Текст книги "Мне всегда будет 44"

Глава 11. До. Сентябрь 1984

И вот она – Казань! Наша белокаменная столица, в которую мечтают перебраться все выходцы из села. Со всех районов стекаются они в институты Казани, чтобы получить образование и остаться здесь. И остаются – филологи, историки, медики, экономисты – они пускают здесь свои новые корни, закрепляясь на столичной почве, идя в рост и распуская кроны. Флора тоже выросла – она работает уже не в районном филиале, а в центральном офисе компании. У нее отдельный кабинет, к которому выстраивается очередь из мужчин и женщин – сотрудников компании. Во взглядах и тех, и других – уважение. Хотя у первых оно вперемешку с чисто мужским восхищением – Флора за эти счастливые годы еще больше расцвела, стала женственнее и обаятельнее. И в то же время – профессиональнее. У нее под началом трудится целый финансово-экономический отдел. «Флора Хасановна, одна Вы можете помочь», – такие слова обычно предваряют визиты в ее кабинет. И она старается каждому помочь, подсказать, решить его проблему. Иногда к ней заходят просто так – руководители ее же уровня любят с ней поговорить или посоветоваться. Им приятно общество этой женщины: спокойной, обаятельной, взвешенной, умной.

«Оперилась», как оценил эти метаморфозы брат Амир. Да, пожалуй, она могла бы смело покинуть семейное гнездо – настолько она самостоятельна. Она уже не просто мужняя жена – она, как пишут в зарубежных романах, топ-менеджер крупного холдинга. Дети уже подросли, и не отнимают все ее время. Но ей нравится оставаться хорошей хозяйкой и заботливой матерью и женой. Она любит свою семью, свой дом, обустроенный со всем присущим ей вкусом. А муж, кажется, немного ревнует ее к ее успехам. Или это ей только кажется? Кажется, что он стал немного отстраненнее, холоднее? У него своя напряженная работа, отнимающая все его время и силы. «Надо позвонить маме, посоветоваться, – думает Флора. – она мудрая женщина», С годами семейные узы не ослабли, их по-прежнему связывает любовь и женская близость. А вот подруги у нее теперь другие – из нового круга общения. С повышением статуса мужа друзей стало еще больше, но в ближний круг уже допускается не всякий. Не каждый допущен до дома. Альфред теперь старается приглашать приятелей не в дом, а в ресторан. Или они его. Но эти посиделки становятся все чаще и чаще. Подумав о муже, Флора потянулась к телефону, но в последний момент передумала. Не стоит отвлекать его от работы. Она вздохнула и принялась за отчеты. Ее отвлек звонок брата: «Встретимся, сестренка?» Он тоже перебрался с семьей в Казань, что ее очень порадовало: старший брат все так же рядом, всегда на подстраховке. «Конечно!», – радостно отозвалась бизнес-леди, вновь почувствовавшая себя юной девчонкой рядом с надежным, крепким мужчиной, на которого во всем можно положиться. Давно она не чувствовала такого рядом с мужем.

Они встретились по-студенчески – в пиццерии, что обоим напомнило юные годы. «Ну, давай, рассказывай, как поживают мои племянники и их мама», – весело начал Амир. «С той недели еще ничего особо не изменилось, – улыбнулась в ответ Флора. – Дети растут, ходят в свои спортивные кружки. Ведут себя хорошо, краснеть за них не приходится. Их мама тоже старается изо всех сил, семью не позорит». «Еще бы, ты ведь наша гордость, наш редкий цветок, – уже серьезно продолжает он. – Как Альфред, все такой же занятой?» «Еще больше, чем раньше». «Когда мужчина занят делом – это хорошо, – отвечает Амир. – На блажь времени не остается». Это успокаивает Флору. Пожалуй, не буду беспокоить маму, решает она, принимаясь за сочную, истекающую жиром закрытую пиццу. Дома так не приготовишь, думает она, привычная осваивать рецепты всех понравившихся блюд. Но эту знаменитую казанскую пиццу не найдешь больше ни в одном заведении. «Столько вкусных калорий!», – шутит она, и брат подхватывает старой присказкой: «Хорошего человека должно быть много». Сам он строен как Аполлон, да и Флора по наследству получила хорошую фигуру, поэтому застолья ей не страшны. Студенты, заполнившие любимое кафе, с интересом поглядывают на эту пару явно преуспевающих людей. «Я скучаю по студенческим годам. Мне очень нравилось учиться, узнавать что-то новое, развиваться», – говорит Флора, поглядывая на них. «Так в чем же дело? Продолжай – есть курсы повышения квалификации, стажировки, семинары, обучения, – говорит брат. – Лишь бы с работы отпускали».

