Текст книги "Секрет брата Бога"

Глава 2

I

Выдержка из сообщения «Лондон таймс»:

Жертва похищения забита насмерть камнями

Лондон – Скотленд-Ярд сегодня сообщил о страшной находке: возле собора Святого Павла обнаружено тело сэра Иона Уизерсона-Уилби, который был похищен накануне в ходе ограбления, когда он представлял публике свой дар Британскому музею, – нескольких древних рукописей, обнаруженных в Египте.

Источники в полиции, предпочитающие не называть своих имен, рассказали, что страшно избитый человек был, по всей видимости, выброшен из окна верхнего этажа и вскоре после этого скончался от ударов тупыми предметами, предположительно камнями, которыми был наполовину завален труп. Полиция расследует возможное значение створки раковины морского гребешка, найденной на теле жертвы и, возможно, оставленной убийцами.

В настоящее время проходит вскрытие. Если подтвердится, что жертва пережила падение с высоты и была убита камнями на мостовой, то можно будет с уверенностью сказать, что похищение и убийство известного филантропа были преднамеренными.

Инспектор Дилэн Фитцвильям заявил: «Я сомневаюсь, что ограбление было единственным мотивом. Поскольку рукописи связаны с убийством, их будет практически невозможно продать легальным образом».

Инспектор не исключил возможности того, что ограбление было заказным, – возможно, грабителей нанял какой-то коллекционер, пожелавший заполучить рукописи в свое безраздельное владение.

Британский музей отказался назвать хотя бы примерную стоимость похищенного.

Уизерсон-Уилби был похищен…

II

Авиакомпания «Дельта»,

рейс 1701

Гатуик – Атланта

Лэнг Рейлли перечитал заметку в третий раз. Она попалась ему на глаза лишь потому, что стюардессы не сразу принесли сегодняшний выпуск «Ю Эс Эй тудей» в салон первого класса «Боинга-777», совершающего первый рейс по своему кругу Атланта – Лондон – Атланта. Кстати, это было одной из причин, по которым Лэнг обычно летал в Великобританию на принадлежавшем фонду «Гольфстриме IV», – в знак протеста против недавних распоряжений лейбористского правительства, которое, вероятно из зависти к обеспеченным людям, велело повысить цену за место в первом классе до 250 долларов. Наверное, правительству не давали покоя успехи лиги борцов против конной охоты на лис. Но в этот раз демонстрация протеста не удалась. Подошло время ежегодного технического осмотра, и «Гольфстрим» был прикован к земле самое меньшее на неделю.

Стюардесса с заученной, словно нарисованной на лице, неподвижной улыбкой помахала перед его носом исходящим паром влажным полотенцем. Лэнг, не задумываясь, пробормотал: «Благодарю».

Взяв полотенце, Рейлли развернул его и накрыл им лицо – он еще застал те времена, когда парикмахеры так распаривали лица клиентов, перед тем как начать брить опасной бритвой, – и, немного посидев так, бросил полотенце на широкий подлокотник.

Он настолько углубился в раздумья, что даже не заметил, как другая стюардесса с точно такой же улыбкой забрала полотенце у него из-под руки.

Зачем понадобилось убивать Иона?

Если ограбление было затеяно для того, чтобы заполучить свитки, в убийстве не было никакого смысла. Если кому-то зачем-то понадобилось разделаться с Ионом, то зачем было забирать рукописи? Если Ион был соучастником ограбления, преступники могли захотеть устранить его ради своей безопасности, но зачем ему похищать то, что он дарит? Убийство Иона имело смысл только в том случае, если преступники боялись, что он их опознает. Лэнг напрягал память, как студент на выпускном экзамене. Может быть, Ион как-то показал, что узнает этих людей? Если такое и было, то Лэнг ничего не заметил.

Нет, все пришедшие ему в голову версии были ошибочными.

Единственной зацепкой был тот факт, что жертву сбросили с высоченного собора Святого Павла, а потом разбили ему голову камнем, как будто он мог выжить после падения. А единственной целью этого поступка могла быть только передача таким образом какого-то послания.

Но что значило это послание? И кому оно предназначалось?

