Текст книги "История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3"

За Днепром взяли влево и двинулись вдоль реки в направлении Орши. Предстояло пройти 15–16 лье через неизвестную местность, и, следовательно, нельзя было терять ни минуты. Прошли через первую деревню, полную казаков, но спящих. Их перебили и пошли дальше. На рассвете 19-го, продолжая двигаться что есть сил, снова увидели казаков на флангах, но еще немногочисленных, и не стали придавать им значения. В середине дня зашли в деревню, чьи застигнутые врасплох обитатели уступили уставшим солдатам немного пищи, которую те поспешили проглотить. Едва они успели поесть, как появились казаки, на этот раз во множестве и под предводительством самого Платова, привезшие, как и в прошлые дни, свою артиллерию на санях. Они не могли прорвать каре бесстрашных французских пехотинцев, но отнимали время и людей, ибо приходилось останавливаться, вставать в каре, теснить неприятельских всадников, затем снова пускаться путь, и при всех маневрах на дороге постоянно оставлять раненых или изнуренных ходоков.

К вечеру наши солдаты были осаждены такой массой врагов и окружены так плотно, что дорога казалась перекрытой. Тогда бросились в лес, окаймлявший Днепр, и оборонялись за каким-то оврагом до самой темноты. Ночью пошли через лес наудачу, часто рассеивались и продвигались вперед в ужасных сомнениях. К полуночи, найдя друг друга по кострам, собрались вокруг деревни, где нашлось кое-какое продовольствие. В два часа утра отправились дальше, чтобы пройти за день несколько оставшихся до Орши лье.

В середине дня пришлось, к несчастью, пересекать широкую равнину, на которой отряды Платова, еще более крупные, чем накануне, ринулись на французских пехотинцев с множеством артиллерии. Ней тотчас поставил свое маленькое войско в два каре, которые выдержали все атаки казаков. В очередной раз оттеснив казаков, добрались до деревни, в которой нашли кров и кое-какую пищу. Ней отправил в город одного из поляков с известием о чудесном отступлении и призывом о помощи. Во второй половине дня двинулись в Оршу и к полуночи подошли к ней. Не доходя до города одного лье, заметили, с невыразимым чувством, колонны войск. Были то французы или русские? Ней, не теряя уверенности и рассчитывая на уведомление, отправленное в Оршу, без колебаний двинулся вперед и услышал французскую речь: то были Евгений и Мортье, вышедшие с тремя тысячами человек на помощь своему товарищу, с которым расстались с такой скорбью и угрызениями совести. Бросились друг к другу, сердечно обнялись, и вся армия восхитилась героизмом Нея.

Из 6–7 тысяч человек он привел не более 1200, умиравших от усталости и неспособных сражаться, пока не оправятся морально и физически; но он привел честь, свое имя, самого себя и заставил неприятеля заплатить за жестокие преимущества последних дней подлинным замешательством. Наполеон, покинувший Оршу днем 20 ноября, узнав в усадьбе Барань об этом нежданном возвращении, затрепетал от радости, ибо его избавили от жестокого унижения – необходимости объявлять Европе, что Ней стал пленником русских! Наполеон имел слабость взвалить вину за оставление Нея на Даву. Ошибкой этих несчастливых дней стал уход из Смоленска тремя разрозненными подразделениями с суточным интервалом меж ними и в предоставлении тем самым неприятелю средства захватывать каждый день по части французской армии.

И если в последний из этих роковых дней кто и был виноват в оставлении Нея, то сам Наполеон, который удалился из Красного, оставив там Даву с 5 тысячами человек без пушек, почти без патронов и к тому же с приказом не отставать от Мортье, вместо того чтобы еще день подождать арьергард и спастись всем вместе. И по окончании этого ужасного отхода стали говорить, что Даву бросил Нея и что тот спасся чудом. Только второе из этих утверждений верно. Наполеон бросал по дороге своих маршалов и генералов как жертвы фортуне: напрасные жертвоприношения! Только он, он сам мог утихомирить фортуну, справедливо разгневанную столькими безрассудными предприятиями.

