Текст книги "Грабители морей"

– Мне бы следовало назвать этот остров не Безымянным, а Невидимым.

Однажды Перси выразил удивление, каким это образом может существовать невидимый остров среди открытого моря. Старик отвечал ему:

– А разве звезды не бывают невидимы днем? Я знаю, что ты мне скажешь: звезд днем не видно потому, что их свет тонет в более ярком и сильном свете солнца, но ничего подобного не может случиться с частицею земли среди океана. Но ведь я и не говорю, что это именно так; я делаю только сравнение, я указываю на то, что в природе некоторые тела могут быть невидимы по причине того или иного феномена.

Перси возразил:

– Все это прекрасно, но ваше сравнение не выдерживает критики: то – небо и звезды, а то – море и остров… Это вещи разные.

Старик разгорячился.

– Глупый ты юноша, больше ничего. Я вовсе не сравниваю свой остров со звездою, небо с морем и отнюдь не утверждаю, что остров невидим по тем же причинам, по каким бывают невидимы звезды. Нет, разумеется, тут причины другие, но результат одинаковый. Тысячи кораблей проходят мимо моего острова и ни один еще не заметил его. Все, напротив, с ужасом бегут подальше от тех вод, и только разве безумец или самоубийца, идущий на добровольную смерть, рискнет пуститься в опасные водовороты, которые там клокочут…

В этот день Перси искренно подумал, что старик выживает из ума. Но впоследствии, поговорив с капитанами, которые давали ему таинственно уклончивые ответы, он убедился, что невидимый остров действительно существует и представляет среди туманов Севера какое-то волшебное убежище, охраняемое гениями бурь, описанными в сочинениях поэтов, воспевших эдд и валькирий.

Тогда-то Перси и похитил у Пеггама карту острова, замыслив воспользоваться ею при первом удобном случае. До сих пор это смутное намерение оставалось одним намерением и дальше не шло, но теперь у клерка явилась жажда мести, и эта карта могла оказать ему содействие.

Он задумал, во-первых, разрушить притон бандитов, а во-вторых, отомстить Пеггаму за свое увечье таким же точно истязанием и точно так же бросить его в Блэкфрайярское подземелье на съедение крысам. Но для успеха задуманного предприятия нужно было заручиться содействием кого-нибудь из тех, кто уже бывал на Безымянном острове хотя бы один только раз. Тогда можно было явиться к герцогу Норрландскому и сказать ему:

– Соединим наши силы и нашу ненависть для мести общему врагу. Я доставлю вам возможность проникнуть в убежище подлеца Пеггама, чего бы вы никогда не достигли без моей помощи…

Нужный человек имелся у Перси под рукою в лице мистера Боба, который служил прежде в товариществе «Грабителей» капитаном корабля, но был лишен этого звания за беспросыпное пьянство, получив в вознаграждение трактир «Висельник»…

Только вот вопрос – согласится ли он?

Это было сомнительно, но не безнадежно.

Перси стоял в первом этаже дома и обдумывал все эти вопросы.

Вдруг стукнула входная дверь, выходившая на улицу.

То возвращался Пеггам. Осторожный старик, собиравшийся уехать из Англии на шести кораблях с шестьюстами бандитами, вдруг почувствовал какую-то странную тревогу и поспешно вернулся домой узнать, умер ли Перси.

Узнав походку нотариуса, Перси дико засмеялся, он находился в состоянии бешеного лихорадочного бреда.

– Ад или небо посылает его сюда? – подумал он. – Во всяком случае, это очень кстати.

Он с удовольствием посмотрел на свои огромные мускулистые руки с костлявыми пальцами, похожими на крючья…

Затем, не погасив даже лампы, стоявшей на камине, бывший клерк адвоката Джошуа спрятался в маленькой уборной, оставив дверь туда отворенной настежь.

Глава XIX. Ужас нотариуса

Пеггам, еще входя по лестнице, увидел в доме свет и чрезвычайно удивился.

