Текст книги "Дитя понедельника"

Луиза Бэгшоу
Дитя понедельника

Глава 1

– Киноленты, выпускаемые в Соединенном Королевстве в последние годы, наглядно подтверждают тот факт, что в Британии живет и творит целая плеяда талантливых режиссеров. Богатое культурное наследие…

С трудом подавив зевок, таращу глаза на говорящего в микрофон. Я пытаюсь казаться заинтересованной, но получается это у меня плохо, потому что на самом деле я умираю со скуки. Сколько еще будет длиться эта пытка? По правде говоря, на этот прием пригласили вовсе не меня, а мою начальницу, Китти Симпсон, а уж она не могла заявиться на подобное мероприятие без ассистентки, то есть без меня. Наличие помощницы придает солидность, а среди тех, кто заплатил по две тысячи зеленых за билет, очень хочется выглядеть солидно. Для непосвященных подобная вечеринка представляется сборищем знаменитых актеров и режиссеров, а также богатых продюсеров, и все они, естественно, обеспокоены тем, чтобы вырученные от продажи билетов деньги были отправлены в благотворительный Фонд борьбы со СПИДом. Все так, да не совсем. Знаменитые актеры и режиссеры здесь действительно присутствуют, но, говоря по правде, наделе им совершенно наплевать на проблемы СПИДа, а единственной их целью на этом мероприятии является желание блеснуть в обществе себе подобных.

Оглянитесь вокруг! Целые горы красной икры на столах, какие-то невероятные циркачи, глотающие огонь, самые изысканные напитки в жутко дорогих фужерах, порхающие женщины в роскошных нарядах, прилизанные мужчины в часах за шесть тысяч и дорогих смокингах. А знали бы вы, какие суммы выкидывают организаторы на услуги флористов! Сказать по правде, я и сама не знаю, сколько именно, но уверена, что это прямо-таки неприличные деньги. Неудивительно, что устроители готовы отдать круглую сумму на благотворительность – на самом деле они выручат гораздо больше, а в Фонд борьбы со СПИДом отправится лишь малая толика.

– Анна, я просила тебя сходить за моей сумкой, – шипит Китти мне прямо в ухо.

– О, прости, – виновато бормочу в ответ.

– Должна тебе напомнить, что ты – моя помощница. Вот только пока никакой помощи я от тебя не вижу. – Моя начальница недовольно поднимает ухоженную бровь.

Сегодня на ней темное платье с длинными рукавами, умопомрачительно элегантное (кажется, от Армани). Обращает на себя внимание великолепное ожерелье из камней какого-то удивительного мандаринового цвета, призванное скрыть морщинки на шее. В ушах у Китти поблескивают серьги того же невообразимого оранжевого оттенка, на груди красуется брошка в виде ленточки – символ борьбы со СПИДом. Брошь, разумеется, платиновая, с вкраплениями рубинов.

– Да что ты все стоишь посреди зала, как мешок с картошкой! – Ноздри Китти раздуваются. – Боже, что на тебе за наряд! Могла бы хоть сегодня одеться как-то поприличнее. Что-нибудь… – Она делает неопределенный жест рукой. – Э… утягивающее.

Это настоящий удар для меня: я полагала, что платье, которое я надела, выглядит вполне прилично – темно-синее с прозрачными рукавами, призванными отвлекать внимание от самых выдающихся частей моего тела.

– Впрочем, – задумчиво добавляет Китти, не подозревая, в какое смятение меня повергла, – это все равно бесполезно. Твою внушительную фигуру никакими ухищрениями не спрячешь. – Она теряет ко мне интерес и отворачивается.

Ростом я примерно сто восемьдесят сантиметров, представляете? К тому же у меня нескладные длинные ноги и руки, пухлый животик, с которым я никак не могу справиться, плоский, хотя и не отвисший, зад. В довершение ко всему природа одарила меня орлиным носом, точнее, клювом, с острым крючковатым кончиком.

Я-то считала, что одета вполне на уровне, но дорогая начальница одним махом развеяла мои иллюзии. Сама же она – счастливая обладательница тонкой талии и высокой груди, а также приятного (хотя и непримечательного) лица. Правда, во многом ее внешность – заслуга пластического хирурга, но об этом знают совсем немногие, большинство же полагает, что Китти лет на десять моложе, чем это есть на самом деле.

