскольку возможна была и ошибка и Тахо мог охраняться лучше, чем предполагалось, следовало сохранить возможность вернуться в Валенсию, чтобы вновь обрести убежище для восстановления сил и центр коммуникаций с Францией. Потому важно было не лишать Сюше ни одного из его батальонов. Журдан полагал, что ослаблять его нельзя и следует ограничиться воссоединением армий Центра и Юга, которые вместе образуют силу в 56 тысяч человек с сотней орудий, каковой будет достаточно для форсирования Тахо. Сульт мог собрать около 46 тысяч человек всех родов войск и превосходного качества. Реорганизованная армия Центра насчитывала примерно 10 тысяч человек, также отличного качества.

Журдан предложил выдвигаться двумя колоннами. Первая колонна, из Андалусской армии, направлялась на дорогу в Ла-Манчу, проходившую через Чинчилью, Сан-Клементе, Оканью и Аранхуэс, а вторая, из армии Центра, – на дорогу в Куэнку, проходившую через Рекену, Куэнку и Фуэнтидуэнию. Обе колонны, поддерживая связь, должны были выйти к Тахо в намеченном пункте переправы. Однако, сочтя правую колонну (армии Центра) слишком слабой, маршал предложил присоединить к ней 6–7 тысяч человек из Андалусской армии, что должно было довести одну колонну до 16–17 тысяч человек и сократить вторую до 39–40 тысяч. Он предложил также назначить командующим армии Центра д’Эрлона, подчинить обоих командующих королю, который будет двигаться поочередно то с одной, то с другой колонной, и незамедлительно выступать к намеченной цели в верховьях Тахо. Сюше надлежало предоставить выдвигающимся войскам всё необходимое из своих продовольственных запасов и охранять в Валенсии тех, кто мог стеснить их движение, то есть раненых, уставших и больных солдат, каковую услугу Сюше был готов оказать с величайшим усердием.

План был столь благоразумен и настолько отвечал положению, что Жозеф принял его без промедления. Он приказал Сульту приготовиться к выдвижению из Альмансы, где тот встал лагерем, на Чинчилью, Сан-Клементе и Аранхуэс, тогда как армии Центра предстояло, покинув Валенсийскую равнину, пройти через Куэнку и подойти к Тахо в Фуэнтидуэнии, достаточно близко к Аранхуэсу, чтобы опереться на Андалусскую армию.

Итак, 18–20 октября войска отбыли двумя колоннами, оставив Сюше всех неспособных к активной службе, и подошли к Тахо 27–28 октября в Фуэнтидуэнии и в Аранхуэсе, имея возможность объединиться в любом из двух пунктов. Теперь важно было узнать, встретят ли они перед Мадридом готового к обороне Веллингтона, что было возможно, ибо его вступление в Мадрид произвело большое впечатление на Европу, и было бы естественно, если бы он не захотел оставлять столицу. Этот вопрос весьма беспокоил Жозефа и Журдана, но, к счастью, донесения внушали уверенность. Собранные слухи убеждали в том, что впереди их ожидает встреча только с двумя-тремя дивизиями генерала Хилла. Вот что на самом деле произошло между англичанами и Португальской армией после отбытия Жозефа в Валенсию и его объединения с Андалусской армией.

