Текст книги "Бендиго Шефтер"

Глава 10

Дрейк Морелл попытался подняться мне навстречу.

– Вы нашли их?

– Мальчик умер.

– Этого я и боялся. Как она это приняла?

– Как солдат… пока, во всяком случае.

– Их мать была когда-то прелестной девушкой. – Он поднял на меня глаза. – Я знал ее очень давно. Она тяжело болела, как и мальчик. У них родня в Новом Орлеане, и, если бы мне удалось отвезти их в Сент-Луис, они бы сели на пароход.

Он помолчал. Выглядел он получше, но до выздоровления было еще далеко. Он может пролежать долго.

– Где сейчас девочка?

– У вдовы, Рут Макен. Нет человека, с которым ей было бы сейчас лучше. У вдовы есть сын, он чуть старше девочки.

Когда я уходил, он опять принялся за книгу, которую я видел у него в сумке.

У нас дома был Уэбб. Он сказал:

– Знаешь, что это за человек? Он игрок, играет на речных пароходах и ввязывается в разные заварухи. Он отправил на тот свет с полдюжины человек.

– И что?

– Я подумал, вдруг тебе это интересно.

– Пока он ведет себя вполне прилично, как и подобает джентльмену. У меня нет причины относиться к нему с недоверием.

– Ну что ж, хороший стрелок всегда пригодится, – сказал Уэбб.

Через пару дней я был приглашен поужинать у Рут и снова увидел девочку.

Миссис Макен перешила для нее свое старое платье. Девочка тепло со мной поздоровалась и проводила к столу. Она выглядела старше своих двенадцати и казалась взрослой красивой девушкой с огромными печальными глазами.

Я вернул миссис Макен «Уолден», который перечитал дважды, и мне была вручена новая книга: «Жизнеописания» Плутарха.

– В ней говорится о древних греках и римлянах. Нет такой книги, кроме Библии, которую бы прочло большее количество людей, ставших великими, мистер Шафтер. Надеюсь, вам она понравится.

Мы ели при свете очага и свечи. Ужин был тщательно приготовлен и сервирован. Когда мы остались одни, Рут сказала:

– Она отважный, но странный ребенок. Ни слова не сказала о своем брате, но я слышала, как она плачет по ночам.

– Она лишилась матери и брата почти одновременно. Она знает что-нибудь о своих родственниках в Новом Орлеане?

– Только имена. Видела их один раз, когда была совсем маленькой. Помнит большой дом и то, что они ссорились с ее отцом. Он был актером, и ему приходилось играть не только в Нью-Йорке, но даже в Париже и в Лондоне.

– Что с ним случилось?

– Она не сказала, а я не спрашивала. – Тут Рут улыбнулась. – У вас теперь есть поклонница, мистер Шафтер. Вы ее герой. Вы пришли и спасли ее из ледяного царства, прямо как в сказке.

– А что тут такого? – Я почувствовал, что краснею.

– Что вы знаете о Дрейке Морелле? – спросила Рут.

– Он игрок. Его приговорили к повешению в Сан-Франциско. За что – не знаю. Как ему удалось бежать – тоже. Он образованный человек, читает сейчас иностранную книгу. Может, даже латынь. Уэбб что-то о нем слыхал, это он сказал, что Морелл играл на речных пароходах. Кажется, он убил несколько человек, но ведь и мы тоже убили.

– Только приличный человек может связать себя по рукам и ногам двумя детьми, когда самому нужно спасаться. Мне кажется, это стоящее знакомство, мистер Шафтер.

Потянулись дни, наполненные работой и раздумьями о предстоящем путешествии. Этан рассказывал мне о водоемах, возле которых можно найти траву, о многих других важных вещах. Он показал мне начало тропы на Орегон. Мы тихо отметили День благодарения. Джон Сэмпсон отслужил короткую службу, и мы спели старые гимны: «Скала веков» и «Прейдите ко мне, любящие Господа».