«Неужели я забыл погасить лампу? – подумал он. – Нет, я помню, что погасил ее перед тем как уйти… Впрочем, я, быть может, и ошибаюсь, потому что дверь заперта на ключ. Я сам ее запер и, очевидно, ее никто после меня не отпирал. Наконец, в доме все тихо, ни малейшего шороха не слыхать… Как странно на меня действует эта тишина, а между тем что же в ней удивительного, если в доме никого нет и быть не может? Неужели я начинаю бояться? Но чего же?.. Ах, какое ребячество!» Он стоял на лестнице и не входил.

Что побудило его сойти с корабля и вернуться в свой уединенный дом? Быть может, этому жестокому человеку хотелось полюбоваться на череп своего врага, обглоданный крысами? Быть может, ему хотелось послушать его предсмертные стоны?

В таком случае для чего же он в нерешимости остановился и не поднимается по лестнице? Неужели у него явилось предчувствие чего-нибудь дурного?

Он все стоял и, не двигаясь, прислушивался к тишине, которая казалась ему томительною.

Однако нельзя же было так оставаться. Нужно было идти или туда, или сюда. Самому Пеггаму показался наконец смешным этот беспричинный страх, и он крикнул громким, но слегка дрогнувшим голосом:

– Эй!.. Кто там есть?

Ответа, разумеется, не было.

Нотариус решительными шагами взошел по лестнице. Войдя в гостиную, он в изумлении остановился, увидав открытую нишу, которую Перси позабыл закрыть.

«Кто-то здесь был! – подумал он. – Об этой нише я до сих пор и понятия не имел. Очевидно, сюда приходил кто-нибудь из моих домашних, потому что посторонний человек не стал бы тут прятать ничего».

Он возвысил голос, стараясь сделать его твердым, несмотря на свое внутреннее волнение, и сказал:

– Пусть тот, кто спрятался в доме, немедленно покажется мне на глаза. Только с этим условием я прощу ему дерзкую выходку. Прятаться от меня все равно бесполезно. Я обыщу весь дом, и тогда спрятавшийся пусть уж пеняет на себя самого, я поступлю с ним, как с вором, забравшимся ночью в чужое жилище.

Несмотря на эту угрозу, в доме по-прежнему все было тихо.

Пеггам почувствовал настоящий ужас, тем более что и сам не мог объяснить себе его причину.

Его нервы, обыкновенно такие крепкие, совершенно отказались теперь повиноваться его воле. Он тщетно боролся с охватившим его страхом и не мог его побороть. Обыкновенно он был так бесстрашен, а теперь боялся… Чего же? Зажженной лампы?

В другое время он даже внимания не обратил бы на такие пустяки. Уже один тот факт, что дверь осталась запертою, успокоил бы его на этот счет совершенно. Он преспокойно решил бы, что сам забыл погасить лампу и не стал бы терять времени на бесполезные рассуждения с самим собою и с голыми стенами.

Но у бандита было чутье. Он инстинктивно чуял беду, хотя разум отказывался объяснять, в чем она заключается. Ему чудилось что-то особенное в этой глубокой тишине; ему казалось, что она как бы предостерегает его: «Берегись! Он близко».

Кто же этот он? Он – это олицетворение всевозможных опасностей… Однако не мог же Пеггам целый век стоять перед открытой нишей, ничего не предпринимая. Если в доме кто-нибудь есть, надобно отыскать его и узнать, что он там делает.

Пеггам направился к уборной. Эта комната была так мала, что обыскать ее было всего легче.

Если бы кто-нибудь видел, какими робкими шагами крался нотариус Пеггам, то ни за что не поверил бы, что этот человек наводит трепет на Англию и на всю приморскую Европу.

Он просунул голову в дверь и, не входя, заглянул в комнату.

Но этого было достаточно.

Волосы у него на голове встали дыбом, глаза остановились…

Страшный крик вырвался из его груди.

