Текст книги "Грабители морей"

Глава VI. Недоверие Мак-Грегора

Мак-Грегор питал к своему барину, адмиралу Коллингвуду, самую преданную любовь, доходившую до какого-то обожания. Когда ему было еще двадцать лет от роду, старый лорд Эксмут приставил его дядькой к своему восьмилетнему младшему сыну Чарльзу, которого Мак-Грегор и сопровождал во все школы, в которых учился маленький Коллингвуд. В разговоре старый слуга нередко выражался: «Когда мы были в Итопском коллегиуме» или «Мы кончили вторыми в морском училище». Со своей стороны молодой лорд, как истый англичанин, хотя и любил своего дядьку, но все-таки смотрел на него как на существо низшее, в чем, впрочем, и сам Мак-Грегор был искренно убежден. Денежные затруднения своего барина старый дядька всегда принимал очень близко к сердцу и возненавидел старшего его брата всеми силами души за то, что к этому братцу должны были со временем перейти титул и богатство герцогов Эксмутов, минуя Чарльза Коллингвуда.

Знал ли Мак-Грегор об убийстве герцога Эксмута?.. Никто не мог этого сказать утвердительно, тем более, что старый слуга никогда не говорил о смерти старшего брата своего господина и даже избегал малейшего намека на это обстоятельство.

Но, знал он об этом что-нибудь или нет, во всяком случае, он скорее дал бы себя растерзать на мелкие куски, чем сказал бы хотя одно слово во вред адмиралу.

Впрочем, один факт, случившийся вскоре после перехода Эксмуг-Гауза в собственность адмирала, свидетельствует о том, что шотландец кое-что знал о таинственном деле.

Прежде чем решиться на поселение в отеле, адмирал Коллингвуд, терзаемый угрызениями совести, пожелал радикально переделать там все внутри, чтобы ничто не напоминало ему о брате. За переделками наблюдать поручено было Мак-Грегору.

По окончании всех работ адмирал въехал в отель и изумился: там все было приспособлено точно для самого темного заговора. Снаружи ничто не бросалось в глаза, но стоило нажать рукой в том или другом месте старинную дубовую резьбу – открывалась тайная дверь на какую-нибудь витую лестницу, которая вела сперва в верхний этаж, а оттуда в какое-нибудь подземелье. Каждая комната, каждый коридор, каждый закоулок были снабжены секретною дверью и секретною лестницей, через которые можно было скрыться в один миг.

Но это не все. В отеле был, кроме того, устроен тайный механизм, посредством которого можно было в один миг запереть там все двери, окна и коридоры при помощи опускных железных заслонов. Этим способом все комнаты можно было разом изолировать одна от другой, и находившиеся в них люди попали бы в мышеловку. Вместе с тем дом был роскошно отделан и обставлен с самым обдуманным комфортом.

Осмотрев отель, Коллингвуд остался чрезвычайно доволен. Он понял, что верный слуга стремился всячески оградить его от покушения со стороны Биорнов, предполагая, что те не пожалеют никаких трудов и расходов для борьбы со своим врагом для отмщения ему. Но в таком случае Мак-Грегору, стало быть, известна была трагедия на Лафоденских островах? Адмирал решил проверить это и спросил своего слугу поддельно-равнодушным тоном:

– К чему столько предосторожностей?

– Здешний квартал очень ненадежен, милорд, – ответил шотландец, – и еще недавно «Грабители», забравшись в дом лорда Лейчестера, выбрали из него все ценное до последней булавки, не говоря уже о том, что они захватили в плен молодого сына лорда и отпустили его лишь за выкуп в сорок тысяч фунтов стерлингов.

– А! Так ты выдумал все это против «Грабителей»?

– Против них и вообще против всех врагов вашей светлости.

– Какие же у меня еще враги? Разве ты еще кого-нибудь знаешь, Мак-Грегор?

– У человека в вашем положении, милорд, всегда много врагов, – отвечал он. – Но, – прибавил он с сумрачным видом, – горе тем, которые вздумают тронуть хоть один волос у вас на голове!