Медленно поправлялся Морелл. Он уже нанял меня и Тома Крофта, чтобы мы построили ему жилище. Он заплатил нам золотом, по двадцатидолларовому слитку каждому. Свой заработок я отложил на поездку в Орегон. Однажды я оказался у Рут Макен, когда Морелл пришел к ней за покупками. Подбирая в ее кладовке одеяла и кухонную утварь, он был отменно вежлив, но что-то в нем было еще, что не позволяло задавать лишних вопросов.

– Есть ли тут почта? – спросил он. – Можно ли послать письмо?

– Сейчас нет. Мы отправляли письма с Портером Роквеллом, когда он приезжал сюда. Но ответов пока не получили.

– Тут бывает Роквелл?

– Он приезжал поблагодарить нас. Мы помогли группе мормонов.

– Ну, вам повезло, – сухо заметил Морелл. – Обычно его визиты заканчиваются менее счастливо.

Он задумался.

– Значит, регулярной почты нет, – сказал он.

– Когда-то здесь гоняли на перекладных. Пока индейцы не угнали почтовых лошадей.

– После Рождества я еду на Запад. Куплю стадо и пригоню его сюда, – сказал я. – Могу прихватить ваши письма.

– Значит, вы затеваете дело, – сказал он. – Спасибо. Я напишу несколько писем.

Он собрал все свои покупки.

– У вас бывают гости?

– Почти что нет. Надеемся, что весной все пойдет по-другому.

– Наверняка.

Он поклонился миссис Макен, и мы вышли.

– Красивая женщина, – сказал он. – И настоящая леди.

– У нее много книг.

– Книг?

– Да. Она дает их почитать. Сейчас я читаю Плутарха.

– Вам повезло. Это был настоящий мудрец, человек мира. Да, его нужно читать. А миссис Макен тоже читает Плутарха?

– Муж ее читал. Наверное, и она тоже.

– Что с ним случилось?

– Индейцы… по пути сюда. На Плато. Прежде он был майором на пограничных постах, служил на Востоке.

Когда мы занесли его тюки в дом, я сказал:

– Я заметил, что вы тоже любите читать.

– У меня много книг. А вот с собой всего одна, – улыбнулся он. – Собираться, как вы понимаете, мистер Шафтер, не было времени.

– Что ж, – сказал я, – тому, кто убегает от книг, остается только молиться и уповать на завтрашний день.

Он глянул на меня, но промолчал. Потом сказал:

– Когда в тебя всадили пулю, а у тебя на руках двое детей, лучше не дожидаться следующей. Думаю, с тем джентльменом я еще встречусь.

– Скажите, а та книга… она на каком языке?

– На латыни… Это «Сатиры» Ювенала.

Я двинулся было к выходу, но потом остановился.

– Мистер Морелл, вы мне нравитесь. Нам всем хотелось бы, чтоб вы задержались здесь – сколько вам будет угодно. Но есть одно «но». Насколько я понимаю, вы участвовали в нескольких перестрелках?

– Это выбирал не я, – сухо заметил он. – Хотя и не всегда.

– Есть тут один человек, Уэбб.

– Знаю.

– Он хороший человек, только непростой. Если что случается, он всегда готов прийти на помощь. Но он обидчив… сам не напрашивается на неприятности, но, если что не по нему, вспыхивает моментально.

– Зачем вы говорите мне это?

– Потому что мне не хотелось бы, чтобы между вами возникло какое-нибудь недоразумение, скажем, из-за необдуманного слова.

– Спасибо. Я это запомню.

Я снова повернулся к двери, но он вдруг спросил:

– Вы – здешний шериф?

– Нет, сэр. У нас нет шерифа.

– Хорошо бы его назначить, причем еще до прихода весны. Может быть, подойдет тот человек, Уэбб?

– Он слишком горяч.

– Тогда вы? Вы только что проявили немалую корректность и рассудительность.

– Я уезжаю, – сказал я. – Да и дело это мне не по душе.