Эти дни обошлись армии (той, что еще носила оружие) примерно в 12 тысяч человек убитыми, ранеными и взятыми в плен. В Орше оставалось не более 24 тысяч вооруженных людей и около 25 тысяч отставших. Это была половина тех, кто вышел из Москвы. Что до русских, то если результат их и был велик, но слава – невелика, ибо с 50–60 тысячами человек, снабженных всем и, главное, огромной артиллерией, с такой позицией, как в Красном, они должны были если не остановить всю армию, то захватить наибольшую ее часть. Они не собрали других трофеев, кроме множества солдат, убитых и раненых картечью, и множества отставших, которых нетрудно было подбирать сотнями, после того как нужда разоружила их. Количество и тех и других было, увы, слишком велико. Разумеется, это были важные результаты и прискорбные для нас, но это не были чудеса военного искусства, заслуживавшие титулов, которые русским угодно было расточать.

Как бы то ни было, Наполеон, после того как покинул Красное, заночевал 17-го в Лядах, 18-го в Дубровне, 19-го в Орше. В Орше имелся мост через Днепр, и если бы Кутузов дожидался нас в этом месте, а не в Красном, мы, вероятно, не выбрались бы из пучины, ибо не перешли бы через Днепр с такой легкостью, с какой перешли через овраг Лосвинки; к тому же эта река не покрылась еще достаточно прочным льдом, особенно в окрестностях Орши (где ширина Днепра равняется двумстам туазам), чтобы было так просто перейти через нее по льду. Наполеон, счастливый тем, что вновь оказался в надежном месте и нашел продовольствие, предпринял новую попытку воссоединить армию посредством регулярной раздачи провианта. Недавно прибывшее подразделение элитной жандармерии было использовано в Орше для надзора за мостами и принуждения каждого, уговорами или силой, вернуться в свой корпус. Эти доблестные люди, привыкшие подавлять беспорядки, случавшиеся в тылах армии, никогда не видели ничего подобного. Они были потрясены. Все их усилия оказались тщетными, не действовали ни угрозы, ни обещания раздачи пищи на полковых квартирах, ничего. Отдельные солдаты, вооруженные и невооруженные, находили более удобным и, главное, безопасным, заботиться только о самих себе, не подвергаться ради спасения других риску получить ранение, что было равнозначно смерти, и, сбросив иго поколебленной чести, уже не хотели к нему возвращаться. По мере продолжения отступления, они приспособились к нужде, организовались в маршевые отряды, живя собственным промыслом, пользуясь сопровождением вооруженных войск, но не оказывая им никаких услуг, сопротивляясь попыткам вернуть их в полки, мародерствуя и грабя по сторонам от дороги или прямо на дороге, перевозя свою добычу на повозках, из-за которых удлинялись колонны, разрушая не меньше, чем потребляя и нередко даже поджигая, чтобы согреться, дома, занятые офицерами или ранеными, многие из которых так и гибли в пламени.

Наполеон, пораженный длинными вереницами обозов, решил сжечь те повозки, которые не перевозили раненых или семьи беженцев и не принадлежали ни армии, ни инженерным частям. Он позволил оставить только одну повозку для себя и Мюрата и по одной для маршалов, командующих корпусами, приказав безжалостно сжечь все остальные. В своем старании сохранить артиллерию Наполеон решил, несмотря на мудрые советы генерала Эбле, уничтожить два понтонных экипажа, состоявших из перевозимых на повозках лодок. Эти экипажи были оставлены в Орше во время отбытия в Москву и имели в упряжках 500–600 лошадей, сильных и отдохнувших. Генерал Эбле полагал, что и пятнадцати лодок хватило бы для переброски моста, который мог оказаться полезен в некоторых обстоятельствах, и требовал для их перевозки только треть имевшихся лошадей. Но Наполеон приказал уничтожить все лодки и согласился только на перевозку снаряжения, необходимого для переброски свайных мостов.

Таким образом, двое суток, проведенных в Орше, позволили только дать кратковременный отдых людям и лошадям и немного подкормить их (что, впрочем, было немало), снабдить лучшими упряжками артиллерию, от которой осталась еще сотня орудий с достаточным боеприпасом, и, наконец, перевести дух, перед тем как возобновить ужасное отступление. Но дисциплина не выиграла ничего. Распад армии относится к тем болезням, которые могут быть остановлены только гибелью пораженного ею корпуса.