Таким образом шотландец уклонился от прямого ответа, но зато сам воспользовался случаем, чтобы обратиться к своему лорду с просьбой, которая чрезвычайно удивила Коллингвуда.

– Милорд, – сказал он, – по поводу всех этих переделок у меня к вам есть очень большая просьба.

– Заранее исполняю ее, если только могу. В чем дело?

– Позвольте вас просить, милорд, чтобы секрет всего этого устройства знали только вы да я.

– Вижу, вижу, куда ты клонишь. Ты терпеть не можешь моего секретаря.

– Я не его лично имел в виду, хоть действительно не люблю его. Я намекал на его должность.

– Объяснись. Я не понимаю.

– Видите ли, милорд, ваш секретарь у вас в доме не свой человек, не то, что я. Мак-Грегоры пятьсот лет служат герцогам Эксмутским, я смотрю на себя как на вашу собственность, на вашу вещь. Для меня нет ни короля, ни отечества; для меня существует только герцог Эксмут, как для собаки ее хозяин.

– Я это знаю, мой честный Мак-Грегор, – сказал герцог, против воли растроганный такою преданностью, несмотря на ее несколько дикий характер.

– Я не стану вам говорить, что ненавижу вашего секретаря за то, что он кажется мне подозрительным, что все в нем, на мой взгляд, фальшиво и неестественно. Я вам скажу только, что ведь он не более, как наемный секретарь, и не вечно будет служить у вас. Сегодня он, завтра другой кто-нибудь. Что же будет, если каждому секретарю вы будете сообщать тайну отеля? Тайна только тогда тайна, когда она известна одному человеку и уж самое большее двум; если же она известна троим или четверым, то перестает быть тайной.

– С этой точки зрения я нахожу, что ты совершенно прав, – сказал лорд после минутного размышления. – Даю тебе слово, что маркиз де Тревьер не узнает ничего о тайных приспособлениях в отеле.

Мак-Грегор возненавидел де Тревьера с первого же дня его поступления к Коллингвуду. Причин для ненависти было много. Во-первых, Мак-Грегор ревновал адмирала к молодому секретарю, во-вторых, ему порою казалось, что Фредерик кидает на лорда взгляды, исполненные ненависти. Наконец, шотландцу удалось однажды ночью подсмотреть, как молодой человек, саркастически улыбаясь, упивался страданиями адмирала, когда тот метался по своей постели, преследуемый галлюцинациями. С этого дня Мак-Грегор окончательно убедился, что Фредерик де Тревьер поступил к Коллингвуду неспроста, что он шпион, действующий либо за собственный свой счет, либо подосланный другими. Верный слуга понял, что, во всяком случае, его господину грозит опасность.

Сначала он хотел рассказать все герцогу, но потом раздумал, решив собрать побольше данных для изобличения коварного секретаря и для этой цели не спускать с него глаз ни на одну минуту.

С этого времени Мак-Грегор сделался, так сказать, тенью Фредерика де Тревьера, подстерегал малейший его взгляд, малейший жест, перетолковывая их по-своему. Частые отлучки секретаря по приезде в Лондон еще более заинтриговали Мак-Грегора. Шотландец заметил, что молодой человек знает столицу Англии как свои пять пальцев, хотя адмиралу говорил, будто ни разу в жизни там не был.

Однако, несмотря на всю бдительность, Мак-Грегор до сих пор еще не открыл ничего определенного. Теперь понятно, почему шотландец взглянул с такой ненавистью на секретаря, когда тот велел ему уйти из библиотеки. Отношения между ними обоими были крайне натянуты, хотя Фредерик Биорн и не подозревал всего.

Молодой человек едва успел обменяться с Надодом несколькими банальными фразами, как вошел лорд Коллингвуд, к великому удовольствию обоих собеседников, не знавших, о чем им говорить и как себя держать друг с другом.

Фредерик де Тревьер сейчас же ушел из библиотеки, и адмирал остался с Надодом наедине.

– Извините, что я заставил вас ждать, – сказал Коллингвуд. – Заседание палаты было очень бурное и затянулось… Мой секретарь говорил вам, какой у нас вышел досадный случай?