– Иногда дело само выбирает человека, – заметил он.

Ночью я проснулся. Что-то изменилось странным и непонятным образом. Сперва я не мог понять, а потом вдруг до меня дошло. Стало теплее. Я слышал, как хлюпает вода. Когда я спустился вниз, Каин сидел на краю кровати, прислушиваясь. Я подошел к окну и всмотрелся в ночную тьму.

– Что это там, Каин?

– Похоже на дождь. Только этого не может быть. Зима.

Мы открыли дверь и выглянули наружу. С карниза капало, а там, где еще вчера вечером белели снежные поля, открылись черные прогалины. Снег исчезал, словно по мановению волшебной палочки. Наши лица ласкал теплый ветер.

– Этот ветер называется шинук, – сказал Каин. – О нем говорил Этан, помнишь?

К рассвету снега почти не осталось, а дорога к водопаду превратилась в черную вязкую грязь. Я вытащил таз на улицу и вымылся по пояс. Воздух был чудесный.

Установилась хорошая погода, и мы с Каином принялись за лесопилку – разметили участок и начали закладывать фундамент. Крофт и Нили Стюарт отправились на охоту, в поселке стояла тишина.

Мы работали неторопливо, укладывая большие камни в фундамент, а те, что поменьше, откладывали для дымохода. Каин работал легко – даже самые тяжелые валуны были ему нипочем.

– Ты был в лавке, когда Морелл покупал одеяла? – вдруг спросил он.

Потянувшись, чтобы размять спину, я ответил:

– Он и одежду купил. Похоже, намерен здесь остаться.

Каин помолчал, потом вытащил трубку и раскурил ее.

– Он нам может пригодиться. Ты говоришь, он образованный?

– Да.

– Тогда он составит компанию миссис Макен. Ей давно хотелось встретить образованного.

Я с удивлением глянул на него.

– Мне это и в голову не приходило. Им даже нечего было сказать друг другу.

– Дай только время. Что и говорить, ей не хватает ученых разговоров. Я пару раз слышал ее мужа. Он был очень умен, хорошо говорил и всегда – со смыслом. Я так никогда не умел, – добавил Каин.

– Если ты говоришь, то всегда – в точку. А это важнее всего.

Он снова взялся за работу, однако, разговор этот меня смутил. В голосе Каина звучали ноты зависти. Прежде он всегда казался спокойным, уверенным в себе и ошибался куда реже, чем все остальные. Он был словно вырублен из одного куска камня, мне и в голову не могло прийти, что он находит в себе какие-то изъяны. Недостаток образования – это да, но было еще что-то такое, чего я никак не мог определить.

Мы прервали работу на лесопилке и отправились туда, где вскоре должны были вырасти школа и церковь. Когда в конце дня мы собирали инструменты, Каин сказал:

– Вечером мы приглашены к Рут Макен. Там будет спектакль.

– Что?

– Спектакль, представление. Это та девчонка, что ты привез. Говорят, она артистка. Собирается петь и читать стихи.

– Артистка? Она?

– Иногда они начинают с детства. Что ж, хоть какое-то развлечение. Надеюсь, миссис Стюарт не поднимет шума.

– А чего ей не так?

– Она считает, что негоже ребенку выставляться. Заявила это перед всеми. И была очень убедительна.

– Неправда, девочке это полезно, – сказал я. – Ей, наверное, кажется, что мы ей дали все, что могли, а она нам – ничего. Она думает, что должна чем-то отплатить. А если миссис Стюарт не хочет смотреть, никто ее не заставляет.

По-прежнему было тепло. Закончив все дела, мы отправились к миссис Макен. Этан и Буд ужо разложили по чурбакам доски, устроив нечто вроде скамеек.

Чопорные Нили Стюарт с женой уже были там. Том и Мери Крофт старались им подражать, но получалось у них неважно. Не знаю, чего все ожидали и чего ждал я сам. Может быть, это будет что-то вроде школьных «дней открытых дверей» или церковных представлений, когда детишки по очереди встают на стул и «читают стишок».