В Орше Наполеона ожидали известия, еще более неприятные, чем те, что он получал прежде. Чичагов опередил Шварценберга в верховьях Березины. Князь, раздираемый между страхом оставить в тылу Сакена, позволив ему двинуться на Варшаву, и дать Чичагову возможность передвинуться в верховья Березины, потерял несколько дней в сомнениях, а Чичагов в это время передвинулся через Слоним на Минск. За оборону Минска отвечал польский генерал Брониковский с одним французским батальоном, кое-какой французской кавалерией и одним из новых литовских полков, а неподалеку расположилась прекрасная польская дивизия Домбровского, остававшаяся в стороне для охраны Днепра. Генерал Домбровский не захотел присоединиться к Брониковскому для обороны Минска, что сократило силы последнего до 3 тысяч человек. Потеряв вне крепости подразделение в 2 тысячи человек, частично по вине нового литовского полка, побросавшего оружие, Брониковский был вынужден оставить Минск. Таким образом, мы теряли один из основных опорных пунктов на пути в Вильну и месячный запас продовольствия. Объединившись теперь, но слишком поздно, Брониковский и Домбровский передвинулись к Борисову в верховья Березины. Но вряд ли они могли защитить Борисовский мост, располагая от силы 4–5 тысячами человек; и если бы этот мост через Березину попал в руки Чичагова, дорога перед Великой армией оказалась бы отрезана, если только последняя не дошла бы до самых истоков Березины. Даже в этом случае она рисковала столкнуться с Витгенштейном, еще более грозным, чем Чичагов, если судить по известиям, доставленным генералом Додом де ла Брюнери. Его новости были печальны.

Наполеон рассчитывал, что Удино и Виктор, располагавшие, как он думал, 40 тысячами человек, оттеснят Витгенштейна и Штейнгеля за Двину. Но оба маршала располагали вместе только 32–33 тысячами человек. Они пытались атаковать Витгенштейна, занявшего сильную позицию у Смолянцев, потеряли 2 тысячи человек, но не сумели его оттеснить и не осмелились предпринять никаких решающих действий, опасаясь поставить под угрозу корпус, бывший последним ресурсом Наполеона. Быть может, при большей согласованности действий и большей решительности им и удалось бы предпринять нечто существенное, но их положение было трудным, а сомнения – совершенно естественными. По настоянию генерала Дода они объединились, дабы действовать сообща, и теперь ожидали в Черее, в двух маршах справа от дороги, по которой следовал Наполеон, его окончательных решений. Именно для того чтобы узнать эти решения, и прибыл генерал Дод де ля Брюнери, в точности рассказавший обо всем, что произошло на Двине.

Если мы вспомним уже описанные выше места, то легко поймем, каково было в ту минуту положение Наполеона. Он только что миновал проход между Двиной и Днепром, поскольку находился в Орше. Но дальше Двина и Днепр оказываются косвенно соединенными непрерывным водным путем, состоящим из притока Двины Уллы, Лепельского канала, соединяющего Уллу с Березиной, и самой Березины, впадающей в Днепр под Рогачевом. Поэтому нужно было форсировать эту вторую линию. На левом фланге Наполеона Чичагов завладел Минском и его обширными складами и вот-вот мог завладеть мостом через Березину в Борисове. На правом фланге Витгенштейн и Штейнгель готовы были воспользоваться первым же неверным маневром Удино и Виктора, чтобы выйти вдоль Уллы к верховьям Березины и протянуть руку Чичагову. С тыла Наполеона преследовал Кутузов. Положение предоставляло много шансов погибнуть и очень мало шансов спастись.

Наполеон еще льстил себя надеждой выйти из затруднения посредством последнего и, быть может, блестящего, триумфа. Он приказал генералу Доду отправляться к двум маршалам и предписать Удино тотчас передвинуться поперечным движением справа налево, от Череи к Борисову, дабы поддержать там поляков и помочь им сохранить мост через Березину. Виктору было предписано оставаться справа, перед Витгенштейном и Штейнгелем, сдерживать их, внушая опасения маневра со стороны всей Великой армии, и таким образом дать Наполеону время добраться до Березины. Если бы эти инструкции были точно исполнены, Чичагов был бы удален от Борисова, а Витгенштейн удержан, и еще можно было бы успеть вовремя подойти к Березине, перейти через нее, присоединить Виктора и Удино, отбить Минск, присоединить Шварценберга, получить, таким образом, в свое распоряжение 90 тысяч человек, способных сокрушить одну или две русские армии, и завершить триумфом кампанию, блестящую до Москвы, бедственную после Малоярославца, но, возможно, способную под конец снова превратиться в блестящую и даже триумфальную. Хотя Наполеон и стал недоверчив к фортуне, он не потерял еще надежды победить в последнюю минуту, и, когда отсылал генерала Дода, на его лице мелькнул луч удовлетворения.