С работы стали отпускать если не с радостью – уж больно незаменимым специалистом она стала, но с явным поощрением – крупным передовым компаниям нужны высокопрофессиональные специалисты. Альфред же сначала заупрямился, потом решил взглянуть на это иначе. Он же всегда гордился тем, что его супруга не только красива, но и умна. И с каждым годом она становится все ценнее и ценнее. И лишь легкий дискомфорт царапал его душу: а не теряет ли он свои преимущества, не слишком ли она его переросла? Но Флора продолжала оставаться хорошей заботливой женой. Его все так же ждет по утрам и вечерам накрытый стол, дети гордятся своим отцом – семейная жизнь оставалась безупречной. «Хорошего дня, кадерлем», – желает она ему каждым наступившим днем, провожая его на работу. Но ему кажется, что каждое утро Флора уходит в совершенно другую жизнь – туда, где ему нет места, туда, где его затмевают. Туда, где она царит полновластной хозяйкой – статная, сильная, эрудированная, ценимая. Эта ее жизнь была насыщенной и яркой, в ней было много интересных ей людей и событий. Правда каждый вечер она возвращается к домашнему очагу и снова разводит в нем огонь, не давая ему угаснуть, готовя на нем его любимые блюда, согревая их дом теплом заботы. Свободные вечера они коротают вместе за беседами, за совместными хлопотами по дому – но этих вечеров становится все меньше.

«Сегодня я приготовила тебе перемячи», – радостно сообщает она ему в предвкушении приятного домашнего вечера. И Альфред снова любуется своей улыбающейся Флорой в белом вышитом переднике.

Триста грамм муки, половина чайной ложки соды, десять грамм сливочного масла, чайную ложку сахара, десять грамм дрожжей, треть стакана воды, яйцо – и замешивается дрожжевое тесто. 3–4 часа оно будет бродить в теплом месте, будет подниматься и несколько раз обминаться. Затем поделится на сорокаграммовые кусочки и будет раскатываться в лепешки. В середину лепешек будет укладываться начинка из говяжьего фарша с луком, солью и перцем, Края лепешек соберутся, обволакивая начинку кругом с отверстием наверху. Затем они поджарятся в топленом масле – вот он, мамин рецепт счастливого вечера в домашнем кругу. Вот он, аромат благополучия, в котором растворяются все сомнения. Так думает Флора, сидя воскресным вечером за столом в окружении любимых.

И Флоре нравился ее новая жизнь. Ее новая работа, новый дом, новые друзья, новый ритм. Из плавной и однообразной жизнь превратилась в насыщенную, стремительно меняющуюся. Менялся на глазах город, менялись люди. С каждым днем расширялся кругозор и круг общения, но рядом оставались верные и проверенные друзья и родные – ее «точки опоры». Все увереннее стучали ее каблуки по казанским улицам, отсчитывая шаги и сутки. Все увереннее вступала она в новые будни, каждый день открывая что-то новое и интересное.

Глава 12. После. Ноябрь 1996

Все спешат по делам – люди ходят торопливо, подгоняемые холодным ветром. Мне спешить некуда, и я смотрю на них в окно. «Вот оно – название для книги, – думаю я. – «Мир в моем окне». Альфии бы понравилось». Я устала, и теперь часами смотрю на панораму моего города, на то, что происходит за стеклом, и мысленно пишу зарисовки, которые потом запишу в дневник. Стремительно проезжают машины – я с интересом разглядываю цвет и марки автомобилей, прорывающих будничный день в своем стремлении куда-то успеть. Они несут сидящих в них людей в самые разные точки города – наверное, на деловые встречи, на которые я больше не хожу, или в больницы, в которых я теперь тоже не бываю, а, может, на свидания с любимыми людьми – хотя нет, это, наверное, вечером, после работы. Мне нравится размышлять о жизни этих незнакомых мне людей, наполнять их поступки смыслом, о котором они и не догадываются. Сегодня снег идет вперемешку с дождем, а вчера был очень красивый день, когда иней покрыл белым каждую веточку на оголенных деревьях, каждую завитушку на ограде забора, каждую скамейку. Была такая сказочная белизна, на которой яркими пятнами краснели грудки снегирей и ягоды рябин, нарядными сережками повисшие на ветвях. Это было очень красиво – хоть открытку рисуй!

