Текст книги "Счастливая земля"
Автор книги: Лукаш Орбитовский
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Текла выпустила член изо рта, дотронулась до моего уха.
– Не страшно.
Обхватила бедрами мои бедра и начала скользить на этой мокрой тряпочке. Вскоре ее дыхание ускорилось, она задрожала, испустила глубокий стон и начала трястись. Свободной рукой поднимала себе грудь. Кричала при каждом вдохе, а дрожь сотрясала ее снова и снова. В конце концов она соскользнула с меня, костлявая и мокрая. Шепнула слова благодарности. Надела фартук и вернулась к покраске. Я не мог и двинуться.
В тот вечер Текла сказала много разного. Сказала, что раз уж ее посетило здоровье, то и я должен сохранять надежду. Она поможет мне пройти через это, а потом мы отквитаем потерянные годы. Увидим мир. Заведем настоящий дом и кучу детей. Ее сорокалетняя нога стучала по разбрызганной на полу краске; комната становилась зеленой, а потом черной, поскольку уже стемнело.
5
Фонд занимал целый этаж над театром. Вильчур обещал, что покажет мне, что и как, но задерживался. Я сидел у пустого стола и пил воду из кулера. На стенке висел цветной проект реставрации замка. Под стеной парковались блестящие автомобили.
Вильчура не было, зато появился Габлочяж в пропотевшем костюме. Он казался замученным. Я и встать не успел, как он ткнул в меня пальцем и начал орать, что теперь только понял, кто я таков, и решительно не понимает, почему так долго был слеп. Мы ведь работали вместе, а это к чему-то обязывает. Спросил, должен ли он теперь обращаться ко мне на «вы» и добавлять «уважаемый», и сообщил, что только крысы бегут с тонущего корабля. Теперь я буду себе посиживать в офисе, продолжал орать, а он дальше в будке, хотя он уже и в возрасте. Я не знал, что ответить, ну и побаивался Габлочяжа, который метался по офису, сжимая кулаки.
Вильчур вошел бесшумно. Пожал руку сперва ему, потом мне, а Габлочяж поклонился в пояс. Вильчур спросил, как ему работается, как у него вообще дела и есть ли вообще, по его мнению, смысл работать у замка. Габлочяж пробубнил несколько нескладных слов, а руки его искали шапку, которую можно было бы прижать к груди. Вильчур сказал еще, что очень рад этой встрече, поскольку помнит о Габлочяже и готовит для него кое-что особенное.
– Я думал о таком зале с реконструкциями, с историей замка, которую будут рассказывать актеры, – сказал он. – Но кому-то пришлось бы сперва написать текст. Как вы считаете, смогли бы вы найти немного времени, чтобы нам помочь? Разумеется, сперва ремонт, все в строгом порядке. – Он аккуратно подтолкнул Габлочяжа к выходу. Потом свалился в кресло и вздохнул, что вот так с каждым. – Теперь ты понимаешь, почему я доверяю только старым друзьям? Каждый на меня вешается. Каждый! А я ведь ничего не получил на золотом блюдечке. Курвамать.
Мы вышли. Вокруг замка все кипело. Главный вход стоял настежь. Люди в касках и рабочей одежде ходили туда-сюда. Рабочие разгружали ящики с грузовиков, длинные и похожие на гробы. Какой-то малый сидел на земле с белым лэптопом на коленях и все время фотографировал. Вильчур здоровался с каждым, заводил разговор, я держался сбоку и слушал, кто чем занимается. Начинал понимать, что эта работа для меня слишком трудна, в ней слишком много незнакомых терминов и людей, которым я должен понравиться.
Вильчур отошел. Я заглянул в сторожку – Габлочяж собрал свои бумаги в огромную кипу и так их и оставил. Я немного прогулялся перед самым возвышением. Дерево разрослось, ветка, по которой мы когда-то лазали, стала толщиной с бедро, тянулась вверх вдоль стены. Окно – черное и холодное. Звало.
– Меня тоже это беспокоит, – сказал Вильчур. – Я хотел срубить эту дрянь, не позволили, представляешь? Одни на меня охотятся, другие ставят палки в колеса. Что мне с этим делать, Шимек? Кто-то у меня здесь точно долбанется.