– У вас нет денег налицо? – перебил со своей обычной живостью Надод, испугавшийся за свое место на корабле, удержанное им заранее.

В этом восклицании было столько тревоги!

– Извините, Надод, – возразил удивленный адмирал, – деньги здесь – вся сумма, какая нужна.

И он указал ему на небольшую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией.

Надод перевел дух.

– Так за чем же дело стало? – спросил он.

– Вот, прочитайте, – отвечал Коллингвуд, подавая ему письмо Пеггама.

Надод взял письмо и, начав читать, позеленел… На лбу у него выступил холодный пот. Итак, мечты его разлетелись прахом!

Когда он поднял голову, то заметил, что Коллингвуд с любопытством глядит на него. Действительно, адмирал, не зная о намерении бандита прикарманить деньги, которые ему было поручено взять от Коллингвуда, был чрезвычайно удивлен его волнением.

Чтобы хоть немного оправиться, Надод стал перечитывать письмо Пеггама и вдруг ударил себя по лбу.

– Это письмо подложное! – вскричал он с прежнею самоуверенностью. – Почерк и подпись не похожи на то, как пишет глава общества «Грабителей».

– Вы вполне уверены в этом? – спросил лорд Коллингвуд.

– Совершенно уверен! Это подделка и даже очень грубая.

– Боюсь, что вы ошибаетесь. Письмо, правда, написано на клочке, очевидно, наскоро, быть может, даже в темноте, но нет никаких данных для того, чтобы утверждать его подложность.

– Поверьте, это чей-нибудь фокус. Ну, посудите сами: какая опасность может грозить вам вследствие того, что вы передадите деньги мне? Не все ли равно, через чьи руки пройдут они в кассу общества – через мои или через руки самого Пеггама?

– Это верно, но вот именно потому, что тут есть какое-то сомнение, я и воздержусь до поры до времени.

– Стало быть, вы отказываетесь заплатить сто тысяч фунтов стерлингов? – спросил Надод, вставая и гневно выпрямляясь во весь рост.

– Не отказываюсь, а только откладываю уплату впредь до разъяснения дела. Впрочем, ждать придется недолго, Пеггам обещался явиться сюда сам через час после этого. Прошло уже больше часа и ему давно бы пора прийти.

– Вот вам и доказательство, что это все вздор и что Пеггам не придет. Выслушайте меня внимательно, Коллингвуд, и вы увидите, в какое положение вы себя поставите, если не заплатите мне денег. Я уверен, что вашей гибели желает какой-нибудь ваш тайный враг, который, конечно, и написал это письмо.

– Объяснитесь. Я буду рад, если это дело выяснится начистоту.

– Сумма, которую я уполномочен от вас получить, имеет очень важное значение для «Грабителей». Я непременно должен иметь ее в руках, прежде чем взойдет солнце. Если я ее не получу, то общество, конечно, обойдется и без нее, но вам оно за это страшно отомстит.

– Я вас не понимаю.

– Удивляюсь, как это вы не понимаете! Чтобы вас наказать, нам стоит только переслать генерал-атторнею кое-какие бумаги, которые докажут, что «Грабители» действуют иногда по указаниям некоторых пэров Англии…

– Негодяй!.. Ты смеешь!..

– Слушайте, Коллингвуд, давайте играть в открытую. Это будет выгодно и для вас, и для меня… Впрочем, для вас даже выгоднее, чем для меня.

– Говори.

– Во-первых, я бы вас попросил не говорить со мной на ты. Такое обращение означает или короткость, или презрение. В коротких отношениях с лордом Эксмутом я не имею чести состоять, хотя мы и убивали вместе, а презрение переносить я тоже ни от кого не желаю. Поэтому, встречая от вас презрение, я буду платить вам тем же.

– О! Как тяжело быть в зависимости от подобного негодяя!

– Вот уже два раза, Коллингвуд, вы назвали меня негодяем, а между тем кто из нас двоих больший негодяй – это еще вопрос. Правда, я убивал людей, но на моих руках нет крови брата, его жены и детей.