Двенадцатого августа Веллингтон вступил в Мадрид в окружении испанских командиров, пожелавших участвовать в его триумфе. Поначалу возгордившись победой, вскоре Веллингтон почувствовал себя стесненным союзниками, их несдержанностью и варварством. Дон Карлос и Эмпесинадо стали в некотором роде хозяевами Мадрида. Для начала они потребовали присяги Кадисской конституции, которая только что была завершена. Не было ничего более естественного, хотя конституция, полная и общих положений, и химерических постановлений, задевала многих испанцев, неготовых к институтам, которыми их насильственно одаривали. Но не к конституции хотели привязать испанцев дон Карлос и Эмпесинадо, а к власти повстанческого правительства Кадиса. После принесения присяги им понадобилось объясниться в отношении офранцузившихся, среди которых было немало выдающихся людей, чиновников и несколько тысяч превосходных солдат. В то время как дон Мигель де Алава, офицер испанской армии, услугами которого часто пользовался Веллингтон, благороднейший человек, произносил в мэрии гуманную и разумную речь, дон Карлос, д’Эспанья и Эмпесинадо вели безрассудные речи, которые вряд ли могли заставить кого-нибудь передумать и только обижали разумных людей. Вместе того чтобы подвозить в Мадрид продовольствие, дабы положить конец дороговизне, они тратили время на сведение сколь безумных, столь и опасных счетов. Нищета достигла предела, как во времена, когда подвозимые припасы перехватывались бандами. Эти нелепости, которые кажутся вполне естественными, если подумать о нравах и воспитании победителей, лорд Веллингтон усугублял своей британской спесью. Он поселился в королевском дворце, чем задел гордость испанской нации, а при захвате Ретиро, сданного полковником Лафоном из-за отсутствия питьевой воды, разрушил любимую испанцами фарфоровую мануфактуру, подобную Севрской мануфактуре во Франции и Мейсенской фабрике в Саксонии.

Пока лорд Веллингтон предавался подобным занятиям, генерал Клозель реорганизовал Португальскую армию и, хотя она сократилась до 25 тысяч человек, смело выдвинул ее на Дуэро к английской армии, основные силы которой были расставлены на берегах этой реки. Он всюду потеснил неприятельские аванпосты и отправил генерала Фуа с одной дивизией собирать гарнизоны Асторги, Бенавенте, Саморы и Торо, без пользы разбросанные на линии, уже не подлежащей обороне. Фуа прибыл слишком поздно, чтобы вызволить гарнизон Асторги, вынужденный накануне сдаться испанской армии Галисии, но он спас его больных и раненых, собрал другие мелкие посты на Дуэро и Эсле и затем вернулся к Клозелю.

Видя, что ему бросают вызов, Веллингтон решил покинуть Мадрид и выйти навстречу молодому противнику, так гордо представшему перед ним с остатками недавно разбитой армии. Оставив в Мадриде Хилла, Веллингтон вновь отбыл в Старую Кастилию и, подобрав по дороге Галисийскую армию, с 50 тысячами человек двинулся на Бургос.

Вынужденный вновь отойти, генерал Клозель покинул берега Дуэро, отступил и остановился на Эбро. Прежде чем продолжить его преследование, Веллингтон, вступив в Бургос, захотел захватить замок, контролировавший город. В конце сентября, почти в то же время, когда Жозеф готовился выдвинуться на Мадрид, он приступил к осаде.

Замок Бургоса представлял собой старинное сооружение, восходящее к временам мавров и венчавшее высоту, у подножия которой и построен город. Старую готическую ограду замка окружили двумя линиями укреплений с частоколом, оснащенным мощной артиллерией. К ним добавили горнверк[24]24
  Наружное вспомогательное укрепление, состоявшее из бастионного фронта, выдвинутого в сторону противника перед главным валом крепости. – Прим. ред.


[Закрыть] на высоте Сан-Мигель, доминировавшей над замком. Эту самодельную крепость занимал с двумя тысячами человек генерал Дюбретон, располагавший запасом продовольствия и боеприпасов и исполненный решимости держать оборону.

Веллингтон, погнушавшись регулярной осадой подобной крепости и решив, что его солдаты, штурмом захватившие Сьюдад-Родриго и Бадахос, справятся, не моргнув глазом, и с далекими от совершенства фортификациями замка Бургоса, приказал штурмовать горнверк Сан-Мигеля. Его войска смело бросились на приступ в ночь на 20 сентября, но были остановлены ружейным огнем 34-го линейного полка. К несчастью, одна колонна англичан пробралась в темноте вокруг ограды атакуемого укрепления и, воспользовавшись тем, что горжа была не полностью прикрыта частоколом, проникла в нее. Тогда солдаты 34-го с боем прорвались через атакующую колонну и отступили в форт. Они убили и ранили более 400 англичан, потеряв не более 150.