Перед ним стоял Перси с искривленным ртом, с растрепанными волосами, с горящими глазами. Перед ним стоял так жестоко изувеченный им человек…

Пеггам инстинктивно попятился. Перси пошел на него, вытянув вперед свои сильные костлявые руки.

Каждый раз, как нотариус делал шаг назад, Перси делал шаг вперед, не торопясь и будучи уверен в своем мщении.

Таким образом они дошли до дверей. Атаман «Грабителей» рассчитывал убежать, но для этого ему пришлось бы повернуться спиной к своему врагу. Перси, разумеется, этим воспользуется… Поэтому Пеггам миновал дверь, по-прежнему пятясь задом. Перси следовал за ним, временами открывая рот, чем как бы приглашая нотариуса полюбоваться на дело рук своих. При этом он щелкал зубами, как голодный зверь, увидавший добычу.

На этот раз Пеггам имел полное основание бояться: перед ним был не человек, а какое-то неразумное существо, позабывшее обо всем кроме своей ненависти и жажды мести.

Если бы атаман «Грабителей» совершенно поддался чувству страха и пустился бежать, он непременно бы погиб. Но он сообразил, что его противник ослабел от потери крови и что он, Пеггам, наверное, с ним сладит.

В этом он, впрочем, ошибался, не зная, что кровотечение у Перси было не так сильно и что лихорадочное возбуждение придавало клерку еще больше физической силы.

Призвав на помощь всю свою энергию, Пеггам остановился. Он прислонился к стене, решившись принять борьбу.

Дорого дал бы он в эту минуту за то, чтобы иметь хоть какое-нибудь оружие… Но, к сожалению, он никогда не носил с собой даже ножа, так как привык руководить другими и не действовал сам.

Видя, что его противник принимает бой, Перси радостно сверкнул глазами и с хриплым криком бросился на Пеггама, чтобы схватить его, но тот ловко увернулся, и Перси едва не упал, потеряв равновесие. С ловкостью и проворством, которых трудно было ожидать в его возрасте, Пеггам схватил своего противника за волосы и повалил его на землю. В один миг бросился он на сраженного клерка, наступив ему коленом на грудь, и вскричал:

– Что, приятель? Видишь ты теперь, что Пеггам еще достаточно силен, чтобы постоять за себя?

Странное дело: лицо Перси не выражало ни малейшего испуга. Глаза его по-прежнему сверкали ненавистью. Он лежал спокойно и нисколько не сопротивлялся Пеггаму.

Нотариус ошибочно понял эту неподвижность врага и самоуверенно продолжал:

– Ну, я вижу теперь, что ты человек рассудительный и понимаешь бесполезность дальнейшей борьбы. Хорошо. Со своей стороны я тоже докажу тебе, что я вовсе не так зол, как ты, вероятно, думаешь.

Старый бандит был так напуган, что у него явилась несвойственная ему склонность к милосердию. Кроме того, у него мелькнула в голове одна новая мысль, побуждавшая его идти с Перси на мировую.

– Ты видишь, – продолжал он, – что мне ничего не стоит тебя задушить, как собаку…

До этого времени Пеггам держал Перси за обе руки. Теперь он выпустил его руки, чтобы схватить противника за горло…

Сейчас же ему пришлось раскаяться в этом, но было уже поздно.

Длинные цепкие руки Перси схватили нотариуса за волосы… Пеггам только и успел сделать то же самое со своим противником.

Держа друг друга за волосы, сражающиеся перевели дух. Впрочем, можно было с уверенностью сказать, что победа достанется сильнейшему – то есть Перси.

Пеггам это понял, и легкий трепет потряс все его тело. Он даже не мог надеяться на чью-нибудь помощь. На корабле не знали, куда он ушел, и, кроме, того он сам же строго запретил своим подчиненным отлучаться.