Надод стал рассказывать про свою молодость.

Коллингвуд внимательно слушал старого бандита, голос которого дышал дикой энергией.

– Так ты был дядькой молодого Биорна? – спросил он Надода.

Это известие показалось адмиралу очень важным.

– Я был к нему приставлен для надзора, и ребенок очень меня любил. Это не помешало мне ненавидеть его, и я решил сыграть с ним злую шутку. Случай мне благоприятствовал…

Коллингвуд с любопытством смотрел на бандита и ничего не отвечал.

Надод продолжал:

– Мне страстно хотелось видеть этого мальчишку голодным, плохо одетым, подвергнутым дурному обращению. Однажды мы катались с ним в лодке по Розольфскому фиорду, и тут я увидал чью-то неизвестную яхту. Притворившись, что я сирота-рыбак, без всяких средств к жизни, и что этот мальчик – мой братишка, я изобрел целую историю, растрогавшую незнакомцев, и согласился на их предложение – отдать им ребенка. Таким образом я похитил у герцога Норрландского его старшего сына и наследника.

Адмирал вздрогнул и пролепетал:

– Сына герцога Норрландского!

– Да, ваша светлость. Вы видите, между мной и Биорнами не было родства, тогда как вы утопили в море своего родного брата со всей семьей. Как бледно мое преступление в сравнении с вашим!.. И за свое преступление я понес варварское наказание: меня избили, изуродовали, я сделался отверженцем общества и немудрено, если объявил ему беспощадную войну. Врагам своим я жестоко мстил. Год тому назад я убил Черного герцога и одного из его сыновей, а сегодня ночью покончил, в таверне «Висельника», счеты с Гуттором.

– Розольфским богатырем?

– Да, с ним, а также и с Грундвигом, его товарищем… Так вот, ваша светлость, клятву свою я сдержал и врагам отомстил, наружность моя исправлена, благодаря искусству доктора Патерсона, следовательно, я могу теперь жить по-человечески. Двадцать с лишком лет я злодействовал, и не было дня, чтобы я не желал сделаться честным человеком. Не смейтесь надо мной, это я говорю совершенно серьезно. И вот, лорд Коллингвуд, для меня пробил наконец желанный час. Поэтому я говорю вам: давайте играть в открытую. Мое предложение такого рода…

– Постойте минутку, Надод, – перебил его адмирал. – Ваш рассказ меня заинтересовал, я с удовольствием готов вас слушать, но скажите мне сначала, что сталось с молодым Биорном, которого вы уступили неизвестным людям?

– О, это такая романтическая история! Его взял к себе один богатый арматор, и он сделался знаменитым капитаном Ингольфом.

– Как! Тем самым, который отличился в шведско-русскую войну и которого я чуть было не повесил в Розольфсе?

– Вот именно. И в ту минуту, когда вы его арестовали, он сам собирался арестовать герцога Норрландского и его сыновей, обвинявшихся в заговоре против короля.

– Стало быть, человек, которого я хотел повесить как пирата, как капитана Вельзевула…

– Этот самый человек – в настоящее время герцог Норрландский, по праву первородства в фамилии Биорнов.

– Странная, странная история!.. Скажите, Надод, вы разве не боитесь, что он станет мстить вам за смерть отца и брата?

– Не думаю, милорд. Но посмотрите, какая прочная связь между моими и вашими преступлениями: разве вы, в свою очередь, не опасаетесь, что он станет вам мстить за сестру и племянников?

– Для этого нужно, чтобы он знал истинную подкладку трагической катастрофы, а между тем все Биорны поверили официальному сообщению о крушении корабля.

– А помните, в чем вас обвинил перебежчик Иоиль?

– Что значат слова одного человека, когда сто свидетелей подтвердили на следствии факт крушения судна? Нет, с этой стороны я ничего не боюсь и в случае надобности сумею защититься… Однако продолжайте, пожалуйста. В чем состоит предложение, которое вы собираетесь мне сделать?

