Текст книги "Голос Незримого. Том 1"

Милые мои… Поклонитесь земле.

Андрей Белый

О, солнце! о, простор! о, высота степей!

Валерий Брюсов

Город – царство, деревня – рай.

Пословица

Посвящается Андрею Белому

1

 
Утра, и дни, и вечера, и ночи, —
Быть может, долгие и долгие года
Я шла от городов – сосредоточий
Людей и золота, болезней и труда.
Плясали лоскуты моей одежды,
И волочился шлейф, когда-то голубой…
Искала рай. Как шелк, рвались надежды! —
Всё призрак яростный я зрела за собой.
Взгляд вспять – и колокольни, башни, трубы,
Как обгорелый лес на алых небесах!
Мне чудились соближенные губы
И кулаки, и даже стрелки на часах!
Вот склеп для тел бессильных – фермы, стекла!
Вот бельма безрассветной ночи – фонари!
Остолбенев, я стынула и мокла,
Бездомный взор оковывал мираж зари.
 
 
А толпы вились по большой дороге,
Глумясь над нищенкой в изорванных шелках —
Уверенно мелькали мимо ноги
В тяжелых башмаках, в малиновых чулках.
Брели старухи с серыми холстами,
Где немудреные расшились петушки,
Шли кустари, тая под берестами
Расцветную посуду, ложки и коньки,
Крестьянки юные бежали с розой,
С кувшином глиняным… Ждут жертвы города!
И облаки зеленые – обозы,
Кренясь размеренно, ползли туда, туда…
Назад опустошенные телеги
Гремели, бешенством людей заражены,
И юноши в преступной, пьяной неге
Дремали – повторяли огненные сны,
Клюка старух горбатилась плачевней,
А девушки не возвращались уж назад…
Оскудевали житницы деревни —
Всё поглощали пасти каменных громад!
 
 
И шла я вновь утра, и дни, и ночи, —
Быть может, долгие и долгие года…
Плясала тень когда-то синих клочий,
Сандалии топила талая вода.
 
 
И выплывали давние виденья:
Страна обильных пастбищ, рек и тучных нив,
Во мху соломоверхие селенья,
Смолистых, прелых дуновений перелив…
В часы горючих солнечных пригревов —
Чреда веселых и разымчивых работ,
Разброс и холя голубых посевов
И летов мерный и безбольный оборот.
По вечерам – служения на взгорьях,
Где гулкий ключ украли золотá люцерн,
Четы любовников на цветоморьях,
Забавы дев и отроков – что пляска серн!
И Бог – огромный, вмирный, изобильный
И близкий, как земля, и дальний, как лазурь…
То – Пахарь с бородою сребропыльной,
То – голубой Орел – Творец вселенских бурь!
 
 
Так шла я ночью светоносной, вешней,
Теряя в ней, неверно-светлой, узкий путь…
Я помню топь, высокие скворешни
И кочку, где пришлось мне глубоко заснуть.
И небо наклонилось надо мною,
Как древнее голубоокое Лицо,
А тело слилось с грудью земляною,
Разжавши рук ее морщинистых кольцо.
 

2

 
Утро зареет. Веди меня, посох!..
Что это?! Волны – машинные ль гулы?
Сизые дымы – дубравы ли в росах?..
В страхе упала я, вежды сомкнула —
Длю мимолетной возможности счастье…
Раз еще глянуть – восторг свой нарушить!
Стану же сны вожделенные прясть я,
Дева незрячая – буду я слушать!
 
 
Слышу я щекот в трепещущих чащах,
Где-то так близко… и где-то высоко…
Слышу я пчел, возле уха жужжащих,
В недрах глубоко – вздыханья истока…
Пью аромат плодоносный и щедрый
Ила болотного, млеющей гнили,
Жаркой смолы из расщелины кедра,
Запах утомный фиалковой пыли…
Солнца персты с беззаветной любовью,
Чую, простерлись на лик мой и шею!..
Рай свой узрела… И льну к изголовью —
Яви блаженной поверить не смею!
 