Я сказал, что любой алкаш за бутылку спилит дерево. Вильчур только рассмеялся.
– Габлочяж первый донесет куда надо. Видел его сегодня? Старый козел. Тебе это икнется, и мне это икнется. Решетки, слушай, решетки надо сделать. Говоришь, чтобы только ветку? Ну, может быть. Да, ты прав, ветка, пожалуй, пройдет. Ну так что? Садись, парень, и следи, чтоб они тут у меня не убились. Что за люди, что за люди. Смотри, вон тот пиво в сетке тащит. На моих глазах. Вот же банда ушлепков.
Я остался один. Переждал в сторожке, пока не спадет жара, и вынес наружу раскладное креслице. Рабочие клубились под черным окном, и все стало нереальным: они, белый лэптоп и огромные ящики в форме гробов. Мне пришло в голову, что хоть я и не понимаю того, что происходит, но хуже, чем есть, уже не будет.
6
Вечером Текла начала танцевать.
Встретила меня в фартуке, перемазанном краской. Без слов взяла за руки. Мы кружились вокруг общей оси, все быстрее. Превратились в карусель. Я быстро перестал успевать и попросил Теклу притормозить. Не думаю, что она меня услышала. Ее лицо было сведено улыбкой.
Я выскользнул из ее рук и упал. Она танцевала дальше, превратившись в разноцветный вихрь. Ноги ее, казалось, живут собственной жизнью. Рухнул шкафчик с книгами, опрокинулось ведро с краской. Текла ударилась плечом о стену, раздался хруст. Она кружилась дальше, лишь левая рука безжизненно болталась. Я поднялся с пола, попробовал ее поймать. Не успел, лицо моей жены ударилось о косяк двери, взлетело облачко красного тумана. Я попытался снова. Она была очень сильной. Я отлетел в угол.
Текла танцевала еще быстрее, ее метало от стены к стене в треске суставов и костей. На быстро краснеющей голове появлялись все новые раны. Я попробовал заслонить ей дорогу. Казалось, что Текла проходит сквозь меня, летя на встречу со шкафом, в котором висела старательно разобранная одежда. Я словно бы услышал музыку, пару грустных аккордов. Текла осела на пол. Я присел рядом.
Нога танцевала все медленней, пока не застыла. Я хотел еще сделать ей массаж сердца, но не мог к ней прикоснуться, боялся, что поломаю те ребра, которые еще не были сломаны, и только повторял про себя: любимая моя, ты такая худенькая, как я мог не заметить этого раньше? Где я был? Такая худенькая.
7
Я смотрел в окно на темный замок и задумывался, когда же проворонил тот момент, в котором мог еще что-то сделать. Их ведь было множество. Я должен был уложить Теклу в больницу или хотя бы оповестить Владиславу. Я начинал понимать, что Текла сделала бы это для меня.
Замок торчал своим чередом – черное пятно посреди гаснущего города. В темных окнах домов светились еле видимые сигареты. Крыши сливались с небом. Дома, стоящие в отдалении, стали пятном, и весь мир размазался. Меня охватывали волны то жара, то холода, словно бы я терял ту малую часть себя, которую сумел удержать.
Вызванный Кроньчак вошел без стука. Я ожидал, что он начнет меня утешать – или арестует, – но он просто бросил взгляд на окровавленные стены и неподвижную Теклу. Покивал головой, словно хотел сказать: «Ну да, я так и знал, что этим кончится». Потом сказал, что, когда я приду в себя, он запишет мои показания. Спешить с этим некуда. Я все еще смотрел в окно. Водитель еле видимой машины неуклюже парковался. Кроньчак спросил, есть ли у меня кто-нибудь, есть ли у меня место, где провести эту ночь. Я молчал. Внизу пробежала стайка подростков. Кроньчак присел рядом со мной, на подоконник.
– Может, мне лучше было бы помолчать, но самое главное, чтоб ты сейчас был среди людей. Я знаю, что такое потеря. Лучше, чем ты думаешь. Мы пройдем через это, парень. С этим можно жить. Улыбаться трудно, а жить можно. Не хочу тебя так оставлять. Шимек, ты меня слышишь? Ты не будешь тут сидеть просто так. Сейчас кто-нибудь придет. Кому мне позвонить? Есть психолог. У тебя есть номер центра помощи в кризис, того, на Валбжиховской? Шимек? Эх, парень, парень…
Его голос зудел, стал неважным, я перестал его слышать. К дому подъехала «Скорая». Собирались зеваки в распахнутых куртках и штанах неопределенного цвета. У них были одинаковые, расплывающиеся лица. Издалека доносились крики старой Владиславы. Завтра я проснусь, и все будет хорошо, сказал я себе. А может быть, и нет. Окно и то, что за окном.