Завладев Сан-Мигелем, англичане стали устанавливать батареи, чтобы разрушить укрепления замка, и сделали его отправным пунктом подкопов. Мощное сопротивление горнверка научило их, что это жалкое подобие крепости невозможно захватить внезапным штурмом. Установив в Сан-Мигеле батарею, они принялись обстреливать замок, но их артиллерия малого калибра была вскоре подавлена нашей и замолчала. Трудность транспортировки не позволила англичанам подвезти к стенам Бургоса тяжелую артиллерию, и у них оставалось только несколько орудий 16-го калибра, которые герильясы Алавы и Бискайи получили от английской эскадры и с трудом дотащили до Бургоса.

Признав невозможность пробить брешь с помощью артиллерии, Веллингтон снова прибег к штурму в ночь на 23 сентября. Однако колонны, приставившие лестницы к первой ограде, были опрокинуты и потеряли без пользы много людей.

Пришлось вернуться к регулярным подступам и за отсутствием артиллерии использовать минирование. Подготовив два фугаса, взорвали первый из них в ночь на 30 сентября, и после взрыва колонна бросилась на приступ, но была отброшена точно так же, как предыдущие. Четвертого октября взорвали второй фугас. В результате взрыва открылась широкая брешь, в то время как брешь, открытая 29-го, была расширена с помощью артиллерии. Осаждающие бросились к брешам и захватили их; но гарнизон, в свою очередь, бросился на колонны и одну из них оттеснил, всё же не сумев помешать другой колонне закрепиться в одной из брешей. Закрепившись в первой ограде, англичане начали вести подкопы ко второй, но 8 октября гарнизон предпринял общую вылазку, разрушил их подкопы и отбросил снова за первую ограду. Французы тотчас заделали брешь, соорудив позади нее укрепление, и вновь завладели всем, что потеряли, за исключением горнверка на Сан-Мигеле. Три недели и 2500 человек потерял Веллингтон, так и не сумев продвинуться ни на шаг. Раздосадованный английский генерал решил предпринять последний штурм, применив сначала все вообразимые средства, чтобы вновь открыть первую ограду. Он получил кое-какую артиллерию и попытался пробить брешь на одном конце ограды и заминировать другой ее конец, вблизи церкви Сан-Роман.

Подготовив всё к ночи 19 октября, осаждавшие взорвали фугас у церкви Сан-Роман, где французы не ждали нападения, и тотчас, вооружившись лестницами, ринулись на первую ограду. Им и на этот раз удалось ее захватить, и они устремились ко второй. Но доблестный гарнизон, выскочив из крытого перехода, встретил их в штыки, мощно атаковал, многих убил и в третий раз отбросил за первую ограду. То же произошло и на другом конце. Брешь в стене, пробитую взрывом фугаса у церкви, осажденные закрыли, саму церковь, которая могла оказаться полезной неприятелю, обрушили и снова представили осаждавшим великолепный фронт.

Больше месяца 2 тысячи человек, потерявшие 500 человек под огнем, окопавшиеся за едва заделанными укреплениями и защищенные только частоколом, останавливали 50 тысяч своим героическим сопротивлением. Вечная слава этим мужественным людям и их командиру генералу Дюбретону! Они показали, что значит достойная оборона крепостей в решающих обстоятельствах, ибо своим сопротивлением дали время Португальской армии вернуться на линию, армии Центра и Андалусской армии передвинуться на Тахо и всем объединиться, чтобы сокрушить Веллингтона.

В самом деле, отошедший на Эбро генерал Клозель получил со сборных пунктов, устроенных у Пиренеев, и из мелких пограничных гарнизонов около 10 тысяч новобранцев и лошадей для кавалерии и артиллерии и теперь располагал 35 тысячами солдат. Еще 10 тысяч предоставил Португальской армии Каффарелли. К сожалению, Клозель так страдал от недавнего ранения, что вынужден был покинуть армию. Генерал Суам, старый офицер Республики, опытный и храбрый, заменил его и выдвинулся во главе 45 тысяч солдат на помощь бесстрашному гарнизону, который уже тридцать четыре дня оборонял жалкие укрепления Бургоса.