– А! – сказал он своему противнику. – Ты со мной поступил предательски. Ты воспользовался моим великодушием. Мне бы следовало остерегаться тебя… Ну, хорошо. Допустим, что ты пока сравнял наши шансы, но знай, что через десять минут сюда явятся мои люди (в этом хитрый старик безбожно лгал), и тогда тебе будет плохо. Выслушай же меня. Я сознаю свою вину перед тобой: я слишком погорячился, но ведь и ты поступил со мной гнусно, выдав меня норрландцам. Однако я согласился забыть прошедшее с условием, что и ты оставишь меня в покое и удалишься куда-нибудь жить на полученный тобою капитал. Сделай мне знак головою, что ты согласен, и я сейчас же выпущу тебя, даю тебе в этом слово, и позволю тебе уйти отсюда на все четыре стороны.

Речь старика не произвела желаемого действия. Перси не шевельнулся, продолжая держать врага под своим злобно горящим взглядом.

– Ты не отвечаешь? – продолжал нотариус, которым все сильнее и сильнее овладевал ужас. – Что же тебе еще надобно? Мы взаимно виноваты друг перед другом. Я предлагаю примирение на самом справедливом основании… А, понимаю, чего ты еще требуешь! Ты хочешь, чтобы я выплатил тебе обещанные сто тысяч… Но ведь я никогда и не отказывался платить, я только желал удержать тебя на службе еще пять лет… Ах, Перси, если бы ты знал, как я любил тебя!

Тон старого крокодила был плаксивый… Перси по-прежнему не шевелился. Тогда Пеггам окончательно потерялся. В глазах у него помутилось, он почувствовал, что погибает.

Холодная неумолимая решимость, которую он читал в глазах своего врага, наполняла его сердце ужасом. Пеггам замолчал, не находя больше слов.

Тогда он почувствовал, что Перси, крепко державший его за волосы, начинает мало-помалу притягивать к себе его голову. Чтобы упереться в землю, Пеггам должен был выпустить волосы Перси. Но даже и новая точка опоры не дала нотариусу никакого преимущества. Перси медленно, но неуклонно тащил его голову к своему лицу.

Вид клерка был ужасен, отвратителен. Его искаженное обезображенное лицо беззвучно смеялось кровожадным, диким смехом, кривившим его распухший окровавленный рот без языка. Зубы, острые и крепкие, как у волка, сверкали белизной и казались Пеггаму зубами акулы или тигра. Из груди Перси вырывались какие-то шипящие звуки, похожие на змеиный свист. Все это отнимало у Пеггама последние силы…

Негодяй погибал. Еще несколько минут – и он получит жестокое возмездие за все совершенные им бесчисленные злодейства…

Его руки беспомощно опустились. Он отчаянно вскрикнул в смертельной тоске.

Зубы Перси с неистовою жадностью вонзились в трепещущее тело врага.

А вдали, на берегу Темзы, какой-то запоздалый прохожий пел веселую балладу Вайнленда. Это составляло невообразимо резкий контраст с тем, что происходило в доме чичестерского нотариуса.

Глава XX. Разрушение Розольфского замка

Всю ночь адмирал Коллингвуд, пожираемый нетерпением, ходил по палубе готового к отплытию корабля. С ним был Красноглазый, который тоже никак не мог понять, отчего это Пеггам так долго не приходит.

Когда адмирал узнал, что его едва не похитили, он понял, что герцогу Норрландскому известно его преступление и что герцог никогда его не простит. Вследствие этого он охотно согласился помочь «Грабителям», чтобы раз и навсегда отделаться от опасного врага.

На лучших кораблях, принадлежавших преступному товариществу, собрали самых смелых и надежных бандитов и решили плыть как можно скорее в Розольфсе, чтобы прибыть туда раньше герцога Норрландского. Замок охраняла тогда лишь ничтожная горсть воинов с молодым Эриком во главе. Взяв замок, бандиты рассчитывали устроить засаду и таким образом поймать герцога и его брата Эдмунда.

