Текст книги "Юные жены"

– Я – старая и ворчливая особа, такой и останусь, однако я готова с охотою признать, что ты права, только мне гораздо легче рискнуть собственной жизнью ради человека, чем быть с ним приятной, если мне это не по душе. Ужасное несчастье – иметь такие сильные пристрастия и предубеждения, правда?

– Но еще ужаснее – не уметь их скрывать. Могу сказать, что я тоже не одобряю Тюдора, но никто не просил меня говорить ему об этом, да и тебя тоже. Так что незачем делаться неприятной из-за того, что он сам такой.

– Но я думаю, что девушкам следует показывать молодым людям, когда они их не одобряют, а как же иначе могут они это сделать, если не своей манерой обращения с ними? Проповеди никакой пользы не приносят, я это, к моему великому огорчению, хорошо знаю с тех пор, как мне пришлось управляться с Тедди. Но существует масса почти незаметных способов, какими я могу повлиять на него без единого слова, и я утверждаю, что нам следует, если возможно, так же поступать и с другими юными джентльменами.

– Тедди – необыкновенно примечательный юноша, и его нельзя сравнивать с другими молодыми людьми, – заявила Эми, и в тоне ее звучала святая убежденность, которая заставила бы необыкновенно примечательного юношу содрогаться от смеха, если бы он это услышал. – Будь мы светскими красавицами или состоятельными женщинами с положением в обществе, мы, вероятно, могли бы что-то сделать, но таким, как мы с тобой, бесполезно хмуриться на какую-то группу молодых джентльменов из-за того, что мы их не одобряем, и улыбаться другой группе, показывая им свое одобрение, – это не будет иметь ни малейшего эффекта. Нас просто сочтут странными или пуританками.

– Значит, нам следует мириться с теми вещами и с теми людьми, которых мы терпеть не можем, потому что мы не красавицы и не миллионерши, да? Что за прелестная мораль!

– Я не умею спорить о таких вещах. Я знаю только, что так уж принято вести себя в обществе и что над теми людьми, кто восстает против этого, все смеются, ибо их старания тщетны. Я сама не люблю реформаторов и надеюсь, что ты не будешь даже пытаться стать одной из них.

– А мне они нравятся, и я стану одной из них, если сумею, потому что, хотя общество и смеется над ними, оно без них не сможет двигаться дальше. Мы с тобой никогда в этом не будем согласны, так как ты принадлежишь к группе людей со старыми взглядами, а я – к сторонникам новых. Ты продвинешься лучше и дальше, чем я, зато мои дни будут полны увлекательной жизни. Пожалуй, меня даже станут радовать каменья и поношения.

– Ну ладно, а теперь соберись и не вздумай беспокоить тетушку своими новыми идеями.

– Постараюсь не беспокоить. Только меня всегда тянет разразиться какой-нибудь особенно резкой революционной речью в ее присутствии. Это просто рок какой-то, я не могу с этим сладить.

У тетушки Марч они застали и тетушку Кэррол: обе старые дамы были увлечены обсуждением какого-то очень интересного сюжета, но, обменявшись понимающими взглядами, прекратили разговор сразу же, как только появились сестры, и это предательски выдало девушкам, что тетки говорили о своих племянницах. Джо пребывала в дурном настроении, к ней вернулся дух противоречия, однако Эми, добродетельно выполнившая свой долг перед обществом, была чрезвычайно терпелива, всем приятна и находилась в самом ангельском расположении духа. Ее дружелюбие почувствовалось сразу же, и обе тетушки ее буквально «тетешкали», очень нежно называя ее «моя дорогая», а Эми при этом выглядела так, что потом эти старые дамы с чувством утверждали: «Это дитя хорошеет с каждым днем!»

– Ты собираешься помогать на благотворительной ярмарке, моя дорогая? – спросила миссис Кэррол, когда Эми усаживалась рядом с ней с видом полной доверчивости, какой пожилым людям так нравится в людях молодых.