– Я думала, что это хорошее платье, – беспомощно бурчу я себе под нос.

– Ну? И где же моя сумка? – цедит сквозь зубы начальница, даже не оборачиваясь. – Кажется, я состарюсь раньше, чем ты ее найдешь.

– Иду, – отзываюсь я со вздохом. – Где твой номерок? Китти пожимает плечами:

– Я его потеряла. Просто опиши сумку гардеробщице.

– Но по моему описанию она будет искать ее целый час, – пытаюсь возразить я, потому что сумок в гардеробе должно быть не меньше тысячи. – Я бы не хотела пропустить Марка Суона.

Выступление вышеупомянутого мистера Суона должно было стать единственным приятным моментом дурацкой вечеринки. Уж не знаю, как организаторам удалось уговорить одного из самых талантливых режиссеров Англии выступить с речью! У Марка Суона уже три «Оскара» за режиссуру, а ведь ему немногим больше тридцати. Рядом с ним даже Сэм Мендес выглядит простым любителем. При этом мистер Суон не любит появляться на публике и не дает интервью, и ни один фотограф не может похвастаться тем, что сумел сделать снимок улыбающегося в камеру режиссера. Будучи продюсером (вернее, помощником продюсера), я с трудом могу понять всю эту шумиху вокруг режиссеров и им подобных, но и мне интересно, что за речь собирается толкнуть Марк Суон.

Э, тут я немного преувеличила. В общем, правильнее сказать, я даже не помощник продюсера, я просто читаю сценарии (по большей части совершенно бездарные) и даю им оценку, причем занимаюсь этим в то время, когда не нахожусь на побегушках у Китти. Затем я передаю наиболее удачные сценарии настоящим продюсерам, а уж они решают, что их ожидает (по большей части забвение).

– Опиши им сумку как можно подробнее, – наставляет меня Китти. – Ты же знаешь, как она выглядит. Такая черная.

Черная. Ха! Лучше не скажешь!

– А есть ли у нее какие-то особенности, которые…

– Тсс! – вдруг шикает Китти, глядя в сторону сцены. – Сейчас выйдет Суон. Его как раз приглашают…

– …получивший премию за лучшую режиссуру при работе над… – доносится до меня не слишком внятно. Я изо всех сил тяну шею. – Леди и джентльмены, мистер Марк Суон!

Я уже рискую свернуть себе шею, но по-прежнему никого не вижу. Здоровенный мужик с совершенно лысой башкой торчит передо мной как монумент, загораживая обзор. Я не отваживаюсь попросить его подвинуться (все-таки он заплатил две штуки за билет в отличие от меня).

– Что ж, большое вам всем спасибо, – доносится из динамиков голос Суона. Это глубокий, чувственный баритон, а его обладатель так высок, что я даже вижу его макушку поверх блестящей лысины стоящего впереди, однако лицо Суона остается для меня загадкой. – В подобной атмосфере я чувствую себя очень значимой персоной, – продолжает режиссер.

Подобострастный смех из толпы.

– Знаете, что я думаю по поводу подобных вечеринок? Почему бы каждому из нас просто не выписать чек для благотворительного фонда, сидя у себя на вилле? Это было бы куда экономнее. Представляете, во сколько обошлись эти бадьи с икрой?

Снова смех в толпе, на сей раз какой-то принужденный. Я ухмыляюсь и снова вытягиваю шею. Этот Марк Суон начинает мне нравиться.

– Анна, – шипит Китти на манер гадюки. – Ты что, умерла там?

Я смущенно бормочу:

– Уже иду. Считай, что меня здесь нет.

Пробираюсь между столами, слыша недовольное шиканье, когда моя нелепая фигура загораживает кому-то выступающего режиссера. Тот как раз выдает довольно двусмысленную шутку про жену начальника студии и чистильщика бассейнов.

Выскочив в фойе, я торопливо сбегаю по ступенькам к гардеробу. Если сумка Китти отыщется достаточно быстро, у меня еще будет шанс дослушать (а возможно, и увидеть) Марка Суона – шанс редкий, учитывая, что он не дает интервью и не появляется на страницах таблоидов.

