Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3"

Барклай-де-Толли поспешил отдать приказ об отступлении на Двину к Дрисскому лагерю всем своим корпусам, предписав двум из них, расположенным неудобнее всего, начинать движение тотчас, в обход Вильны и держась от города как можно дальше, дабы не столкнуться с французами. Приказ, отправленный князю Багратиону от имени самого императора, предписывал ему передвинуться на Днепр, следуя по возможности в направлении Минска, для воссоединения с основной армией, если такое воссоединение станет необходимо. Гетман Платов, по-прежнему обязанный связывать Барклая-де-Толли с Багратионом, получил приказ беспокоить французов набегами на их фланги и тылы.

Утром 28 июня кавалерия генерала Брюйера, спустившись с холмов, окаймляющих Вилию, подошла к воротам Вильны, где натолкнулась на крупное подразделение русской кавалерии, поддерживаемое пехотой и несколькими орудиями конной артиллерии. Столкновение было весьма бурным, но неприятельский авангард, оказав недолгое сопротивление, отступил в Вильну, сжегши мосты через Вилию и склады провианта и фуража, находившиеся в городе. Даву, следовавший за кавалерией Мюрата на расстоянии одного лье, вступил в Вильну вместе с ней. Литовцы, хоть и порабощенные русскими более сорока лет назад и уже несколько обвыкшиеся с игом, встретили французов радостно и поспешили помочь им починить мост через Вилию. С помощью нескольких лодок восстановили переправу через реку, неширокую в том месте, и устремились в погоню за русскими, отступавшими быстро, но упорядоченно.

Так столица Литвы оказалась захваченной почти без единого выстрела уже через четыре дня после начала военных действий. Наполеон, прибывший к полудню, совершил вступление в Вильну при стечении толп населения. Литовские вельможи, бывшие сторонниками русских, разбежались; остальные радостно приветствовали французов: одни пришли сами, другие ждали, когда их позовут, но все искренне согласились создать для управления страной новую администрацию, что было в интересах французской армии и совпадало с интересами Польши. Однако усердие литовцев несколько охлаждало опасение, что попытка восстановления Польши несерьезна и через несколько месяцев разгневанные русские вернутся в Вильну с приказами о секвестрах и ссылках.

Главной услугой, в которой нуждались французы, был помол зерна, сооружение пекарен и выпечка хлеба. Зерно не было редкостью; но русские всюду старались уничтожить муку, мельницы и овес. Однако Вильна, населенная всего двадцатью пятью тысячами человек, не располагала такими ресурсами, как Берлин и Варшава. Наполеон приказал без промедления использовать для строительства пекарен каменщиков, которых привел с собой Даву и которыми располагала гвардия. Тем временем завладели городскими пекарнями, которые едва могли справиться с выпечкой тридцати тысяч рационов в день. А требовалось сто тысяч рационов немедленно и еще двести тысяч через несколько дней.

Пока Наполеон занимался этими делами, различные корпуса армии выполняли предписанные им движения без каких-либо происшествий, не считая тех, что происходили из-за усталости и плохой погоды. Ней должен был перейти через Вилию ближе к Вильне, чем Удино, и двигался в направлении Малят, видя вдалеке корпус Багговута. Он столкнулся только с арьергардом Багговута, состоявшим из казаков, которые старались всё сжечь, но не всегда успевали и, к счастью, оставляли кое-какие ресурсы для жизни. Удино, перейдя через Вилию в Яново и выдвинувшийся в Вилькомир, встретил уже не Багговута, а Витгенштейна, который пришел в Вилькомир из Россиен. Утром 28-го Витгенштейн оказался на позиции в Девельтово. Витгенштейн располагал 24 тысячами человек, многочисленной артиллерией и всей необходимой энергией, чтобы отступать без всякой робости. Он показал Удино линию в 20 тысяч пехотинцев, медленно производивших отступление под прикрытием многочисленной артиллерии и блестящей кавалерии. Маршал, имевший под рукой только легкую кавалерию, конную артиллерию, пехотную дивизию Вердье и кирасиров Думерка, не раздумывая, бросился на русских. Беспощадно атаковав их кавалерию и вынудив ее отойти за линии пехоты, он двинул вперед дивизию Вердье, заставил кавалерию отступить и убил и взял в плен около четырех сотен человек. Он даже не успел пустить в дело кирасиров и поспешившие на помощь дивизии Леграна и Мерля, отделавшись сотней убитых и раненых. Русские вскоре ушли из пределов досягаемости.

