Текст книги "Червь на осеннем ветру"

„Почему?!“ – мысленно взревел Грэм. И чужая мысль не ответила, потому что не могла, не имела права ответить… Охваченная страхом, она пропала, испарилась…

Дико и жестоко расхохотался Грэм. „Они“ его боялись, потому что знали, какой ход может он выбрать. Роботы были совсем близко, но он перестал обращать на них внимание. Мозг действовал с небывалой, даже для него неожиданной мощью. Сюда, воспоминания о срывах памяти: сначала в дождливую ночь на веранде, потом во время нападения огоньков, потом в шалаше на плоту!

„Нет, – в агонии взмолилась чужая воля. – Это гибель… спасение принесет…“

Силой мысли Грэм привел в движение калейдоскоп воспоминаний. Вот оно, слабое место тех, кто прятался за личиной его мира. Вот чего „они“ боялись. Переплетаясь, словно в бесплотной бетономешалке, замелькали давно забытые картины: пятилетний Грэм сидит на коленях у отца в его старом звездолете, Балт Троол учит его различать основные блоки управления… пальчик малыша чересчур слаб, красная кнопка не поддается, и огромный человечище, его отец, помогает ему, нажимая сверху загрубевшим большим пальцем, что, конечно же, больно, но Грэм стискивает зубы и как зачарованный наблюдает чудо – множество разом вспыхнувших на панели световых сигналов, таких же, как во время его первого самостоятельного полета, совершенного в четырнадцатилетнем возрасте, вот и Балт Троол, чья борода начинает седеть, устроился в соседнем кресле и одобрительно кивает, так он его и запомнил, а еще запомнил похороны отца, горы живых цветов на свежей могиле, странные, инопланетные ароматы, светлые дорожки слез на багровом, сморщенном лице незнакомого старика, и как сам он изо всех сил пытается удержать горький ком, засевший в горле, а теперь он уже в кабинете Хуана Ивановича Смита в тот день, когда ему впервые предложили выполнить важную для всей галактики задачу, и вот он снова малыш, карабкающийся на дерево у старого дома, который еще вовсе не стар, – всего несколько месяцев, как отец его достроил, и даже сюда, на вершину дерева, доносится смолистый запах дощатых стен, а кора у него под ладонями шершавая, но все же чуть скользит от наслоившейся пыли: уже много недель не было дождя – внизу же, на веранде, Балт Троол пьет апельсиновый сок, задрав лохматую бороду к небу, и не забывает, покачиваясь в кресле, давать наставления: „Осторожнее, Грэм, ты уже достаточно высоко забрался!“, ноги теряют опору, руки хватаются за воздух, он переворачивается, как кошка, жаль, что нету такого хвоста, как у них, кошки всегда помогают себе хвостом, в груди и животе какой-то холодный свинцовый шар, мгновенье он видит тревожный блеск отцовских глаз, но движения точны – пальцы, подминая несколько листьев, впиваются в ветку, и Балт Троол с облегчением смеется: „Ну, Марта, космонавт из парня выйдет, что надо – реакция у него прямо кошачья!“, а Грэм, гордый, что отец попал в точку, ловко соскальзывает по толстому стволу…

Бешено вертелась мельница воспоминаний. На секунду сквозь них, будто нарисованная на прозрачной пластинке, проступила неясная картина реального мира – белое солнце, голая вершина, Дебора, вытянувшаяся у его ног, и неподвижно застывшие роботы – возможно, выключенные своими хозяевами, которые сами теперь оказались в опасности. Но Грэм отмел ненужную картину и продолжал швырять все новые и новые воспоминания в бездонную, как у наказанных Данаид, бочку, только она оказалась не такой уж бездонной, даже совсем не бездонной, она начала вздуваться, уже приближался момент, когда она неизбежно взорвется от пе…

ре…

5

…груз…

Грэм превратился в ничто, в ничтожную искру во мраке.

"Нет!" – закричала искорка.

…ки. На миг потеряв скорость, карусель снова стала набирать обороты.