Лэнг опустил шторку на иллюминаторе и откинул спинку кресла до упора. Вдруг да удастся вздремнуть до того, как обслуживающий персонал примется навязывать пассажирам издевательство над гастрономией, которое во всех авиакомпаниях эвфемистически называют легким завтраком (обедом, ужином – в зависимости от времени суток). В этой, с позволения сказать, еде не могло быть никакого смысла, кроме как доказать, что бывают повара и похуже английских.

Он закрыл глаза, но видение, в котором преступники под руки уволакивали Иона из зала, не желало исчезать. Ион не вырывался, не пытался драться, но было видно, что он шел не по своей воле. Лэнг попытался выкинуть мысль из головы, но она оказалась привязчивой, как попрошайки из делового центра Атланты.

Признав в конце концов поражение, Рейлли снова поднял спинку кресла и принялся листать книжку, купленную в аэропорту. Было очевидно, что, как обычно, он не сможет заснуть. Лэнг отлично отдавал себе отчет в том, что привычка бодрствовать во время полета совершенно бессмысленна. Если на высоте 37 000 футов случится что-нибудь серьезное, он не сможет поделать ровным счетом ничего, и неважно, будет он спать или сидеть с открытыми глазами.

Рейлли углубился в чтение, надеясь, что оно на некоторое время отгонит мысли об Ионе Уизерсоне-Уилби.

III

Парк-Плейс, Пичтри-роуд, 2660,

Атланта, Джорджия

Вечером того же дня

Поставив на пол единственный чемодан, Лэнг полез в карман за ключом от своей квартиры. Он хотел принять душ, переодеться и отправиться в приют для животных, где его нетерпеливо ждал Грампс, по всей вероятности, самый уродливый пес в мире.

Лэнг никак не мог понять, почему собака всегда так стремится покинуть это немыслимо роскошное, по собачьим меркам, жилье. Тем более что за каждое свое недолгое пребывание там он всегда поправлялся на фунт-другой.

Лэнг нащупал связку ключей. Привычным движением вставил ключ в замок, повернул его и толкнул дверь.

И тут же ощутил резкий запах газа и отчетливо услышал щелчок, больше всего похожий на звук, который издает зажигалка в руках курильщика, намеревающегося зажечь сигарету. Может быть, он увидел вспышку кремня, или ему показалось, но, так или иначе, она была.

Инстинктивно он подался назад и дернул дверь, закрывая ее. Но недостаточно быстро.

Взрыв полыхнул жаром, как раскаленное огненное чудовище, и попытался поглотить его, но лишь швырнул через холл и вмазал в противоположную стену с той же легкостью, с какой ребенок отбрасывает надоевшую тряпичную куклу.

Он уже не услышал хруста, с которым ломались его собственные кости.

IV

Больница имени Генри Грейди, травматическое и ожоговое отделение

Батлер-стрит,

Атланта, Джорджия

Через три недели

Лэнг умер.

В этом просто не могло быть сомнений.

Ведь иначе его не могли бы навещать люди, которых давно уже не было на свете.

С другой стороны, у мертвых ведь ничего не должно болеть, верно? А его боль и не думала прекращаться. Порой у него болело и горело огнем все тело, порой ему удавалось определить, что болит нога, или рука, или спина. Боль всегда была красной, она затуманивала его и без того тусклое зрение, словно завеса страдания, отделявшая его от остального мира, в котором он пребывал, – то ли реального, то ли эфемерного.

Единственной реальностью была боль. Она накатывалась и отступала, словно медленно сменяющиеся приливы и отливы. Иногда Лэнгу удавалось приподнять голову над ее поверхностью, и тогда он видел слепящий вселенский свет и чувствовал, как нестерпимые муки вновь смыкаются над ним. Она представляла собой безликую, беззвучную алость. А потом его вновь утаскивало в теплую, сырую потустороннюю черноту, о которой он с каких-то пор стал думать как об утробе – место, где не было никаких дурных ощущений, только благодатное тепло и такое чувство, будто он парит в космосе.

Там Лэнг и встречался с умершими.