 
Вдруг расплескались вокруг меня стебли,
Бисер росяный на щеки стал капать —
Воздух размеренным шорхом колебля,
Травами несся стремительный лапоть.
Ближе… всё ближе… Встал подле. И кто-то,
Веющий смолами, хвоей и листом,
Сотом душистым и потом землистым,
Стан принагнул с древле-отчей заботой.
Обнял. И мощь воздымающей длани
Радость великую телу вернула.
Жадно вздохнула я, жадно взглянула:
 
 
Синее! желтое! Смерчи сияний!
Сени садов позабытых, знакомых!
Солнце – свободное солнце – так близко!..
В белых лучах самоцветных черемух —
Ласковый облик, подобие диска:
Древний, округлый, коричнево-темный,
В светлых улыбках, в морщинах мудреных,
В росах червленых, в травинах зеленых —
Дед буреломный, Титан черноземный!
Мох серебристо-курчавый клоками
Сполз с головы на дремучие брови,
Серым руном завился над устами,
Что разомкнулись в улыбчивом зове.
А на таинственном, мшистом обличьи
Светят – сияют чудесные очи,
Синие-синие, круглые, птичьи,
Звезды кристаллов, цветений и ночи.
Очи – как зрак бирюзовый дитяти!
Очи – как окна в лазурное небо!
 
 
Старец смеялся. Не скинув объятий,
Подал мне ломоть пшеничного хлеба.
– Странняя дева, вкуси же и выпей. —
Склонен кувшинчик из тыквы долбленой,
Струи медовой живительной кипи
Тихо лиются в мой рот истомленный…
За мановением властной десницы
Робко ступила я, мох попирая…
Дрогнув, безветренны стали ресницы —
Очи узрели святилище рая!
Здравствуй, земля, залитая с краями
Ярым, пахучим, блаженным простором!
 
 
Машет весна золотыми крылами
По чернолесьям, излогам и горам.
Древний ключарь целины заповедной
Мною в путине далекой предводит,
Никнет как странник, как дух колобродит,
Звонко поет образок его медный,
Прыгает хлеб златогорбый в котомке,
Веются складки одежды холщовой…
Мудро ведусь я тропинкою ломкой,
Быстро скрываюсь я далью лиловой…
 
 
Старец в трясинах плывучих зеленых
Травы целебные ищет и копит,
Аистов розовых, вяло-влюбленных,
Ухая, прыгая, гонит, торопит:
– Вейте ж гнездо новобрачных веселий! —
Сам западает в лугах цветодонных…
В белой, живой мотыльковой метели
Кружит с восторгом в очах умиленных.
Любы ему сладострастные пляски!
Бабочек, ящериц, ласточек ласки!
Мне ли не кануть в движеньи и шуме!?
Травы и твари меня полонили.
Он же, как царь их влюбленных безумий,
Поднят на щит ослепительных крылий!..
 
 
Вот уж понесся над жаркою новью
Бело-огромною градовой тучей…
К глыбам земли чернорунной, пахучей
Гнется с тревогой, с веленьем, с любовью.
Хмурится. Жмурится. Мерит и рыхлит
Жадные чрева распоротых борозд…
Ветер обнялся с ним – поднял и вихрит
В пущу зеленую, в папортник, в хворост!
Серокудрявый, руками махая,
Вьется пустынник, как вещая птица,
Дрем буреломный ногой попирая,
Трелит, кукует, морочит – резвится!
За дребезжащим ребячливым смехом,
Шорхом и эхом я мчусь, задыхаясь,
Путь узнаю по раскачанным вехам,
Веткой настигнута, гнусь, спотыкаюсь…
 