– Да? Чем могу помочь? – Спрашивает гардеробщица, сверкнув фальшивой улыбкой.

– Мне нужно забрать сумочку моей начальницы.

– Будьте добры номерок.

– Она его потеряла.

– К сожалению, в этом случае я ничем не могу вам помочь.

– Сумка… такая… черная, – бормочу я. Гардеробщица терпеливо ждет, поджав губы. – Э, моя сумка висит на тридцать шестом номере. Должно быть, сумка моей начальницы рядом с моей.

– Рядом с вашей еще пятьдесят тысяч черных сумочек, можете мне поверить, – замечает девица.

– Послушайте, мне так не хочется пропустить выступление Марка Суона, – с тоской тяну я.

– О, я вас понимаю. – Ее лицо сразу смягчается. – Я видела его около часа назад, он сдавал одежду. Хорош, правда?

– Откуда мне знать. Он сейчас как раз выступает, а я здесь застряла.

– Уж поверьте мне, он настоящий красавчик. – Девица мечтательно закатывает глаза. – Высокий, темноволосый, такой мужественный. Кстати, он сказал, что у меня отличная прическа, – гордо добавляет она, поправляя светлую челку.

– Его голос звучит великолепно, – вторю ей я. – Боже, как хочется послушать его речь! А может, я сама поищу эту проклятую сумку? Я же знаю, как она выглядит.

– Да пожалуйста! – Девица пожимает плечами.

Я ныряю в гардеробную, пробираюсь сквозь ряды верхней одежды – меховые манто и кожаные жакеты, элегантные мужские плащи, – протискиваюсь между полочек со шляпками и шарфиками, пока не оказываюсь перед целой баррикадой из стеллажей, уставленных сумками. В растерянности огладываю их, пытаясь угадать, где именно прячется ридикюль Китти от Прады. Как назло, все сумки кажутся одинаковыми. Теперь мне ясно, почему гардеробщица не хотела искать ее без номерка.

Битых двадцать минут я пялюсь на лакированные, замшевые и тканые бока сумок. Почти все они черные и маленькие и до ужаса похожи на ту, что украшала полку бутика «Прада» всего неделю назад. Когда у меня начинает рябить в глазах, я пытаюсь представить себе Марка Суона, высокого и привлекательного (правда, почему-то блондина), с микрофоном в руке, и принимаюсь за поиски с удвоенной силой.

Черт! На мой взгляд, в Великобритании не так уж много хороших режиссеров, а я пропускаю выступление лучшего из них, рыская по этой проклятой гардеробной в обществе миллиона дамских сумочек! Больше того, если поиски не увенчаются успехом, Китти ничего не стоит заявить, что это именно я потеряла ее дурацкий ридикюль.

– Прошу прощения…

Обернувшись на голос, я сталкиваюсь нос к носу с высоким мужчиной довольно приятной наружности. Его щеки и подбородок покрыты довольно длинной, хотя и опрятной щетиной.

– Я не ожидал, что здесь кто-то есть, – произносит мужчина, отступая назад.

– Не беспокойтесь, – лепечу я, понимая, что торчу в гардеробе слишком долго. – Мне разрешили самой поискать сумочку, раз номерок пропал. Та гардеробщица, что была до вас, меня пропустила.

– Э… – Мое объяснение его явно позабавило. – Вы приняли меня за ее сменщика? Увы, я всего лишь один из гостей. И кстати, тоже потерял номерок. – Он улыбается мне, словно товарищу по несчастью.

– Это не я потеряла номер, а моя начальница, – застенчиво бормочу я, словно оправдываясь. – Сумка принадлежит ей.

– А я ищу пальто. Представляете, оно черное, а здесь таких не меньше тысячи! И почему я не купил пальто другого цвета?

– Черное практичнее, – заявляю я, чуть осмелев. – Но нам обоим здорово не повезло. Нужная мне сумка тоже черная. Вот зараза!

Мужчина начинает смеяться. Кстати, он смотрит на меня сверху вниз, что мне при моем росте довольно непривычно. Смех у него мягкий. Когда кто-то смеется именно так, непременно хочется рассмеяться вместе с ним. Собственно, именно это я и делаю.