Как в лихорадочном бреду, он видел свой отсек в здании франкфуртской станции Управления – мрачном прокопченном доме напротив железнодорожного вокзала, где прошла основная часть его служебной карьеры. Он окончил колледж и получил звание бакалавра гуманитарных наук, которое могло бы пригодиться лишь в том случае, если бы он решил всерьез учиться дальше и потом заниматься наукой и преподаванием. Когда он принялся искать работу, предложение Управления показалось ему очень заманчивым – рыскать по темным закоулкам восточноевропейских городов и раскрывать козни очаровательных шпионок…

Но вышел из него не Джеймс Бонд, а скорее Дилберт[5]5
  Инженер-неудачник из одноименного комикса.


[Закрыть].

После нескольких месяцев подготовки Лэнга распределили не в оперативники, а в стратегическую разведку. И обязанности его заключались не в блестящих волнующих похождениях, а в ежедневном внимательном просмотре восточноевропейских газет и телепрограмм. Ему не приходилось бывать на вражеской территории – если не считать одного случая.

А потом он познакомился с Дон, женщиной, которая стала его любовью, его истинной подругой и единственной женой. После падения Империи зла[6]6
  Так президент США Р. Рейган назвал СССР.


[Закрыть] бюджет Управления сразу же сильно урезали, что повлекло за собой сокращение штатов. Впрочем, Дон очень радовалась тому, что он вышел в отставку и поступил на юридический факультет. С его стороны тут не было никакой жертвы. Он с готовностью пошел бы даже в ад, попроси она его об этом.

Вскоре его практика начала набирать обороты, а Дон, напротив, стала чахнуть. Она потеряла аппетит, стала быстро худеть и в конце концов отправилась к врачу – за смертным приговором. Лэнг день за днем наблюдал, как умирала женщина тридцати с небольшим лет; прошло немного времени, и стремительно разраставшиеся метастазы превратили ее в сморщенную старуху с хрупким скелетом, обтянутым сухой кожей, и крючковатыми, похожими на птичьи, лапами вместо рук. Он проводил рядом с нею все время, какое только мог урвать у прочих дел, давал ей обещания и строил планы, которым, как они оба отлично знали, не суждено было сбыться.

В момент смерти Лэнг сидел рядом с ее кроватью, и ее похолодевшее лицо дрожало и изламывалось в потоке слез, которые он не пытался сдерживать.

Дыра, в которую он рухнул тогда, была столь же черной, как и та, в которой он тонул сейчас.

Но Дон была рядом с ним. Не тот жалкий скелет, каким она была в последние дни, а красавица с идеальной фигурой, на которой он когда-то женился. Она что-то шептала, склонившись к его уху, сочувствовала его боли и не хотела расставаться с ним.

И ему тоже хотелось остаться вместе с нею.

Еще его навещали Джанет, его сестра, и Джефф, ее приемный сын. Они оба тоже были мертвы – их убили в Париже. Через пустоту до него доносился ее хохот и насмешки над непоследовательностью жизни. Джефф, как обычно, носил на голове бейсболку козырьком назад и был одет в мешковатые шорты, достававшие почти до щиколоток. Лучший друг Лэнга десяти лет от роду, постоянный соучастник в мятежах против установленного порядка.

Они оба совершенно явно были рады его видеть. Неужели мертвые способны радоваться?

И еще ему являлись живые люди. По крайней мере, он думал, что они живы.

Они приходили только в те моменты, когда Лэнг приподнимал голову над темной бездной, когда ему было так больно, что он еле различал их сквозь почти сомкнутые веки, которые не в силах был разомкнуть, и вовсе не слышал, хотя ему казалось, что губы у них шевелились, а значит, они что-то говорили.

Он был почти уверен, что некоторых из них вовсе не было здесь.

Фрэнсис, чернокожий священник, к приходу которого некогда принадлежала Джанет, и лучший друг Лэнга вероятнее был здесь, нежели не был. Увы, его молитвы принесли Лэнгу не больше пользы, чем Джанет и Джеффу. Но Лэнг ценил заботу Фрэнсиса, хотя посещение больных, скорее всего, входило в число многочисленных обязанностей священника.

Сара, секретарь Лэнга, приходила не так часто, за что Лэнг был ей признателен. И в первый, и во второй визиты она разрыдалась, да так, что женщине в белом пришлось увести ее. Во время следующих посещений она пыталась что-то говорить, но Лэнг ничего не слышал. Он смутно сознавал, что у него есть офис и адвокатская практика, которая требует определенного внимания, и что Сара, вероятно, приходит оттуда и туда же возвращается, но все это было, как ему казалось, очень-очень далеко от черных приливов, в которых он тонул.