 
Силы покинули. Пала на землю…
Захороводили пихты и сосны!
Ропоту, рокоту, клекоту внемлю
В ветреной выси, под почвою косной…
И устыдилась я. Или тяжка мне
Мощь непомерная земного лона?
Иль уж измолота жерновом камней
Юная сила для ноши зеленой?..
Кинулась – мчалась – смеялась – догнала
Деда лесного в кудели сребряной!
Скорчился – ждет посредине поляны,
Вздыбил в волосьях венок сизо-алый.
За руки взялись. И в зелени скиний
Старец расплакался древнею песней
О распрекрасной пустыне – раине…
 
 
Глушь становилась дырявей, небесней…
В куполе синем вдруг холм закруглился
Малый, пологий, издавна знакомый…
Старец сиял, лепетал, суетился.
– Девушка, дома мы… Милая, дома…
Тихо склонилась я земным поклоном.
Он же указывал тропы и кущи,
Пчельные кельи по клеверным склонам,
Хижину – храмину в сени цветущей.
Стадо ярилось у сочных подгорий.
Кто-то с нагим ослепительным телом
Пас на коне неустойчивом, белом.
Старый поведал: – То сын мой, Егорий. —
 
 
Шли средь хорала блаженных мычаний
Тварей с рудой и белясою шерстью,
Пахло млекóм, вожделеющей перстью,
Недра гудели от пылких играний.
Даль ширины голубой еле видной
Вдруг заклубилась блистающим прахом —
Юноша голый, блаженно-бесстыдный
Спрыгнул на землю стремительным махом.
Словно Давид молодой и мятежный,
Встал в отдаленьи – глядит исподлобья,
Зрак полудикий, и меткий, и нежный
Мечет в меня златолучные копья.
Солнца создание! С торсом каленым,
С обручем локонов, в латах загара!..
К груди прижав, любопытным, смущенным
Властно ко мне притянул его старый.
– Дай же, о Юр, этой деве лобзанье!
Да наречется твоею подругой! —
Близится рот розовато-упругий…
Мяты дыханье… Немое касанье…
 
 
Смотрит он в страхе на стан несвободный,
На ноги в вервиях, кровью пунцовых —
Новой земли человек первородный,
Он позабыл о бывалых оковах!
Вдруг неотвратному гневу подвластный,
Жалкой одежды моей он коснулся —
Рвал и нисбрасывал, прыгал и гнулся,
Жаждя явления правды прекрасной.
Вот заблистало нагое колено…
Вот заиграли упругие связки:
Алые токи… лазурные вены…
 
 
Тело возникло из сорванной маски!
 
 
Похоронились в травинах лохмотья.
Пару тяжелых, жестоких сандалий
Волны потока в безвестность умчали.
Миру вернула неложную плоть я!
Ветру – летучие черные косы,
Земи – хмельное могучее тело,
Небу – очей зеленеющих росы,
Юноше – помысл невинный и смелый!
……………………………..
День золотым фимиамом вознесся.
Зашелестели созвездий обеты.
Верной дорогой – на тенях колоссы —
Стад и людей повлеклись силуэты.
Старец смиренным шептаньем молился,
Юр бытие славословил свирелью…
Путь по отлогам пленительным вился
К месту покоя, молитв и веселья.
Зрела я кущи, гвоздик ароматней,
Гнулась к колодезям, снега студеней,
К светлым Плеядам неслись голубятни,
К травам сверкающим ластились тони…
 
 
Вечеровые свершили работы:
В цветах исчислили к утру бутоны,
Кликнули птиц прирученных с улета,
Лунной поры проследили уроны.
На ночь проверили ульи и верши.
Хлевы замкнули. И, думой объяты,
К весям земли, в сновиденьях замершей,
Взор обратили мы с гордого ската.
Старец лазурным недремлющим оком
Запад испытывал, вея сказанья.
Юноша, звездным разнежась востоком,
Из полусна расточал мне лобзанья.
 