Наполеон без промедления выступил из Орши и 20 ноября передвинулся в усадьбу Барань, на следующий день он прибыл в Коханово, а 22-го выдвинулся на Бобр. Прибыв в середине дня в Толочин, Наполеон получил из Борисова депешу, которая принесла ему самую жестокую из всех вестей: генералы Брониковский и Домбровский, после упорной обороны Борисовского плацдарма на Березине, потери 2–3 тысяч человек и нанесения неприятелю по меньшей мере равного ущерба, были вынуждены отступить за Борисов и оставить мост через Березину. Они стояли на большой дороге, по которой двигалась Великая армия, в полутора маршах впереди. Таким образом, мы находились всего в нескольких лье от неприятеля, который преграждал нам переход через Березину, и лишились единственного моста, по которому могли перейти через эту реку.

Получив эту депешу, Наполеон сошел с лошади, с волнением, не отразившимся на лице, прочитал ее, сделал несколько шагов к костру бивака, только что разожженному на большой дороге, и, заметив генерала Дода, вернувшегося из поездки к маршалам Удино и Виктору, приказал ему подойти. Едва генерал приблизился, Наполеон, глядя на него с непередаваемым выражением, сказал только: «Они там…», что соотносилось с предшествующими беседами генерала с императором и означало «Русские в Борисове». Потом он вернулся в хижину и, расстелив на крестьянском столе карту России, принялся обсуждать с генералом способы выйти из этого почти безвыходного положения.

Наполеон был огорчен, но не впал в уныние. Порой он был внимателен к беседе, порой казался отсутствующим, слушал, не слыша, смотрел, не видя, потом возвращался к собеседнику и к предмету разговора. Он предоставил генералу Доду инициативу в принятии решения. Генерал знал течение Березины, которая окаймлена по обоим берегам болотами в несколько тысяч туазов шириной, и заявил императору, что следует отказаться от прорыва в самом Борисове, где русские сожгут мост, если не смогут его оборонить, а также ниже Борисова, потому что ниже по течению Березины болот и лесов становится еще больше. Напротив, выше по течению, у места ее слияния с Уллой, в окрестностях Лепеля, начинаются места, где эта река протекает по песчаным почвам, в неглубоком русле, и ее можно перейти по пояс в воде. Генерал утверждал, что никогда 2-й корпус, которому он был придан, не испытывал затруднений с переходом Березины, и предложил Наполеону идти вправо, присоединить по пути Виктора и Удино, прорваться через корпус Витгенштейна и затем, закончив этот обходной маневр, вернуться в Вильну через Глубокое.

Наполеон ответил на предложение двумя возражениями: во-первых, слишком длинен был обходной путь, удалявший его от Вильны, вследствие чего русские могли прийти в Вильну раньше него; во-вторых, вероятным становилось столкновение в этих местах с Витгенштейном и Штейнгелем, которых Виктор и Удино не смогли одолеть. В этом месте разговора подошли Мюрат, Евгений, Бертье и генерал Жомини, который был губернатором провинции во время кампании и, как и генерал Дод, внимательно изучил местность и мог дать хороший совет. Увидев Жомини, Наполеон поинтересовался его мнением. Тот, как и генерал Дод, считал невозможным перейти через Березину ниже Борисова, но находил слишком долгим и утомительным для уже обессилевшей армии поход к верховьям Березины ради того, чтобы перейти через реку у ее истоков. Он полагал, в соответствии с донесениями с мест, что переход возможен прямо впереди, чуть выше Борисова, откуда можно выйти на дорогу в Сморгонь, представлявшую самый короткий путь в Вильну и менее всего разоренную воюющими армиями. События доказали вскоре, что его мнение было весьма благоразумно.

Наполеон принял решение. Переход слева, под Борисовым, казался ему невозможным после слов генерала Дода. Переход справа и выше по течению требовал долгого обхода, подвергал его риску быть опереженным русскими в Вильне, и в этом он соглашался с генералом Жомини. Прорываться прямо вперед и идти в Вильну кратчайшей дорогой, опережая всех, кто угрожал с флангов и с тыла, было наилучшим, самым разумным решением, хоть и самым скромным. Но движение это могло стать крайне трудным, поскольку требовалось либо отбить мост в Борисове, либо перебросить новый, несмотря на плотно теснившего армию неприятеля. Наполеон решил двигаться прямо на Березину и передвинуть Удино на Борисов, дабы отбить этот пункт, а если не удастся, искать возможность переправы в окрестностях.