Узнав о приближении подкрепленной Португальской армии, Веллингтон с досадой покинул стены Бургоса, которые стоили ему трех тысяч человек и престижа победы, и, вероятно, могли стоить ему и Мадрида. Он выдержал несколько арьергардных боев, в которых генерал Мокюн, тот самый, что безрассудно развязал сражение при Саламанке, убил многих его людей, после чего, прикрывшись, в свою очередь, Дуэро, послал генералу Хиллу приказ присоединиться к нему в Саламанке, если Мадрид окажется невозможно удержать перед лицом наступающих на столицу армий.

Таковы были события, о которых Жозеф и Журдан узнали по прибытии на Тахо. Мудрые предвидения Журдана оправдались, и Мадрид снова открывался для нового монарха. Тридцатого октября Андалусская армия и армия Центра форсировали линию Тахо, с боем прорвались через арьергарды Хилла и 2 ноября вступили в столицу, удивленную такими превратностями фортуны. Жозефа встретили хорошо, ибо после всего увиденного жители Мадрида, оскорбленные спесью англичан и испытывавшие отвращение к насилию герильясов, начали верить, что новая власть мягкого и разумного государя гораздо лучше власти выродившихся Бурбонов, представляемой командирами банд. Выказав несвойственную ему энергию, Жозеф, проведя двое суток в Мадриде, отбыл из него 4 ноября, чтобы произвести соединение с Португальской армией и преследовать Веллингтона во главе 80 тысяч человек.

Жозеф надеялся, что сражение, данное силами, которыми он теперь располагал, отведет англичан в Португалию и во всей полноте, несмотря на оставление Андалусии, восстановит прежнее положение. Несомненно, он начал испытывать некоторое беспокойство по поводу экспедиции в Россию, досадным образом истолковывал молчание «Монитора», не печатавшего более бюллетеней Великой армии; но он и представить не мог размахов бедствия, поразившего французов, не ждал из Парижа мрачных известий и надеялся возместить урон, постигший его в Саламанке, в окрестностях самой Саламанки.

Прибыв за Гвадарраму 6 ноября вместе с начальником штаба, советы которого были ему столь полезны, Жозеф мог повернуть влево к Пеньяранде, вслед за Веллингтоном, но предпочел повернуть вправо к Аревало, дабы присоединить Португальскую армию и атаковать англичан во всей полноте своих сил.

Желаемое не замедлило осуществиться, ибо Веллингтон, спеша отойти на Саламанку, даже не подумал мешать соединению армий. Вскоре авангарды повстречались в окрестностях Дуэро, и объединение Андалусской армии, армии Центра и Португальской армии поместило под командование Жозефа 85 тысяч человек и около 150 орудий конной артиллерии.

Все три армии выдвинулись на Тормес той же дорогой, по которой двигался Мармон накануне битвы у Арапил. Они двигались так, чтобы обойти позицию Саламанки и взять реванш у Веллингтона, заняв его линию коммуникаций. Одиннадцатого ноября французы оказались на линии в некотором отдалении от Тормеса, Андалусская армия слева, армия Центра в центре, Португальская армия справа. Журдан вместе с Жозефом подъехал к берегу Тормеса и заметил Веллингтона у Арапил. Тот спокойно поджидал французов, потому что был уверен в уже испытанной позиции, располагал обеспеченным отходом к Сьюдад-Родриго и полагал, что сумеет вовремя отступить. Но он совершил одну ошибку, которая могло дорого ему обойтись, и Журдан с его опытным зорким глазом тотчас ее заметил.