Окружающий мир зашатался. Раскачивались устои мироздания, не в силах противиться доведенной до отчаянья человеческой мысли. С синего летнего неба повалил снег, из голой каменистой почвы моментально вырастали и снова исчезали деревья, далеко на равнине началось извержение вулкана. Мир вышел из повиновения.

Где-то во мраке, где-то за краем равнин и каменистых плато, за пределами неба, вне времени и пространства Грэм нащупал бившуюся сейчас в агонии силу, что управляла миром последние несколько дней. Что это была за сила, он не знал и не мог понять, ибо для нее оказалось пагубным само его приближение. Неясное ощущение механического всеобъемлющего разума, лишенного чувств и эмоций, но способного жонглировать бесконечным числом вероятностей, – вот все, что он сумел удержать в сознании. Всеобъемлющего настолько, что ему под силу было контролировать все в этом мире – падение каждого отдельного листочка, стрекот насекомых, бесформенные тени облаков, шелест струй, дождя, смену дня и ночи…

Лишившись поддержки неведомого разума, мир зашатался, готовясь скатиться к первичному хаосу. Сила этого разума таяла, будто кубик льда на припеке, и вместо нее во вселенском ничто оставалась полость, пустое гнездо, дыра.

Не раздумывая, Грэм устремил в эту дыру свою силу, влился в нее сознанием.

И увидел свой мир.

Увидел спекшуюся от солнца вершину, на которой стоял он сам в окружении роботов, увидел пантеру, что чуть подрагивала у него в ногах. На миг его охватила острая жалость, сочувствие, но времени на эмоции не было. Он охватил взором все скалистое плато, каждую травинку бескрайней степи, огромное черное туловище поверженного звездолета, все в ранах от беспощадных клешней роботов. Он увидел все до самого горизонта. Он будто обзавелся новым телом, все вобравшим в себя на огромной территории радиусом в тридцать километров.

"Всего тридцать?" – возмутился ненасытный мозг.

Можно и больше… Почему нет? Он мог все. Он был всем! Но прежде, чем начать экспансию, следовало закончить одно важное дело.

Он был молнией… множеством молний, чьи ослепительные кинжальные удары сыпались с безоблачного голубого неба на зеленых роботов, неподвижной толпой окруживших вершину. Потом разделался с другими, оставшимися у разрушенного звездолета. Огоньки встревоженно роились в воздухе. А с этими как поступить? Грэм не знал, а потому просто превратил их в облачка прозрачного пара и рассеял по ветру.

Итак, противник уничтожен… Что теперь?

Снова обрести прежнюю плоть, добраться до дому и покинуть эту планету? Нет, для этого еще не подошло время. Частью своего нового, вселенского сознания он заставил тело удобно сесть на плоский камень. А потом снова окинул взором все пространство до самого горизонта.

Заглянул и за линию горизонта.

До чего же это оказалось легко. Все равно что расправить плечи после утомительно долгого сидения в кресле пилота. Он был степью и рекой, плато и вершинами гор, заключенными в окружность, выхваченную из планеты; к тому же, эта окружность расширялась, захватывая в свои пределы все новые и новые пространства. Тридцать пять километров… сорок… вот уже весь горный массив внутри окружности… ущелье, по которому течет река, выходит на новую равнину, и река здесь спокойна и полноводна. В другом направлении чередуются нескончаемые выжженные солнцем пики, а в противоположном от него – те самые поросшие лесом горы, которые он перевалил вчера, чтобы на плоту отправиться в путешествие по реке… Сорок пять километров… Пятьдесят…

Действительно ли он ощутил слабость или это только показалось? Еле уловимый посторонний голос подал признак жизни: нельзя… это катастрофа… вернись… Но сознание Грэма прекрасно чувствовало себя в новом вместилище, этот призыв оно восприняло как досадную помеху.

– Кто ты такой? – в упор задал вопрос Грэм.

Над безлюдными горами и долами его голос прокатился, как раскат грома. Чужак не отозвался. То ли сил не хватило, то ли просто боялся. И Грэм в упоении собственным могуществом продолжал расширяться во всех направлениях. Верить предупреждениям? Вот еще! Чужак уже столько раз проявлял свое коварство.