Корпуса Удино и Нея были очень утомлены маршами к Неману и после его перехода. Им недоставало хлеба, соли и спиртного, им надоело питаться мясом без соли и разведенной в воде мукой. Лошади за отсутствием овса очень ослабели, к тому же стояла жара. Многие отставшие солдаты заблудились, не найдя у кого спросить дорогу, ибо жители были малочисленны, а редкие встречные говорили только по-польски. Хвост армии растянулся, и его загромоздили огромным количеством артиллерийских и багажных обозов.

Таково было положение на левом фланге французов за Вилией. Почти то же происходило в центре, на прямой дороге из Ковно в Вильну, по которой в настоящую минуту проходили последние дивизии Даву, а следом за ними двигалась Императорская гвардия. На правом фланге подходил с опозданием армейский корпус принца Евгения. Поскольку Евгений двигался к Неману не по Старой Пруссии, как Даву, Удино и Ней, а по бесплодным и пересеченным участкам Польши, он подошел к Неману только в тот день, когда основная часть армии уже вступала в Вильну. После перехода через Неман в Пренах принц должен был дебушировать на Новые Троки и Олькеники, занятые корпусами Тучкова и Шувалова, которые вместе насчитывали не более 34 тысяч человек и не могли оказать сопротивление 80 тысячам солдат Итальянской армии. Трудности принца Евгения порождало не присутствие неприятеля, а сами участки, по которым он двигался.

А между тем Польша, представшая перед французами столь унылой зимой 1807 года, теперь зеленела обширными лесами, довольно приятными на вид, но лишенными настоящей радости, которую распространяет в природе только присутствие и труд человека. Вдруг вечером 28-го небо покрылось тучами и почти по всей Польше прокатилась череда страшных гроз. Проливные дожди затопили землю. С 29 июня по 1 июля погода была ужасной, а биваки стали мучительными, ибо приходилось спать в грязи. У многих молодых солдат началась дизентерия, и не только из-за быстрой смены температуры воздуха, но и из-за питания, состоявшего почти исключительно из мяса, зачастую из свинины. Больше всего страдать пришлось корпусу принца Евгения, переходившему в ту минуту через Неман. Мост был переброшен вечером 29-го, и одна дивизия уже перешла через реку, когда вдруг налетела сильная гроза с бурей, ветром, градом и громом: она срывала палатки, вынуждала всадников спешиться, а пехотинцев – жаться друг к другу. Невозможно было даже лечь на землю. Переход через реку прервали, и в течение двух суток половина войск оставалась на одном берегу, а другая половина – на другом.