– Да, тетя. Миссис Честер спросила меня, буду ли я участвовать, и я предложила постоять за одним из столиков, раз я ничего другого, кроме своего времени, предложить не могу.

– А я не буду, – решительно вмешалась Джо. – Я терпеть не могу, когда ко мне относятся свысока, а Честеры полагают, что оказывают нам великую услугу, разрешая помогать на их ярмарке, в которой принимают участие высокопоставленные особы. Меня удивляет, Эми, что ты согласилась. Им ведь просто нужно, чтобы ты для них поработала.

– А я и хочу поработать. Ведь это – для освобожденных невольников*, а не только для самих Честеров, и я считаю, что очень любезно с их стороны позволить мне участвовать и в этом труде, и в этом развлечении. Отношение свысока меня не задевает, если за ним стоят добрые намерения.

– Совершенно верно. Мне нравится, что в тебе жив дух благодарности, моя дорогая. Это большое удовольствие – помогать людям, которые ценят наши старания. Некоторые на это не способны, что весьма огорчительно, – заметила тетушка Марч с довольно мрачным видом, устремив взгляд поверх очков на Джо, покачивавшуюся в кресле-качалке чуть поодаль.

Если бы только Джо могла знать, какое огромное счастье ждало одну из сестер на колеблющихся невидимых весах, она в тот же миг стала бы нежной, словно голубица, но, к сожалению, в груди у нас нет окон, и мы не видим, что творится в душах наших друзей и близких. Да и лучше, что не видим, если говорить в общем плане, но от раза к разу это было бы так удобно, так экономило бы время и умеряло бы вспыльчивый нрав! Последовавшей за тем речью Джо лишила себя нескольких лет удовольствий и напросилась на своевременный урок должного умения держать язык за зубами.

– Я не люблю покровительства, не люблю одолжений – они меня угнетают, вызывают такое чувство, будто я попала в рабство. Я лучше буду всего добиваться сама и останусь совершенно независимой.

– Кхм! – негромко кашлянула тетушка Кэррол и взглянула на тетушку Марч.

– Ну я же тебе говорила, – ответствовала тетушка Марч, утвердительно кивнув тетушке Кэррол.

В счастливом неведении о том, что она только что совершила, Джо сидела, гордо задрав нос, с видом весьма революционным и не весьма привлекательным.

– А ты говоришь по-французски, моя дорогая? – спросила миссис Кэррол, положив свою руку на руку Эми.

– Довольно хорошо: спасибо тетушке Марч – она разрешает Эстер говорить со мною так часто, как мне этого хочется, – отвечала Эми, благодарно взглянув на тетушку Марч, что вызвало у старой дамы довольную улыбку.

– А как у тебя с языками? – обратилась миссис Кэррол к Джо.

– Не знаю ни словечка! Я ужасно тупа, глуха к любому ученью, не выношу французского – он такой скользкий, глупый язык! – последовал резкий ответ.

Тут же последовал и новый обмен взглядами между старыми дамами, и тетушка Марч обратилась к Эми:

– Я полагаю, ты теперь совсем окрепла и чувствуешь себя хорошо, моя дорогая? Глаза тебя больше не беспокоят, не правда ли?

– Совсем не беспокоят, спасибо, мэм. Я очень хорошо себя чувствую и намереваюсь будущей зимой сделать что-нибудь особенно замечательное, чтобы быть готовой к поездке в Рим в любой момент, как только представится эта радостная возможность.

– Умница, девочка! Ты вполне заслуживаешь такой поездки, и я уверена, что когда-нибудь она состоится, – сказала тетушка Марч, одобрительно погладив Эми по голове, так как племянница наклонилась, чтобы подобрать упавший у тетушки клубок.

 
– Старая метелка,
Не злись, задвинь защелку,
Сядь у огня и пряди!* —
 

заверещал вдруг Полли со своего «насеста» – спинки тетушкиного кресла, – с таким комичным выражением наглой заинтересованности наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо Джо, что невозможно было удержаться от смеха.

– До чего же наблюдательная птица! – заметила его старая хозяйка.