Силы иссякли внезапно, когда сознание его вместило пространство радиусом в шестьдесят километров. На этой огромной территории он каким-то неведомым образом видел все до мельчайших подробностей. И именно подробности ложились на него невыносимым грузом – каждая травинка, комочек земли, отблеск солнца на покрытой рябью реке, каждое насекомое и животное в траве, птицы, облака, прихотливая игра ветра в степи… Шатаясь под невообразимой тяжестью, он заглянул за грань охваченного сознанием пространства.

Там не было ничего!

И тут Грэма осенило – истина еще страшней, чем он предполагал. Вначале разум-чужак, а теперь он сам творили этот мир, на них и державшийся. Вне переменчивой окружности – полная пустота, ничто. А сам он…

Что такое он сам?

Ответа у него не было. Но ничто, с которым граничил его мир, гипнотизировало Грэма, лишало сил – и он не удержал тяжести, оступился и рухнул, а вместе с ним во мрак рухнула вселенная, стала распадаться, лишившись опоры и организующего начала.

Сознание Грэма совершило непонятный кувырок, снова очутилось в прежнем его теле. Подобно куску сахара, в воде таяли окружавшие его горы, небо прочерчивали какие-то странные черно-белые линии, в далекой степи бушевал гигантский пожар. Серые камни под ногами меняли цвет, отливали то желтым, то красным. Оглушительный треск и вой неслись с неба словно за дрожащими полосами прятался поврежденный динамик. Солнце едва виднелось, оно почему-то превратилось в квадрат и ореол, его окружавший, тоже был квадратным. Налетел откуда-то с дальних вершин ураган, закрутил хоровод черных грозовых туч. Ничком бросившись на скалы, Грэм чувствовал, как ветер пытается оторвать его от твердой почвы. Пришла в себя и спряталась за высоким камнем Дебора. Перед самым лицом Грэма из скалы возник плотный ковер пахучих фиалок, ветер подхватил их аромат и унес прочь. Таяли, таяли дальние вершины, в наступившем мраке между ними проскакивали огненные шары. Даже дикие завывания урагана не могли заглушить невесть откуда долетавшие звуки бессмысленно бодрого марша. Армия зеленых роботов маршировала по степи – прямиком в огонь разраставшегося пожара. Затрепетал воздух над ущельем, из ничего возникли переплетения стального моста, по которому промчался старинный локомотив с высокой трубой, изрыгающей клубы пара и снопы искр. Рельсы бежали перед ним по каменистому плато, а потом земля вдруг расступилась и поглотила обезумевшую машину.

Колоссальная ослепительная молния с грохотом разодрала небо и землю, весь мир заскользил в ничто.

В последний раз "я" Грэма заняло свое всеобъемлющее вместилище, чтобы стать свидетелем всеобщего распада. Картины, мелькавшие перед его взором, совершенно потеряли связность: в сотые доли секунды водоворот уничтожения втягивал в себя кресла пилотов, рюкзаки, деревья, циферблаты, капли воды, запах омлета, что-то мягкое и теплое, звездные атласы, гитарные переборы, дружеский взгляд, листву, скалы, инструменты… Все исчезло в какой-то бездне, сам Грэм тоже летел в ничто, навстречу смерти. Даже мрака уже не было вокруг, ибо мрак – это тоже ведь нечто, а жуткий водоворот поглощал и его. У Грэма не могло и мысли возникнуть о спасении, он ощущал себя облачком, лишенным сознания; однако спасение пришло само. Где-то там, где только что пребывал чуждый разум, он угадал пустоту, проем… Что за проем? Куда он ведет? В другое пространство? В другую вселенную? Этого Грэм не знал. Сам уже распадавшийся, он последним усилием воли по атомам собрал себя и бросил туда, в проем – в худшем случае, это могло привести к гибели, здесь же гибель его ждала наверняка.