Наконец переправа через Неман завершилась, и войска Евгения двинулись на Новые Троки, но в беспорядке, вызванном внезапным вмешательством ненастья. Слишком молодые лошади, запряженные без предварительного обучения в огромные повозки и вынужденные тащить их через пески Польши и кормиться недозрелой рожью вместо зерна, были истощены уже по прибытии к берегам Немана. В дождливые и холодные ночи 29 и 30 июня пало несколько тысяч лошадей, в основном в корпусе принца Евгения, и беспорядок в этом корпусе, где было много итальянцев и баварцев, достиг предела. Беспорядок проник даже в тылы маршала Даву, в ряды голландцев, ганзейцев и испанцев 1-го корпуса. Иностранцы, не заботившиеся о чести французской армии и не преданные делу, которое оставалось для них чужим, начали разбредаться первыми и, скрываясь в лесной чаще, дезертировать или предаваться мародерству. Даже среди французских солдат отмечалось некоторое расслабление. На переходе от Немана к Вильне от армии отстали 25–30 тысяч баварцев, вюртембержцев, итальянцев, ганзейцев, испанцев и французов, они предались разграблению брошенных повозок, а вслед за повозками и усадеб литовских помещиков. Ущерб, конечно, не внушал беспокойства, и 25–30 тысяч мародеров из 400 тысяч человек, перешедших через Неман, не представляли тревожного сокращения сил, если бы зло на том остановилось, но оно могло начать распространяться; потерю же 7–8 тысяч лошадей в первые четыре дня кампании возместить было трудно. Принц Евгений по прибытии в Новые Троки уведомил о ситуации императора. Подобные донесения отправили в штаб-квартиру и другие командующие, сообщив о досадных симптомах во всех армейских корпусах.

Наполеон был не тем человеком, которого могли напугать такие происшествия при открытии кампании. Он нашел простое лекарство против внезапной болезни, не сильно его встревожившей, решив сделать в Вильне двухнедельную остановку. По его мнению, передышка должна была позволить подтянуться хвостам колонн и особенно обозам. Длинная вереница обозов растянулась не только от Вильны до Немана, но и от Немана до Вислы, а от Вислы до Эльбы. Корпуса не получили еще и половины предназначенных им экипажей. Большинство тяжелых повозок нового образца сильно задерживались, но самые легкие должны были вскоре прибыть. Остановившись на несколько дней в Вильне, можно было дождаться легких повозок, а тяжелые, которых ожидали позднее, решили оставить в тылах армии, где они могли оказать не одну услугу. В это же время можно было заняться управлением Литвы и учреждением в ней польских властей, в которых была большая нужда.

На следующий день после вступления в Вильну из донесений легкой кавалерии стало известно, что многочисленные русские войска производят движение вокруг Вильны, перемещаясь с правого фланга французов на левый, очевидно, для воссоединения с Барклаем-де-Толли на Двине. Были ли то разрозненные подразделения, еще не успевшие присоединиться к генералу, или же головные части Багратиона, двигавшиеся к Двине на соединение с основной армией? В любом случае, французы были в состоянии их перехватить, а если это оказались бы головные части самого Багратиона, французская армия наверняка успевала преградить ему путь. Желая одновременно и замедлить шаг, дабы подтянуть тылы, и живо преследовать Багратиона, дабы отрезать его от Барклая-де-Толли, Наполеон решил задержать свой левый фланг, которому оставалось проделать до Двины совсем небольшой отрезок пути, и попытаться быстрым выдвижением правого фланга опередить Багратиона на Днепре. Его диспозиции превосходно отвечали обеим целям.

Макдональд, направленный изначально на Россиены, получил приказ опереться справа на Поневеж, чтобы сблизиться с Удино; Удино – передвинуться вправо между Авантой и Видзами и прижаться к Нею, Ней – держаться у Свенцян, близ Мюрата, вся кавалерия которого должна была через Глубокое последовать за отступавшей русской армией на Двину. Макдональд, Удино, Ней и Мюрат должны были формировать массу в 120 тысяч человек, но после последнего марша насчитывали в своих рядах уже только 107–108 тысяч. Они получили приказ остановиться (чтобы замаскировать операции остальной части армии), а в это время подтянуть отставших, собрать и промолоть зерно, починить разрушенные русскими мельницы, построить пекарни, подтянуть тяжелую артиллерию и обозы, словом, концентрироваться, реорганизовываться, сохранять бдительность и внимательно следить за движениями неприятеля.

Чтобы связать неподвижный левый фланг, занятый восстановлением сил, с правым флангом, которому предстояло быть весьма активным, Наполеон предписал Мюрату растянуть кавалерию от Глубокого до Вилейки и, чтобы не оставить ее без подкрепления, приказал одной-двум дивизиям маршала Даву, первым прибывшим на линию, ее поддержать. Дабы установить более прочную связь между левым и правым флангами, Наполеон намеревался вскоре выдвинуть в этот пункт корпус принца Евгения, который только что остановился в Новых Троках, чтобы перевести дух и привести в порядок свои колонны.