Над Рыкусмыку повисла новая яркая точка. В замке зажегся свет.
8
Тело вынесли, я захлопнул дверь. Кто-то стучался. Я тихо сидел в темноте. Я не знаю, что такое тишина. Телефон звонил так долго, что разрядился. Пришел короткий сон, ушел, появилась дрожь. Иногда тени на стенах оживали, принимая силуэт Теклы. Тогда я прятал лицо в ладони.
У меня не было воспоминаний. Меня поразило близнецовое сходство наших дней. Другие люди – о которых я мало что знаю – носят в себе запись первого свидания и первого сексуального опыта, хранят снимки из отпуска. Дети растут на записях с жесткого диска. Возвращаются измены и ссоры. Текла говорила мало и всегда через силу. Сидела перед телевизором. Пробовала вязать на спицах. Говорила о том, как себя сегодня чувствует, задумывалась о том, кем был ее отец и почему Владислава такая, какая она есть. За годы я не заметил даже сгущающейся сети морщин.
Она всегда была бледной и тихой. Много времени проводила под душем, из-за чего мы всегда много платили за воду. Готовила мне вареную курицу с рисом и брокколи. Руки ее при этом дрожали. Говорила, что раз уж я не чувствую вкуса, то могу есть здоровую пищу и тогда проживу немного дольше. Была рада, что я не курю. Всегда избегала дыма.
В этой огромной пустоте, в неприсутствии, вырос скрежет. Раньше его приглушали ее шаги, стоны, бормотание. Давил его звон кастрюль и многочасовой шум воды из душа. Бархатный шелест. За окном огни города зажигались и гасли в недоступной мне последовательности. Я открыл кран в ванной, но это было уже не то же самое. Я хотел уничтожить половину кровати.
В конце концов я свалился в углу, на одеяле, укрывшись пледом. Мне не хватало касания ее лба своим.
9
Владислава пыталась прогнать меня из церкви. Заслонила вход и начала кричать в присутствии немногих пришедших на похороны, что я убил ее дочку. Хладнокровно прикончил. Если б она встретила на своем пути кого-то приличного, то все было бы совершенно иначе. Текла уехала бы, как и другие, в города, где есть просторные жилища и профессиональная опека, где такие вещи попросту лечат.
– Она заболела из-за тебя! – орала Владислава. – С ней уже было нехорошо, а ты еще накрутил! Ты больной! Втянул ее в свою собственную болезнь! И еще меня облапошил, что я на это согласилась. Как ты смел сюда прийти?! Люди, вы это видите?! Он сюда пришел!
Кроньчак осторожно взял Владиславу и проводил на переднюю скамью. Я сел с другой стороны. Пришло стадо кладбищенских баб и никто, кроме них. Ксендз говорил о божьем милосердии и о том, что трагедии, сию минуту непонятные, позже обретут смысл. Насколько я знаю, ксендз страдал раком костей, так что мужик знал, что говорит. Вскоре мы пошли за гробом, Владислава впереди, я в самом конце. Был прекрасный день.
Нас сопровождал знакомый чумазый призрак. Старый Герман перескакивал между горбатыми надгробиями, а когда мы пришли на место захоронения, присел за деревом, словно хотел спрятаться внутри ствола. Кроньчак оттащил Владиславу от меня и от гроба. Никто ничего не сказал. Веревки пришли в движение, земля ударила в крышку гроба. До меня долетел плач Германа.
Появился озабоченный Вильчур, в черном костюме и в темных очках, висящих на нагрудном кармане пиджака. Нес с собой большой букет цветов. Владислава впала в ярость и, прежде чем кто-либо успел среагировать, уже лупила Вильчура кулаками и кляла последними словами. Сам Вильчур лишь поднимал локти, прикрывая лицо. Надежный Кроньчак вырос между ними и снова оттащил Владиславу. Что-то ей говорил. Они были плоскими, неумело нарисованными на дрожащем воздухе.