– Выходи пр-ройтись, моя милочка! – прокричал Полли, прыжками направляясь к шкафчику с фарфором, всем своим видом намекая, что заслужил кусочек сахара.

– Спасибо, с удовольствием. Пойдем, Эми, – отвечала на его предложение Джо, таким образом положив визиту конец и острее, чем обычно, ощущая, что визиты и в самом деле оказывают дурное влияние на ее организм.

Она по-джентльменски распрощалась с тетушками, пожав обеим руки, тогда как Эми расцеловала обеих старушек, и сестры удалились, оставив после себя впечатление как бы тени и солнечного света. Именно такое впечатление и побудило тетушку Марч сказать, как только они исчезли:

– Лучше тебе самой этим заняться, Мэри. А деньги я обеспечу.

На это тетушка Кэррол решительно ответила:

– Конечно, с удовольствием займусь, если ее отец и мать дадут свое согласие.

Глава седьмая
Последствия

Ярмарка миссис Честер была так немыслимо элегантна и столь избирательна, что приглашение поработать за столиком считалось молодыми девицами всей округи великой честью, и все они были в этом чрезвычайно заинтересованы. Эми получила приглашение, а Джо – нет, что оказалось большой удачей для обеих сторон, так как в тот период ее юности она постоянно «держала руки в боки», угрожающе демонстрируя свои острые локти, и потребовалось весьма значительное количество синяков и шишек, чтобы она научилась несколько легче шагать по жизни. На «высокомерное, неинтересное создание» совершенно перестали обращать внимание, зато талант и вкус Эми были должным образом оценены, и ей в качестве комплимента предложили столик с произведениями искусства, так что она прилагала всевозможные усилия, чтобы что-то подготовить и, кроме того, получить у жертвователей подходящие и достаточно ценные предметы для распродажи.

Все шло вполне гладко вплоть до последнего дня перед открытием ярмарки, и именно тогда произошло одно из тех столкновений, какие почти неизбежны, когда двадцать пять (или около того) женщин, пожилых и молодых, со всеми своими тайными обидами и предубеждениями, пытаются работать вместе.

Мэй Честер довольно сильно завидовала Эми – ведь та пользовалась гораздо большим успехом, чем она сама, а как раз в это время несколько мелких событий значительно подогрели это чувство. Изящные работы Эми пером совершенно затмили раскрашенные Мэй вазы – это был один из шипов. Затем, на последней вечеринке, всепобеждающий Тюдор протанцевал с Эми целых четыре раза, а с Мэй – только один, – и это был шип номер два. Но самой главной обидой, терзавшей душу Мэй и оправдывавшей ее недружелюбное поведение в ее собственных глазах, был слух, нашептанный бедняжке какой-то услужливой сплетницей, о том, что девицы Марч высмеивали ее в гостях у Лэмбов. Вся вина за этот проступок должна была бы пасть на Джо, ибо ее озорная имитация оказалась слишком точной и узнавания невозможно было избежать, а безудержные Лэмбы позволили шутке выплеснуться наружу. Однако ни намека на это не дошло до самих виновниц, так что можно себе представить, каково было смятение Эми, когда вечером, в самый канун открытия ярмарки, нанося завершающие штрихи на своем прелестном столике, она услышала, как миссис Честер, которой, конечно же, не могло понравиться предполагаемое осмеяние ее дочери, произносит вполне вежливым тоном, но сопровождая его весьма холодным взглядом:

– Я замечаю, моя милая, что молодые девицы не одобряют моего решения поручить этот столик кому-то иному, кроме моих дочерей. Этот столик сразу бросается в глаза, и он, как некоторые полагают, самый привлекательный из всех, а так как мои девочки – главные устроительницы ярмарки, считается, что им и следует занять это место. Мне очень жаль, но я знаю, что ты слишком искренне заинтересована в успехе нашего дела, чтобы огорчаться из-за небольшого личного разочарования, и если захочешь, то получишь другой столик.