Именно корпус Даву, лучше всего организованный и снабженный и более всего способный вынести разрушительное воздействие слишком быстрых движений, Наполеон решил выдвинуть на правом фланге против войск, круживших вокруг Вильны. То могли быть отставшие части Барклая или головные части Багратиона; в первом случае их следовало захватить, во втором – преградить им путь и мощной атакой прижать их к Пинским болотам. Легкая кавалерия Даву под командованием генералов Пажоля и Бордесуля была приведена в движение 29 июня. Войска Пажоля направили на дорогу из Ошмян в Минск, войска Бордесуля – на дорогу из Лиды в Волковыск. Обе большие дороги вели от Вильны в Южную Литву, и на них-то и можно было повстречать либо задержавшиеся подразделения Барклая-де-Толли, либо саму армию Багратиона. И Пажоль, и Бордесуль сообщили о колоннах пехоты, артиллерии и обозов, пытавшихся обойти Вильну и, перейдя с правого фланга французов на левый, присоединиться к 1-й армии. Оба генерала надеялись захватить хвосты колонн, но чтобы захватить крупную добычу, нужна более действенная сила, то есть пехота.

Вечером 30-го Наполеон направил Даву с дивизией Компана вслед за генералом Пажолем в направлении Ошмян; дивизию Дессе он направил на дорогу в Лиды, вслед за генералом Бордесулем, а дивизию Маршана держал в готовности, если потребовалось бы выступить вслед за Даву. Затем Наполеон поторопил с выдвижением Евгения: выдвинувшись на Ошмяны, принц должен был при необходимости поддержать Даву или встать на линию рядом с Мюратом и сформировать центр армии, связав ее фланги. Кавалерии Груши, также принадлежавшей Евгению, Наполеон предписал оказать помощь кавалерии Бордесуля и перейти, если понадобится, под командование Даву. Последнему он дал, кроме того, кирасиров Валенса.

Однако у Даву даже с дивизиями Компана и Дессе было недостаточно сил для окружения Багратиона, в распоряжении которого имелось 60 тысяч человек, а по слухам и все 100 тысяч. Вдобавок на крайнем правом фланге еще оставался король Жером с 75 тысячами; выйдя из Гродно и двигаясь вслед за Багратионом, он мог помочь его окружить или оттеснить к Пинским болотам.

Так Наполеон предоставил двум третям армии отдых и возможность подтянуть отставших и привел в движение другую ее треть, чтобы отрезать путь к отступлению Багратиону. Сам же он занялся в это время Польшей, ибо французы находились на ее территории и, казалось, ради нее и пришли, и если хотели победить в войне, то без ее помощи обойтись было невозможно.

В Варшаве волновались и при известии о переходе через Неман великого человека с 400 тысячами солдат провозгласили Польшу восстановленной, декретировали воссоединение всех ее провинций в единое государство и выбрали генеральную конфедерацию. Поскольку Наполеону пришлось, выдвигаясь вглубь России, рассмотреть важнейший вопрос Польши, через территорию которой он проходил и помощи которой намеревался просить, возможно, он правильно поступил бы, приняв ее сторону и попытавшись восстановить страну полностью. Тогда ему следовало собрать единую польскую армию в 70–80 тысяч человек и передвинуть ее к Волыни и Подолии, а вместо того чтобы учреждать отдельное литовское правительство, незамедлительно объединить его с общим правительством Польши. Но Наполеон был исполнен сомнений, не желая брать на себя слишком много обязательств и не зная, помогут ли поляки ему их выполнить. Он заколебался и не стал делать ничего слишком явного, чтобы не оттолкнуть от себя Австрию и не вступать с Россией в непримиримую войну. Поскольку он уже разделил польскую армию на множество подразделений, то теперь отказался от присоединения Литвы к Польше и дал ей отдельное правительство. К тому же для таких действий у него имелась мощная причина административного порядка. Наполеон пребывал посреди Литвы, где ему предстояло воевать и, быть может, даже водвориться на год или два; ставить Литву в зависимость от правительства, отдаленного более чем на сто лье, правительства взбудораженного, поглощенного спорами и в первое время своего существования бездеятельного, значило отказаться извлечь из Литвы те ресурсы, в которых он нуждался и которые наверняка получил бы, управляя ею сам.