Я уложил венок и присел у свежего холмика. Старухи разошлись, а Владислава кричала, что не уйдет с кладбища, пока эти два сукина сына отсюда не выметутся. Что я должен уйти и позволить ей проститься с дочкой.
10
– Не знаю, что тебе сказать, старик. Все мне кажется глупым. Правда. Вы мне казались странной парой, но ведь ты выбрал ее не без повода. В каком-то смысле я тебе завидую, даже в эту минуту. Звучит по-идиотски, как и все сейчас. Но, курвамать, именно так оно и есть. Напьемся, а? Знаю, что с водярой тебе не по дороге, но иногда пить нужно. У меня никогда никого не было. Не знаю родителей. Ох, ну было сколько-то женщин. Но я всегда себе накручивал какую-то историю. Сперва считал, что я должен чего-то добиться и баба будет в этом только мешать, ну знаешь, весь этот трындеж о стабильности, доме и детях. А я жил на чемоданах. Меня несло туда, где работа, и я не хотел никого тянуть за собой. Потом было еще сколько-то телок. Только, опять же, я боялся, что каждую манят мои деньги, хотят меня выпотрошить, да ты и сам знаешь, какие бывают жадные суки. Эти, повернутые на бабках, отлично маскируются. Но пару раз я мог и ошибиться. Думаю, что все из-за этого сраного приюта. Я не умел никого подпустить к себе. Я, я, я столько лет. Мне нужно было сюда приехать, вернуться, чтобы сделать с этим что-то. Ну, будем здравы, как говорится. Чтобы вышло по-нашему. Шимек, плачь, если хочешь, плакать не стыдно. Я тут ради тебя. Мне скоро сорок. Что, заработаю еще больше бабок? Да срал я на эти бабки. Хорошо, когда можно так сказать: срал я на эти бабки, правда же? Дай-то бог, чтоб и ты однажды так смог. Я одному научился. Важно движение. От задания к заданию, от работы к работе, день переполнен и разбит по четвертям часа так, чтоб ты не мог ни одной мысли туда втиснуть. Помогает. Если хочешь, я тебе такое устрою. Ну, между первой и второй, друг! Я знаю, как это выглядит со стороны. Богач возвращается на старое пепелище, раздает визитки и клеится к старым друзьям. Ну, что мне, притворяться, что я кто-то другой, не тот, кто я есть? Что я не скучал? Сперва я проклинал Рыку, а потом в голове только одно и билось – «дом, дом, дом». Или мне прикидываться, что я сраный нищеброд? Ну, нет, браток, ты меня лучше слушай. Всегда можешь на меня рассчитывать. С чем бы ты ко мне ни пришел. Без исключений. Шимек, да ты вообще слышишь меня, пьянь такая?
11
Пьяный, я взобрался на дерево и взглянул в темноту. Коридор был приятно прохладным. Скрежет почти смолк. Я знал – перед рассветом он вернется с удвоенной силой. Я не буду считать шагов, но он, если хочет, может ко мне прийти. Я жду. Хочу Теклу обратно. Но не буду считать шагов, не спущусь к тебе, я не такой дурак. Подземелье ответило мне тишиной. Я кричал снова и бросал камни лишь для того, чтобы внезапно перестать, – представил себе, что он внезапно встает передо мной и опускает сломанный рог.
И я понял еще кое-что. Текла была старше, и ее судьба предрекала мою. Вскоре у меня тоже запляшет нога. Ведь так оно должно быть, а, рогатая сволочь? Прозвучал крик. Кто-то в Рыкусмыку требовал, чтобы я заткнулся.
Я скоро умру, такова правда. Размажусь по стене, и адиос, амиго. Крик повторился, и я узнал голос Габлочяжа. Он кружил и светил фонарем. Господи боже, я умру. Было бы хорошо пожить еще немножко. Ан нет. Я едва держался на ногах. Обнял ветку и медленно съехал вниз. Приземлился в круге света. Габлочяж узнал меня и желал знать, что я тут делаю ночью. Замолк тут же, лишь только присмотрелся ко мне. Я толкнул его плечом и оставил за собой в испуге.