Имея в виду покончить со своими вечными опасениями, адмирал-преступник отбросил всякую щепетильность и окончательно вступил в товарищество «Грабителей», приняв непосредственное участие в пиратской экспедиции. С этой целью он выхлопотал себе продолжительный отпуск, сказав, будто едет путешествовать.

Взошло солнце, настало утро, а между тем о Пеггаме не было ни слуху ни духу.

Надод и адмирал начали серьезно беспокоиться.

– Должно быть, старая лисица попалась в капкан, – сказал Красноглазый. – По крайней мере я только этим и могу объяснить его отсутствие: ведь он же знает, что нужно спешить.

– Надобно пойти искать его, – отвечал Коллингвуд. – Я не могу долее оставаться в такой томительной неизвестности. У норрландцев слуги превосходные, чего доброго они узнают о нашем намерении и выйдут в море, чтобы поспеть в Розольфсе раньше нас.

Надод отправил отряд в двадцать человек на поиски Пеггама, а потом сам с Коллингвудом пошел в Блэкфрайярс.

Сойдя с корабля, который назывался «Север», они вышли на берег пониже Ламбета и, будучи слишком озабочены, даже и не заметили толпы матросов и праздно шатающихся, собравшейся около двух человек, заставляющих танцевать огромного белого медведя. Не заметили они и того, как один из вожаков медведя отделился от своего товарища и пустился за ними по следам, сделав товарищу знак.

Дойдя до дома Пеггама, они с удивлением увидали, что дверь отперта.

– По-моему, это нехороший признак, – сказал Надод.

– Войдем сперва и посмотрим, – отвечал Коллингвуд, входя в дом.

В доме была полнейшая тишина.

Надод и Коллингвуд окликнули еще раз, окликнули другой. Ответа не получили. В нижнем этаже не заметно было никаких особенных признаков, за исключением следов поспешного отъезда.

– Посмотрим наверху, – сказал адмирал.

Войдя в первую же комнату, они невольно вскрикнули: на камине стояла непотушенная лампа и горела среди белого дня.

– Это серьезный признак, – заметил Надод. – Должно быть, Пеггам после вчерашней казни опомнился и вернулся сюда.

– Вообще он очень неосторожен, ваш Пеггам, – сказал Коллингвуд. – Ну разве можно оставлять врага позади себя, не удостоверившись в его смерти?

– Вот поэтому-то он, вероятно, и возвратился сюда, – продолжал Надод. – Разумеется, это он зажег лампу и потом забыл ее погасить.

– Но этим все-таки не объясняется его отсутствие в данную минуту.

– Это верно, и я даже…

Он вздрогнул и не договорил.

– Посмотрите! – вскричал он. – Посмотрите вот сюда… около окна…

В указанном направлении виднелось на паркете кровавое пятно.

– Кровь! – вскричал адмирал не в силах будучи подавить свое волнение. – Кровь! Она еще свежая!.. Не прошло и двух часов, как она пролита!..

– Что такое здесь произошло? – задумчиво произнес Надод и тревожно оглянулся кругом.

Наклонившись, он поднял с пола пук рыжеватых, с сильной проседью волос.

– Ведь это волосы Пеггама, – сказал он, показывая пучок Коллингвуду.

– Тут была какая-то борьба, – заметил адмирал, – быть может, борьба на смерть.

– Сойдемте в подвал, – предложил Надод, у которого вдруг мелькнула догадка. – Быть может, там мы найдем объяснение.

Сердца обоих злодеев сильно бились, когда они спускались по узкой каменной лестнице в подземелье, где совершена была лютая казнь над несчастным Перси.

Войдя в подвал, Надод пошатнулся и едва не выронил из рук лампу.

Вырытая накануне яма была разрыта и пуста. Клерк Джошуа куда-то исчез.

– Не может быть, чтобы он выбрался отсюда сам, своими собственными усилиями! – вскричал Надод. – Но кто же это мог оказать ему поддержку?

– Слишком уж много было здесь народа давеча, – сентенциозно заметил адмирал. – Разве не могло найтись изменника в такой толпе?