Поэтому Наполеон дал Литве отдельное и независимое правительство. То была угроза по отношению к России, но еще не объявление непримиримой войны. Он создал комиссию, включившую семь видных литовских вельмож из числа тех, кого Россия не смогла или не позаботилась привлечь на свою сторону. В Виленской, Гродненской, Минской и Белостокской губерниях, на которые подразделялась Литва, создали комиссии из трех членов и интенданта, подчиненного генерал-губернатору. Исполнительную власть в уездах возглавили супрефекты. Новое правительство Литвы обязано было заботиться об общественной собственности, собирать налоги, формировать армию, поддерживать порядок, следить за сбором урожая, поддерживать безопасность на дорогах, строить склады и госпитали, словом, способствовать восстановлению Польши самым верным из всех средств, состоявшим в активном содействии французской армии.

Правительству, прямо подчиненному Наполеону, было дозволено примкнуть к Генеральной польской конфедерации, декретированной в Варшаве.

Первой задачей нового правительства стало создание армии: четырех пехотных и пяти кавалерийских полков и национальной гвардии. Начали с создания Виленской муниципальной гвардии численностью 1500 человек. Поскольку сельская местность особо нуждалась в войсках для охраны, то по образцу национальной конной гвардии создали стражу угодий, до четырех эскадронов по 120 человек в каждой губернии. Конная жандармерия помогала подразделениям французской кавалерии, которые занимались преследованием грабителей, мародеров и бандитов. Подавление мародерства казалось Наполеону первейшим делом: следовало остановить разложение армии и вернуть разбежавшихся жителей в дома. Колонны старой кавалерии, направляемые подразделениями польской конной гвардии, объезжали сельскую местность, оказывали помощь помещикам, осаждаемым в их усадьбах, возвращали по домам спрятавшихся в лесах крестьян, собирали заблудившихся солдат, хватали и расстреливали грабителей. Вслед за кавалерийскими колоннами создали военные комиссии, и уже на следующий день после их учреждения, в первую неделю июля, они судили и расстреливали мародеров – германцев, итальянцев и французов – на городской площади Вильны.

К сожалению, зло сильно распространилось, и число разбежавшихся солдат (25–30 тысяч) не сокращалось. Но конные колонны уже обращали мародеров в бегство, ободряли помещиков, возвращали крестьян, хоть и не могли отлавливать дезертиров, уходивших лесами к Неману. Впрочем, дезертиры представляли для армии наименьшую опасность.

Следовало покончить и с другой неприятностью на дорогах – с непогребенными останками людей и лошадей, заражавшими воздух, особенно после наступления жаркой погоды. В Италии или Германии, странах густонаселенных, как только после боев или по любой другой причине появлялись трупы, их спешили захоронить сами же местные жители. Но здесь поселения находились на расстоянии пяти-шести, а порой и десяти лье друг от друга, и такого рода заботы полностью игнорировались;

помимо трупов некоторого количества молодых солдат, умерших от усталости, голода и переохлаждения, атмосферу заражали почти восемь тысяч лошадиных трупов. Захоронение трупов людей и животных добавили к обязанностям местной конной жандармерии Наполеон приказал установить от Кенигсберга до Вильны цепь военных постов и снабдить каждый пост комендантом, складом, небольшим госпиталем, сменой лошадей и патрулем, обязанным следить за порядком на дороге и за погребением мертвых.