Тем более что он, похоже, все-таки умер.

И еще к нему приходила Герт, которая – он был больше чем уверен – никак не могла быть здесь.

Через пару лет после смерти Дон, попав в Рим, Лэнг возобновил прерванные когда-то отношения с Герт Фукс, немкой, бывшей коллегой по Управлению.

Когда эта высокая блондинка, словно сошедшая с рекламного плаката, зазывающего туристов в ее родную Германию, проходила через толпу, мужчины застывали на месте и не могли оторвать от нее глаз, а у женщин разливалась желчь от ревности. Она взяла в Управлении длительный отпуск и приехала с Лэнгом в Атланту, где они прожили вместе немногим больше года. Лэнг мечтал о женитьбе и о семье, которую им с Дон так и не удалось создать. Но Герт эта перспектива совершенно не привлекала. Однажды она, ничего не объясняя, заявила, что возвращается на работу и уезжает в Европу. С тех пор они не виделись.

До сих пор. Если она на самом деле была здесь. В чем он сильно сомневался.

Другое дело, что в прошлом они больше подтрунивали друг над другом, чем выражали свои чувства. Если бы он мог, то рассказал бы ей, как сильно любил ее, несмотря даже на то, что пристрастие к романтическим излияниям не было присуще ни ему, ни ей.

Ну а теперь, наверное, уже поздно.

Во всяком случае, Герт – либо в виде призрака, либо в истинной плоти – появлялась в искаженном, словно сквозь линзу, поле его зрения, стояла в изножье кровати и что-то говорила, но его окружало полное безмолвие. Она ничуть не постарела с их последней встречи – Лэнг попросту не мог сосчитать, сколько прошло времени, – так что, по всей вероятности, она все же не была настоящей. Эту уверенность подкреплял ребенок, крепко державшийся за ее руку, маленький белобрысый мальчик с глазами цвета васильков.

В его лице Лэнгу мерещилось что-то знакомое, но истерзанный болью мозг наотрез отказался определить, что именно. Ребенок глядел на Лэнга с тем же любопытством, с каким мог бы рассматривать какое-нибудь насекомое, наколотое на булавку и спрятанное под стеклом.

Потом появлялся Белый ангел, и Герт с ребенком исчезали.

Белый ангел был женщиной с множеством лиц, но ее появление всегда предшествовало возвращению Лэнга в утробу.

Рейлли не имел никакого представления о том, как долго продолжались его сны-странствия между двумя призрачными мирами. Он знал только то, что однажды утром проснулся, по-настоящему проснулся. Лэнг слышал голоса и шаги за дверью; все эти звуки сливались в непонятную мешанину, но это были самые настоящие звуки. То, что он видел, не расплывалось и не изгибалось возле подернутых радужными переливами краев поля зрения. Он узнал запахи больницы – антисептики, крахмал и, конечно же, боль.

Отец Фрэнсис Нарумба при всех своих пастырских регалиях сидел на стуле возле кровати и читал, как разглядел Лэнг, спортивный раздел какой-то атлантской газеты.

– Как дела у «Брейвз»?[7]7
  «Атланта Брейвз» – профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной лиге бейсбола.


[Закрыть] – спросил Лэнг. Это, насколько он помнил, были первые слова, которые он произнес с тех пор… м-м-м… с тех пор, как попал сюда.

Куда именно, он пока что не знал.

Фрэнсис вскинул голову. Судя по его виду, он так же удивился бы, если бы внезапно заговорила одна из икон в алтаре его церкви. А может быть, даже не так сильно.

– Слава тебе господи! Я уже боялся… – Он улыбнулся. – Debitum naturae.

Отдать долг природе – латинский эвфемизм, подразумевающий смерть.

Фрэнсис тоже являлся, по выражению Лэнга, жертвой гуманитарного образования. Одним из любимых развлечений Лэнга и священника было перебрасываться латинскими афоризмами.

– Debemur morti nos nostraque[8]8
  Мы и все наше – должники смерти (лат.).