В первый раз я возьму дела в свои руки. Узнаю, почему мы слышим то, что слышим. (Что она слышала.) Узнаю, почему умерла Текла, и отдалю от себя ее судьбу. Доберусь до тайны замка, а если у Вильчура есть хоть чуть-чуть мозгов, то мы замуруем подвалы вместе с их обитателем. Я взорву это место. Сожгу Рыкусмыку, если будет нужно. Я обещал это себе.
Скрежет догнал меня на мосту и перевесил через ограждение. Помню лишь течение Бжанки, темное и спокойное.
Глава пятая
1
У ПАМЯТНИКА РУСАЛОЧКЕ крутились трое молодых мужчин с прикрытыми лицами. Оглядывались вокруг. Бесшумно спустились в воду, распугивая лебедей, разместили на памятнике взрывчатку, на шее, а один из них быстро нанес спреем несколько арабских букв на маленькой девичьей груди. Они отбежали, рассыпались и не могли увидеть, что их план сработал лишь частично. Взрыв вместо того, чтобы оторвать голову, лишь уничтожил лицо, оставив на его месте черный провал.
Перед клубами на бульварах Андерсена, на Каттесундет и Вестергаде несколько десятков человек в темной дорогой одежде ждали возможности войти. Женщины сверкали коленями, мужчины были в кожаных куртках, а охранники спокойно решали, кто может войти, а кому придется попытать счастья в другом месте. Мощные шеи виднелись из жестких воротничков.
В сердце Христиании стреляли огнем угольные печки, у которых грели руки и курили косяки. Туристы покупали их поштучно и вылущивали из пластиковых трубочек. Торговцы в надвинутых капюшонах склоняли головы над богатствами своих киосков – складные столики были заполнены кубиками гашиша размером с плитку шоколада и мешками марихуаны всевозможнейших сортов. Покупки чаще всего совершались в молчании. Туристы склонялись близ скамеек, зажигали только что купленное, затягивались и кашляли, чтобы тотчас прополоскать горло туборгом из небольшой банки. На них поглядывали старые хиппи с окаймляющими лысины остатками грязных волос, беззубые, обросшие, в растянутых свитерах и кожаных куртках. Из их громадных рук падали окурки. Были тут и более молодые, с жилистыми предплечьями, с татуировками до ушей, а неподвижные, отмеченные шрамами лица их придавали им вид оживших памятников.
Красивые девушки в коротких курточках сбивались в стайки. Между людей циркулировали мощные мускулистые псы. Чуть дальше, на берегу канала, десятки пар глаз бездумно смотрели на неподвижную воду. Один мужчина, который сперва съел печенье с гашишем, потом выкурил с дружком косяк и так разошелся, что побежал за вторым печеньем, полз сейчас грязной улочкой в сторону бараков. Изо рта его свисала толстая нить слюны.
В Эстербро, Хеллрупе и других северных районах, расположенных далеко от центра, группы парней слонялись без видимой цели. Были одеты в мешковатые штаны, бейсболки и куртки, широкие и расстегнутые, так чтоб можно было увидеть футболки, на которых скрещивались револьверы, а статуя Свободы с закрытым лицом целилась в небо из автомата. Ребята шли фалангой, несли камни и куски кирпича, разбивали каждый фонарь, что попадался им по дороге. Сопровождал их треск падающих велосипедов. Когда над улицей сгущалась тьма, разбегались в направлении запаркованных машин.
Женщина, что могла бы считаться красивой, если бы не печаль на ее вытянутом лице, выбила стекло в магазинчике с мармеладками на Фальконер Алле. Застыла на мгновение, словно пораженная тем, что стекло разбилось с первого удара. Или просто задумывалась, готова ли на то, что запланировала. Сбила острые осколки и вошла внутрь, неся в левой руке небольшую канистру. Шла через магазин, жуя яркие разноцветные мармеладки, а за ней лилась блестящая струйка бензина. Поставила канистру в самом дальнем углу, выбралась наружу и бросила спичку. Потом перешла на другую сторону тихой улицы и со скрещенными на груди руками всматривалась в распространяющийся огонь. Поворачивала к нему голову даже тогда, когда под холодным взглядом мобильных телефонов ее тащили в полицейскую машину.