Занимаясь всеми этими предметами, Наполеон уделял много внимания делу, ставшему самым насущным, – сбору провианта и подтягиванию обозов. Прежде всего он приказал построить в Вильне печи, способные выпекать сто тысяч рационов в день. Плотников для изготовления печных кружал он нашел в корпусах. Кирпичи, единственный род материала, который можно было использовать в Литве, нашлись только в некотором удалении от Вильны. Артиллерийские лошади были истощены, и Наполеон без колебаний приказал использовать для подвоза кирпичей лошадей со штабных повозок.

Сооружение печей оказалось не единственной трудностью, которую требовалось преодолеть, чтобы обеспечить существование армии в Вильне. Несмотря на разорение, производимое неприятелем, зерна было много, но русские, не всегда успевая уничтожить зерно, старались вывести из строя мельницы. Поэтому, чтобы превратить зерно в муку, приходилось чинить мельницы или реквизировать те, что уцелели. Временно использовались запасы муки 1-го корпуса, рассчитаться с которым надеялись позднее. Пекарей, к счастью, было предостаточно: ими запаслись гвардия и 1-й корпус.

Наполеон решил создать в Ковно, Вильне и в других городах, которыми французам предстояло завладеть, провиантские склады: у местного населения реквизировали 80 тысяч квинталов зерна соответствующее количество овса, соломы, сена, фуража и проч. Мяса было предостаточно благодаря стадам, которые войска вели за собой. Кроме того, Наполеон приказал приобрести еще миллион квинталов зерна – либо за счет контрибуций, либо за наличные деньги.

Вмешательства могучей воли Наполеона требовала и организация транспортных средств для доставки продовольственных запасов. Первые караваны под водительством полковника Баста добрались, наконец, до Ковно. Теперь оставалось привести их по извилистой Вилии из Ковно в Вильну. Наполеон приказал урезать навигацию на этом участке, чтобы ускорить прибытие продовольствия. Если попытка не удастся, он намеревался отказаться от навигации и перейти на доставку сухопутным транспортом. Поскольку зерно нетрудно было находить на местах, Наполеон предписал перевозить только муку, спиртное, рис, обмундирование и артиллерийские боеприпасы.

Тем временем и русские, и французские войска продолжали движение. Шесть пехотных корпусов и два корпуса резервной кавалерии Барклая-де-Толли отступали к Двине. План генерала Фуля, предусматривавший разделение русских войск на две армии, вызвал в русском Главном штабе такое бурное негодование, что императору Александру пришлось от него отказаться и послать князю Багратиону, помимо инструкции отступать на Днепр, предписание двигаться к Минску для воссоединения с 1-й армией.

Три корпуса Барклая-де-Толли, находившиеся на левом фланге французов, – корпуса Витгенштейна, Багговута и гвардии, изначально располагавшиеся в Россиенах, Вилькомире и Вильне, – беспрепятственно отступили в направлении Дриссы, сопровождаемые только Макдональдом, Удино и Неем. Витгенштейн, тем не менее, к тому времени был весьма основательно потрепан в Девельтово маршалом Удино. Корпуса Тучкова и Шувалова, располагавшиеся в Новых Троках и в Олькениках, справа от Вильны, начав движение 27 июня, накануне вступления в Вильну французов, успели отступить прежде, чем до них добралась кавалерия генералов Пажоля и Бордесуля и пехота маршала Даву. Однако арьергард корпуса Шувалова, находившийся в Оранах, не успел вовремя перейти дорогу из Ошмян в Минск, по которой двигался Даву, и остался между Даву и Неманом, блуждая туда-сюда и пытаясь воссоединиться с Платовым и уйти вместе с ним к Багратиону. Шестой корпус генерала Дохтурова и 2-й кавалерийский корпус генерала Корфа, изначально располагавшиеся в Лиде, были выдвинуты на правый фланг французов дальше других и им приходилось проделывать более длинный кружной путь в обход Вильны. Получив 27 июня приказ к отступлению, они незамедлительно выступили и двигались без передышки на Ошмяны и Сморгонь. Их движениями руководил бдительный и храбрый Дохтуров, уже известный и оцененный армией противника. Не теряя времени, Дохтуров 29-го миновал дорогу из Вильны в Минск и 30-го прибыл в Данушев, оставив позади только обозы и арьергарды, которые активно теснили Пажоль и Бордесуль. Первого июля он возобновил движение, торопясь воссоединиться с армией Барклая-де-Толли.