 
– Рай насади Господь Бог во Эдеме. —
 
 
Ночь олучали сребристые космы —
Вещий старик воздымался из теми…
Тихо дрожали от счастья и рос мы…
 
 
– Были Адам и жена его наги
И не стыдились. —
 
 
Глаза голубые
Нас отражали в смеющейся влаге.
Чуяла ласку душистой губы я…
И забывала я сон свой позорный —
(Может быть, быль невозможную ныне?)
Город, как уголь, то алый, то черный
От мятежей, преступлений, уныний.
Он потонул за кровавым закатом!
Я же вернулась к извечной отчизне,
Где благовестит над радостным скатом
Старческий клекот о дереве жизни.
 

3

 
И засияли дни, утра и ночи,
Как звезды верные: угаснут – встанут вновь.
На них открылись сердце, уши, очи…
И утро было песнь, день – труд, а ночь – любовь.
Я нежно вовлекалась в круг священный
Великого приземляного бытия,
Сосуды полня влагой млечно-пенной
Или кудель в сребряные мотки вия.
Старик учил меня по лику неба
Предузнавать судьбу заутрашнего дня,
Служить Отцу смиренной, вольной требой
И пляской стройной у закатного огня.
Учил, не руша восковой скорлупки,
Из ульев вынимать янтарные соты,
Распевом заклинать у змей враждебных рты
И плесть венок пьянительный и хрупкий.
Пастух поведал мне, как свистом трельным
Из куп листвяных вызывать веселых птах,
Как на коне носиться бесседельном,
Как при посевах соблюдать размерный взмах,
Как звать дудой баранов круторогих
И сберегать от гроз пугливый их приплод,
И как в восторгах пламенных и строгих
Встречать и праздновать божественный восход.
 
 
О радость утр росяных и медовых,
Когда пучины вод, лазури и земли
Объемлет солнце в золотых уловах!
Пригоршней сморщенной черпая хрустали,
К кринице старец, умываясь, гнется,
А после – жрец полей – взирая на восток,
Вздымает руки, шепчет и смеется…
Как сладостно, хладя стопы бегучих ног,
Свирельной песней иль гортанным кликом
В излоги увлекать веселые стада
И, подражая им, в восторге диком
Дышать, ласкаться, есть, мечась туда, сюда!..
 
 
А миг полуденный на солнцепеке…
В колосьях колких утаилися тела —
Друг к другу льнут наги, истомнооки…
Земля их пламенным крещеньем соприжгла!
И в вековом соблазне поцелуя
Катятся ягоды, сочась, из уст в уста…
А дед-ключарь окрест бредет кукуя —
Обходит, сторожит священные места.
 
 
И ночи… Каплют звезды чрез солому.
На мягких связках трав, душистых и сухих,
Мы обнялись, привеивая дрему…
В углу старик поет старинный тихий стих.
В закуте сонно возятся ягнята…
Как жарко дышит спящий юноша-супруг!
Мои ж глаза видением разжаты:
 
 
Слежу я мыслью стройно-сопряженный круг
Златых земель божественной вселенной,
А в круге – круг времен, творений и судеб…
И в каждой жизни долгой и мгновенной,
В пригоршне праха и в громадах грузных скреп,
В рудах слепых и в молниях случайных,
В дыханьях радостных и в мудрых тайнах
Мне зрится старчее единое Лицо,
Мной ощущается безмерных рук кольцо!
Седин священных облачные пряжи
Опутали личинки огненных земель,
Легли персты – морщинистые кряжи,
Вдавились стопы – океанная купель.
И синее всевидящее Око
Лазурью трав, морей, небес бессменно бдит.
А на него с угрозою далекой
Неверный город, дымный зев раскрыв, чадит…
Дрожат маховики, бегут приводы,
Но им лишь поворот вселенной сообщен!
От своего отца отпали роды,
Но не постигнут ими бытия закон!
Ужель сметется дымным ураганом
И этот ароматный заповедный сад?
Иль не найдут пути к его полянам
Паломники, которых ужаснет закат?..
 