– Это конец, – сказала Хелле Хукоммельсе. – Я не счастлива с тобой. Я много думала, как тебе это сказать и что сделать, чтобы мы оба пострадали как можно меньше.
За окном съемной квартиры Фальконер Алле блестела банком и кофейней. Бартек сидел на табурете в кухне и держался за живот.
– Что я сделал не так?
– Ничего. Может быть, в этом и дело. Слушай, на самом деле у меня нет конкретного повода. Просто что-то не работает. Я правда не знаю. Мне когда-то казалось, что рядом с тобой я найду внутренний покой – и действительно, так было. Но больше этого нет. Это не моя вина. Мы ведь не в ответе за то, что чувствуем, правда?
– Нам надо просто поговорить.
– Мы говорим.
– Но я ведь тоже вижу, что что-то не в порядке. Я не слепой. Но зачем же сейчас бежать? Что будет с тем, что мы вместе построили? Послушай…
Он хотел ее обнять.
– Нет. – Хелле встала. – Нам надо жить дальше. Я много об этом думала, и если я чего-то и боюсь, то как раз метаний туда-сюда. Этого мы в самом деле могли бы избежать. В четверг придут люди и упакуют твои вещи. Ты можешь при этом присутствовать. А я уйду. Я совершенно не против твоего присутствия, но предпочла бы, чтоб ты мне поверил.
Я ничего не пропущу.
– Притормози, пожалуйста.
– А разве не лучше побыстрее со всем развязаться? Вот тебе их номер. Они будут хранить вещи две недели. Тебе должно хватить этого времени, чтоб найти новую квартиру. Если не найдешь, я заплачу за продление. Я и так плачу, тебе никаких счетов не придет. Вот, пожалуйста, возьми.
– А это что?
– Адрес отеля. Номер зарезервирован с сегодняшнего дня. – Она положила ладонь на его ладони. – Давай не будем делать это труднее друг другу.
– Как-то всего этого слишком много сразу, тебе не кажется?
Хелле отстранилась, попала в точечное пятнышко света с потолка. Круглое лицо, вздернутый нос, крестик на груди, первые морщины на шее. Выглядела как мать, отчитывающая ребенка. Бартек умолк. Он водил взглядом по полкам, полным книг, и картинам, полным ярких цветов и продолговатых фигур. Встал.
– Что с тобой будет?
– Подумай о себе. Может быть, у тебя наконец-то получится? Может быть, тебе с самого начала именно этого не хватало?
Снимки и магниты на холодильнике смеялись.
2
Ночь расставила по всему Копенгагену упорядоченные огни. Бартек шел по берегу искусственного озера. На грязной пене колыхались банки, пачки от сигарет и пластиковые бутылки. Дома скользили по воде, его обгоняли бегуны, велосипедисты курили и разговаривали по мобильникам. Бартек хотел остановить одного из них. Спросил бы, почему это с ним происходит.
Подумал, что Хелле будет трудно найти кого-то нового. Разве что у нее уже кто-то есть. Кто-то другой ждал у дома и именно сейчас греется в их квартире. Он представлял, как этот человек обозначает свою территорию: как укладывает собственную стопку газет в туалете и распоряжается местом в шкафах, которые вот уже вскоре будут освобождаться. Ему казалось, что его обманули и что Хелле никогда не была нужна эта связь настолько же, насколько ему.
Он повернул направо, углубился в студенческий квартал, полный музыкальных магазинов и забегаловок со шмотками и дешевой едой. Жалел, что не может вернуться в прошлое. Разыграл бы этот разговор иначе.
В кафе заказал колу со льдом и смотрел на молодежь – в грибовидных шапках, обтягивающих джинсах и кожаных куртках, блестящих словно латекс, – бродящую за стеклом. Они пили пиво из маленьких баночек. За соседним столиком сидели две блондинки. Он попробовал поймать взгляд одной из них, завел разговор, но они желали остаться вдвоем.
Дорога к отелю проходила через переулки красных фонарей. Взгляды молодых женщин скользили по стеклам машин. Бартек приостановился. Пытался вообразить, какие тела скрывают эти курточки, защищающие от ветра. Чувствовал, что все сжимается внутри. Велосипеды, скрученные друг с другом, сложились в виде ворот. На витринах трусики, нежные, как бабье лето, члены из сексуального красного пластика, светлые обложки фильмов и искусственные промежности. Вход в отель прикрывало облачко сигаретного дыма, из соседнего окна доносился пьяный гам, портье напоминал альфонса.