– И давно вы здесь мечетесь? – спрашивает мой собеседник.

– Уже около получаса. – Я сразу мрачнею и вздыхаю. – Из-за этого я пропустила выступление Марка Суона.

Мужчина смотрит на меня слегка недоуменно.

– Да уж, это точно, вы все пропустили. Впрочем, ничего особо увлекательного он не сказал.

– Не знаю, не знаю… – с сомнением говорю я. – Когда я уходила, он только начал говорить. Мне показалось, что у парня все в порядке с чувством юмора. К тому же, похоже, он не такой напыщенный индюк, каких здесь много. Знаете, он говорил так… без пафоса. Это очень привлекает.

– Привлекает? Правда?

– Да. И это довольно странно. Ведь Суон живет затворником.

– И что же тут странного? – бросает мужчина, перебирая вешалки с мужской одеждой. – Разве затворники разговаривают иначе?

– Как бы это сказать… – Я чувствую, что моему случайному собеседнику интересно мое мнение, и это очень приятно. – Если человек, особенно знаменитость, живет затворником, это, как ни странно, почти то же самое, что постоянно лезть в объективы фотокамер. Две крайности, а означают примерно одно. Ведь если ты прячешься, значит, считаешь себя эдакой важной птицей, не способной на простые человеческие поступки (вдруг на прогулке тебя застукает фотограф, а ты ковыряешь в носу, или в обувном магазине все увидят, что ты не уделяешь должного внимания педикюру). Во всем этом есть что-то нездоровое. Возьмем, к примеру, Стенли Кубрика…

– А может, вашему Марку Суону просто не нравится навязчивое внимание? – мягко перебивает меня мужчина. – И потом, он же все-таки пришел на эту вечеринку.

Я фыркаю.

– Пусть ему объяснят, что он вовсе не Том Круз. Так что навязчивое внимание ему вряд ли грозит.

– Думаю, он и так знает, что он не Том Круз. – Мужчина задумчиво почесывает заросшую щетиной щеку.

– Впрочем, – примирительно заявляю я, – он все равно мне понравился, этот Суон. Жаль, что я так его и не увидела. Возможно, второго шанса у меня не будет.

– Нашел! – Мужчина торжествующе сдергивает с вешалки черное кашемировое пальто. Будь я мужчиной, я бы, наверное, всю свою жизнь вспоминала потом это пальто с черной завистью – таким оно оказалось красивым. – А что за сумку вы ищете?

– Такую… черную, от Прады. Крохотный ридикюль на блестящей золотистой цепочке, куплен неделю назад. Он где-то здесь, среди тысячи братьев-близнецов. К сожалению, никаких других отличительных черт я не помню. – Я тяжело вздыхаю. – Впрочем, вы вовсе не обязаны мне помогать. Глупо будет, если вы тоже застрянете здесь на целый час.

– У моей бывшей подружки есть точно такая же сумочка от Прады. Мы покупали ее вместе, так что я отлично помню, как она выглядит. – Мой приятный собеседник начинает двигаться вдоль стеллажей, заглядывая на полки. – Это, часом, не она?

Да это настоящее чудо! Я таращу глаза на черный ридикюль Китти, глупо улыбаясь, затем хватаю сумочку и заглядываю внутрь. Так и есть, визитки Китти, ее сигареты и позолоченная зажигалка.

– О, вы истинный бриллиант! – восклицаю я. – Я вам так благодарна.

– Чего не сделаешь ради красивой женщины! – отзывается мой галантный помощник, повергая меня в шок.

Он назвал меня красивой! Должно быть, в полумраке гардероба я выгляжу стройнее, а нос кажется не столь большим, иначе как еще объяснить слепоту моего собеседника?

– Эй, кто там? Сюда нельзя! – раздается откуда-то со стороны шляпок и манто. – Стоит отлучиться на пять минут, как начинается столпотворение. – Из-за вешалок с мужскими пальто выскакивает гардеробщица, окидывает меня подозрительным взглядом. – Я к вам обра… – Тут девица замечает моего собеседника, и с ее лицом происходит нечто странное. – Э-э… это вы! Простите за резкость, я не знала. Вам не следовало искать одежду самому, это моя обязанность.

– Но я где-то посеял номерок, – смущается мужчина.