[Закрыть], – ответил Лэнг, изумившись тому, насколько легко пришли на язык эти слова.

Фрэнсис отложил газету, поднялся и встал возле кровати:

– Гораций был прав: мы и наши труды можем быть обречены смерти, но, судя по вашему виду, вы еще не готовы для этого.

Лэнг попытался сесть в постели, но сразу понял, что еще слишком слаб. К тому же он обнаружил, что в его левую ладонь воткнуты иголки сразу двух капельниц.

Фрэнсис осторожно уложил его обратно на подушки.

– Не торопитесь! Te hominem esse memento!

Эти слова Юлий Цезарь приказал рабу шептать ему на ухо, когда он после победоносных кампаний проезжал в триумфальной колеснице по улицам Рима: помни, Цезарь, что и ты смертен.

– Да, я всего лишь человек, но… сколько времени я здесь?

– Почти месяц.

– Мне нужно срочно ехать…

– Куда ехать? Пока что у вас не хватит сил даже на то, чтобы встать с постели.

– Что случилось? Я вернулся из Англии…

– Судя по всему, вы не закрыли газ на кухне. И, когда входили в квартиру, проскочила какая-то искра.

Лэнг без всякого труда вспомнил, как провел последний вечер перед отъездом в Лондон. Он отвез Грампса в собачий приют – вернее, в роскошную гостиницу для собак – и пообедал в тайском ресторане в обществе Алисии Уорнер, помощника прокурора штата и его постоянной подруги на протяжении почти всего последнего года. Их роман определенно шел на убыль. У Лэнга было такое ощущение, что они оба просто выполняют положенные формальности, прежде чем расстаться окончательно. То, что год назад ее похитили и использовали как приманку для того, чтобы завлечь Лэнга в смертельную ловушку, никак не способствовало развитию их отношений.

Лэнг без труда выбросил ее из головы.

– Грампс? – коротко спросил он.

Фрэнсис медленно покачал головой, даже не пытаясь скрыть улыбку:

– Я совершил подвиг христианского милосердия и взял его к себе. Он отплатил мне тем, что выл без передышки во время репетиции хора, кидался на председательницу комитета помощи женщинам и разбрасывал мусор в кухне, где готовят благотворительные обеды для нищих.

– Века гонений превратили нас в озлобленных еретиков. Vivit post funera virtus[9]9
  Добродетель переживет смерть (лат.).


[Закрыть].

– Мои деяния переживут мою смерть, но епископа – вряд ли.

Лэнг хохотнул. Смех отозвался болью в ребрах, но больше ничего плохого не было. Фрэнсис не позволил выкинуть на улицу уродливого пса со скверным характером, а приютил его у себя, но все же не переставал жаловаться на его привычку кусать исподтишка.

И тут же он снова посерьезнел.

Плита… Вечером накануне отъезда Лэнг не пользовался ею, и, конечно же, он почуял бы запах газа, когда пришел домой, чтобы переодеться в дорогу. В таком случае…

– Вам повезло, – продолжал Фрэнсис. – Трудно понять почему, но ангелы заботятся о вас. Вы каким-то образом смогли прикрыть дверь квартиры, и она защитила вас от основного взрыва и спасла от ожогов, которые наверняка оказались бы смертельными. Так что вас почти не обожгло, зато у вас было много переломов и внутренних повреждений. К счастью, ваш череп оказался крепким и не раскололся, поэтому можно надеяться, что мозг не пострадал.

Лэнг слабо улыбнулся:

– Не знаю даже, как воспринимать ваши слова – как медицинский диагноз или оскорбление.

Священник взглянул на часы:

– Мне нужно бежать на дневную службу, но я еще вернусь вечером.

– Это обещание или угроза?

На этот раз засмеялся Фрэнсис:

– Вы поаккуратнее, а не то я закажу для вас еду у «Мануэля».

«Таверна Мануэля». Возможно, наихудший бар во всем городе, но друзья любили это место, невзирая на редкостно малосъедобную пищу. Хотя попади туда представители «Загат»[10]10
  Компания «Zagat Survey» занимается изданием авторитетных путеводителей по ресторанам.