Он направил соответствующие предписания Удино, который подходил точно на правый фланг, а сам передвинулся в Бобр, чтобы лично следить за исполнением своих распоряжений. Заинтересованность в том, чтобы его самого вместе со всей армией не захватили в плен, вернула Наполеону пламенную активность прежних времен, и он перестал быть императором, став вновь генералом. Обретет ли он вместе с тем и удачу? Это было возможно.

Казалось, и в самом деле, в эту минуту фортуна, устав от суровости, дарила ему чудо, чтобы спасти от последнего унижения. Мы знаем, что маршал Сен-Сир, оставив Полоцк, отправил генерала Вреде противостоять Штейнгелю, и что этот генерал, поддавшись желанию или обстоятельствам, отделился от 2-го корпуса и удалился в окрестности Глубокого. Он оставил при себе дивизию легкой кавалерии генерала Корбино, состоявшую из 7-го и 20-го егерских и 8-го уланского, дивизию, о которой 2-й корпус весьма сожалел и требовал ее вернуть. Отбыв из Глубокого 16 ноября, чтобы воссоединиться со 2-м корпусом, Корбино прошел через Долгиново, Плещеницы, Зембин, совсем рядом с Борисовом, и очутился среди неприятельских частей, выдвинутых вперед Чичаговым для связи с Витгенштейном в верховьях Березины. Среди этих частей находился корпус в 3 тысячи казаков под началом адъютанта Чернышева, которого Александр посылал по очереди к Кутузову, Чичагову и Витгенштейну, чтобы сообщить им план действий в тылу Наполеона и согласовать их действия.

Покинув Чичагова, находившегося на правом берегу Березины, Чернышев искал переправу через реку, направляясь в ее верховья к Витгенштейну на левом берегу. По дороге он наткнулся на Корбино. Тот не растерялся, хотя располагал только 700 всадниками, саблями пробил себе дорогу и помчался к Борисову, куда уже вступили русские. Обнаружив русских и в Борисове, Корбино нашел только один способ спастись – перебраться через Березину и мчаться навстречу Великой армии. Он и не подозревал, что, желая спастись сам, спасет и ее и что его 700 всадников станут для ее кавалерии огромной помощью. Корбино принялся рыскать вдоль правого берега Березины выше Борисова в поисках брода, когда заметил выходившего из воды польского крестьянина, который и указал ему место, где лошади могли перейти через реку – напротив деревни Студёнка, в трех лье выше Борисова. По Березине, почерневшей и мутной, неслись огромные и опасные льдины. Тем не менее генерал поставил свою кавалерию плотной колонной, вошел в воду и перешел реку, потеряв два десятка человек, которых унесло с льдинами. Довольный тем, что преодолел препятствие, он галопом домчался до Лошницы, а затем до Бобра, где повстречался с Удино, двигавшимся к Борисову. Корбино доложился маршалу и присоединился к своему корпусу. Почти тотчас Удино, внезапно бросившись на Борисов, застиг врасплох и окружил авангард графа Палена, взял 500–600 пленных, убил и ранил столько же людей, захватил несколько сотен обозов, взял город и ринулся на мост, который русские, убегая, сожгли, отчаявшись оборонить. Борисов оказался в руках 2-го корпуса, хотя общее положение армии и не улучшилось, поскольку мост через Березину был сожжен;

но неожиданный маневр Корбино проливал на диспозицию луч надежды, и Удино отправил генерала в Бобр к императору.

Наполеон знал и любил братьев Корбино, старший из которых был убит рядом с ним в Эйлау. Он встретил генерала как посланца неба, долго его расспрашивал, просил детально описать местность, хорошенько объяснить возможность перехода через реку в Студёнке по простым свайным мосткам и решил тотчас попытаться это сделать. Он без промедления отослал Корбино к Удино с приказанием немедленно и скрытно начинать приготовления к переправе в Студёнке, выше Борисова, продолжая при этом устраивать демонстративные маневры южнее города, чтобы обмануть Чичагова и отвлечь его внимание от настоящего места переправы.