– О, ваше пальто, мистер Суон, я запомнила.

От удивления я делаю шаг назад, натыкаюсь на одну из реек для вешалок (я еще не говорила, что я ужасно нескладная?) и начинаю короткое, но очень шумное падение вниз. Вместе со мной на пол валятся прекрасные меховые манто и кожаные жакеты.

– Вот дьявол! – взвизгивает гардеробщица.

Суон подает мне руку, помогая подняться, затем легко, словно перышко, ставит на место рейку вместе с одеждой.

– Никто не пострадал, как видите, – примирительно говорит он рассерженной девице.

Я же благодарю Бога за то, что он устроил в гардеробной полумрак. Если бы тут было хоть чуть-чуть светлее, прекрасный Марк Суон тотчас бы заметил, каким нездоровым румянцем пылают мои щеки.

– Ну все. Все, – бормочет гардеробщица.

– Извините за беспокойство. – Это все, что я могу из себя выдавить.

– В другой раз будьте осторожнее, – поддевает меня девица.

– Не надо смущаться, – улыбается мне Суон. – Получилось очень забавно. Гораздо интереснее, чем на этом дурацком приеме. – И он мне подмигивает.

Да уж, у меня тоже бывали вечера поудачнее.

– Меня ждут, – выдавливаю я из себя, пятясь к выходу. – Вы… э… будьте здоровы!

Черт, что я несу? Будьте здоровы? Он что, мой давний приятель? Или у него проблемы со здоровьем? Вот неуклюжая корова! Да еще и косноязычная!

– Вы тоже, – смеется Суон. – Кстати, как вас зовут?

– Анна. Анна Браун. В общем, мне пора. До свидания, мистер Суон. – С этими словами я поворачиваюсь к нему спиной и начинаю судорожно продираться сквозь вешалки.

– Зовите меня Марком, – слышу вслед. – Увидимся, Анна. Китти, уставшая меня ждать, сразу набрасывается с упреками:

– Где тебя носило? – Она выдергивает у меня из рук злополучную сумку от Прады. – И конечно, ты пропустила речь Марка Суона. – В ее голосе слышится не сочувствие, а торжество.

– Вот как…

– Надо было еще дольше ходить! – Китти запрокидывает голову и смеется. Оранжевые серьги в ее ушах подрагивают. – Принеси мне еще один бокал игристого.

– Одну секунду, – послушно киваю я, радуясь возможности избежать разговора о Марке Суоне.

Не думаю, что Китти Симпсон стоит знать, как я опозорилась в гардеробной.

Моя соседка по квартире, Лили, сидит за компьютером, длинные загорелые ноги вытянуты под столом, мини-юбка из белой кожи задралась выше некуда. Белая кофточка из джерси облегает высокую грудь и открывает тонкую изящную шею. Светлые (натуральные!) волосы струятся по плечам, как в рекламе какого-нибудь шампуня.

На мне тоже мой лучший летний наряд: черные джинсы, черная майка и ботинки «Доктор Мартинс». Всем известно, что однотонная одежда, да еще черного цвета, призвана делать фигуру стройной. По крайней мере так говорит Лили. Когда я одеваюсь подобным образом, хотя бы отпадает необходимость втягивать живот. Или выпячивать грудь (чтобы скрыть живот).

Обе мои соседки – модели. Нет, не вешалки, что ходят по подиуму, а просто фотомодели. Рост Лили – 169, Джанет чуть выше – 172, Это два крайне изящных создания с отличными данными, поэтому их часто приглашают на съемки. Вот уж у кого самый подходящий рост для вешалки, так это у меня, но пригласить такую корову на подиум не решится ни один безумец.

Таких, как я, называют крупными девушками. Это если бывают в хорошем настроении. Я очень большая. Везде. У меня большие руки (как у фермера), огромная грудь, полное отсутствие талии. Как я уже говорила, у меня неплохая задница, но в сравнении с другими выдающимися частями тела она выглядит плоской.

Поверьте, если бы насмешница природа одарила вас подобной внешностью, вы бы тоже постарались одеваться во что-нибудь темное, бесформенное, не привлекающее к себе внимания. Этакий камуфляж. Мешковатые джинсы. Черные футболки. Низкие каблуки.