Но ничего такого не случилось.

Она стремительно вышла и сказала:

– Я Нинон Вовер из Бостона и Нового Орлеана. Теперь я здесь.

Ребенком она не выглядела, была хорошо сложена и держалась отлично. Она пела «Старое дубовое ведро», популярную в то время песню, а потом «Дом, милый дом» из оперы Джона Говарда Пейна «Клари». Голос у нее был красивый, на удивление сильный и хорошо поставленный, и Морелл, который сидел рядом со мной, прошептал:

– Она даже лучше, чем была ее мать… гораздо лучше.

Ничего общего с тем хрупким, дрожащим от холода детенышем, которого я держал перед собой в седле тем морозным днем.

Потом она отбивала чечетку и читала стихотворение журналиста из Филадельфии, умершего несколько лет назад. Его звали Э. А. По, а стихотворение называлось «Ворон». Раньше его слышал только Морелл, который, как выяснилось, познакомился с этим По через их общего приятеля, Джорджа Липпарда, тоже писателя.

Никто не знал, что нужно делать, когда она закончила, но, вслед за Мореллом и миссис Макен, все зааплодировали. Я вдруг ощутил, что отношусь к этой девочке как-то странно, не так, как раньше. Каин взял ее за руку и сказал:

– Мисс, я никогда не слыхал такого прекрасного пения!

– Нинон, научи и меня так танцевать! – подлетела к ней Мэй Стюарт.

– Мэй! Прекрати! – резко обернулся к ней Нили.

Когда публика разошлась, мы с Дрейком, Рут и Нинон еще долго сидели и беседовали. До сегодняшнего дня я не знал ее имени.

Она выступала на сцене с самого детства, играла детей в разных спектаклях, работала в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Мобиле, Новом Орлеане и Сан-Франциско. Когда их шоу в Сан-Франциско закрылось, они поехали в Нью-Йорк, но по дороге мать заболела воспалением легких и умерла в горах западнее нашего поселка.

– Живи с нами, если тебе нравится, – сказала ей Рут Макен. – Нам хотелось бы, чтобы ты осталась.

– У нее в Новом Орлеане есть родня, миссис, – отозвался Морелл. – Но она не хочет к ним ехать, а я не хочу отпускать ее от себя.

– Ну и нечего выдумывать, – вдруг выпалил я. – Мы живем небогато, но я добьюсь, чтоб нам всего хватало.

– Не знаю. Я еще не знаю, чего хочу.

– Торопиться некуда, – сказала Рут Макен. – Можно не спеша все обдумать и решить.

Когда Нинон собралась спать, мы все вышли из дома. Морелл сказал:

– Девочка происходит из старой и очень хорошей семьи. Все ее предки по отцу были актерами, но не какими-то там бродячими артистами. Один писал прекрасную камерную музыку, а другой был придворным органистом.

– А мать? Наверное, ее семья была против брака с актером?

– Еще как против! Они аристократы, пуритане и крепко держатся традиций.

Он глянул на Рут.

– Я хорошо знаю, что ее матушке пришлось вынести из-за замужества, и могу себе представить, каким был Пол Вовер, когда они встретились. Красивый парень, талантливый музыкант и великолепный актер. А ее всегда тянуло к пению, танцам, ей нравилось выступать. Там, где ей не хватало таланта, она умела восполнить недостачу живостью и обаянием. Нинон на нее похожа. Она напоминает их обоих, да еще смахивает на своего дедушку. И очень умна.

– Мне всегда не хватало театра, – сказала миссис Макен. – Мы никогда не жили в таких местах, где попадаются бродячие артисты, но мы ездили в театры в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон.

– Мать Нинон играла в «Леди Лиона», в «Герцогине» и в «Нашем американском кузене». А еще Джульетту и Розалинду. Нинон знает наизусть большинство ролей. У нее потрясающая память.