В самом деле, мало было чудом найти место, где благодаря малой глубине Березины для перехода через нее хватало и свайного моста, нужно было, чтобы работы по его сооружению достаточно долго оставались незамеченными неприятелем, чтобы армия получила средство переправить на другой берег силы, способные остановить русских Чичагова и помешать им воспрепятствовать переправе. Наполеон даже приказал Удино распространить в армии слух, что переправа намечается ниже Борисова, дабы привлечь туда толпу отставших и ввести неприятеля в полное заблуждение, которое только и могло спасти армию.

Генерал Корбино, покинув Наполеона поздно вечером 23 ноября, поспешно вернулся к Удино, и тот, согласно полученным приказаниям, утром 24-го произвел предписанные маневры под Борисовом, а затем, воспользовавшись ночной темнотой и лесом, окаймлявшим Березину, скрытно отправил Корбино со всеми имевшимися у него понтонерами в Студёнку для сооружения переправы. Это была большая и трудная операция, ибо следовало найти для строительства готовый лес или его подготовить, установить и закрепить сваи, и всё это на глазах аванпостов Чичагова, который после потери Борисова остался на другом берегу и отправил конные разъезды до самой Студёнки.

В это время Наполеон передвинулся в Лошницу, намереваясь прибыть на следующий день вместе с гвардией прямо в Борисов, чтобы утвердить русских в мысли, что он собирается переправляться южнее города. Он отправил Даву, который после сражения в Красном снова возглавлял арьергард, приказ поторопиться, дабы ускорить переход через Березину, если удастся раздобыть средства для перехода, но еще раньше он отправил Эбле с понтонерами и их снаряжением прямо в Студёнку, чтобы они занялись сооружением мостов, только начатым понтонерами 2-го корпуса.

Наступила минута, когда почтенному генералу Эбле предстояло увенчать свою карьеру бессмертной услугой. Из снаряжения, которое Наполеон приказал уничтожить в Орше, он сохранил шесть фургонов с инструментами, гвоздями, скобами и всем прочим металлическим снаряжением для возведения свайных мостов, а также две полевых кузни. Все эти повозки, имея хорошие упряжки, могли быстро передвигаться. В своей глубокой предусмотрительности генерал Эбле уберег и две повозки с углем, дабы иметь возможность выплавлять недостающие детали на месте. В его распоряжении оставалось четыреста закаленных понтонеров, для которых он был абсолютным авторитетом.

Генерал отбыл вечером 24 ноября из Лошницы в Борисов с четырьмя сотнями людей и в сопровождении искусного генерала Шаслу, который располагал еще несколькими саперами, не имел никакого снаряжения, но был достоин присоединиться к знаменитому командиру понтонеров. Двигались всю ночь, прибыли в Борисов в пять утра, оставили там одну роту, чтобы она занялась демонстративными приготовлениями к переправе ниже Борисова, а затем пошли поперечной дорогой через болота и леса к Студёнке, куда прибыли 25-го во второй половине дня. Наполеону в нетерпении хотелось, чтобы мосты были готовы уже к вечеру 25-го. Это было невозможно, но они могли быть готовы на следующий день, если работать всю ночь, что и решили сделать, хотя перед этим двигались две ночи и два дня. Эбле поговорил со своими людьми, объяснил им, что судьба армии в их руках, и получил от них заверения в абсолютной преданности. Требовалось в мороз, который вдруг снова окреп, работать всю ночь и весь день – в воде, среди огромных льдин, возможно, под ядрами неприятеля, без единого часа отдыха, едва успевая проглотить вместо хлеба немного мяса, водки и жидкой каши без соли. Только такой ценой можно было спасти армию. Все понтонеры обещали это своему генералу, и мы увидим, как они сдержали слово.

Понтонеры, посланные Удино, уже подготовили некоторое количество свай, но у них не было такого опыта, как у понтонеров Эбле, и пришлось всё переделывать. Поскольку не оставалось времени рубить и распиливать деревья, пошли в несчастную Студёнку, разрушили там дома и забрали бревна, показавшиеся подходящими, выплавили металлические детали, необходимые для их соединения и из всего этого подготовили набор свай. На рассвете уже можно было погружать их в воду Березины.