 
Душисто, жарко в хижине полнощной…
Уснули шепоты молитвенных стихир.
И вновь ко мне склонился Кто-то Мощный,
Звездоочитый, Необъемлемый, как мир…
И юноши раскинутое тело
Изваялось из тьмы очей его резцом…
И потекла дрема брадою белой…
И начертался сон божественным лицом…
А скорбь шарахнулась летучей мышью
В углы глубокие, в распахнутую ночь,
И в душу дунуло великой тишью,
И тело увлекло любовью изнемочь.
……………………………
Вдруг всполохнулся первым криком петел.
К порогу подошел – присел слепой рассвет.
Я вышла. Мнилось мне, прошло так много лет!
Восторг их не считал, ум не заметил…
 
 
Туманной, колыхающейся хлябью
Завесилась судьба небес, земель, дорог,
Лишь золотой, предутреннею рябью
Угадывался взбаламученный восток.
И встала я над вознесенным срывом,
Вонзилась взором в запад мутно-голубой…
Не выплеснет кого ль речным заливом?
Не выкружит кого ль замшенною тропой?
Быть может, дева, за травой – отравой
Блуждая, перейдет за чародейный круг?
Иль старица с вязанкою корявой,
Ища повсюду смерть, приковыляет вдруг?
Юродивый ли, от скитаний старый?
Дитя ль, чья поступь так воздушна и слепа?
Иль руки свившие обетом пары?
Иль выступившая в святой поход толпа?
Услышу я в заветном кругозоре
Тысячеустый гимн иль одинокий вздох?
Узрю голов трепещущее море
Иль силуэт, колени уронивший в мох?
 
 
Стою и жду над вознесенным срывом.
От глаз – к плечам, к ногам, всё ниже, ниже мгла…
Весь мир трепещет солнечным наливом!
В часовнях пчел и птиц звонят в колокола…
И вновь благовещает голос старчий
Из древней хижины на радостном холме,
И всё победоноснее и ярче
Венец кудрявый юноши в последней тьме.
 
 
Вдруг старец засиял главой в оконце —
Синеочитый, вековой блаженный дух!
– Проснись, о сын мой! Выдь к жене своей, пастух! —
…………………………………….
Упали ниц мы. Представало солнце.
 

1 февраля 1908

ЛАДА

Лада в моем поэтическом представлении – это прежде всего буйная[1]1
  Беру это слово с тем значением его, на какое указывает Афанасьев: буйный – сильный ростом, изобильный, плодоносный.


[Закрыть] девственная сила, разлитая во вселенной. Мировая девичья душа. Ее красотою живы радуги и зори; ее дыханием творимы цветы и плоды; ее голосом веселимы птицы и сердца. В гораздо меньшей степени является она здесь одним из ликов славянской боговщины, почему я, наряду с попытками ввести в стихотворный – песенный – лад, наряду с допущением некоторых красивых славянизмов, нигде не подделывалась под «архаичный» стиль. Та Лада умерла тысяча лет назад. Эта – живет и будет жить, пока землю еще посещают красные весны.

Любовь Столица

1911 года, листопада 12-го дня Москва

ВЕСЕННИЕ ПЕСНИ

 
К Св. Духу
 
 
Уж ты птица, ты птица,
Птица райская моя,
Ты всегда в саду живешь,
По ночам ты мало спишь,
По заре рано встаешь,
Царски песенки поешь.
Из скопческой песни
 

 
В роще березовой
Лада родится —
Юная, сонная
В люльке лежит.
Лик у ней – розовый,
Как поднебесье,
Очи – зеленые,
Как чернолесье.
Лень пробудиться…
Глянуть ей – стыд…
 
 
Смотрит и застится
Вся золотая,
Вся потаенная
В русой косе.
К солнышку ластятся
Смуглые пальцы.
С шеи червонные
Блещут бряцальцы.
Плоть – молодая.
Губы – в росе.
 