Тормес, хоть и довольно широкий зимой, но всё же переходимый во многих местах вброд, протекал перед французами через городок Альба-де-Тормес, расположенный слева, затем, описывая полукруг, поворачивал вправо и уходил вдаль к Саламанке. Веллингтон, не спешивший укрываться от атак, оставил Хилла в Альба-де-Тормес, а с основной частью армии занял Саламанку. Между ними находилась позиция Кальварраса-де-Арриба, на которой он оставил совсем небольшое подразделение. Хилла отделяли от Веллингтона три лье, и совершенно естественно было вклиниться между ними и захватить по меньшей мере 15 тысяч человек.

Единственная трудность заключалась в том, чтобы узнать, можно ли быстро перейти через Тормес и развернуться за ним, прежде чем Веллингтон подтянет к себе правое крыло. Разведка не оставляла никаких сомнений на этот счет. Тормес между Альбой и Саламанкой почти всюду можно было перейти вброд; за ним простиралась широкая, слегка повышавшаяся к Кальваррасе равнина, на которой и находились Арапилы. Под прикрытием кавалерии трех армий, составлявшей более 12 тысяч человек, пехотные колонны могли переправиться вброд, заполонить равнину, подойти к Кальваррасе и затем, повернув на Альба-де-Тормес, обойти и окружить Хилла. Этот план получил одобрение всех генералов, и они просили исполнить его без промедления, пока англичане не исправили свои позиции. Но Сульт был другого мнения. Он полагал, что лучше перейти Тормес выше Альбы, обойти позицию Саламанки и таким образом вынудить англичан сняться с лагеря. Ему отвечали, что именно этого и надо избежать, ибо двинувшись влево, чтобы перейти через Тормес выше Альбы, мы вынудим генерала Хилла покинуть Альбу, отступить на Кальваррасу, а затем и на Саламанку, и тем самым окажем услугу англичанам, указав им на их ошибку и воссоединив их в окрестностях Саламанки; что если мы вынудим их сняться с лагеря, передвинув на их коммуникации 85 тысяч человек, результат дорого обошедшейся концентрации сил будет невелик! Мы попросту позволим Веллингтону целым и невредимым выйти из одного из труднейших положений, в каких этот генерал когда-либо оказывался.

Жозеф посоветовался с Журданом, и тот предложил Жозефу уступить. Выполнение намеченного плана при нежелании командующего главной армии было, по его мнению, опасно. Хотя англичане еще не исправили позиции и еще можно было нанести им решающий удар (и искушение нанести его было велико), предложение Сульта показалось Журдану менее рискованным. Так проявилась роковая неуверенность Жозефа и Журдана, ставшая, наряду с небрежением Наполеона и гнусными чувствами некоторых военачальников, одной из причин неудач французов в Испании.

Чтобы переложить ответственность на Сульта и заставить маршала как можно лучше выполнить его собственный план, армию Центра передали под его командование, а Португальскую армию передали под командование генерала д’Эрлона. Французы перешли Тормес выше Альбы в тот же день. Англичане покидали Альбу неспешно и даже оставили там одно подразделение. Было видно, как они отходят к Арапилам. Но им оставалось сняться с лагеря перед 85 тысячами французов, и еще можно было отрезать часть их длинной колонны.

Сульт уже располагал 50 тысячами человек, в том числе всей кавалерией, и на следующее утро мог выдвинуться вперед. Португальскую армию, которую необходимость занять Альбу вынуждала пройти влево вдоль Тормеса, попросили ускорить шаг. На следующий день, 14-го, погода была ужасной, будто фортуна, наскучив людьми, не умевшими пользоваться ее благосклонностью, не хотела больше им помогать. Французы едва различали впереди неприятеля. Однако сквозь туман можно было разглядеть, что англичане переходят с правого на левый фланг французов, покидая Саламанку и направляясь на Сьюдад-Родриго. Несколько взрывов, донесшихся со стороны Саламанки и известив о добровольном уничтожении неприятелем части боеприпасов, указывали на начавшееся отступление. Жозеф и Журдан требовали атаковать английскую армию хотя бы кавалерией, дабы захватить ее небольшую часть. Но Сульт, сославшись на плохую видимость, захотел, прежде чем выдвигаться, присоединения всей Португальской армии, а когда 85 тысяч французов наконец объединились, англичане уже были вне досягаемости, полностью отступив на дорогу в Сьюдад-Родриго.