Мне жаль, что я не умею рисовать. Так бы я взяла в руки кисть и, забыв обо всем, писала бы городские пейзажи или рисовала места, в которых я уже была или мечтала побывать. Но мне остается только разглядывать фотографии и улицу за моим окном. Я уже наблюдала, как листопад сменялся снегопадом. Как дворники, сначала убиравшие с тротуаров золотую листву, теперь чистили их от снега. Я смотрела на луну, висевшую в небе одновременно с солнцем. Я наблюдала, как меняли свой цвет облака, и как они то тихо висели над городом, то стремительно куда-то неслись. Я вспоминала рассветы и закаты над морем, которые мне довелось увидеть, красоту разлитого по волнам света и лунные дорожки на воде. «Море и небо – на них можно смотреть бесконечно, – думаю я. – Они такие вечные и такие переменчивые».

На днях мы любовались небом вместе с Альфредом. «О чем ты сейчас думаешь?», – тихо спросил он меня. «О небе. О высших силах. О красоте рассвета», – ответила я. «А я о Довлатове», – внезапно заявил он, удивив меня, как никогда. Казалось бы, столько лет живешь вместе, дышишь одним воздухом, и не знаешь, что у кого в душе. «Я полагала, ты способен думать только о своих делах», – поддела я его. «Я много, о чем думаю», – невозмутимо ответил он, и мы долго проговорили о литературе, о творческих людях, о шестидесятниках. Мы вспоминали их стихи и их роль в формировании общества той эпохи, когда слово поэта было весомо и значимо…

Мы с мужем еще не раз вместе любовались рассветами, говоря о разном. И, как оказалось, такие минуты задушевных разговоров сближают нас не меньше, чем совместные путешествия. Он рассказывал мне о том, что у него на душе, я слушала его, тихо наслаждалась ощущением нашей близости. Мы смотрели на проплывавшие над нами облака, смотрели на туманы, внезапно погрузившими улицу в молоко, смотрели на снегопады и дожди… Я вспоминаю стихи подруги:

 
Сегодня мир чуть-чуть сошел с ума,
И перепутав центры географий,
Прислал в мой город англицкий туман,
Нарисовав в нем, словно белый график,
Дома, деревья, утренний пейзаж —
Все то, что так порой неуловимо,
Как межсезонья призрачный пассаж —
Осенний день, застывшие машины…
 

«Вот Альфия сумела бы все описать поэтично и сильно», – думаю я, жалея еще и о том, что я не поэт. Она уже выпустила сборник стихов, а сейчас пишет прозу. Возможно, и стоит ей отдать потом мои дневники – а пока я буду собирать для нее фактуру, из которой она слепит что-то стоящее. Я продолжаю смотреть в окно, подмечая каждую деталь, каждого персонажа. И вот он появляется – удививший меня человек. Слепой мужчина, молодой и хорошо одетый, постукивая перед собой тростью, уверенно и целеустремленно переходит дорогу. Семейная пара, идущая ему навстречу, натыкается на него, и женщина, увидев, что он толкнул незрячего, делает мужу какое-то замечание. Тот оглядывается и, видимо, начинает извиняться за свою неловкость. А тот, продолжая столь же уверенно шагать, не останавливаясь, поднимает руку в прощающем жесте и идет дальше. Он сильнее и выше этого. У него своя жизнь, в которой у него есть свои неотложные дела. Мне становится стыдно за себя. Как я могла опустить руки и перестать к чему-то стремиться? У меня есть столько того, чего лишены другие! И я всматриваюсь в улицу, ища новых знаков от судьбы. Но в остальном, все как обычно. Вот едет велосипедист со своей неизменной собакой, каждый день сопровождающей его на прогулке. А вот бровастый мужчина европейского вида, неспешно проходящий мимо время от времени. Вот девушка то и дело роняет перчатки и суетливо их подбирает. У нее еще есть зонтик с рисунком Эйфелевой башни, видимо, привезенный из турпоездки.