Ничто огласилось отчаянным рыданием беспомощного младенца Деборы, лишенной соски и ласковой руки. Сам не зная как – тела своего он вообще не чувствовал – Грэм увлек ее за собой, и они перевалились за грань рухнувшей вселенной. В последнее мгновенье Грэм увидел превращение водоворота в яркую точку, стремительно сжавшуюся и со щелчком погасшую. Таков был конец его мира, так захлопнулась ведущая в него дверь. Ее, возможно, и вообще не было, но если она существовала, то вела теперь в ничто. Все равно, ведь он…

Он?..

Кем был он? Облаком разрозненных атомов, что неясной туманностью растянулось в пространстве, нет, в каком-то пронизывающем пространство туннеле. Облаком микроскопических светящихся искорок, все еще связанных между собой, хотя и слабо, и заключающих в себе его личность, его заторможенную, неповоротливую мысль. Ни зрением, ни осязанием, ни слухом – ни одним из пяти человеческих чувств он не обладал. Он просто сознавал себя.

Я…

Грэм…

Троол…

Но было и еще одно смутное ощущение, которое в известной мере замещало исчезнувшие чувства. Именно благодаря ему Грэму удавалось осознавать себя горстью ничтожных пылинок, с бешеной, невообразимой скоростью летящей по бесконечному, как вселенная, туннелю, обладавшему, тем не менее, определенными измерениями, очертаниями, которые его ограничивали. Откуда-то он знал, что рядом (а может, и на огромном от него расстоянии) летит Дебора, от страха вернувшаяся в детство, к блаженному состоянию младенца-звереныша, всегда могущего рассчитывать на ласку и крепкую руку большого, сильного, надежного Грэма – одновременно отца и брата. Она не терзалась вопросом, почему вместо тела у нее бесплотное облако. Она верила в силу человека.

А человек?

Грэм ничего не мог понять. Некая властная, непреодолимая сила влекла их все дальше и дальше, растягивала их призрачные тела на сотни, тысячи километров. Вероятно, это бесконечное головокружительное падение объяснялось обретенным ими новым естеством. Навстречу им летели – будто невероятно густые метеоритные потоки – другие облака частиц, свободно пронизывали их и в стотысячные доли секунды пропадали вдали… но, похоже, отдельные столкновения искорок происходили. Эти микрокатастрофы порождали видения.

У них на пути возникали розовые поющие горы, а затем исчезали, залив их теплым звоном серебряных колокольцев; они опускались в пучину сине-зеленого моря, населенного стоокими дельфинами, русалками и вывязывающими ажурную паутину подводными пауками. У погруженного в сумрак дна сонмы облаченных в красное шутов несли яркие факелы. С тысячекилометровой высоты низвергались гигантские пенистые водопады, чье бурление вдруг отзывалось беззаботным детским смехом; человек и пантера пронизывали их тоже, выносились на простор насыщенно-синего неба, затканного золотыми звездами. С треском раздирали они темное небесное полотнище, за которым их взору представали горы несметных сокровищ. Они скатывались по полыхавшим огнем склонам, и боль ожогов мгновенно проходила от ласкового прикосновения припахивавшего мятой голубого ветерка…

"Галлюцинации…" – в облаке частиц, которым был сейчас Грэм, эта мысль сложилась мучительно медленно.

Галлюцинации – да, конечно. Но как же трудно их отличить от реальности! Абсолютно неопровержимо, подлинно звучала надсадно-бодрая песнь, из конца в конец заполнявшая пространство; настоящим, ощутимым вкусом обладал зеленый туман, на миг обволакивавший их, а потом рассеивавшийся; вполне реальными казались издававшие странный вой многоцветные ленты, словно хвост кометы тянувшиеся за стремительным двойным облаком (так выглядели сейчас человек и пантера); гигантские орхидеи чувственно раскрывали перед ними свои надменные соцветия и тут же превращались в мозолистые ладони сторуких титанов, плечами подпиравших небесный свод; пурпурный дождь обрушивал на них свои звонкие капли…

Что это все, откуда? Грэм постепенно приходил к мысли, что галлюцинации возникают в результате столкновения летящих навстречу частиц с частицами его дисперсированного мозга. Но что это за встречные корпускулы, что за поток бешено несет его самого все вперед и вперед? В теперешнем своем состоянии он не в силах был проанализировать странное окружающее пространство и те (без сомнения, реальные) темные пятна, мимо которых они то и дело пролетали.