Глава VII. Ужасное положение

– Я вам сказал, что желаю играть с вами в открытую, – продолжал Надод, – выслушайте же меня хорошенько. Я решил начать новую жизнь, к которой постоянно стремился и теперь стремлюсь, – я хочу порвать с «Грабителями» и удалиться в Америку. Я уже взял билет на корабль, который отплывет завтра утром, но для этого вы должны отдать мне те сто тысяч фунтов стерлингов, которые с вас следует получить нашему товариществу. Я еду в Америку не для того, чтобы наживать себе состояние или работать в пользу «Грабителей»; там подобная деятельность опасна: старый судья Линч шутить не любит, и расправа у него всегда в этих случаях бывает короткая. Я хочу приехать в Америку уже богатым человеком и жить там в почете и уважении. Надеюсь, вы меня поняли, милорд? От вас одного зависит, чтобы бандит Надод перестал существовать и превратился бы в мистера Иогана Никольсена – моя мать была урожденная Никольсен – богатого плантатора из Нового Орлеана. Под этим именем я записался на корабле «Васп», который через несколько часов должен поднять якорь. За сто тысяч фунтов стерлингов, которые вы мне отдадите, вам будут мною возвращены те два документа, которые вытребовал с вас Пеггам. Вы ведь сами знаете, милорд, любого из этих документов достаточно, чтобы отправить вас на виселицу.

– Разве они у вас? – спросил Коллингвуд, в глазах которого вспыхнул мрачный огонь.

– Да, у меня… Но только вы, Коллингвуд, не замышляйте никакого обмана: все равно ничего не выйдет. Я все предусмотрел: западню, измену, убийство. Документы сейчас не при мне, поэтому вы напрасно будете пытаться овладеть ими. Но вы их получите через две минуты после того, как отдадите деньги. Надеюсь, что теперь вы не будете делать никаких возражений. Если я затянул беседу с вами, то лишь для того, чтобы показать вам, что вы – игрушка мистификации и что Пеггам не явится.

– А если я не соглашусь отдать деньги без новой записки от Пеггама? Что вы тогда сделаете?

– Так как благодаря этому произойдет вторичное крушение всей моей жизни, то клянусь вам памятью моей матери, что я вам жестоко отомщу! Если вы помешаете мне уехать из Англии, если через несколько часов бриг «Васп» уйдет без меня, унося мою последнюю надежду, то я в тот же день передам оба документа генерал-атторнею, который, разумеется, не замедлит дать делу законный ход. Я все сказал и жду вашего решения.

На этот раз Коллингвуд не рассердился. Исповедь Красноглазого он выслушал с большим вниманием. Адмирал не сомневался, что бандит говорит искренно: правдой дышала и звучала вся его речь. И, наконец, что же необыкновенного было в желании Надода оставить ремесло, которое неминуемо привело бы его в конце концов на виселицу? Что касается самого Коллингвуда, то он ничем не рисковал, расплачиваясь с «Грабителями» через Надода. Для него важно было получить обратно компрометирующие документы, а до того, что Пеггам будет недоволен, ему было и горя мало. Вождь «Грабителей» переставал быть для него опасным с того момента, когда выпускал из своих рук две бумаги с подписью адмирала.

Надод с тревогой ждал, чем кончатся размышления Коллингвуда. Он ждал его решения так, как преступник ждет приговора суда. И бандиту показалось, что само небо разверзлось перед ним, когда адмирал сказал:

– Я согласен передать деньги вам в руки. Но знайте, Надод, что не ваши угрозы побуждают меня к этому. Я их не боюсь. Если бы вы донесли на меня в случае моего отказа, за меня заступились бы все «Грабители» с самим вашим Пеггамом во главе. Они помогли бы мне оправдаться. Мне бы стоило только сказать, что документы подделаны вами, и суд, не колеблясь, отдал бы предпочтение слову пэра Англии перед показанием подобного вам бандита… Но ваш рассказ меня тронул и возбудил во мне сожаление к вам. Так как мои личные интересы нисколько не идут вразрез с вашим желанием, то я вполне согласен его исполнить и доставить вам средства для начала другой жизни. Я дал слово уплатить деньги в самый день моего вступления в палату лордов ранее, чем пробьет полночь. Так как для всякой перемены в условиях договора требуется согласие обеих сторон, то я имею полное право оставить письмо Пеггама без внимания и вручить деньги тому лицу, которое передаст мне документы. Снисходя к желанию Пеггама, я согласился повременить с этим, но теперь уже два часа утра, и я не думаю, чтобы Пеггам дал мне такую большую отсрочку, если бы явился за деньгами сам… Ступайте же за документами, несите их сюда. В обмен на них я выдам вам сто тысяч фунтов стерлингов двадцатью векселями Английского банка на предъявителя, по пяти тысяч стерлингов каждый.

Надод нерешительно встал.

– Вы сомневаетесь в моем слове? – спросил Коллингвуд, хмуря брови.

– Нет, милорд, – отвечал бандит, – но я боюсь, удастся ли мне разменять эти билеты в Америке.

– Плохой же вы финансист, бедный мой Надод! – с улыбкой возразил адмирал. – Билеты Королевского Банка ходят в Америке с премией в 5 %. Таким образом, вы при размене наживете целых пять тысяч фунтов стерлингов.

– Простите, милорд… я не знал… Через две минуты я возвращусь и буду к вашим услугам…

Надод пошел к дверям, но едва отворил их, как сейчас же вскрикнул и поспешно бросился назад к тому столу, у которого сидел адмирал.

– Что такое? – спросил тот, поспешно вставая на ноги.

Ответа не потребовалось.

В дверях стоял сухой, тощий старикашка небольшого роста. Глаза его гневно сверкали. Это был Пеггам, сам грозный Пеггам. Он был похож скорее на призрак, чем на живого человека. Впрочем, на Коллингвуда появление старика не произвело такого действия, как на Надода.

– А! Это вы, Пеггам, – произнес адмирал с холодностью, которая составляла резкий контраст с волнением Надода. – Могу вас поздравить с тем, что вы сильно опоздали. Входите же. Мы только что сейчас о вас говорили.

– А! Вы говорили обо мне! – саркастически заметил старик. – Что же вы говорили о старике Пеггаме? Можно полюбопытствовать? Вот, вероятно, честили старую скотину!

– Мы выражались о вас гораздо сдержаннее, чем вы теперь, – отвечал Коллингвуд, раздосадованный странным приходом Пеггама. – На следующий раз я бы попросил вас не забывать, господин нотариус, что у меня есть лакеи для того, чтобы докладывать о посетителях.

– Оставьте ваши упреки! – возразил зловещий старик. – Я узнал, что желал… Все средства хороши для изобличения предателей.

С этими словами он кинул на Надода один из тех грозных взглядов, перед которыми трепетали самые неукротимые из «Грабителей».

Красноглазый тем временем успел оправиться от испуга и смущения и ответил на этот взгляд вызывающим жестом, от которого раздражительный старик пришел в неописуемую ярость. Бледное пергаментное лицо его позеленело.

– Берегись! – сказал он Надоду. – Я ведь сумел укротить и не таких, как ты… Бывали и поопаснее тебя.

Надод нервно рассмеялся.

– Те, которых ты укрощал, были не моего закала, – отвечал он с вызывающим видом.

– Надеюсь, судари мои, что вы не намерены сводить свои личные счеты в моем присутствии, – высокомерно заметил Коллингвуд. – Если я вам поручил однажды исполнить одно из тех гнусных дел, которые составляют вашу специальность, то из этого еще не следует, что вы имеете право забываться в моем присутствии! Так как вы встретились здесь оба, то не угодно ли вам прийти друг с другом к какому-нибудь соглашению. Я приготовил сто тысяч фунтов стерлингов. Кому из вас прикажете их отдать?

– Душевно благодарен вашей светлости, – иронически произнес Пеггам, – за то, что вы напомнили мне разницу не между соучастниками Лофоденского дела: королевский палач никакой разницы между ними, вероятно, не признает – но между пэром Англии и скромным нотариусом из Валлиса… Со своей стороны я тоже буду помнить, что имею честь находиться в доме его светлости, милорда Коллингвуда, при помощи «Грабителей» – герцога Эксмутского.