А мое лицо! Вы бы его видели!

Что самое удивительное, мой отец – весьма привлекательный мужчина, этакий настоящий мужественный йоркширец. Мать тоже хороша собой, даже в свои пятьдесят. Она немного похожа на Мишель Пфайфер – такие же высокие скулы, чуть хищная и одновременно беззащитная улыбка. Облик ее довершают синие глаза и черные прямые волосы с каким-то невероятным синим отливом. Кроме того, мать всю жизнь была худощавой, с грациозной походкой и женственными плавными жестами. Она скорее могла бы быть матерью Джанет, а не моей.

Потому что я-то пошла в отца. Думаете, у меня мамин изящный силуэт? Не-а! Или ее восхитительные волосы? А может, я унаследовала ее тонкий аристократический нос? Опять не угадали!

У меня широкая кость, которую к тому же всегда щедро обволакивал жирок, волосы противного мышиного цвета, огромное и круглое, как луна, лицо, а также крючковатый нос, похожий на рубильник.

Отец всегда твердил мне, что я хорошенькая. И я слишком поздно поняла, что это не так.

Джек Лафферти, мой школьный дружок, обещал пригласить меня на дискотеку по случаю окончания средней школы. А накануне дискотеки, когда я предвкушала долгожданное приглашение, он гадко посмеялся надо мной, и все смеялись вместе с ним – только я стояла посреди класса, ничего не понимая.

Спустя всего год я все же поняла, почему он отказался идти со мной на танцы. Предстоял бал весны, который традиционно проводился в Сент-Джонз-Скул для мальчиков. Девчонки начали готовить наряды уже за несколько месяцев, подыскивали визажистов, парикмахеров и часами обсуждали будущее торжество. Надо заметить, что никто из них не стремился найти себе спутника, так как в Сент-Джонз-Скул учились только юноши, а значит, каждая могла обрести пару (даже самая страшненькая!). Поэтому меня совершенно не беспокоило отсутствие приглашений от знакомых мальчишек и одноклассников.

Я готовилась к балу с особой тщательностью. Сделала накануне модную стрижку, договорилась с маминым визажистом о настоящем макияже, купила с папой синее бархатное платье от Лоры Эшли, с эдаким огромным бантом сзади. Собираясь на бал, я была просто очарована собой. Конечно, я знала, что мой нос несколько велик, но утешала себя тем, что у принцессы Дианы тоже крупный нос и высокий рост, однако это нисколько не мешает ей быть любимой всеми.

Мне никогда не забыть того ужасного вечера, когда состоялся бал. Нас привезли в Сент-Джонз-Скул на школьном автобусе. Все направились в зал. Я была возбуждена до предела, пила безалкогольный пунш, хватала, как и остальные, какие-то закуски со столов и украдкой поглядывала на незнакомых мальчишек. Они, в свою очередь, поглядывали на меня, и это мне страшно льстило.

В конце концов один из парней после долгого перешептывания с друзьями подошел ко мне. В его походке было что-то развязное, равно как и в том взгляде, которым он меня одарил. Впрочем, он выглядел вполне привлекательным, и ему очень шел пиджак. Короче, парень мне понравился, и я ждала, когда же он решится пригласить меня на танец.

Вслед за этим парнем ко мне подошли и его друзья. Девочки из нашей школы смотрели на меня напряженно, недовольные (как я полагала) тем, что мне достался самый красивый парень на балу.

– Как дела? – бросил парень, оглядывая меня с ног до головы.

– Отлично. – Я была смущена таким откровенным разглядыванием, но улыбнулась.

– Хочешь потанцевать? – спросил парень, оглянувшись на приятелей. Те заухмылялись.

Я улыбнулась и им.

– Почему бы и нет? – просто ответила я.

– А как твое имя?

– Анна.

– А меня зовут Гэри. – Он хмыкнул. – Странно, что тебя зовут Анна. Тебе больше подошло бы имя Жердь. – И он гадко захихикал.

Друзья Гэри тоже захихикали.

– Эй! – крикнул мне один из них. – Как там погодка на улице?

– Ты уже прицепила на голову огоньки? – подхватил другой. – Не забудь это сделать, а то какой-нибудь самолет врежется в тебя, стропило!