Еще они говорили о нашем поселке и городах Востока. Я больше слушал – ведь я ничего не знаю о тех краях.

Вместе с Мореллом мы возвращались домой.

– Вы останетесь? – спросил я.

– Я подумываю об этом. Тут так спокойно.

– Вы нам нужны. У нас уже случались неприятности, а весной их может стать еще больше. Когда я уеду, будет дорог каждый ствол.

– Вы едете один?

– Нельзя уезжать большим числом. Этан Сэкетт знает дорогу, но он – наш лучший охотник.

– Одному лучше всего. – Морелл откусил кончик сигары. – Один зависит только от себя. Чем меньше людей, на которых рассчитываешь, которым доверяешься, тем лучше. Особенно в пути. Когда все зависит только от тебя самого, становишься осторожнее. Будь мудрым, мой друг, путешествуй в одиночку. Поедешь быстрее, проедешь дальше.

– А как быть, когда я погоню стадо?

– Нанимай людей и выгоняй, как только с ними начнут возникать проблемы. Никому не доверяй. Большинство, конечно, достойно доверия, и с ними ты ничего не потеряешь. А некоторые будут стараться тебя обокрасть или убить, но тут ты уже будешь начеку.

Согласиться с ним на все сто было трудно, но его слова крепко засели у меня в голове.

Я вошел в дом. Все спали. Свет очага играл на простых, привычных домашних вещах. Я почувствовал укол в сердце: вскоре я все это покину, покину место, к которому уже успел привязаться. Подбросив дров, я сидел и вспоминал, как чистый и прелестный голос Нинон выпевает слова песни «Дом, милый дом». Никогда раньше я не слыхал этой песенки, но теперь она будет со мной в моем дальнем путешествии. Это мне вдруг стало совершенно ясно.

Держа в руках сапоги, я поднялся под крышу к своей постели. Долго лежал без сна, закинув руки за голову, глядя на отсветы огня, играющие на стропилах. Рассказ Дрейка Морелла о любви родителей Нинон не шел у меня из головы. Как это здорово! Встретить девчонку, которая бы полюбила тебя, и идти с ней по жизни вместе. Интересно, у Рут Макен с ее мужем было так же? А у Каина с Хелен? Как же было у Каина с Хелен?

А потом я заснул.

Глава 11

Первым золото нашел Нили Стюарт. В шести милях от поселка у Каменного ручья.

Мы с Каином работали на будущей лесопилке, как вдруг услышали бешеный топот лошадиных копыт. Мы бросили бревно, схватили ружья и залегли у низкой каменной стены фундамента, которая к этому времени уже успела вырасти.

Сэмпсон бегом рванул к дому, а он уже много лет не бегал. Уэбб нырнул в свой дом и выскочил с винтовкой наперевес.

Взмыленная лошадь принесла Нили. За. ним никто не гнался.

– Золото! – вопил он. – Я нашел золото!

– Угомонись, – сказал Каин. – Где ты его нашел?

Нили протянул руку, на его ладони лежал самородок. Не больше бобового зерна, красивый и чистый. Подскочил Уэбб, за ним подошел Крофт.

Все они загалдели враз, а Нили был так возбужден, что просто кричал. Мне это почему-то не понравилось, и я отошел на несколько ярдов, чтобы последить за округой.

Золото обнаружилось на Каменном ручье. Снег сошел, и Нили решил съездить туда и промыть несколько лотков. Первый же лоток принес несколько крупинок, а потом вдруг возник самородок.

Мы тут же оседлали лошадей и поехали. Если бы удалось найти еще золота, я смог бы купить много скота. Но особенной радости я не чувствовал. За золотом сюда потянутся люди, которым наплевать на наши края, жить они тут не захотят, и, как только золото иссякнет, здесь снова никого не останется. Я был молод и был не прочь поискать золота, но, пожалуй, где-нибудь в другом месте. Эта судьба – не для нас.