Таково было положение на 1 июля. На правом фланге французов остались только несколько подразделений Дохтурова, арьергард Шувалова под командованием генерала Дорохова и Платов с 9-10 тысячами казаков. Им ничего не оставалось, как повернуть к Багратиону, двигаясь вдоль Немана.

Даву, выдвинувшись из Вильны, чтобы поддержать кавалерию Пажоля и Бордесуля и преградить Багратиону путь к отступлению на Днепр, не успел всё же вовремя доставить генералам необходимые им для боя силы и теперь продолжал движение к Минску, чтобы успеть перехватить Багратиона. Даву не знал, какими силами располагал князь: в распоряжении Багратиона находились 50 с лишним тысяч человек, а если бы он присоединил арьергард Дорохова в 3 тысячи человек и 8 тысяч казаков Платова, то мог бы собрать 65–70 тысяч солдат.

Даву предполагал, что у Багратиона не менее 60 тысяч человек, в том числе 40 тысяч пехотинцев. Маршал не боялся повстречаться с 40 тысячами русских пехотинцев, ибо мог выставить против них 20 тысяч пехотинцев дивизии Компана, двигавшихся из Ошмян, и дивизию Дессе, двигавшуюся из Лиды. Хотя в обеих дивизиях числилось 34 тысячи пехотинцев, но иллирийцы, ганзейцы, голландцы и все новобранцы отставали, разбредались или предавались грабежам на дорогах. Под знаменами оставалось не более 20 тысяч пехотинцев, но зато наилучших. Кавалерии у Даву было больше, чем нужно: гусары и егеря Пажоля и Бордесуля, кирасиры Валенса из корпуса Нансути и целый корпус Груши, который Наполеон временно отделил от корпуса Евгения и направил к Гродно для установления коммуникаций с Жеромом. Кавалерия составляла не менее 10 тысяч всадников и имела предписание подчиняться Даву. Однако в лесистой местности маршал предпочел бы самой прекрасной кавалерии лишние 3–4 тысячи пехотинцев. Тем не менее он двигался на Минск, нисколько не опасаясь встречи с Багратионом и считая себя, напротив, достаточно сильным, чтобы остановить его и помешать добраться до Днепра, но не льстя себя надеждой окружить его и захватить с таким небольшим количеством людей. Впрочем, уже весьма важным результатом стало воспрепятствование самому движению, ибо так князя можно было вынудить отойти к Пинским болотам, а если бы Жером, который собирался перейти через Неман в Гродно, быстро выдвинул 70–75 тысяч человек, появлялся шанс захватить 2-ю русскую армию. Даву сообщил об этом Наполеону, как и о своем решении прорываться к Минску, и, чтобы ничего не упустить, написал в то же время Жерому, прося его ускорить шаг и выдвинуть авангарды к Ивье или Воложину.

С 3 по 5 июля маршал продолжал двигаться к Минску, то сталкиваясь с колонной Дорохова, то замечая на правом фланге казаков Платова, представлявших, по его сведениям, авангарды Багратиона. Чувствуя, как растет опасность с приближением к Минску и как увеличивается расстояние, отделявшее его от подкреплений, Даву то и дело производил разведку справа, чтобы понять, что за кавалерию он замечает и можно ли наладить сообщение с Жеромом. Он даже замедлил движение и остановился на полтора дня между Воложином и Минском, чтобы подтянуть к себе дивизию Дессе и кавалерию Груши и вступить в Минск во главе всех своих сил.