– Я ручаюсь за всех, бывших здесь вчера с нами, – возразил Красноглазый.

– А между тем факт свидетельствует красноречиво. Если, как вы говорите, негодяй не мог убежать сам, то, стало быть, кто-нибудь из присутствующих здесь ему помог.

– Вы рассуждаете вполне логично, но все-таки я не допускаю измены со сторон наших. Тут были исключительно такие лица, семьи которых живут на Безымянном острове, следовательно, их преданность товариществу гарантирована вполне.

– Во всяком случае, часть тайны для нас объясняется: возвращаясь сюда ночью, Пеггам зажег лампу, но только что успел это сделать, как на него напали те, которые помогли Перси бежать. Пеггам сопротивлялся, получил рану – и вот происхождение пятна на полу. Судя по количеству крови, рана была незначительна, так что Пеггам не умер, а унесен отсюда живым. Я положительно уверен, что он в настоящую минуту находится на одном из норрландских кораблей…

Это рассуждение адмирал закончил многозначительной фразой:

– Скоро ли наша очередь придет?

– Я нахожу, что вы правы, – задумчиво произнес Надод. – По всей вероятности, все произошло так, как вы говорите. Меня удивляет одно, почему Пеггам не убит в битве? Ведь он знает, что его ждет… Как мог он отдаться в руки врагов живым?

– Но что он жив – это несомненно, иначе убийцы оставили бы его тут. Зачем бы им уносить его труп?

– Гипотеза вполне правдоподобная, – согласился Красноглазый.

– Теперь нам остается только позаботиться о собственной нашей безопасности, а для этого самое лучшее – уехать немедленно из Лондона, да, пожалуй, и из Англии…

Этот разговор происходил в верхнем этаже, куда оба злодея поспешили вернуться, удостоверившись в побеге Перси.

– Я не разделяю вашего мнения, – сказал задумчиво адмирал.

– Вы ведь знаете Фредерика Биорна. От него нам нечего ждать пощады ни в каком случае. Зачем нам отказываться от нападения на Розольфсе? Это можно сделать и без Пеггама. Если вы уверены, что собранный вами отряд не откажется вам повиноваться.

– В повиновении-то я уверен, но все-таки об этом надо подумать… Я, право, не знаю еще, на что решиться…

В эту минуту в нижнем этаже дома раздался легкий стук, как будто ветер хлопнул незапертою дверью, но ни Надод, ни Коллингвуд не слыхали этого, поглощенные своим разговором.

– Как! Вы колеблетесь? – вскричал Коллингвуд. – Неужели вы не чувствуете, до какой степени тяжело и невыносимо наше положение? Неужели вам не случалось ни разу задаться вопросом: «А что со мною будет?» Ложиться вечером спать, не зная, придется ли утром проснуться в собственной постели, не пить и не есть без того, чтобы не подумать: «А вдруг мне подсыпали чего-нибудь наркотического?» Согласитесь, что ведь это ужасно… Не знаю, как вы на это смотрите, но мне надоело жить такою жизнью. Я не могу… Уж лучше смерть… едемте же немедленно, потому что я нигде не чувствую себя в безопасности…

– Хорошо. Будь по-вашему. Мы отправимся в Розольфсе, и так как кровь требует крови, то мы пойдем до конца. До тех пор, пока норрландцы не будут истреблены до последнего человека, мы не положим оружия…

– В добрый час! – вскричал адмирал. – Вот это называется быть мужчиной.

С этими словами он пошел было к дверям, но Надод остановил его жестом.

– Пожалуйста, повремените еще одну минуту. Я велел своим сыщикам прийти сюда и сообщить мне о результате их поисков. Они скоро придут, я уверен в их аккуратности… Слышите? По лестнице кто-то поднимается… Наверное, это они.

В дверях показались два человека, смуглые и черноволосые, как цыгане. Они остановились с заискивающим выражением лица и низко, почтительно поклонились.