Миссис Честер поначалу предполагала, что ей будет легко произнести эту небольшую речь, однако, когда пришло время, она, глядя в глаза ничего не подозревавшей Эми, устремленные на нее и сразу наполнившиеся удивлением и беспокойством, вполне естественно обнаружила, что сделать это ей довольно трудно.

Эми понимала, что за словами миссис Честер что-то кроется, но не могла догадаться об истинной причине, и тихо ответила, чувствуя себя глубоко оскорбленной и выказывая это чувство:

– Вероятно, вы предпочли бы, чтобы у меня совсем не было столика?

– Ну, моя милая, прошу тебя, не надо обид, Речь идет о простой целесообразности: видишь ли, мои девочки, естественно, будут играть ведущую роль, и этот столик считается надлежащим местом именно для них. Я-то как раз думаю, что оно очень подходит для тебя, и очень тебе благодарна за твои старания сделать его таким прелестным, но мы, разумеется, должны отказываться от наших личных предпочтений. Я позабочусь, чтобы ты получила хороший столик в другом месте. Хочешь цветочный? Им занялись младшие девочки, но они не очень довольны тем, что у них получается. А ты могла бы сделать из него что-то очаровательное, ведь, как известно, цветочный столик всегда привлекает внимание.

– И особенно – внимание джентльменов, – добавила Мэй, тем самым просветив Эми хотя бы в отношении одной из причин столь внезапной утраты благосклонности.

Эми покраснела от гнева, но никак иначе не прореагировала на этот полудетский сарказм, и отвечала с неожиданным дружелюбием:

– Пусть все будет так, как вы желаете, миссис Честер. Я тотчас освобожу это место и займусь цветочным столиком, если вам угодно.

– Ты можешь забрать отсюда свои вещицы, чтобы положить их на твой новый столик, если хочешь, – начала было Мэй, чувствуя некоторые угрызения совести при взгляде на прелестные рамочки, расписные раковины и утонченные цветные рисунки, так тщательно выполненные Эми и так изящно ею расположенные. Мэй предложила это из добрых побуждений, но Эми восприняла ее слова иначе и поспешно сказала:

– О, разумеется, если они тебе мешают!

Она, как попало, смела все собственные поделки в свой фартук и зашагала прочь, чувствуя, что и она сама, и ее работы получили оскорбление, которое никак не возможно простить.

– Ну вот, теперь она обозлилась. О Небо! И зачем только я попросила вас поговорить с ней, мамá! – произнесла Мэй, огорченным взглядом окидывая пустые места на теперь уже ее столике.

– Девичьи ссоры кончаются скоро, – отозвалась ее мать, слегка устыдившись своего участия в этом, и не напрасно.

Младшие девочки с восторгом приветствовали Эми и ее сокровища, и такой прием до некоторой степени умиротворил ее смятенный дух, так что она тут же взялась за работу, полная решимости добиться успеха – хотя бы цветами, если нельзя произведениями искусства. Однако казалось, что все идет против нее. Было уже поздно, она устала. Все остальные оказались слишком заняты своими делами, чтобы помогать ей, а младшие девочки только мешали: эти милые малышки без конца суетились и стрекотали, словно стайка сорок, своими неумелыми стараниями установить идеальный порядок создавая невероятный беспорядок. Арка из веток ели, только что возведенная Эми, не желала стоять как следует – покачивалась и грозила свалиться ей на голову, как только корзинки, развешанные на ней, были заполнены. На ее лучшую керамическую плитку брызнула вода, и на щеке Купидона осталась светло-коричневая слезинка. От работы с молотком в руках у Эми остались ссадины, да еще она успела промерзнуть на сквозняке, а эта беда наполнила ее душу страхом за завтрашний день. Любая из юных читательниц, переживших подобные беды, посочувствует бедняжке Эми и пожелает ей удачно справиться с выпавшей на ее долю задачей.

Велико было возмущение домашних, когда этим вечером Эми поведала им свою печальную историю. Маменька сказала, что это просто безобразие, но что Эми вела себя совершенно правильно. Бет заявила, что не пошла бы на эту ярмарку совсем, а Джо возмутилась, почему же она не забрала сразу все свои прелестные вещицы и не бросила этих подлых людишек управляться без ее помощи?