Вот-вот, темные пятна! Что они собой, все-таки, представляют? Медленно, точь-в-точь как в кошмаре, Грэм пытался сосредоточиться. Где он видел такие пятна? Память подчинялась нехотя, тащилась, как черепаха. Пятна! Они появлялись и уносились прочь. Каждое из них всасывало часть потока микроскопических частиц…

Ясность пришла разом. Конечно, он видел подобное пятно… Только что… Когда вырвался из распадавшегося мира… Каждое такое пятно – другой мир… Что это за миры? Неважно… Реальные… Настоящие… Непохожие на этот бесконечный туннель, где только и есть, что видения да безумно циркулирующие частицы материи…

Летя сквозь серебристые перья и светло-голубой сладкий снег, сквозь взрывающиеся солнца и квакающие серые скалы, Грэм высматривал окошки в другие миры. Сначала ему не удавалось даже изготовиться к прыжку: пока он реагировал на приближение пятна, оно уже оказывалось в сотнях километров позади. Постепенно Грэм понял, что делать. Себя и Дебору он растянул в бесконечно длинные нити, сосредоточился, максимально собрал волю… И наступил тот миг…

Треть его "тела" уже умчалась прочь от черной дыры, но Грэм сумел устремить в нее составлявший его поток частиц. Его сотрясала дрожь, казалось, связи между искорками вот-вот не выдержат, распадутся… Но они выдержали. Два светлых облака бок о бок летели в потоке других частиц по новому, более узкому коридору – но продолжалось это ничтожную долю секунды. Потом Грэм ощутил что-то вроде упругого сопротивления – так бывает, когда натолкнешься на сетку – но скорость их оказалась достаточно высока, препона уступила, пропустила их в реальный мир.

Скатившись по какому-то податливому склону, они вновь обрели прежние тела. Тугое, жилистое переплетение эластичных стеблей убило инерцию, остановило падение, приняло их на себя…

Грэм медленно поднялся. Вокруг стоял голубоватый предрассветный сумрак. Они были на лугу; высокая, сочно-зеленая трава явно не знавала здесь косы. Вдали неспешно текла река, а на самом горизонте темнел девственный лес, где широколистные деревья уживались с исполинскими соснами и елями.

Пейзаж поражал глубоким покоем. Тут царили насыщенные, радикальные цвета. Прозрачный воздух оставался недвижен, лес безмолвствовал под медленно бледневшими крупными звездами.

На Грэма навалилась усталость. До мозга костей проникала боль, ныл каждый мускул, каждая клеточка его тела. Никаких желаний, кроме одного – отдохнуть, как следует отдохнуть на этом мирном лугу.

Грэм сел, потом медленно опрокинулся на спину, а мягкая трава сомкнулась над ним, пуховиком легла под натруженные плечи, отгородила от окружающего мира. Нежно, не мигая, смотрели на него сверху бледные звезды.

Вот оно, подлинное блаженство! Робко возник назойливый вопрос "где я?", но тут же был лениво отогнан. Нечего спешить… Каким бы ни был этот мир, он дарил Грэму вожделенный отдых. Завтра во всем и разбе…

Грэм спал.

6

Какой ужасный сон…

Грэм перевернулся на другой бок, мягкое одеяло послушно обволокло его тело. Наверное, уже поздно – через окно проникали лучи солнца, припекали лицо. Рядом сквозь сон что-то мурлыкала Дебора.

– Спи, спи, – пробормотал Грэм. – Спешить некуда…

И открыл глаза.

Его словно холодной водой окатило. Приподнявшись на локтях, он обвел взглядом незнакомый луг, лес, реку вдали…

Значит, не сон!