Наполеон получил просьбы о помощи, отправленные ему Даву. Эти просьбы были обоснованными, ибо две лишние дивизии позволили бы ему, не беспокоясь о присоединении Жерома, двигаться без остановок в Минск, от Минска к Березине, а от Березины к Днепру, чтобы обогнать Багратиона. Позже, когда подошел бы Жером, можно было окружить князя и, вероятно, совершить то, что было проделано с генералом Маком в Ульме[14]14
  О легендарной сдаче Ульма в октябре 1805 года читайте в 1-м томе «Империи», вышедшем в 2013 году. – Прим. ред.


[Закрыть]. Такой великолепный результат стоил того, чтобы пожертвовать другими комбинациями. Но чтобы достичь его наверняка, Даву следовало двигаться быстро и без предосторожностей, а чтобы двигаться без предосторожностей, он должен был располагать достаточными силами, а не быть вынужденным дожидаться сомнительного присоединения.

Но Наполеон, обдумывавший слишком много комбинаций одновременно, пренебрег его соображениями. Ему казалось, что Багратион уже отрезан или почти отрезан от Барклая-де-Толли. Окружение и захват казались ему желательной и прекрасной победой, но он уже предписал Жерому перейти через Неман в Гродно с 75 тысячами человек и думал, что соединение Даву с королем Вестфалии неизбежно случится двумя-тремя днями раньше или позже и в результате они будут располагать 100 тысячами человек и покончат с Багратионом, окружив и захватив его или наголову разбив.

В ту минуту Наполеон обдумывал комбинацию, в результате которой мог, в то время как Даву и Жером разгромят Багратиона, разгромить самого Барклая-де-Толли, что могло разом привести к окончанию войны. Вступив 28 июня в Вильну и использовав десять дней на подтягивание войск и обозов, Наполеон надеялся покинуть ее 9 июля и направиться прямо к Дрисскому лагерю. Приковав внимание Барклая-де-Толли 60 тысячами солдат Удино и Нея, он намеревался совершить под их прикрытием маневр, выдвинуть вправо три оставшиеся дивизии Даву, гвардию, Евгения и кавалерию Мюрата и неожиданно перейти через Двину слева от неприятеля. Таким образом французы окружили бы русскую армию в Дрисском лагере, отрезав ее от дорог на Санкт-Петербург и Москву и не оставив ей другого выхода, кроме как пробиваться или сложить оружие. Наполеон не мог противопоставить плану бесконечного отступления русских более искусной и грозной комбинации. С его силами и его искусством маневра он имел все шансы на успех. Результат казался верным, и совершенно понятно, как он воспламенял воображение Наполеона.

В этом плане имелась только одна ошибка: желание преследовать все цели одновременно. Оставив за собой 200 тысяч человек для главной операции и предоставив Даву для операции вспомогательной 100 тысяч, Наполеон, несомненно, снабдил бы маршала достаточными силами, но только в том случае, если бы вручил ему их непосредственно. Однако 70 тысяч из 100 вел Жером, которому пришлось переходить через Неман в Гродно, и теперь, чтобы соединиться с Даву, ему предстояло пройти более чем пятьдесят лье по лесам и болотам.

Рассчитывая на воссоединение Жерома с Даву, Наполеон не захотел лишать себя принадлежавших Даву дивизий Морана, Фриана и Гюдена, которые ценил даже больше, чем свою гвардию; желая в то же время дать Даву подкрепление, которое позволило бы ему продержаться в ожидании присоединения Жерома, Наполеон отправил к нему гвардейскую дивизию Клапареда, состоявшую из знаменитых Вислинских полков и красных улан генерала Кольбера. Хотя такое подкрепление и не превышало шести тысяч человек всех родов войск, оно всё же было полезно. Другой помощи Наполеон маршалу Даву не послал; он написал королю Жерому, призывая его выдвигаться как можно быстрее, а сам приготовился выступать 9 или 10 июня, дабы начать решительную операцию против Барклая-де-Толли.