[Закрыть], они, вероятно, вызвали бы самого шустрого водителя, лучше всего Михаэля Шумахера, чтобы поскорее уехать оттуда и никогда не возвращаться.

– Думаю, после здешней еды блюда от «Мануэля» покажутся замечательными.

Фрэнсис открыл дверь:

– Истинное чудо.

– Да, Фрэнсис!

Священник замер, держась за дверную ручку.

– Герт. Мне мерещились Дон, и Джанет, и Джефф, и много других людей, которые… которых больше нет. Но Герт… Она казалась мне реальной. Неужели она?..

Фрэнсис взглянул на него с каменным выражением лица, какое часто бывает у людей, не желающих выдавать какую-то тайну:

– Она вполне реальна.

– Но…

– Я уже опаздываю.

И Фрэнсис исчез.

Его стремительный уход почему-то больше всего походил на бегство.

V

Через два дня

Белый ангел принесла какую-то страшно неаппетитную на вид и совершенно не опознаваемую ни по вкусу, ни по запаху еду, подняла изголовье кровати и пристроила поднос на колени Лэнгу. Взглянув на пищу, он сразу затосковал по внутривенному питанию, трубку которого отсоединили от его руки лишь сегодня утром. И, конечно, он никак не мог понять энтузиазма, с которым она подала ему еду: какое-то непонятное мясо, о происхождении которого Лэнг боялся даже гадать, зеленая кашица, сделанная, вероятно, из варварски раздавленных бобов, и тошнотворная красная масса, которую, видимо, пытались выдать за желе.

Ему все же удалось обнаружить место, где кормили еще хуже, чем в самолетах.

Но тем не менее это была пища, которую он мог нормально есть, а не получать через пластиковую трубочку прямо в кровь.

– Доктор на обходе так порадовался за вас, – проворковала Белый ангел. – Вы поразительно быстро поправляетесь.

Слово «доктор» она произнесла с почтением, какое не всякий верующий вкладывает в слово «Бог».

Лэнг отодвинул поднос, изумившись тому, как много он съел:

– Это значит, что я могу ехать домой?

Она взглянула так, будто он ударил ее:

– Домой?

– Ну, знаете, такое место, где люди спят по ночам и хранят свои вещи. Обычно это бывает квартира или коттедж.

Медсестра взяла поднос:

– Я думаю, после нашего ожогово-травматического отделения вам еще придется полежать в частной клинике.

Больница Грейди финансировалась из муниципального бюджета. В отличие от большинства учреждений, находившихся в подчинении властей Атланты или округа Фултон, она как-то умудрялась выполнять свои функции – невзирая на постоянные перерасходы бюджета, обвинения в расизме со стороны представителей всех рас, полной никчемности администрации, на фоне которой даже знаменитые Ларри, Керли и Мо[11]11
  Персонажи популярного в США комик-шоу «Три балбеса».


[Закрыть] показались бы светилами мудрости, и засилье бюрократии, способной выдержать любой, самый мощный ураган.

В общем, так или иначе, но отделение первичной травматологии и ожогов больницы Грейди было лучшим во всем штате. Здесь практиковались студенты медицинских факультетов колледжей Эмори и Морхауза.

Но каким бы высококвалифицированным ни был персонал больницы, Лэнг не намеревался оставаться здесь ни днем дольше необходимого. И конечно, не собирался прохлаждаться в частной клинике.

– Но мне…

Белый ангел вышла, держа поднос в одной руке, и Лэнгу осталось лишь рассматривать открытую дверь.

По-видимому, все было спланировано заранее. Через считаные секунды после ухода медсестры в дверях показался худощавый чернокожий мужчина, одетый в строгий костюм:

– Ну, мистер Рейлли, вы, кажись, оклемались.

Франклин Морз. Детектив Франклин Морз из атлантского управления полиции. Они с Лэнгом были давно знакомы.

– Кто наябедничал? Сиделка?

Морз устроился на стуле, с которого недавно поднялся Фрэнсис:

– Не слишком любезное начало разговора, мистер Рейлли.

– Я что-то не припомню между нами особенно дружеских бесед, детектив.

Морз вскочил со стула и принялся разглядывать листок назначений, висевший на двери. Он никогда не мог подолгу находиться в покое, вспомнил Лэнг. О его возрасте можно было только догадываться, а телосложением он походил на знаменитых бегунов-стайеров из Африки. Лэнг был готов поспорить на что угодно, что ему не единожды приходилось догонять преступников бегом.