 
Всё улыбается,
Спит да играет —
Дивной улыбою
В чаще растет.
Зверь к ней ласкается,
Цвет ее тешит,
Птица же с рыбою
Моет и чешет,
Пчелка питает:
Мед свой дает.
 
 
Станет красавицей
Дитятко Лада,
Тонкие пелены
Скинет она:
Сразу объявится
Девичье тело
В листьях, что зелены,
Красно и бело…
Всё ему радо.
Это – весна.
 

 
Ночь голубая!
Вот – я нагая,
Смуглая, дремная
Дочерь твоя.
Сладкоголосая,
Простоволосая,
Мать моя темная,
Пестуй меня!
 
 
Передала ты
В косы мне злато,
В тело прекрасное
Темную кровь, —
И зародилась я
С радостью, с милостью
Вешняя, красная
Всем на любовь.
 
 
В Ладину зыбку
С томной улыбкой,
Синеочитая,
Ты погляди!
Млеко сребристое
Пьяное, чистое
В губы несытые
Лей из груди…
 
 
Чтоб вырастала я
Буйная, шалая,
Чтоб затаила я
Женскую мочь,
Пой и корми меня,
Въявь и по имени
Матушка милая,
Темная ночь!
 

 
– Дождик, Лель мой шалый!
Я тебя признала, —
 
 
Виснет надо мной
С благодатной выси
Рясный, мелкий бисер,
Синий, голубой…
 
 
– Дождик, дождик прыткий!
У меня есть нитки:
 
 
На свои волосья
Нанижу тебя я,
И среди берез я
Запляшу сияя. —
 
 
Льется надо мной
Из весенней тучи
Мед густой, тягучий,
Белый и хмельной…
 
 
– Дождик, дождик ярый!
У меня есть чара:
 
 
Розовые губы
Протяну к тебе я,
Выпью, сколько любо,
И засну пьянея. —
 
 
Сыплется в меня
Желтое, ржаное
Семя золотое
Грозного огня…
 
 
– Дождик, дождик! Ныне
Ты – в глубокой скрыне:
 
 
Молодые бедра
Я тебе подставлю…
А проснувшись – вёдро
Песнями прославлю.
 
 
Дождик, Лель мой милый!
Я тебя словила. —
 

 
Королевна
В туче гневной —
Ты подруга радуга!
Я – простая,
Молодая
На земле всех радую.
 
 
Ты – с густыми,
Голубыми,
Розовыми косами.
Я – с одною
Да златою,
Оплетенной росами.
 
 
Как пригожи,
Как похожи
Мы красой и ласкою,
Легким станом,
Сарафаном,
Девичьей повязкою!
 
 
Застыдимся,
Притаимся —
Невесть что нам грезится…
Выйдем вместе —
По невесте
Для царя и месяца.
 
 
Дай-ка встанем
Да заманим
Их в цветное полымя!
А заманим —
Вмиг обманем
Чарами веселыми.
 
 
Мы – сестрицы,
Царь-девицы,
Будем вам отрадою,
Лишь признайте,
Угадайте:
Лада или радуга?
 

 
Солнышко, солнышко, дайся мне, дайся!
Вниз на девичьи колени склоняйся
Юной главою,
Вкруг увитою
Дремою алой
И вялой.
Желтые кудри твои расчешу я,
Лишь на персты свои нежные дуя.
 
 
Солнышко красное, дайся мне, дайся!
В мягких ладонях моих улыбайся,
Облик пригожий,
С отроком схожий,
Радостный, круглый
И смуглый.
Губы приближу к тебе, как цветы, я
И поцелую в уста золотые.
 
 
Солнышко, солнышко, станем любиться!
Будешь ты литься, сиять и лучиться,
Взор светозарный,
Карий, янтарный
С утра до ночи
Мне в очи.
Я лишь зажмурю пернатые веки
И, застыдясь, орумянюсь навеки.
 
