Текст книги "Русское слово в лирике XIX века (1840-1900). Учебное пособие"

МОЛИТВА ПРИРОДЫ

 
Я вижу целый день мучение природы:
Ладьями тяжкими придавленные воды
Браздятся, сочных трав над бархатным ковром
Свирепствует коса; клонясь под топором.
Трещит столетний дуб в лесу непроходимом…
…………………
Вот вечер, вот и ночь, – и небо с видом ласки
Раскрыло ясных звезд серебряные глазки,
А вот и лунный шар, – лампада зажжена,
В молельню тихую земля превращена;
Замолкла жизнь людей, утихла эта битва…
Природа молится. Да – вот ее молитва!
 

Стихотворная «молитва» на протяжении всего XIX в. находилась в процессе органического развития: она складывалась как сложный, многомерный и многоплановый жанр, вобравший в себя несколько разновидностей «молитвы». Помимо личностной Я-Молитвы, по тематике наиболее близкой к ритуальной, нельзя не отметить такие варианты «молитвы», как гражданская, социальная, игровая, шутливая и даже пародийно-сатирическая.

Библейские образы и каноны христианской веры, с их историей и языком, безусловно, оставили самый глубокий, можно сказать, неизгладимый след в жанре русской стихотворной «молитвы» XIX в. Достаточно вспомнить, например, «молитву» А.А. Фета, написанную им между 1874 и 1886 гг.:

 
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл, —
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш отец, который в небесах,
Да свято имя мы твое блюдем в сердцах,
Да прийдет царствие твое, да будет воля
Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, – и мы прощаем должников,
И не введи ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.
 

В этом стихотворении практически зарифмована ритуальная молитва.

Однако величие и значительность Священного Писания выражались поэтами по-разному. Характер наследования смысла и преданий христианского вероучения зависел не только от глубины и широты религиозного сознания поэтов, но в большей степени от их мировоззренческих и эстетических взглядов и позиций. Огромное значение имела личность поэта, его внутренний мир, его талант. Тема эта обширна и заслуживает особого научного исследования. Здесь хотелось бы обратить внимание лишь на удивительную пластичность художественной формы стихотворной «молитвы».

Так, нельзя не отметить «молитвы» с гражданственным и патриотическим настроением, которые писали замечательные поэтессы графиня Е.П. Ростопчина и Ю.В. Жадовская. Из ряда этих стихотворений особенно интересны две «молитвы» Е.П. Ростопчиной: «Молитва за святую Русь» (1855) и «Молитва об ополченных, сложенная в часовне Иверской Богоматери, в день праздника Чудотворной Иконы и открытия Московских выборов по ополчению» (1855).

Говоря о жанре гражданской молитвы, важно вспомнить о главной государственной стихотворной «молитве» России XIX в. Еще в 1816 – первой половине 1818 г. В.А. Жуковский написал «Молитву русского народа», которая в 1833 г. была положена на музыку

А.Ф. Львовым и получила статус официального гимна России под названием «Боже, царя храни».

В этой просительной по содержанию молитве на первый план выведена «Русь православная», ради которой гимн и был написан:

 
Перводержавную
Русь православную
Боже, храни!
Царство ей стройное!
В силе спокойное!
Все ж недостойное
Прочь отжени.
…………………
 

Эта соборная «молитва», написанная поэтом высоким слогом, с широким использованием стилистических славянизмов[38]38
  Стилистические славянизмы – это славянизмы, имеющие общеупотребительные синонимы и обладающие высокой и поэтической стилистической окраской (чело — лоб, злато — золото, вран — ворон, сребро — серебро и под.).


[Закрыть] (ниспошли, отжени, воспомяни; воинство бранное, благословение, к Богу стремление и т. д.), сконцентрировала в себе основную концепцию государственности, освященной религиозной верой в Богохранимость России и ее Царя.

Среди гражданственных стихотворений подобного типа выделяется «Молитва» (1854) А.Н. Майкова, написанная на вечную для России тему, касающуюся взаимоотношений Запада и Востока.