Теперь он вспомнил все – преследование, последнюю отчаянную схватку с роботами, смерть чужого разума, крах мира… Вспомнил нормально, без тех гипертрофированно реальных деталей, что привели к катастрофе. Наверное, даже мобилизовав всю свою память, он не смог бы вновь пережить полет через туннель в пространстве и фантастические галлюцинации, порожденные столкновением со встречными потоками.

Этот мир казался гостеприимным. Может быть, здесь он, наконец-то, обретет покой. Но куда он попал? Что это за планета, кто ее населяет? Можно ли отсюда связаться с Землей?

Странно, но эти вопросы его не волновали. Всерьез задаться ими мешала иная – безотчетная, но никак не проходившая тревога. И внушали ее именно тишина и спокойствие этого мира. На Грэма снова навалилось мучительное чувство, будто реальность – всего лишь ширма, за которой прячется подлинная суть происходящего. Подсознательно он улавливал некую несообразность всего окружающего. Но какую? Пейзаж выглядел так безмятежно, не нелепо ли ждать от него подвохов?..

Будто специально для того, чтобы опровергнуть его рассуждения, с неба донесся дребезжащий, исполненный злобы старческий смех. Вскочив на ноги, Грэм обернулся и замер, не в состоянии до конца поверить поразительной картине.

Почти задевая темно-зеленые верхушки могучих елей, над лесом неслось странное сооружение: большая ступа, грубо выдолбленная из цельного пня. В ней сидела костлявая старуха далеко за сто, облаченная в драное черное платье, усеянное заплатами, и засаленную овчинную безрукавку. Впалый беззубый рот на темном немытом лице, перечеркнутый огромным кривым носом, украшенным бородавкой величиной с виноградину, который почти касался воинственно выставленного вперед острого подбородка с торчащими редкими седыми волосками. Тоже седые, все в колтунах космы свисали из-под заношенного платка, развевались на ветру. Под темными кустистыми бровями блестели точечки-глазки, лучащиеся хитрой злобой и радостным предвкушением каких-то будущих пакостей. В иссохших руках старуха сжимала растрепанную метлу на длинной палке и энергично подгребала ею воздух, будто плыла на каноэ. Противу всех ожиданий этого оказывалось достаточно, чтобы придать выдолбленному пню вполне приличную самолетную скорость.

"Невероятно! – поразился Грэм. – Какая-то немыслимая, первобытная система антигравитации!"

Фантастическое видение продолжалось каких-нибудь несколько секунд. Бабка перекинула метлу-весло по другую сторону своего сооружения, проворно загребла несколько раз воздух и скрылась за кронами деревьев. В последний раз издали донесся ее приглушенный хохот, и над лугом вновь воцарился покой.

И вдруг Грэм понял, что именно тут не так. Краски! Никогда прежде не видел он пейзажа с такими чистыми и яркими красками – просто как на картинке из детской книжки. Небо было ослепительно голубым, одного и того же свежего оттенка из конца в конец, даже на горизонте, где ему по законам оптики следовало бы потемнеть. Трава блестела, словно вымытая недавно выпавшим дождем, отливала неправдоподобно изумрудной зеленью. Сумрачные ели в лесу, казалось, были написаны маслом. Река вдали сияла прозрачной синевой, почти той же, что и небо. Ни следа серого, коричневого, зеленого, характерных для реальной воды!

Да что там – даже солнце! Даже солнце, как обнаружил Грэм, грело, но глаз не слепило. На него можно было смотреть не щурясь: бело-желтый шар в ясной голубизне неба, окруженный дрожащими языками оранжевого пламени.

У ног снова завозилась, заворчала Дебора. Грэм опустил глаза и не сумел удержать изумленного восклицания. Что произошло с Деборой?! На первый взгляд тело ее оставалось прежним, но только на первый взгляд. Неведомый художник прошелся кистью и по ней: шерсть потеряла блеск и была теперь матово, глубоко черной – как ночь, как сажа. Буквально несколько штрихов совершенно преобразили пантеру, превратив в шарж, в гениальный эскиз симпатичного, шустрого хищника, ничего общего не имеющего с реальностью.