Просто удивительно, как популярна в мире Эйфелева башня. Построенная к Всемирной выставке, эта металлическая конструкция неожиданно превратилась в символ города любви, художников и поэтов. И этот символ, в свою очередь, как будто стал для людей со всего мира олицетворением их мечты. Я тоже хочу попасть в этот воспетый писателями город. Но хочу попасть в него не в кресле, а на своих ногах. Хочу погулять на Монмартре, пройтись по Елисейским полям, походить по вернисажам и выставкам, увидеть остров Ситэ, побывать в Версале и Фонтенбло – всех тех местах, о которых я читала в книгах. Посмотреть на знаменитых своим шармом парижских женщин, на их манеры и наряды…

Я смотрю, как одеты мужчины и женщины за моим окном, и понимаю, что значит моды и что значить стиль. Мода – это когда все одеты одинаково – в одинакового покроя джинсы, куртки и шапки одного фасона, различаясь только цветом одежды. Так одеваются молодые. Женщины постарше стараются выделяться и подчеркивают свою индивидуальность непохожими на другие пальто и шляпами. Им, наверное, непросто находить одежду под свой стиль. Хотя с появлением шоп-туров россиянкам стало легче одеваться. – появился выбор одежды. На рынках полно привезенной из Турции предметов гардероба на любой вкус. А для тех, кто ищет подешевле, открылся вьетнамский рынок – говорят, там можно найти все: от дубленки до шлепанцев.

«В чем бы я сегодня пошла?» – думаю я, перебирая в уме свой гардероб. Пожалуй, в сапогах на каблуках, чтобы подчеркнуть осанку, и меховом манто с капюшоном, чтобы не замерзнуть…

Глава 13. До. Ноябрь-декабрь 1986

Сегодня Флора надевает каракулевую щубку – уже подморозило. Норку, ставшую показателем престижа, она так и не полюбила, хотя она и висит в шкафу, подаренная мужем. На дворе – время шальных денег и малиновых пиджаков с золотыми пуговицами. «Новые русские» делят страну и доллары, с боем вырывая друг у друга куски пожирнее. Великий постперестроечный передел страны и всех ее ресурсов. У мужа прибавляется работы. Он нервный и озабоченный. Флора же сохраняет спокойствие – ей нечего делить, не за кем и не за чем гоняться – у нее есть своя работа, свой мир цифр.

Стук-стук – вместо маминых счетов стучат клавиши клавиатур перемигивающихся компьютеров, на мониторах которых – таблицы и графики. Холдинг оснащен по последнему слову техники, и компьютеры в отделе появились чуть ли не первыми в администрации. Когда Флора заходит в свой отдел, все замирает и слышится только «Доброго дня, Флора Хасановна!», «Здравствуйте!», «Как съездили?». Девочки у нее внимательные, старательные и вдумчивые – без этих качеств здесь не задержишься. У ее кабинета уже стоят несколько посетителей – с утра пораньше они уже ждут ее вердикта или подписи на документах. Флоры не было неделю – очередная командировка для повышения своего профессионализма, а ей кажется, что прошел уже месяц: настолько насыщенной на новые знания и впечатления была неделя. И все же она с удовольствием вернулась к своей текущей жизни, к родным уже стенам, к своему дружному коллективу. «Хорошо, с пользой провела время», – отвечает она своим подчиненным и радушно кивает визитерам, вступая в свой кабинет. Начинается очередной рабочий день.

Звонок мамы отвлекает ее от работы. «Кайттынмы, кызым – вернулась, доченька?» – беспокойный вопрос заставляет ее устыдиться: надо было позвонить ей первым делом. «Времена уж больно беспокойные», – оправдывается Амина ханым, и дочь спешит ее успокоить: «Все хорошо, мама, я уже полдня как на работе. Дома порядок, дети благополучны, Альфред жив-здоров. Как сами?». «Мы тоже в порядке, по-тихому, по-стариковски. Отец просил тебе передать, чтобы ты пока никуда не ездила, а то сердце у нас слабое, а ты – наш свет в окошке, волнуемся сильно каждый раз». «С таким мужем мне бояться нечего», – отшучивается Флора. «И мужа береги, и детей, – настаивает мама. – А лучше отправь их нам, мы о них сами позаботимся.»

Муж, действительно, как будто стал ценить покой домашнего уюта еще больше, стараясь проводить все больше времени с семьей. Флора же старалась сделать домашние вечера еще теплее и вкуснее. Приносила в дом редкие фрукты, шоколадные конфеты. Лепила пельмени, пекла пироги, запекала курицу – привычный арсенал женщины в сложные времена. Смотрела с сыновьями видеокассеты – еще одна новинка, вошедшая в их обиход. Дети тоже как будто притихли, пытаясь осмыслить происходящее вокруг, как-то резко повзрослели. Возможно, именно в это время старший решил пойти по стопам отца. Заходили друзья, заезжали родные… жизнь шла своим чередом, и Флора всячески поддерживала покой в своем мирке посреди бушующего в стране беспредела.