Замешательство и раздражение всех трех армий было крайним. Погода и медлительность Португальской армии, которая, между тем, не могла прибыть быстрее, ибо пришлось восходить к Альба-де-Тормес, стали причинами, выдуманными для извинения этой плачевной неудачи. Французы следовали за англичанами еще день-два и получили в качестве результата великолепной концентрации сил около трех тысяч пленных, которых подобрали на дорогах в хвосте неприятельской армии, вынужденной двигаться быстрее, чем она привыкла.

Жозеф вернулся в Мадрид и разместил Португальскую армию в Кастилии, Центральную армию в окрестностях Мадрида, а Андалусскую армию на Тахо, между Аранхуэсом и Талаверой.

Такова была печальная кампания 1812 года в Испании. Она началась потерей крепостей Сьюдад-Родриго и Бадахос, которые мы неосторожно оголили ради взятия Валенсии и из-за отправки части войск в Россию. Ненадолго прервавшись, она продолжилась и была отмечена поражением при Саламанке, ставшим следствием удаления Наполеона, недостаточного авторитета Жозефа, отказа в содействии со стороны некоторых военачальников и безрассудства Мармона. И наконец, закончилась кампания уходом из Мадрида, оставлением Андалусии и объединением всех армий, хоть и запоздалым, но еще способным заставить Веллингтона заплатить за слишком легко доставшиеся ему победы. Однако неуверенность Жозефа и Журдана, не осмелившихся настоять на правильном решении, привела к последней неудаче, в результате которой 40 тысяч англичан ускользнули от 85 тысяч французов, перерезавших их линию коммуникаций.

Таким образом, в 1812 году англичане отбили у нас Сьюдад-Родриго и Бадахос, выиграли решающее сражение, ненадолго захватили Мадрид, вынудили нас оставить Андалусию, атаковали нас даже в Бургосе и, вернувшись целыми и невредимыми после смелых операций, обнажили всю слабость нашего положения в Испании. Слабость эта была следствием многих причин, вытекавших из одной, главной – пренебрежения Наполеона, который не обладал даром вездесущности и, не имея возможности должным образом командовать из Парижа, еще менее мог командовать из Москвы.

Столько одновременных событий, катастрофических на севере и досадных на юге, должны были вызвать и вызвали большое волнение в Европе. Англия, забыв о том, что ей пришлось уйти из Мадрида, и помня только о том, что она в него вступила, воображала, будто почти освободила Иберийский полуостров от захватчиков; побуждая императора Александра к сопротивлению и не ожидая от него многого, она крайне удивилась, узнав о нашем поражении и возвращении к Неману, и теперь предавалась исступленной радости.

Германия, ошеломленная разворачивающейся у нее на глазах картиной, начинала считать нас побежденными, еще не решаясь считать уничтоженными, но при виде разрозненных отрядов обмороженных и истощенных от голода солдат начинала надеяться и на это. С каждым днем этого печального декабря возрождались надежды Германии, с надеждами – мужество, а с мужеством – неистовая ярость. Тайные общества, образовавшиеся в ее лоне, пришли в движение и готовились к всеобщему восстанию. Но Германия продолжала витать между надеждой и страхом, не решаясь предаться своему порыву, и с пламенным любопытством ожидала дальнейших событий. Наполеон между тем тайно возвращался в Париж, где его ждали преступная радость противников, уныние льстецов, удивление и боль обычных людей и боль без удивления людей сведущих. И однако ни возбужденные гордыней победители, ни ненавидевшие нас враги, ни глубоко скорбящие добрые граждане не могли даже представить подлинного масштаба катастрофы. Скоро, увы, им предстояло узнать всё.