Эту дерзкую фразу нотариус закончил сухим коротким смехом, но Коллингвуд не счел совместимым со своим достоинством продолжать пикировку. Он понимал, что для него всего лучше отделаться от Пеггама как можно скорее. Поэтому он взял приготовленные банковые билеты, выложил их на стол и тоном, исполненным глубокой горечи, повторил:

– Кому прикажете заплатить цену крови?

На бледном лице Пеггама опять появилась улыбка. Он хотел ответить, но вдруг насторожил уши, как будто услышал снаружи какой-то шум.

Подумав с минуту, он прошептал:

– Это не они. Они еще не успели вернуться.

– Что же вы не отвечаете? – настаивал адмирал. – Покончите скорее с этим делом.

– Вы уж очень торопитесь от нас отделаться, – каким-то странным тоном заметил Пеггам. – Через минуту вы будете совсем другого мнения… Заплатите деньги Надоду, как было условлено. Мы с ним сосчитаемся. А вот и документы, подписанные вами: я взял их у Дженкинса, которому Надод поручил их беречь.

Сказав эти слова, Пеггам, по-видимому, снова погрузился в свои собственные размышления, не имевшие ничего общего с тем, что происходило кругом…

Невозможно описать удивление Надода при такой неожиданной развязке. Он ровно ничего не мог понять. Адмирал пожал плечами, как человек, которому нет никакого дела до всех этих странностей, и взял документы, поданные Пеггамом. Тщательно рассмотрев их и убедившись, что они те самые, которые он подписывал, он поднес их к свечке и с удовольствием смотрел, как они горели. Когда они обратились в легкий темно-серый пепел, адмирал вздохнул, словно избавившись от тяжкого гнета.

«Наконец-то! – подумал он. – Наконец-то я избавился от этих негодяев!» До самого последнего дня, до самой последней минуты Коллингвуд был уверен, что «Грабители» не удовольствуются условленной суммой за возврат документов. Слишком уж было им легко вытянуть из него впятеро, вшестеро больше! От него могли даже потребовать все двадцать пять миллионов франков, лежавшие в Английском банке. Поэтому адмирал был очень благодарен «Грабителям» в душе за их относительную честность и, между тем как Надод тщательно укладывал в свой бумажник полученные банковые билеты, сказал Пеггаму, уже значительно мягче, чем говорил до сих пор:

– Вот мы и поквитались, а так как теперь уже поздно, то не разойтись ли нам и не лечь ли спать?

– Сегодня ночью вам не спать на своей постели, милорд Коллингвуд, – мрачно отвечал Пеггам, понижая голос, как будто он боялся, что его слова услышит кто-нибудь посторонний.

– Что вы хотите сказать? – спросил адмирал, на которого торжественный тон бандита произвел сильное впечатление.

– Я хочу сказать, – продолжал невозмутимо старик, – что если бы вы в полночь уплатили Надоду условленную сумму, то погибли бы оба – и вы, и он. Я хочу сказать, что мое письмо, задержав уплату, спасло вас на некоторое время. Я хочу сказать, наконец, что пришел сюда охранить вас от самой страшной опасности, какой вы когда-либо подвергались.

– Объяснитесь, ради Бога.

– Вы, вероятно, подумали, что я пришел только для того, чтобы помешать Надоду убежать в Америку с деньгами, принадлежащими нашему товариществу?

– Как! Вы это знаете!.. – пролепетал Надод.