Обнаружились и следы, оставленные прежними золотоискателями. Я оторвался от компании и повел лошадь вдоль ручья. Первый раз тут нашли золото около 1842 года. Старатели появлялись здесь несколько раз, но индейцы их выживали отсюда. У меня был лоток, и я остановился взять пробу. Я был молод и предпочитал во всем видеть светлую сторону, но прекрасно помнил тех людей и их россказни. Они возвращались домой с пустыми руками, без крупинки золота, которая могла бы подтвердить их байки. Часами торчать в холодном горном ручье или пробираться по горным ущельям от одного месторождения к другому – верный способ быстро состариться. Я видел только одного парня, который вернулся с приисков богатым и открыл свою лавку, – там, где мы жили раньше.

Как только расползется весть о золоте, появятся золотоискатели, а я буду снабжать их мясом. Дичь сбежит от полчища охотников, но если мы будем держать лавку для продажи, то можем неплохо устроиться.

Я поднимался на возвышенность. Глянул вниз – отсюда мои друзья стали похожи на муравьев. Воздух здесь оказался свежим и прохладным, дышать им было все равно что пить родниковую воду. «Хороший наблюдательный пункт», – подумал я и двинулся выше. Солнце уже шло на закат, мне хотелось продолжить путь, но у меня с собой не было ни одеяла, ни еды, и, пожалуй, пора было поворачивать к дому. Самый близкий путь – вдоль горной гряды. По дороге можно было наткнуться на лося, а нам, как всегда, не хватало свежего мяса. Я повернул на юго-восток, обогнул рощу и двинулся к дому.

Как всегда, я был настороже. Чувства были напряжены, я готов был поймать любой знак, который посылала природа. Ярдов за двести впереди вдруг с шумом вспорхнула птица, и я тут же повернул лошадь в гущу деревьев. Птица собиралась сесть на куст… что заставило ее изменить свое намерение? Погналась за насекомым? Или испугалась кого-то, кто прячется в чаще?

Видел ли этот неизвестный меня? Слева меня прикрывал густой осинник, справа – крутой склон. Слезая с седла, я шепотом скомандовал жеребцу стоять. Он хорошо чувствовал опасность, как любое животное. Винчестер был со мной, на ногах – мокасины.

Лошадь меня не выдаст, осинник надежно прикрывал ее. Если жеребец будет стоять спокойно, его не разглядеть даже с расстояния в несколько шагов. Я прокрался вперед и опустился на колено, тщательно изучая то место, откуда вспорхнула птица, и все вокруг. Если там кто-то прячется, позиция у него отличная. Признаков движения я не заметил. Продвинулся вперед, притаился у скалы в углублении, которое оставил выпавший валун, а потом перебежал к трем низкорослым деревьям. Здесь я стал ждать.

Положение солнца подсказывало, что у меня мало времени. Вскоре тот, кого я выслеживал, оставит свои позиции, если еще не сделал этого. Я увидел звериную тропу: узкий тоннель высотой фута в три, образованный нависшими кустами и частым осинником. Я пополз по тропе, продвинулся ярдов на тридцать и оказался прямо над обрывом. Вот оно, то самое местечко: аккуратная трещина в расколовшемся валуне, сквозь которую весь наш поселок можно было видеть как на ладони, оставаясь незамеченным. Густые деревья и их склоненные ветви образовали естественное укрытие.

Кто бы тут ни прятался прежде, сейчас его уже здесь не было. Однако примятая трава и листья говорили о том, что тут кто-то был.

– Интересно, да?

Мышцы мои напряглись, потом расслабились. Голос звучал сзади. Быстро обернуться – значит стать покойником. Какое-то время я не двигался, потом, не поворачиваясь, спросил:

– А вам самому не было бы интересно?

За спиной прозвучал сухой смешок.

– Ну-ну. Для янки ты неплохой индеец.