Морз вновь повернулся к кровати.

– Вы, кажись, подзабыли, что мы с вами всякий раз встречаемся, когда творится какая-нибудь жесть. То парень с вашего балкона сиганет и разобьется в лепешку, то вам машину подзорвут, ну и типа того. От вас одного, мистер Рейлли, хлопот – как от всего остального округа. А теперь вам квартиру подзорвали…

Лэнг знал, что его собеседник отлично владел самым правильным английским языком, но почему-то обычно предпочитал уличный, почти подростковый жаргон.

– Газ. Мне сказали, что я оставил газ включенным.

Детектив снова упал на стул:

– Так вам сказали. Допустим. А теперь вы скажите – зачем, если уж такое дело, вам нужно было еще и цеплять к замку каминную зажигалку?

У Лэнга широко раскрылись глаза от удивления:

– Каминную зажигалку?

– Да, вы знаете – такая хрень… нажмешь на кнопку, и она поджигает дрова или что вам надо. В любом хозяйственном магазине навалом.

Лэнгу не пришлось долго гадать о причинах покушения:

– Вы нашли зажигалку?

– Пожарный дознаватель нашел. То, что от нее осталось. Какая-то б…дь пристроила ее так, чтобы она сработала, когда ключом откроют замок и толкнут дверь. А там… ба-бах! – объемный взрыв. Боюсь, у вас в квартире все погорело нафиг.

– Вы считаете, что кто-то пытался убить меня?

– Ну конечно, я не думаю, что это был первопрельский розыгрыш. Хорошо еще, никого из ваших соседей не задело.

– Никто не пострадал?

– Кроме вас. Да, еще разлетелась в пыль коллекция хрусталя у одной леди этажом выше. Думаю, вы, как обычно, даже предположить не можете, кто на вас покушался.

Лэнг кивнул:

– Вы правы.

Морз снова пружинисто вскочил на ноги:

– Мистер Рейлли, мы же не в игрушки играем. Пока неизвестно, кто покушался на вас, но вряд ли они успокоятся на этом. И в следующий раз может пострадать кто-нибудь еще, кроме вас.

Лэнг повел рукой по сторонам:

– Если бы меня хотели убить наверняка, то более подходящего места и времени попросту быть не могло. Я был совершенно беспомощен.

Детектив повернулся к нему спиной и уставился в окно. Где-то внизу приглушенно завывала сирена «Скорой помощи», перебиваемая металлическим чавканьем ненасытного чрева мусоровоза.

– Потому-то я поставил на стрёме возле вашей палаты пару ребятишек.

– Детектив, я вам глубоко признателен.

Морз резко обернулся к нему:

– Мистер Рейлли, я ж вовсе не лично о вас забочусь. Я просто стараюсь сделать так, чтобы тут никого больше не убили.

Лэнг откинулся в объятия подушки:

– Как глубокомысленно!

Морз покачал головой:

– У вас, мистер Рейлли, прям-таки талант ставить подножки кому не надо. Я всего лишь хочу выяснить, кого вы разозлили на этот раз, пока на меня не свалился следующий жмурик.

– Я глубоко тронут.

Лэнг не сумел разгадать выражения взгляда, который бросил на него Морз.

– Запомните одно, мистер Рейлли, – тут вам не Додж-сити. Попробуйте только хотя бы на улице плюнуть – и я вас замету, так вы меня достали!

– Постараюсь учесть это.

– Я в этом и не сомневался, мистер Рейлли. – С этими словами Морз, не оглядываясь, стремительно вышел из палаты.

На тумбочке рядом с кроватью лежал пульт дистанционного управления телевизором. Чтобы взять его, Лэнгу пришлось напрячь все свои силы. По одному каналу – очередная из бесчисленных серий «Все любят Реймонда», по другому – «Семейка Адамс». Махровая глупость, разбавленная взрывами заранее записанного идиотского хохота. Игровое шоу, урок кулинарии. На двух круглосуточных каналах новостей – последние события из жизни кинозвезды, о которой Лэнг никогда не слышал.