И они принялись хохотать, заливисто, почти до слез, а затем отвернулись от меня и стали приглашать на танец других девочек. Я стояла, не в силах шелохнуться, щеки мои пылали огнем. Мне очень хотелось выстоять, пожать плечами и гордо удалиться, и я почти это сделала, когда услышала, что мои подружки из школы тоже смеются и перешептываются, глядя на меня. Этого я вынести не могла.

Я разревелась прямо у всех на глазах – огромными горькими слезами. Почти в то же мгновение у меня потекло из носа, а от туши защипало глаза. Схватив салфетку с ближайшего стола и рассыпав при этом кусочки сыра с пластиковой тарелки, я попыталась промокнуть глаза, но опоздала.

Выбежав из зала мимо смеющихся девочек и довольных собой мальчишек, я понеслась в туалет. Стоя в неприбранной уборной, среди запахов мочи и хлорки, я взглянула в зеркало и увидела там краснолицую девчонку с распухшим носом и поплывшими глазами, с потеками туши и синей подводки (в те годы это было очень модно). Я попыталась исправить ситуацию, но было слишком поздно. В общем, я просто хорошенько умылась, убрав с лица макияж, наложение которого заняло почти полтора часа.

В зал я больше не вернулась. Может быть, мне следовало вернуться и гордо пройти через ряды обидчиков, давая понять, что они ниже и глупее меня, но я не смогла этого сделать. Я просто села» на низкую скамеечку возле одного из подсобных помещений в самом дальнем углу здания и сидела там, пока за нами не пришел автобус. Затем я тихо проскользнула во двор и первая забралась на сиденье, опять-таки в самом дальнем углу. Я ждала еще два часа, беззвучно плача, а до меня доносились звуки музыки и чей-то смех. Иногда к автобусу подходили девочки, чтобы посплетничать, и в открытое окно я слышала, что они говорят и обо мне.

Когда в автобус поднялась моя лучшая школьная подруга Клара Брайант, раскрасневшаяся и довольная, она бросила на меня всего один взгляд, полный неловкого сочувствия, но не сказала ни слова.

Впрочем, чего я ждала?

Вот так я получила один из самых жестоких уроков в жизни. С этого момента все изменилось. Теперь я знала, что я совсем не хорошенькая и вовсе не такая привлекательная, как принцесса Диана. Как легко было верить отцу, шептавшему, что я красавица и что ребята будут драться за одну только возможность быть со мной! Как легко и как наивно! Я верила, невзирая на то что зеркало говорило мне иное. Я верила, хотя за мной и не ходили мальчишки, а те, что решались общаться со мной, были самыми забитыми и жалкими во всей школе.

Все кончилось в один вечер. На другой день я засунула подальше все яркие вещи, оставив на виду самые незатейливые и неброские. Словно в припадке я вышвырнула на помойку все туфли на каблуках и все тюбики яркой красной помады, которую так любила. С тех пор я стала носить одежду от Гэп, потому что она простая и неприметная. Став чуть старше, я научилась покупать классические платья крайне скучного силуэта, при взгляде на которые тотчас хочется отвернуться и найти себе более интересный объект для разглядывания. Разумеется, я ношу не только черное. К примеру, таких неприметных платьев у меня четыре, разного цвета, но одного покроя и одной марки.

Рядом с Джанет и Лили я кажусь не просто дурнушкой. Меня не замечают. Я никогда не смогу выглядеть хоть немного похожей на них, даже если меня отдать под нож лучшему пластическому хирургу Англии. Правда, у меня есть маленькая коробочка, в которую я откладываю лишнюю мелочь – она называется «на коррекцию носа», но пока в ней всего лишь девяносто восемь фунтов и тридцать четыре пенса (я регулярно пересчитываю). Там должно было бы быть больше, но полгода назад я не выдержала и истратила часть денег на трехдневный отдых в пансионате. Мне хотелось побродить по солнечному берегу и подышать свежим воздухом. К несчастью, постоянно лил дождь, и мне пришлось сидеть в номере.

– Анна, ты когда родилась? – неожиданно спрашивает Лили, не отрывая глаз от монитора.

– А что?

– Да так, одна программка, календарь на тысячелетие. – Лили смеется. – Представляешь, можно узнать, в какой день недели ты появилась на свет.