Не выпуская ружья, я медленно повернулся: Человек, который сидел под деревом, был неподвижен, дуло его ружья смотрело прямо мне в грудь. Он не промахнется, а мне ни за что не поднять свою винтовку прежде, чем пуля 56-го калибра проделает во мне дыру размером с кулак.

– Думаю, у вас есть причина не заходить к нам в поселок, – сказал я и медленно опустил винчестер.

Пистолет под кожаной рубашкой, за поясом. Догадался ли он об этом? Обратил ли внимание, что рубашка не надевается через голову, а зашнурована спереди?

– Думаешь правильно. Там у вас внизу есть один, которого я собираюсь убить.

– Зачем? – сухо спросил я. – Если то, что об этих краях говорят, правильно, то нужно подождать весны, и тогда эту работу за вас сделают индейцы.

Он снова усмехнулся.

– Очень спокойный, да? Пожалуй, стоит тебя пристрелить, пока ты чего-нибудь не выкинул.

Меня заводило, что он сумел подкрасться ко мне незамеченным, и – не буду скрывать – так и подмывало сравнять счет. Разве он не сказал, что собирается убить одного из наших?

– Попробуй, – сказал я. – Внизу сразу поймут, что тут что-то не так. Тебе не смыться. Там у меня есть приятель, который тебя из-под земли достанет.

– Все вы – просто кучка бродяг! Никто меня не достанет, даже в чистом поле, когда солнце в зените.

– Этан Сэкетт.

Его старые лисьи глаза метнули в меня острый взгляд. Плечи его были высоко подняты, он был худ и упруг, одет в грязную кожаную рубашку и штаны, на голове сидела потрепанная шапка из ангорской кошки.

– Этан там? Да, этот считается. Еще как считается. О нем я даже не подумал.

– Ты его знаешь?

– Еще бы. Мы с ним отлавливали бобров у Йеллоустоун и вместе дрались с золотоискателями возле Гумбольта. Выходит, старина Этан там?

Он вынул шмат табака и откусил здоровый кусок.

– Ну и что вы, ребята, собираетесь тут делать? Золото рыть?

– Мы основали город. Хотим остаться здесь, выращивать скот, сеять пшеницу, торговать с проезжающими.

– Долго не протянете. Богатый люд вскорости станет ездить на паровых машинах, я так слышал.

Моя рука была близко от револьвера, но этот человек не понимает шуток. Он успеет выстрелить первым.

– Вы за кем охотитесь? У нас там добрые люди, они никогда никого не обижали. Мы хотим построить школу, церковь и жить семьями.

– Какая прелесть! – ухмыльнулся он и выплюнул струйку табачной смолы к моим ногам. – Терпеть не могу города и горожан. По мне хороши только вигвамы и скво.

– Вот и славно, – сказал я. – Почему бы вам не отправиться за всем этим прямо сейчас и не оставить нас в покое? Вы тратите время на людей, которые не сделали вам ничего плохого. И не собираются. А может, вы из той банды, что кочует на Востоке?

– Из этих? – Он сплюнул. – Кучка подонков и убийц, вот они кто! Ну и задали вы им жару. Я здорово повеселился.

– Вы что – здесь с тех самых пор?

– Здесь да там, – глянул он хитро. – А у вас компании не прибавилось? Новички не появились?

– Нет, здесь только те, что пришли с обозом, – сказал я беззаботно, тут же догадавшись, кого он имеет в виду. – Мы поняли, что до наступления зимы нам через ущелья не пройти, и остались.

– Правильно поняли. Не дурно. Но я толкую о том, кто появился позже. О мужчине с парой молокососов.

– Мы подобрали мужчину у тракта. Он успел нам рассказать про детей. Но один из них умер, – сказал я. – Мальчик.

– Жаль. Я ничего не имею против молодняка. Ты говоришь, что он «успел рассказать», но не говоришь, жив ли он. Сдается мне, он жив. Этот Дрейк Морелл так легко не подохнет.

– Так вы за Мореллом охотитесь?