С первым выпавшим снегом люди привычно начали ждать Нового года, как всегда, ожидая от него перемен к лучшему. Снежинки играли в свете фонарей искорками надежд, засыпая мрачные тротуары новыми белыми дорожками к светлому будущему. Праздник они решили провести не с друзьями, как обычно, а с родственниками – семья сплачивалась, поддерживая друг друга.

«Что ты ждешь от Деда Мороза? – спросил, как обычно муж. – Хорошие сапоги, сумку или духи?». «Только благополучия моих близких», – серьезно ответила ему Флора. Они соблюдали традицию – каждый год складывали под елку красиво запакованные подарки друг для друга и сыновей. Потом, дождавшись полуночи, весело их разбирали, радуясь, как дети. Елку они тоже наряжали каждый год, вместе развешивая на ней блестящие шары и картонные игрушки в виде разных зверушек. А гирлянды Альфред любил развешивать по дому сам, пока остальные члены семьи спали. Флора любила возвращаться домой, издалека любуясь переливами огней в окнах своей квартиры. Волшебство этих вечеров очаровывало ее не очень поэтичную душу, наполняло ее ожиданием чуда, оставшимся еще с детства. Ей нравилось и традиционное написание открыток всем родным и знакомым – они были такими сказочными, такими красочными и теплыми для души, как пуховые варежки, связанные бабушкой, для рук. Красногрудые снегири, бело-голубые Снегурочки, пушистые белочки и зайчата – герои советских мультфильмов и сказок погружали в беззаботный мир добра и зимнего покоя. «Чем холоднее вокруг, тем больше ценишь тепло», – подумала Флора, надписывая красивым ровным почерком еще одно послание. Что ж, у кого-то на душе станет теплее от ее слов, они протянутся сквозь метели из Казани в Бугульму, Бавлы, Альметьевск…

…«Ты сегодня сама, как Снегурочка», – муж оглядывает Флору с привычной гордостью обладателя. На ней голубое платье с белым жакетом – с перламутровыми, как в кино, пуговицами. На шее и в ушах – неизменный жемчуг. Новогодний стол уже накрыт: традиционное Советское щампанское, салаты «Оливье» и селедка под шубой, маринады и соленья заняли на нем свои праздничные места. Хрустальные фужеры искрятся в свете свечей. Дом украшен не хуже, чем в зарубежных фильмах, а вместо рождественской индейки у них свое татарское блюдо – запеченый гусь. Телевизор мерцает в ожидании Кремлевских курантов, а все близкие расселись вокруг стола – нарядные и возбужденные. Альфред, как и всегда, взял на себя роль тамады. В семье как-то сразу приняли его как главного – то ли из-за его должности, то ли он сам сумел так себя поставить. Привычный к пирушкам и застольям, он сыплет шутками и рифмами, иногда заставляя Флору краснеть за него, но все остальные рады глотку позитива и веселья, вместе с пузырьками игристого вина, будоражащего начавшие черстветь сердца. Брат Амир поддерживает зятя, и беседа льется оживленно, пока не касается работы. Но о ней сегодня все стараются не думать – заботы и проблемы они оставили за пределами этого уютного мирка, сняв на этот вечер их как погоны с плеч, всю усталость души и тела. И вот раздается звон бокалов под шумные возгласы «С Новым годом!», на взрослых лицах – детская непосредственность и радость от предвкушения нового года жизни: конечно же, лучше предыдущего, с новыми планами, новыми сбывшимися мечтами. Потом все соседи выплеснутся во двор, где будут жечь бенгальские огни, рассыпать из хлопушек конфетти и играть в снежки, забыв на ближайшие десять дней и о перестройках, и о перестрелках, отгородившись от мира пушистыми ветками нарядных елок и гирляндами новогодних огней. Говорят, европейцы специально уезжают в снежные страны, чтобы встретить «Белое рождество», а них, россиян каждый Новый год сказочен, думает Флора.

Эту ночь она тоже сложит в свою сокровищницу – копилку светлых воспоминаний, чтобы доставать, когда вокруг темнеет или холодает.