– Третье июля семьдесят первого года.

Длинные ногти моей соседки цокают по клавиатуре очень медленно.

– Понедельник! – восклицает она с триумфом. Джанет с легким сомнением смотрит на меня. Она как раз прихорашивается перед большим зеркалом. Бледно-розовое платье подчеркивает оливковый цвет ее кожи, руки унизаны резными браслетами, издающими пощелкивание при каждом ее движении.

Вот и сейчас они щелкают, когда она машет рукой.

– «В понедельник день рожденья: внешность – просто загляденье!» – цитирует она строчку из старой детской песенки.

Лили насмешливо фыркает:

– Вот еще!

– Ой, прости ее, Анна, – говорит Джанет. – Она не хотела.

– Анна совершенно необидчива, ведь правда? – спрашивает Лили.

Я вздыхаю:

– Было бы о чем говорить…

На самом деле мне очень обидно. Конечно, я прекрасно знаю, что некрасива. Мне случалось слышать очень неприятные комментарии в свой адрес. Но мне все равно обидно – пусть и не так, как тогда, в школе, но обидно.

Я привыкла быть уродиной. Привыкла еще раньше, чем моя бабуля перестала повторять, что «это всего лишь фаза развития, со временем ты точно похорошеешь». И все-таки мне не нравится, когда обсуждают мою внешность. Я научилась ретушировать свой нос тональным кремом, я ношу обувь без каблуков и неприметную одежду, но я по-прежнему ужасна. Я попрежнему огромна. Этого никуда не денешь и никуда от этого не денешься. Конечно, я могла бы вообще забыть, как я выгляжу, выбросить все зеркала и не таращиться на витрины, целиком отдавшись работе. Но всегда найдется какой-нибудь доброжелатель в магазине или на улице, который не преминет напомнить мне, что я каланча, жердь или бегемотиха.

– Привет, Джек Бобовый Стебель! – завопил накануне пьяный подросток мне вслед, когда я возвращалась из продовольственного магазина «Теско». – Уже достал… э… чего ты там хотел достать с неба?

По крайней мере этот подросток оказался изобретательнее остальных.

– Не переживай, Анна, – виновато говорит Джанет. – Лично я считаю, что если рассматривать в целом, то ты прекрасна.

– Потому что истинная красота спрятана внутри, – подхватила Лили. – И это самое главное в человеке. – Она хихикает.

– А что это у тебя на носу? – неожиданно спрашивает у нее Джанет, забыв обо мне.

– Что?

– Красное пятнышко. Кажется, будет прыщ, – предсказывает Джанет.

– Только не это! – Лили бросается к зеркалу, буквально вывалившись из компьютерного кресла. Она придирчиво изучает свой нос и действительно обнаруживает розовое пятнышко. – Только не это! Завтра у меня съемка!

– Ты отлично выглядишь, – вставляю я.

– Да тебе-то откуда знать! – взвизгивает Лили, мотнув волосами, как это делают в рекламе шампуня. Джанет неодобрительно качает головой.

– Я тебя предупреждала: не надо пользоваться тем тональным кремом. Он забивает поры.

– А когда твой день рождения? – спрашиваю я, чтобы отвлечь Лили от нарождающегося прыщика.

– Сейчас посмотрим. – Джанет бросается к компьютеру и усаживается в кресло, зазывно оттопырив задик. Даже в женском обществе она пытается выглядеть аппетитной. Кстати, попа – это в буквальном смысле фетиш нашей Джанет, а уж если добавить, что ее кумиром является Дженнифер Лопес, вы можете представить, насколько фетишевым фетишем является для нее ее попа. Кстати, Джанет Микс предпочитает, чтобы ее звали Джей Ми, по аналогии с Лопес, которую многие кличут Джей Ло.

– Лили родилась в среду, – объявляет Джанет.

– «День рождения – среда, значит, ждет тебя беда», – с воодушевлением заявляю я.

Кто знает, а может, Лили и вправду ожидают неприятности? К примеру, с возрастом она может расплыться и подурнеть, а потому потерять работу. Или у нее вдруг начнется отторжение силиконовых имплантатов в груди. Ха, вот было бы здорово!