– То, что они подличают, никак не резон, что я должна поступать так же, мне это вовсе не по душе. И хотя я считаю, что имею право обидеться, я не собираюсь это им показывать. Такое они поймут скорее, чем сердитые высказывания или раздраженное поведение, правда ведь, маменька?

– Ты правильно все воспринимаешь, моя дорогая. Поцелуй за пощечину – это всегда лучший ответ, хотя поступать так бывает порою очень нелегко, – отвечала ей маменька с видом человека, на собственном опыте познавшего разницу между проповедью и практикой.

Несмотря на множество разнообразных и вполне естественных искушений, зовущих ее негодовать или ответить в том же роде, Эми оставалась верна своему решению весь следующий день, собираясь победить врага добротой. Начала она хорошо благодаря безмолвному напоминанию, явившемуся ей неожиданно, но весьма удачно и своевременно. Утром, приводя в должный вид новый столик (младшие девочки находились в это время в вестибюле, заполняя корзинки), она взяла в руки свое самое любимое изделие – небольшую книжку, старинную обложку которой ее отец заметил среди своих сокровищ, а внутри, на ее веленевых листах*, Эми великолепно иллюстрировала разные тексты. Она с извинительной гордостью переворачивала страницы книги, богато украшенные изящными рисунками, когда ее взгляд упал на один из стихов, заставивший ее остановиться и задуматься. Обрамленные ярким орнаментом из алых, синих и золотых завитков, с крохотными изображениями духов доброй воли, помогающих друг другу пробираться вверх и вниз среди терний и цветов, там были начертаны слова: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»*.

«Надо бы, но не получается», – подумала Эми, переведя взгляд с яркой страницы на смятенное лицо Мэй над большими вазами, которым не удалось скрыть пустые места, раньше заполнявшиеся изящными вещицами Эми. Эми постояла минуту-другую с книгой в руках, переворачивая листы, видя на каждом какой-нибудь добродушный упрек за всяческие сердечные недовольства и немилосердности души. Множество мудрых и верных проповедей читаются нам каждый день на улице, в школе, на работе или дома не сознающими того проповедниками. Даже ярмарочный столик может превратиться в кафедру, если сумеет преподать добрый и полезный совет, который никогда не бывает несвоевременным. Сознание Эми тотчас прочло ей небольшую проповедь, подсказанную прочитанным стихом, и она сделала то, что не так уж часто делают многие из нас, – приняла эту проповедь всей душой и сразу же применила совет на практике.

Группка девиц собралась у столика Мэй, выражая свое восхищение красивыми вещами на нем и обсуждая смену продавщиц. Они приглушали голоса, но Эми понимала, что говорят они о ней, выслушав версию лишь одной из сторон, и судят соответственно этому. Ей стало неприятно, однако ею уже овладело иное, доброжелательное настроение, и вскоре представилась возможность доказать это на деле. Эми услышала, как Мэй с огорчением произносит:

– Это ужасно, потому что уже нет времени сделать какие-то новые вещицы, а я не хочу заполнять пустые места чем попало. Столик был тогда как раз завершен. Теперь он испорчен.

– А я думаю, она вернула бы их обратно, если бы ты ее попросила, – предположила одна из девиц.

– Как же я попрошу ее после такой неприятности? – начала было Мэй, но не успела закончить, так как с другой стороны залы донесся голос Эми, любезно предложившей:

– Ты можешь взять их, пожалуйста, без всяких просьб, если они тебе нужны. Я как раз подумывала о том, чтобы положить их обратно, ведь они гораздо больше принадлежат к твоему столику, чем к моему. Вот они. Бери их, пожалуйста, и прости, если вчера я слишком поторопилась их забрать.

Эми говорила все это, уже возвращая свои пожертвования, и улыбнулась, кивнув головой, а затем поспешила прочь, чувствуя, что гораздо легче сделать что-то дружелюбное, чем задержаться и выслушать слова благодарности за это.