Он выключил телевизор.

Получается, что он был прав, – газ открыл кто-то другой. Кто-то пытался убить его. Вероятнее всего – те самые люди, которые похитили и убили Иона. Они способны действовать быстро – разработали и осуществили план менее чем за сутки. На другом материке. Бесполезно сейчас даже гадать, кто они такие, но связи у них широкие. От этих мыслей Лэнгу совсем не полегчало.

Он потянулся к телефону, чтобы позвонить Саре, попросить ее съездить к нему домой и привезти «зиг-зауэр». Но тут же убрал руку. Если Морз не соврал (а зачем ему было врать?), ныне пистолет представляет собой кусок оплавленного металла.

Нужно добыть новое оружие, и сделать это как можно быстрее. Не имея «пушки», он должен полагаться исключительно на полицейское управление Атланты, на этих «кистоунских копов», которые по ошибке застрелили девяностодвухлетнюю старуху, когда группа спецназа во время облавы на наркоторговцев вломилась не в тот дом, которые арестовали и жестоко избили профессора, приехавшего из другого города, чтобы прочесть курс лекций в колледже, за переход улицы в неположенном месте, и которые не берут трубку, когда им звонят на 911.

Нет уж, благодарю покорно.

Есть у него силы или нет, но он должен выбраться отсюда. Беда в том, что он почти буквально прикован к постели. Две иглы капельниц, воткнутые в вены тыльной стороны ладони, да еще и мочевой катетер. Отсоединить капельницы не составило бы для него труда, но как быть с трубкой?

Он потянулся было к кнопке звонка, чтобы вызвать медсестру, но его рука повисла в воздухе.

Наверное, у него снова начались галлюцинации.

Перед ним стояла Герт. Почти шести футов росту, со светлыми волосами, ниспадающими на плечи. С высокой крепкой грудью, осиной талией и точеными ногами – такой фигуре позавидовала бы почти любая двадцатилетняя девушка.

А рядом с нею, уставившись голубыми глазами на Лэнга, стоял тот самый маленький мальчик, который, как думал Лэнг, являлся ему во сне.

– Мне сообщили, что ты можешь умереть, – заявила Герт, остановившись в двери.

– Прости, что разочаровал тебя.

Ирония, адресованная Герт, всегда пропадала впустую. Это было особенностью ее немецкого характера.

– Почему разочаровал? Я очень рада.

– А я рад, что ты вернулась.

– Я вернулась, чтобы Манфред хотя бы увидел своего отца.

Она осторожно подтолкнула мальчика вперед.

– Своего отца?

– Лэнг, закрой рот. С отвисшей челюстью ты выглядишь очень непривлекательно.

Теперь Лэнгу стало ясно, почему лицо мальчика казалось ему знакомым. Он был просто маленькой, детской копией его самого.

Лэнг не мог отвести глаз от лица мальчика, который стоял возле кровати и в свою очередь рассматривал его так, будто пытался запомнить на всю жизнь.

– Но я… я не… ты никогда…

Герт опустилась на стул, порылась в сумке, которая могла бы заменить небольшой чемодан, и достала пачку «Мальборо».

– Я ушла, потому что забеременела. И мне вовсе не улыбалась свадьба на дуле пистолета.

Все время их знакомства Герт, будто нарочно, перевирала английские идиомы.

– Под дулом пистолета, – поправил ее Лэнг.

– Вот-вот, я и думала – как можно что-то устроить на дуле пистолета?

Лэнг нетерпеливо мотнул головой:

– Ты же знала, как я хотел, чтобы мы поженились. Поэтому мне было очень больно, когда ты меня покинула. Сама представь: я оглянулся, а тебя нет.

Он осекся, вспомнив свои тогдашние потрясение и тоску. Черт возьми, он же должен пылать яростью на эту женщину, так мало думающую о его чувствах. Он должен…

Пропади оно пропадом!

Лэнг был так счастлив оттого, что снова увидел ее, и так сильно изумлен тем, что его мечты о семье могут сделаться реальностью, притом что он давно уже отказался от них, что его радость просто не оставляла места для гнева. Он медленно покрутил головой, желая удостовериться, что все происходящее – не галлюцинации, вызванные очередной дозой обезболивающего.