И только теперь Грэм обратил внимание на себя. В душе он был готов ко всяким неожиданностям и все же вздрогнул, когда обнаружил, что одет в узкие зеленые панталоны, заправленные в остроносые красные сапоги мягкой кожи с голенищами до середины икр. Зеленый камзол был перетянут широким кожаным ремнем с крупной пряжкой лимонно-желтого металла. На плечах свободно лежали зубчатые края красного капюшона, свободно свисавшего на спину.

Поблизости синело маленькое озерцо, по берегам которого росли будто с картинки сошедшие камыши. Несколько прыжков – и Грэм достиг воды, раздвинул крепкие зеленые стебли, наклонился. Неподвижная гладь отразила его лицо: знакомое и чужое одновременно, представлявшее собой компиляцию стилизованных черт. Не Грэм, а золотоволосый герой из сказки, смелый и решительный…

Грэм безотчетно напряг волю и увидел, как в зеркале воды постепенно растворяются рисованные черты, как за ними просматривается старое, подлинное, хорошо знакомое лицо. Отражение задрожало, зеленый камзол вновь превратился в рваный красный свитер, зеленые панталоны – в синие брюки, красные сапожки – в коричневые, искусственной кожи бутсы с магнитной молнией… Но длилось это всего миг. Стоило чуть ослабить напряжение мысли, как личина вернулась с нахальством назойливой мухи. Ее можно было снова прогнать, но Грэм махнул рукой и присоединился к Деборе. Если и в этом мире прятался чужак, разумнее всего принять пока игру – иначе ни в чем не разберешься.

Пантера открыла глаза, и Грэм с удивлением обнаружил, что они уже не фосфоресцируют. Вокруг черных зрачков белок был ярко-зеленым, но непрозрачным.

– Где мы? – спросила Дебора. Слава богу, голос у нее остался прежним.

Грэм пожал плечами.

– Не знаю… В каком-то рисованном мире. Ни о чем меня не расспрашивай, я и сам ничего не понимаю. Кто-то нами играет, Дебора… То ли суперцивилизация, то ли… нечто, чего мы даже представить себе не в силах.

Ее графическое тело медленно пришло в движение, пантера поднялась.

– Вот, значит, как… А ведь я предчувствовала это, Грэм. Помнишь? Тогда, вечером, на плоту. И сейчас ощущаю то же, хотя и гораздо слабее… Что будем делать?

– Выжидать.

Вдруг метрах в ста от них, на опушке леса, что-то мелькнуло. Из-за деревьев выкатились две низенькие фигурки и с пронзительным визгом помчались через луг. Грэм прищурился, чтобы получше их рассмотреть, и тут же поморщился. В этом мире они сталкивались только с нонсенсом. А, может, и в нонсенсе есть какая-то своя логика?

По высокой траве что есть духу неслись два одинаковых розовых поросенка. Один из них был в матроске, на голове чудом держалась маленькая бескозырка с длинными черными лентами. Второй носил пиджак и брючки в желтую и красную клетку, на голове у него смешно подпрыгивал крошечный зеленый котелок. Похоже, оба поросенка были музыкантами: тот, что в матроске, сжимал под мышкой скрипку, а другой нес на плече длинную флейту, напоминавшую старинный мушкет.

Из лесу долетел свирепый, кровожадный рев. Дебора напряглась, навострила уши и впилась взглядом в новую фигуру, выкатившуюся на луг. Ложная тревога – появился всего-навсего еще один из гротескных персонажей этого мира. Его можно было принять за волка, если б не широкие синие штаны, красные сапоги со шпорами, по-пиратски повязанная платком голова и обвисший кушак, из-за которого высовывались огромный кривой кинжал с зазубренным клинком и ржавый пистолет с расширяющимся воронкой дулом.

При появлении врага поросята завизжали еще громче и прибавили скорости. Однако волк оказался проворнее. Бросившись вслед за жертвами, он почти догнал их на склоне невысокого, мягких очертаний холма. Поросята впритирку пронеслись по обе стороны высокой, с раскидистыми ветвями яблони. Увлеченный преследованием, волк не сумел вовремя сориентироваться и на полном ходу врезался в ствол. Он шлепнулся на землю, а вокруг его головы заиграл рой ярко-желтых искр, из зеленой кроны дождем посыпались крупные ярко-красные яблоки.