Сказал, что номер готов.
На следующее утро Бартек проснулся рано и не понял, где находится. Узнал стол, зеркало, кровать, в которой провел ночь, но ничего больше не знал.
3
Девушка на ресепшен сказала ему что-то по-датски. Он расплатился картой. В лифте задержал взгляд на своем отражении: бледный парень с редеющими волосами, собранными в хвост.
В офисе сбросил сумку на свободное кресло. Включил компьютер. Почту просмотрел бегло, не открывая, только названия, и пошел за кофе на другую сторону здания, где стояла отличная кофеварка, о которой мало кто знал. Столкнулся с Мортеном Рынке-Блинди. Мортен, вчерашний и заспанный, просветил его, что от жизни не следует ожидать слишком многого.
Первый час читал корреспонденцию и сайты сплетен. Отправился в сторону курилки и стащил грушу из буфета. Пришло время отвечать на длинные имейлы, и он ответил бы на все, если б не телефон. Девушка с непроизносимой фамилией звонила от какого-то французского портала для эйчаров и хотела интервью о коммуникации. Бартек с удовольствием ответил бы ей, что коммуницировать не умеет.
Мортен Рынке-Блинди к обеду оклемался, обсудил с Бартеком детали третьей версии курсов и добавил, что в этом случае быстрее – действительно лучше. Остальную часть дня нервно пересылал чужие письма.
Часы проходили под знаком зависающего компьютера. Бартек вручную расчертил план курсов, задумался над ним и трудолюбиво вносил изменения в файл. Девушка из Парижа звонила еще дважды, потому что забыла о чем-то спросить. Солнце било в окно, экран было не прочесть. Жалюзи опускать не хотелось. Неожиданно в кабинет вошел Мортен и сообщил, что есть проблема. Норвежка, та, что была беременна, оказалась и вправду беременна, так что в Осло с проектом полетит именно Бартек. Потом спросил, не трудно ли ему будет это сделать, и предложил вместе пообедать.
4
Во время обеда в столовой Мортен Рынке-Блинди твердо заявил, что не одна на свете рыжая корова и переживать не о чем.
– Ты вообще как нездешний, – объяснял он. – Люди обычно не делают из этого проблему. Тебе не приходило в голову ну просто подцепить кого-нибудь, развлечься на неделю-другую? Господи, да хотя бы на ночь.
– У меня никогда не было с этим проблем, но дело-то не в этом.
– Мне просто вот эта черта в тебе не нравится, единственная. Хелле по тебе не плачет, не плачь и ты по Хелле. Парень, ей лет-то вообще сколько?
Бартек ощетинился:
– А тебе какая разница?
– Ладно, ладно, эй, порядок. Не мое дело.
– Нет. Это я зря. Да, факт, молодой ее не назвать.
– Ну, вот именно. Еще один плюс того, что ты мужчина, так сказать. Раскрою тебе тайну. Знаешь, как проще всего это решить?
– Ну, что опять?
– Ты действительно единственный из моих знакомых, у кого такие проблемы. Ты тут уже, собственно, сколько?
– Достаточно давно.
– Ну, вот. А на мероприятиях для экспатов я тебя не видел.
– Ну, так ты же, баран, из Дании.
Мортен Рынке-Блинди любил жестикулировать в процессе разговора. Носил свитер с замком-молнией на руке.
– А какая разница? На этих встречах куча женщин, которые приехали из Европы. Ищут кого-нибудь, чувствуют себя одиноко. Я там свой вопрос решил. А у тебя-то вообще бы не было никаких проблем. Они ищут подобных тебе, мужиков из Польши, Испании, откуда угодно. Кого-то, кто уже прошел через то, что им еще только предстоит.
– Ну, ты мне Америку не открыл, схожу, если услышу внутренний голос.
– Так вот ты лучше его услышь. Я меж тем понял, что с тобой не в порядке. Только слов не хватает. Ты такой весь наружу, все сверху. Из тебя льется, вот да, точное слово. В твоей любви, старик, утонуть можно. А здесь это не нужно. Дай по тормозам, не показывай всего сразу. Это другая страна, здесь никто так не делает.