Наполеон, передвинувшись из Лошницы в Борисов и переночевав в имении Староборисов, примчался галопом в Студёнку с утра 26-го, чтобы присутствовать при установке мостов. Приехав с Мюратом, Бертье, Евгением, Коленкуром и Дюроком, на лицах которых застыло выражение величайшей тревоги, ибо в эту минуту выяснялось, станет ли завтра повелитель мира пленником русских, Наполеон смотрел на работу и не решался торопить людей, которые по призыву почтенного генерала показывали всю свою силу и ум. Мало того что приходилось нырять в ледяную воду, чтобы закреплять сваи, этот нелегкий труд нужно было закончить фактически в присутствии неприятеля, чьи конные разъезды уже показались на противоположном берегу. Были ли они частью казачьего подразделения или частью всей русской армии? Придется ли в минуту переправы потеснить несколько легких всадников или сражаться со всей русской армией? Этот вопрос необходимо было прояснить.

У маршала Удино имелся адъютант, ловкий и смелый, наделенный редчайшим мужеством. Этот адъютант, командир эскадрона Жакмино, и еще несколько всадников, посадив сзади вольтижеров, бросились на конях в Березину. Перебравшись через реку то вброд, то вплавь, они добрались до противоположного берега, ощетинившегося льдинами, кинулись в лесок, занятый небольшим отрядом казаков, и завладели им. Обнаружив лишь некоторое количество казаков, командир эскадрона Жакмино отправился к Наполеону с этой доброй вестью. Однако нужен был пленный, чтобы разузнать поточнее, чего следовало опасаться и на что надеяться. Доблестный Жакмино снова перебрался через Березину, взял с собой нескольких решительных всадников, кинулся к русским часовым, гревшимся у большого костра, захватил одного младшего офицера и вернулся с ним в лесок, где расположил свое подразделение. Заставив русского сесть на лошадь позади одного из своих людей и вновь перебравшись через Березину, Жакмино привел пленного к Наполеону. Его допросили и с легко понятным удовлетворением узнали, что Чичагов с основными силами находится у Борисова, сосредоточив всё свое внимание на якобы подготавливавшейся переправе французов южнее города, и что в Студёнке находится только одно подразделение легких войск.

Следовало поспешить и воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств. Но мосты не были готовы. Доблестный Корбино и его бригада бросились в Березину, перебрались на другой берег, как они это уже делали, и силой захватили лес, который должен был послужить опорой всей армии. Недоставало артиллерии, но Наполеон поставил на левом берегу четыре десятка орудий, которым назначалось обстреливать противоположный берег через головы людей. Завершив эту первую операцию, можно было надеяться, что французы останутся хозяевами правого берега к тому времени, когда мосты будут закончены и по ним сможет перейти вся армия.

Теперь всё зависело от установления мостов. Решено было перебросить два моста на расстоянии ста туазов друг от друга, слева для повозок, справа для пешеходов и всадников. Сто понтонеров вошли в воду и, помогая себе плотами, сооруженными по этому случаю, приступили к закреплению свай. Ширина реки в этом месте составляла не более пятидесяти туазов, и с помощью двадцати трех свай для каждого моста ее берега соединили. Дабы перевести войска на другой берег пораньше, сосредоточили все усилия на правом мосту, предназначенном для пешеходов и всадников, и к часу пополудни он был готов.

Наполеон подтянул в Студёнку корпус Удино, заменив его в Борисове следующими за ним войсками. Он приказал дивизиям Леграна и Мезона и кирасирам Думерка немедленно переходить на правый берег и присоединил к ним остатки дивизии Домбровского, что составило в целом около 9 тысяч человек. По пешеходному мосту с большими предосторожностями перекатили на другой берег два орудия, и Удино, вооруженный этими средствами, резко повернув налево, ринулся на подразделения легкой пехоты, которые выдвинул к этому пункту генерал Чаплиц, командующий авангардом Чичагова. Бой был горячим, но недолгим: убили у неприятеля две сотни человек и закрепились на хорошей позиции, прикрывая переправу.

Правильно использовав конец дня и ночь, французы успевали переправить достаточно войск, чтобы противостоять Чичагову. Правда, для того чтобы армия, полностью собравшаяся в Студёнке, успела перейти по двум мостам, требовалось не менее двух дней, а за два дня Чичагов мог сконцентрироваться перед местом и помешать дебушировать на правый берег. Да и Витгенштейн, который, как и французы, находился на левом берегу, мог опрокинуть Виктора и броситься на французский правый фланг, в то время как Кутузов будет атаковать французов с тыла. В этом случае могла произойти ужасная сумятица, и были все основания опасаться, как бы переправа не превратилась в беспорядочное бегство. Однако половину трудностей мы уже благополучно преодолели, и хотелось надеяться, что преодолеем и другую половину.