– Ну, скажу я вам, это прелестно, что она так сделала, правда? – воскликнула одна из девиц.

Что ответила Мэй, расслышать не удалось, но какая-то юная леди, чей характер был, видимо, несколько окислен во время приготовления лимонада, с неприятным смешком добавила к сказанному:

– Очень красиво! Ведь она поняла, что за своим столиком ей никогда их не продать.

А вот это было жестоко. Когда мы приносим маленькие жертвы, нам хочется, чтобы их, по крайней мере, ценили, и Эми на миг пожалела о том, что сделала, почувствовав, что добродетель не всегда сама по себе награда. Но все же это действительно так, и она очень скоро в этом убедилась, ибо настроение ее стало улучшаться, новый столик начал расцветать под ее искусными руками, юные леди были с нею очень добры, и казалось, что этот ее небольшой акт поразительным образом очистил атмосферу.

День представлялся Эми очень долгим и очень тяжким, когда она сидела за своим столиком, чаще всего в полном одиночестве, так как младшие девочки скоро ее покинули. Мало кому хотелось покупать цветы летом, и ее букеты стали поникать задолго до наступления вечера.

Столик с произведениями искусства был самым привлекательным в зале. Вокруг него весь день толпились люди, а ярмарочные помощники то и дело бегали туда и обратно с важными лицами и звенящими ящиками для сбора денег. Эми часто устремляла грустный взгляд на ту сторону залы, всей душой желая быть там, где она чувствовала себя как дома и была счастлива, а не здесь, в дальнем углу, где и делать-то вовсе нечего. Некоторым из нас могло бы показаться, что это не так уж тяжко, но для красивой, жизнерадостной молодой девушки сидеть там было не только скучно, но и весьма досадно, а мысли о Лори и его друзьях превращали это сидение просто в мученичество.

Домой она пошла уже совсем вечером и была так бледна и молчалива, что родные поняли – день был тяжелым, хотя Эми не произнесла ни слова жалобы и даже не рассказала о том, что она сделала. Маменька дала ей дополнительную чашку крепкого ароматного чая. Бет помогла переодеться и сплела для нее прелестный маленький венок – украсить прическу. А Джо поразила все семейство, одевшись с необычайной для нее тщательностью и мрачно намекнув, что дела вот-вот примут иной оборот, а столики поменяются ролями.

– Не надо никаких резкостей, очень тебя прошу, Джо, я не хочу излишней суеты, пусть все это минует и забудется, ты просто веди себя спокойно, – убеждала Эми сестру, выходя из дома в надежде пополнить подбор цветов так, чтобы они освежили ее несчастный столик.

– Да я просто намерена быть обворожительно приятной со всеми, кого я знаю, и задерживать их в твоем углу как можно дольше. Тедди и его ребята нам помогут, и мы еще здорово повеселимся, – отвечала ей Джо, глядя поверх калитки, чтобы не пропустить Лори.

Очень скоро в сгущающейся тьме послышался знакомый звук решительных шагов, и Джо выбежала навстречу другу:

– Это мой мальчик идет?

– Конечно, раз это – моя девочка! – И Лори продел руку Джо под свой локоть с видом человека, чьи желания наконец исполнились.

– Ох, Тедди, у нас такие дела! – Джо принялась рассказывать ему о неприятностях Эми с чисто сестринским пылом.

– Да тут наши ребята должны приехать, целое стадо, и пусть меня повесят, если я не заставлю их купить каждый цветок, какой у Эми найдется, а после этого встать лагерем вокруг ее столика, – заявил Лори, горячо принимая сторону пострадавшей.

– Эми говорит, цветы не очень красивые, а свежие могут не прибыть вовремя. Мне не хочется быть несправедливой или подозрительной, но я не удивилась бы, если бы их так никогда и не доставили. Ведь раз люди совершили одну подлость, они вполне способны совершить и другую, – заметила Джо возмущенным тоном.

– А разве Хейз не дал вам самых лучших из нашего сада? Я же сказал ему, чтобы дал.