Мортен Рынке-Блинди ел салат, Бартек предпочел бутерброд, прихваченный из отеля.
5
В гостиничном номере вай-фай был так себе, поэтому Бартек спустился к компьютеру в холле. Кофе дымился на стеклянных столах, русские кружили между столовой и портье. Монитор висел на стене, и Бартеку пришлось работать стоя. Он просматривал предложения, присланные агентом по недвижимости, большинство квартир ему не нравились. Одна слишком далеко, другие темные, третьи подозрительные, с гадким полом и окном, смотрящим в стену.
Наконец нашел – три комнаты на втором этаже, двадцать минут до работы на транспорте. Фальконер Алле. Может быть, повстречает Хелле. Россиянки рядом были пухленькими и полными жизни. У них были маленькие, подвижные пальцы.
6
Прошла неделя, и Бартек въехал в новую квартиру. Кухня была длинная и темная, а комнаты расположены далеко друг от друга. Это напомнило ему студенческое жилье, в котором он бывал когда-то, еще в Польше.
Первую ночь он провел на полу. Утром поехал в «Икею», где купил всю мебель, что была ему нужна. Закончил ее собирать ровно в тот момент, когда объявились работники транспортной фирмы, нанятые Хелле. Допоздна раскладывал вещи и пошел спать недовольный, чего-то ему не хватало.
Закупился на ибэе, и дни его наполнились получением посылок. Телевизор на полстены и домашний кинотеатр, радио в кухню, монитор и компьютер в спальню. Электробритва. Читалка и плейстейшн, который долго не получалось подключить. Внешний диск. Кабели. Графические карты и темные очки. Больше всего внимания он уделил кухне.
Заказал тяжелые темные тарелки, кастрюли из нержавейки, в том числе отдельные для макарон и для молока. Скороварку. Приправы он сперва разместил в плетеной корзинке, а когда привезли контейнеры, старательно их туда пересыпал и расставил, как куколок, близ кофемолки. Ножи приехали в самом конце, с белыми лезвиями и зелеными ручками, идеально ложащимися в ладонь.
Вечерами он резал мясо на мелкие кусочки, смотрел в окно и слушал музыку. Задумывался, не завести ли себе кота. Но нет. Коты так мало живут.
7
Бартек побаивался мероприятия, на котором не знал никого, кроме Мортена Рынке-Блинди, и впервые заблудился в Копенгагене. Блуждал по одинаковым улочкам. В окнах стояли лампы с большими белыми абажурами и искривленные растения. Пространство между пятиэтажками занимали маленькие церквушки. В конце концов он настроил GPS в сотовом и пришел куда надо.
Слева стоял несущий какую-то чушь диджей. Гости, человек пятьдесят, толпились возле бара. Похоже, они были друг с другом давно знакомы. Бартек заказал «Корону» с лаймом и слал эсэмэски Мортену. Рынке-Блинди отвечал, что скоро будет. Бартеку приглянулась стройная веселая девушка, с волосами, собранными в хвостик. Видно было, что не знает тут никого. Но вместо нее разговорился с англичанином пакистанского происхождения, живущим в Мальме. Англичанин был очень пьян и сказал, что в телефоне у него есть снимки в купальном костюме Бората и что он охотно их покажет. Бартек сбежал за очередной «Короной».
Толстая итальянка рассказывала о шести месяцах, проведенных в Индии. У нее там был рюкзак, она ездила на поездах, курила гашиш, и жратва была классной. Работала удаленно на макбуке, а обезьяны влезали в ее комнату через открытое окно. Сейчас приехала сюда, к парню, но у них не получилось. Не знала, куда себя приткнуть. Бартек начал было задумываться, что могло бы для него получиться из такого знакомства, но итальянка выпалила, что датчан надо опасаться, закуталась в шаль и ушла. В итоге он оказался в компании единственного поляка, который строил в Копенгагене славянскую империю. Тот просил телефон, уверял, что обязательно ответит в фейсбуке, и обещал, что вместе им по плечу великие дела. Бартек заказал еще одну «Корону», нашел в себе смелость и подошел к девушке с хвостиком. Спросил, верно ли понял, что она тут тоже никого не знает.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?