Продолжая визжать, поросята перевалили холм и скрылись. Все еще в облачке искр, волк, пошатываясь, заковылял следом.

Несколько секунд Грэм не сводил глаз с опустевшего склона. Раздумывать над увиденным не хотелось. В этом условном мире не могла помочь логика. Раз над лесом летают неопрятные старухи в антигравитационных ступах, а по лугам одетые волки преследуют расфранченных поросят, к тому же еще ценителей музыки – значит, здесь это в порядке вещей.

Его внимание привлекла груда яблок под деревом. Грэм почувствовал, что голоден. С каких пор он не ел? Вчера они завтракали на плоту, перед тем как отправиться к звездолету. Сейчас снова было утро…

– Пойдем-ка, – позвал он Дебору и направился к холму.

Вблизи яблоки выглядели такими же ненастоящими, как и все в этой стране. В глаза бросался прежде всего их цвет, подходящий, скорее, идеально зрелому помидору. Размеры тоже были какие-то ненормальные – такое яблоко не поместилось бы даже в обеих ладонях Грэма. Да и форма плодов озадачивала: сплюснутые сверху и снизу, с боков они были необычайно щекастые, он таких прежде никогда не видел.

Подобрав одно яблоко, Грэм с опаской его надкусил. Раздался неправдоподобно звонкий хруст, вкус мякоти оказался не фруктовым, он более походил на приторную сдобу. Ничего, есть можно. Даже приятно. Быстро расправившись с первым яблоком, Грэм потянулся за вторым.

– Я тоже голодная, – недовольно буркнула Дебора.

– Да только это вегетарианское меню как-то, знаешь, не по мне.

Словно врасплох застигнутый за неприличным занятием, Грэм швырнул яблоко обратно в кучу и повернулся к пантере.

– Ты права… Что ж, в путь. Может, и найдем что-нибудь тебе по вкусу.

Шагая бок о бок, они поднялись на холм и оглядели открывавшуюся за ним равнину. Близ реки стоял маленький белый домик под красной черепицей. Дверь и деревянные ставни были выкрашены зеленым. Вокруг него рыскал волк. Время от времени он останавливался и, раздувая грудь, обрушивал на дом мощную, будто из компрессора, струю воздуха. Она взметала листья, траву, ветки, однако против каменной кладки этот искусственный ураган был бессилен.

– Помочь ему, что ли? – вслух подумала Дебора и мечтательно добавила: – С удовольствием отведала бы жареной свининки.

– Боюсь, здесь это равнозначно людоедству, – мрачно отозвался Грэм. – Советую поискать другие возможности для пропитания.

По долине бежала гладкая грунтовая дорога. Она изобиловала множеством поворотов, хотя рельеф этого отнюдь не требовал. Примерно в километре от холма дорога по деревянному мосту перебиралась на другую сторону реки и уходила к горизонту, где в небо тянулись какие-то высокие здания.

– Это город, – заметил Грэм и показал рукой направление. – Отправимся туда. Должны же в городе быть рестораны.

Спустившись с холма, они пошли по дороге. В голубом небе плавали белые рисованные облака с четкими контурами.

Буквально через несколько шагов за спиной у них раздался хриплый звук резинового клаксона. Отскочив на обочину, человек и пантера оглянулись.

Допотопный красный автомобиль с откинутым верхом медленно подъехал к ним и остановился. С переднего сиденья выбрался шофер, и Грэм в изумлении заморгал. Перед ним стоял не человек, хотя тело существа и напоминало карикатуру на человеческое. Черная голова с круглыми крупными ушами, белая мордочка, а на ней – нос, как формой, так и цветом подобный маслине. Вся одежда шофера состояла из огромных белых перчаток да мешковатых коротких штанов с помочами, застегнутыми на крупные желтые пуговицы.