 
Солнышко красное, станем любиться!
Будешь ко мне прижиматься и биться
Ты, огневое
Сердце живое,
Счастьем согрето
Всё лето.
Долго таюсь я и скоро исчезну.
Дайся мне, солнышко, друг мой любезный!
 

 
Старшая моя сестрица,
Ласковая дева-заряница,
Ясных утр прекрасная царица!
 
 
На востоке в розовых хоромах,
У заветных розовых черемух,
Ты живешь в приятных снах и дремах.
 
 
Ездишь в легкой, розовой ты лодке,
Ловишь жемчуг розовый в наметки,
Рядом – лебедь розовый и кроткий.
 
 
Розовы в устах твоих улыбки,
Розовы персты твои и гибки,
В розовых уборах стан твой зыбкий.
 
 
Дай мне правое весло, сестрица,
Дай мне горсть жемчужин из кошницы
Да крыло подрезанное птицы!
 
 
То весло я оберну лучами,
Жемчуга – весенними дождями,
А крыло – девическими снами.
 

 
Средняя моя сестрица,
Пламенная солнцева девица,
Красных дней мудреная царица!
 
 
Нá полдне в златом своем покое,
Под волшебной яблонью златою,
Ты живешь в заманчивом покое.
Вьешь венками ты златые травы,
Распрядаешь лен златой, курчавый,
А у ног твоих – златые павы.
 
 
Злат в косе твоей тяжелый волос,
Злат и тих разнеженный твой голос,
Златом же одежда закололась.
 
 
Дай, сестра, мне стебелек недлинный,
Дай мне нитку тоньше паутины,
Да перо, что выронят павлины!
 
 
Сделаю тот стебелек я новью,
Огневую нить – людскою кровью,
Перышко же – девичьей любовью.
 

 
Младшая моя сестрица,
Молодая дева-вечерница,
Сумерек чудесная царица!
 
 
На закате в голубых палатах,
Возле елок голубых заклятых,
Ты живешь в утехах непочатых.
 
 
Льешь ты мед свой в голубые кубки,
Нижешь бисер голубой и хрупкий,
А у плеч – две голубых голубки.
 
 
Голубы в твоих ресницах взгляды,
Голубы и веки от услады,
Голубые на тебе наряды.
 
 
Дай, сестрица, мне глоток единый,
Дай, родная, две мне бисерины,
Да пушинку с груди голубиной!
Счастие из меда сотворю я,
Бисер будет – слез девичьих струи,
А пушинка – их же поцелуи.
 

 
Ветерок, ветерок,
Голубой голубок,
Ты кудряв, ты крылат,
Ты – родимый мне брат.
От тебя в синеве —
Только плеск да круги,
И твои в мураве
Неприметны шаги…
Ты со мной от души,
Милый ветр, попляши!
 
 
Я кудрява, как ты,
Не сминаю цветы,
Две руки подняла —
Вот два белых крыла!
И всегда я пою,
Как и ты, про любовь
И ладонями бью,
Коль поет во мне кровь.
А пляшу я, пляшу,
Так что еле дышу.
 
 
Через синий поток
Полетим на восток!
Через розовый сад
Полетим на закат!
Щеки крепче надуй,
Руку в руку мне дай,
На лету всех целуй,
По пути – обнимай.
Мы попляшем с тобой,
Братец мой, голубой!
 

 
Небо, небо гóлубо…
Облака, что голуби,
Улетают вдаль.
Иль меня не жаль?
 
 
Перья их серебряны,
В руки ж Ладой нé браны,
Клюв целует клюв,
С Ладой не воркнув.
 
 
Птицы, птицы вышние,
Белые и пышные!
К вам, на цыпки встав,
Я тянусь из трав,
 
 
Плотью нетяжелая,
Ласковая, голая,
С розовой рудой,
С грудью молодой.
 
 
Сердце, сердце весело!
Косы я развесила
В два крыла златых:
Полечу на них!
 
 
Я – душа любовная,
Девичья, дубровная,
Облачком мне плыть…
Горленкою слыть…