– Я об этом не знала, а он, видно, забыл, ведь ваш дедушка плохо себя чувствовал. Мне не хотелось беспокоить его просьбами.

– Ну, Джо, как вы могли подумать, что надо кого-то просить? Ведь они столько же ваши, сколько мои! Разве мы с вами не делим все пополам? – заговорил Лори тем тоном, от которого у Джо сразу же вырастали колючки.

– Святые Небеса, надеюсь, это не так! Половина некоторых из ваших вещей меня вовсе не устроит. Но нечего нам стоять здесь и кокетничать. Я должна помочь Эми, а вы отправляйтесь-ка домой и приведите себя в великолепный вид, да уж будьте так добры, позвольте Хейзу отправить в Холл* немножко цветов покрасивее, и я тогда стану вечно вас благословлять.

– А сейчас это сделать нельзя? – спросил Лори так недвусмысленно, что Джо с негостеприимной поспешностью захлопнула калитку прямо перед его носом, крикнув сквозь перекладины:

– Идите домой, Тедди, я занята!

Благодаря нашим заговорщикам дело и вправду приняло иной оборот, ибо Хейз в ту ночь отправил в Холл целую уйму цветов и вдобавок очаровательную корзину, составленную в его самой лучшей манере, чтобы поместить ее в центре столика. Затем семейство Марч вышло en masse[4]4
  В полном составе (фр.).


[Закрыть], а старания Джо были отнюдь не напрасны, так как люди не только приходили, но и оставались, смеясь ее чепухе, восхищаясь вкусом Эми и явно наслаждаясь происходящим. Лори и его друзья храбро бросились в брешь – раскупать букеты, а затем встали лагерем перед столиком и превратили этот угол в самое оживленное место в зале. Эми оказалась теперь в своей стихии и из благодарности, если не говорить ни о чем другом, была так воздушна и грациозна, как только могла, и к этому времени уже убедилась, что, в конце концов, добродетель действительно сама по себе награда.

Джо вела себя с примерной уместностью и, убедившись, что Эми вполне счастлива в окружении своего почетного караула, принялась ходить по всему Холлу, тут и там подхватывая обрывки пересудов, давших ей понять, что заставило Честеров поменять место старта. Она упрекала себя за свою роль в возбуждении враждебного отношения и решила как можно скорее оправдать Эми, снять с нее обвинение. Узнала она также и о том, что сделала Эми со своими вещицами в то утро, и сочла, что ее сестра – образец великодушия. Проходя мимо столика с художественными произведениями, Джо быстро оглядела его, ища взглядом работы сестры, но не увидела ни одной. «Затолкали куда-нибудь, с глаз долой, я полагаю», – подумала она, готовая прощать собственные обиды, но горячо негодуя, если хоть как-то обижали ее родных.

– Добрый вечер, мисс Джо. Как дела у Эми? – спросила Мэй примирительным тоном, желая показать, что она тоже способна быть великодушной.

– Она распродала уже все, что стоило продавать, и теперь весело проводит время. Ведь цветочный столик, как известно, всегда привлекает внимание, «особенно внимание джентльменов». – Джо не смогла удержаться от этого легонького шлепка, однако Мэй приняла его так покорно, что в следующую же минуту Джо пожалела об этом и принялась хвалить огромные вазы, которые все еще оставались непроданными.

– А что, книжка с иллюстрациями Эми где-нибудь тут лежит? Мне очень захотелось купить ее для нашего отца, – спросила Джо, жаждавшая узнать хоть что-нибудь о судьбе работ своей сестры.

– Все до одной работы Эми давно проданы. Я позаботилась, чтобы они попались на глаза тем, кому надо, и ее вещицы принесли нам хорошую, кругленькую сумму, – ответила Мэй, которой в тот день удавалось преодолевать все малые соблазны, как накануне удалось это сделать Эми.

Весьма довольная, Джо поспешила обратно, чтобы сообщить Эми радостные вести, а Эми была и растрогана, и удивлена рассказом о том, что говорила и как вела себя Мэй.