Надод смертельно побледнел. Вообще, нервы злодеев были до такой степени натянуты, что самое незначительное происшествие принимало в их глазах необычайные размеры.

– Что вам нужно? Как вы смели войти сюда без позволения? – спросил Коллингвуд.

– Ваше сиятельство, – отвечал один из цыган, с самым ужасным акцентом, так что адмирал насилу мог понять слова. – Не извольте гневаться. Мы пришли сюда показать, как работает друг Фриц. Старый джентльмен хотел купить Фрица, чтобы забавлять экипаж.

– Чего от нас нужно этому дикарю? Какой такой друг Фриц, которого он предлагает нам купить? В Англии людей не покупают. Вот тебе полкроны, приятель, и уходи отсюда, не мешай нам.

– Друг Фриц, ваше сиятельство, не человек. Мы сейчас покажем вашему сиятельству, что такое друг Фриц.

Цыган потянул веревку, обмотанную у него вокруг пояса, и подтащил к порогу двери огромного белого медведя, который зарычал довольно грозно, хотя и был в наморднике.

– Ну, друг Фриц, поклонись джентльмену! – сказал вожак.

Медведь начал кивать своей огромной головою направо и налево, но продолжал при этом громко рычать.

– Друг Фриц, поклонись другому джентльмену, – продолжал вожак.

Медведь опять покивал головою.

– Друг Фриц у нас очень вежлив, ваше сиятельство, – заметил вожак.

Надод и Коллингвуд рассмеялись. Страх их успел совершенно рассеяться.

– Неужели, Надод, наш Пеггам не шутя хотел купить этого ужасного зверя? – спросил Коллингвуд. – Скажите, вы этому верите?

– Я бы нисколько не удивился, – отвечал Красноглазый. – Старику приходили иногда в голову самые нелепые фантазии; я помню, он говорил мне, что собрал на своем острове коллекцию всевозможных животных со всех концов мира. Очень возможно, что он встретил этих цыган, и медведь ему понравился, так как зверь действительно замечательный…

– Именно так, ваше сиятельство, – подтвердил цыган, вслушиваясь в разговор. – Старый джентльмен видел работу друга Фрица, остался очень доволен и пожелал его купить… Ну, друг Фриц, потанцуй для джентльмена, покажи, какой ты мастер.

Медведь принялся танцевать на одном месте, оставаясь в амбразуре дверей.

– Теперь, друг Фриц, потанцуй для другого джентльмена.

Медведь повторил представление.

Другой цыган стоял сзади на лестнице в задумчиво-ленивой позе, свойственной этому беспечному и мечтательному племени.

– Теперь друг Фриц проглотит голову своего хозяина, – продолжал вожак, – а потом выпустит ее, как только хозяин ему прикажет. Это будет очень забавно.

Цыган стал снимать с медведя намордник.

– Не смей снимать! – вскричал Коллингвуд.

Но уже было поздно: в один миг с медведя был снят не только намордник, но и ошейник. Почувствовав себя на свободе, гражданин полярных стран громко зарычал от радости и несколько раз раскрыл свою огромную пасть, как бы вознаграждая себя за долгое пребывание с запечатанною мордой.

– Ну, друг Фриц, позабавь джентльмена, проглоти голову своего хозяина.

Цыган заставил медведя встать на колени и сунул свою голову ему в пасть.

Голова поместилась там целиком.

Затем послышался глухой голос вожака, говорившего из пасти медведя.

– Ну, друг Фриц, возврати голову твоего хозяина.

Голова появилась на свет Божий, вся замоченная слюною зверя.

Медведь занял прежнее место в дверях, как будто нарочно заграждая кому-то вход и выход, и начал тихонько приплясывать, топчась на одном месте и поматывая своей чудовищной головой.

– Ну, однако, довольно, – сказал Коллингвуд. – Надевайте на медведя намордник и ошейник и уходите отсюда.

Произнеся эти слова нервно и раздражительно, адмирал бросил цыганам соверен в вознаграждение за их труд.