– Я вас знаю. От меня ничто не укроется, – продолжал ехидный старик, злобно хихикнув. – Да, милорд? Вы это самое подумали? Ну-с, так вы очень и очень ошиблись, позвольте вам доложить. Я бы не стал себя беспокоить только для того, чтобы удержать в Англии нашего милого Надода, как ни драгоценны для нас его услуги. «Васп» – наш корабль. Он идет в Америку как будто для закупки сахара, но на самом деле для того, чтобы составить там список кораблей с особенно богатым грузом. Эти корабли мы собираемся ограбить, не дав им дойти до Англии. Я тем легче допустил бы отъезд Надода, что у капитана «Вапса» не было денег для уплаты за сахар. Капитану я сказал вот что: «В самую последнюю минуту на корабль явится Надод, записавшийся пассажиром под вымышленным именем. С ним будут наши деньги, счетом два с половиной миллиона франков. Вот вам записка. Через два дня после отплытия отдайте ее Надоду».

Записка была не длинная – всего две строчки такого рода: «Сим предписывается Надоду закупить четыре тысячи мест сахара и лично доставить груз в Англию». Подписана записка была «Пеггам». Я был уверен, что встречу беспрекословное повиновение. Не так ли, Надод? Ведь Пеггаму нельзя не повиноваться.

– Черт! Дьявол! – бормотал огорошенный Надод.

– Но все-таки я бодрствовал. Вы спали, проявляя самую непростительную беспечность, а я бодрствовал. Право, господа, вы преудивительные люди оба… Как! Вы убили отца, брата, утопили сестру с детьми – у кого? У железного человека, которого прежде звали Ингольфом Непобедимым, капитаном Вельзевулом, а теперь зовут Фредериком Биорном, герцогом Норрландским! Вы это сделали (не будем спорить о доле участия каждого из нас в этом деле) и могли думать хотя одну минуту, что этот человек не будет всюду следовать за вами, как мстительная тень, что не будет высматривать каждый ваш шаг, не окружит вас тучей шпионов! Вы могли думать, что он не составит какого-нибудь ловкого и смелого плана для того, чтобы жестоко вас покарать! Признаться, я никак не могу допустить подобной наивности. Нет, вы, вероятно, говорили себе: «Если этот человек на нас нападет, мы будем защищаться»… Ведь не далее, как сегодня вечером, три его лазутчика убили тридцать наших в трактире «Висельник»…

– Может ли это быть?! – вскричал Коллингвуд.

– Спросите у Надода, он сам только чудом избежал той же участи.

– Это правда, – сказал Надод. – Тут был богатырь Гуттор, с каждым ударом убивавший трех-четырех человек. Но его подвиги кончились навсегда. И он, и его товарищи не нанесут больше вреда никому.

Пеггам расхохотался.

– До чего ты наивен, бедный мой Надод! – сказал он. – Нет, ты положительно выдыхаешься. Я думаю, уж не заменить ли тебя кем-нибудь другим?.. Не успел ты выйти из таверны, как три норрландца, с гигантом Гуттором во главе, бросились вслед за тобою, кинув трактирщика Боба в ту яму, из которой сами убежали. Я достал оттуда Боба еле живого.

– Не может быть! Это совершенно невозможно! – вскричал Красноглазый. – Я сам видел, как они лежали один на другом, не подавая признаков жизни.

– Тебя провели.

– Невозможно! – твердил Надод, не зная что и думать. – Я сам рассек пулей щеку богатыря, но он и не пошевелился.

– Это только доказывает, что они очень сильные люди – вот и все, – возразил Пеггам. – Час спустя после этой истории они уже стояли перед отелем милорда, дожидаясь, когда выйдет оттуда Надод с деньгами, чтобы его схватить и утащить на один из своих кораблей. Затем настала бы очередь и милорда Коллингвуда…

– Ну что касается меня, то это другое дело, – возразил адмирал. – Посмотрел бы я, как бы до меня дотронулись. Кто бы это забрался ко мне в дом?

– Днем, пожалуй, вас бы не тронули, но ночью, во время сна…

– Стало быть, вы полагаете…

– Я не полагаю, я утверждаю решительно, что не будь меня, вас обоих похитили бы – и не далее, как сегодня же ночью.

Услыхав такое категорическое утверждение, Коллингвуд почувствовал невольный трепет. Он был храбрый человек, но опасность таинственная, негаданная, способна устрашить всякого. Молча смотрел он на нотариуса, ожидая, что будет дальше.