– А теперь, джентльмены, я хочу, чтобы вы пошли и отдали должное другим дамам, и столь же великодушно, как сделали это для меня, особенно у столика с произведениями искусства, – сказала Эми, выпроваживая «ребят Тедди», как сестры называли его друзей по колледжу.

– «Вперед, Честер, запрашивай свою цену!» – вот ваш девиз для этого столика, но выполняйте свой долг как подобает мужчинам, и за свои деньги вы получите искусство сполна и во всех смыслах этого слова, – побуждала их неукротимая Джо, когда преданная фаланга готовилась выйти на поле битвы.

– Приказ услышав, исполняй, но Март прекраснее, чем Май*, – продекламировал маленький Паркер, изо всех сил стараясь быть одновременно и остроумным, и нежным, однако его тут же утихомирил Лори, сказав:

– Очень хорошо, сынок, для такого малыша, как ты! – и увел его прочь, отечески поглаживая по голове.

– Купите у нее вазы, – шепнула Эми на ухо Лори, оканчивая собирать своей противнице на голову горящие уголья*.

К великому восторгу Мэй, мистер Лоренс не только купил ее вазы, он обошел всю залу, держа по огромной вазе под мышками. Другие джентльмены столь же опрометчиво играли на повышение, без разбора покупая хрупкие безделушки, а потом беспомощно бродили туда-сюда, нагруженные восковыми цветами, раскрашенными веерами, филигранными бюварами и другими полезными и нужными им приобретениями.

Тетушка Кэррол была на ярмарке, слышала эту историю и выглядела очень довольной, а потом, в уголке, сказала что-то такое тетушке Марч, что заставило эту даму просиять от удовольствия и наблюдать за племянницей полными гордости и волнения глазами, хотя причину собственного удовольствия она открыла лишь несколько дней спустя.

Было объявлено, что ярмарка прошла весьма успешно, и, когда Мэй на прощанье пожелала Эми спокойной ночи, она не изливала, как обычно, потоки слов, но просто с нежностью ее поцеловала, и взгляд ее говорил: «Прости и забудь!» Этого Эми было достаточно, а когда она пришла домой, то обнаружила, что вазы Мэй красуются в гостиной на каминной полке, каждая – с великолепным букетом цветов в ней. «Заслуженная награда великодушной Марч!», как с театральным жестом провозгласил Лори.

– У тебя больше принципиальности, великодушия и благородства характера, чем я когда-либо могла предположить, Эми. Ты вела себя чудесно, и я уважаю тебя всей душой, – горячо проговорила Джо, когда они вместе расчесывали волосы на ночь.

– Да, мы все уважаем ее и любим за ее готовность прощать. Это, наверное, было ужасно трудно после того, как ты вложила столько труда и такое значение придавала тому, чтобы все эти твои прелестные вещички продать. Мне думается, я не смогла бы сделать это так по-доброму, как ты, – добавила Бет, уже опустившая голову на подушку.

– Ну что вы, девочки, не надо так уж меня хвалить. Я всего лишь поступила так, как поступили бы со мной. Вы вот смеетесь надо мной, когда я говорю, что хочу стать настоящей леди, а я ведь имею в виду по-настоящему благородную женщину, по духу и воспитанию, и пытаюсь так и поступать, насколько разумею. Я не сумею точно объяснить, но мне хочется быть выше мелких низостей, глупостей и недостатков, которые портят такое множество женщин. Я очень далека еще от этого, но я стараюсь и надеюсь со временем стать такой, как наша мама.

Эми произнесла это с глубочайшей серьезностью, и Джо отвечала, сердечно ее обняв:

– Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, и никогда больше не стану над тобой смеяться. Ты движешься вперед быстрее, чем думаешь, и я буду брать у тебя уроки истинной учтивости, потому что ты, я думаю, знаешь секрет. Не оставляй попыток, дорогая моя, и в один прекрасный день ты получишь свою награду, и никто не будет восторгаться этим больше, чем я.