– Прямо в «яблочко». Я собираюсь его убить.

– Я слыхал, он неплохо обращается с оружием.

– Это так. И мог бы меня прикончить, если бы мы встретились лицом к лицу. Только встречаться я с ним не собираюсь. У него свои манеры, у меня свои. У меня – как у индейцев. Никто в здравом уме не станет рисковать скальпом, сражаясь в открытую. Мне все равно, узнает он, кто его убил, или нет. Главное, чтоб он подох. И он подохнет.

Скоро начнет темнеть, а я все еще далеко от дома. В животе урчало от голода, и было глупо рассиживать тут и рассуждать о его планах, когда хотелось только одного – поужинать.

– Если ты не собираешься стрелять, я поеду домой, – сказал я, поднимаясь.

И выхватил револьвер. Управляюсь я с ним очень быстро. Тут нет моей заслуги, оно выходит само собой, только в следующее мгновение этот мужик уже пялился прямо в дуло моего револьвера.

Мы с ним стояли, прицелившись друг в друга. Калибр у него был посолиднее, но я был уверен, что сумею выстрелить не позже, чем он.

– Перестань. Настоящая лиса, да? – улыбался он. Но я следил за ним, а мой палец не отпускал спусковой крючок, ибо этот человек убьет, не задумавшись.

– Мне не нравится, когда ко мне подкрадываются, – сказал я. – Совсем не нравится.

– Так и ты мог бы меня подловить. Мог бы и пристрелить.

– Тебя? Долго бы ловить пришлось. Кроме того, я не стреляю в спину.

– Ну и дурак. Пожить бы тебе как индейцы. Понял бы, что главное – победа. А способ не важен.

– Не знал, что это придумали индейцы, – сказал я. – Большинство из них гордится своими победами. Но они считают не мертвецов, а тех врагов, которых удалось перехитрить.

– Да, такие тоже попадаются, – усмехнулся он. – Они глупые.

– Я уезжаю. Мне не хочется тебя убивать, и я не хочу быть убитым. Тебя я оставляю для Морелла.

Я держал его на прицеле и отступал к кустам. Но тут любопытство взяло верх, и я спросил:

– Кстати, зачем он тебе? Он хороший человек, он рисковал жизнью, чтоб спасти детей.

– А может, он ими только прикрывался? – ответил он. – Решил, что я его не стану убивать, пока они от него зависят. И он был прав, я бы не стал, – удивленно заметил он. – Не убил бы. Из-за любого ребенка, не говоря уж о ее детях.

– Вы были знакомы с их матерью? – настал мой черед удивляться.

– Знаком? Нет, сэр. Я ее только издали видел, да еще знал по голосу. Она пела, как ангел. Догадываешься, что это значит для мужчины, который истосковался по женщине? По приличной женщине. Один парень заявил как-то, что от ее пения у него скулы сводит. Пришлось ему свои зубы с полу собирать. Как подобрал, так извинился. За пятнадцать лет мне не доводилось слышать другого пения, только ее, а она пела те же песни, что и моя мать. Ее голос прямо слетал с небес, можешь мне поверить. Такая жалость, что она померла. Если хочешь знать, когда он ее похоронил, я положил цветы на ее могилу, – сказал он.

– И тем не менее вы хотите его убить?

– А это уже другой сказ. Да, сэр. С помощью вот этого самого ружья я отправлю его прямиком в ад. Он подстрелил двух моих братьев.

– Может, это была ссора?

– Конечно. Но это было их дело, а когда он их подстрелил, то развязал войну. Или он будет похоронен, или его растерзают канюки.

– Ты бы обдумал все это получше, приятель, – сказал я. – С твоими братьями я не был знаком, но Дрейк Морелл – хороший человек, и девчонка только от него зависит. Тебе что, нужно, чтобы она осталась одна-одинешенька на свете? Через пару лет она станет женщиной… но какой женщиной?

Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!

Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.

В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:

– Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.