МОЛИТВА

 
Шла туча с запада, другая от востока.
Сошлись, ударились: гремит в раскате гром,
И свищет молния – и на земле кругом
И зверь, и человек замолк в тоске глубокой.
Лишь пастырь душ один, грозою осиян,
Подъемлет длань к Тому, кто властвует вселенной,
Колеблет твердь земли и движет океан.
Один он, мудростью библейской просветленный
Смиренно молится: Да суд свершится Твой,
И мир, десницею Твоею обновленный,
Возблещет радостней! Твоя нам скрыта цель,
Но благ еси, Господь! Долинам шлешь  Ты грозы —
Да утучняются! Даешь ты людям слезы —
Да перст познают Твой! Кровавую купель
Народам – да ярмо греховное с них канет,
И новый человек из старого восстанет!
 

В молитве использованы библейские образы и слова повышенной экспрессии, почерпнутые из церковнославянского источника: грозою осиян, / подъемлет длань..:, десницею Твоею обновленный,/ Возблещет радостный!; Но благ ecu, Господь!; Да перст познают Твой!

В среде поэтов романтического направления можно встретить стихотворные «молитвы», в которых звучит тема любви к женщине. Наиболее выразительной иллюстрацией в этом отношении может служить одно из любовных стихотворений Я.П. Полонского, написанное в 1845–1850 гг.

 
Вижу ль я, как во храме смиренно она
Пред образом Девы, Царицы небесной, стоит, —
Так молиться лишь может святая одна…,
И болит мое сердце, болит!
 
 
Вижу ль я, как на бале сверкает она
Пожирающим взглядом, горячим румянцем ланит,
Так надменно блестит лишь один сатана…
И болит мое сердце, болит!
И молю я Владычицу Деву, скорбя:
Ниспошли ей, Владычица Дева, терновый венок,
Чтоб ее за страданья, за слезы, любя,
Я ее ненавидеть не мог.
…………………
 

Молитва-просьба, обращенная к Царице Небесной, Владычице Деве в первой части стихотворения, приобретает в конце стихотворения характер призыва – заклинания. Использованная стилистическая фигура повтора в конце каждой из двух строф – И болит мое сердце, болит! – подчеркивает душевный диссонанс молящегося. Это же настроение усиливается употреблением возвышенной лексики (Владычица– Дева, святая, молить, ниспослать), сменяющейся по контрасту сниженной характеристикой той, во имя которой молится лирический герой (пожирающий взгляд; так надменно блестит лишь один сатана…). Возникшее противопоставление выражает силу чувства и драматической напряженности. В стихотворении чувствуется связь с лермонтовской темой искупительного страдания. Сюжет очищающего страдания восходит к канонам христианства, и эта тема была одной из излюбленных в русской литературе 2-й половины XIX в.

Шло время. Отчужденность и прозаической, и стихотворной литературы от русской жизни ощущалось все в большей степени. Еще в 1835 г. Белинский напоминал поэтам: «Истинная и настоящая поэзия нашего времени» есть «поэзия реальная», поэзия жизни, поэзия действительности. Само понятие народности как «альфы и омеги нового периода» должно состоять «в верности изображения картин русской жизни». Развитие стихотворного творчества в этом направлении приводило и к поискам новых тем и к заметному преобразованию традиционных поэтических жанров, в том числе и жанра стихотворной «молитвы».

Появился жанр социальной «молитвы», в которой поэты напрямую затрагивали тему страданий и бедности русского народа. Наиболее убедительные и выразительные духовные произведения этого типа были созданы Н.А. Некрасовым. Так в стихотворении «Молебен» (1876) поэт писал:

МОЛЕБЕН

 
Холодно, голодно в нашем селении.
Утро печальное – сырость, туман,
Колокол глухо гудит в отдалении,
В церковь зовет прихожан.
Что-то суровое, строгое, властное
Слышится в звоне глухом,
В церкви провел я то утро ненастное —
И не забуду о нем.
Все население, старо и молодо,
С плачем поклоны кладет,
О прекращении лютого голода
Молится жарко народ.
Редко я в нем настроение строже
И сокрушенней видал!
«Милуй народ и друзей его, боже! —
Сам я невольно шептал…
…………………
 

Стилистика некрасовской социальной «молитвы» существенно отличалась от стилистики «молитвы» романтического типа. В стихотворении «Молебен» четырехкратный дактиль гармонично согласуется и с повествовательным, почти прозаическим тоном вступления, в котором обрисовано холодное и голодное существование прихожан, и с мольбой лирического героя о помощи народу во всех его бедствиях и несчастьях. Стихотворный рассказ написан простым и непринужденным слогом. Характерна семантика подобранных поэтом наречий и прилагательных, оценивающих ситуацию с отрицательной экспрессией: холодно, голодно; колокол глухо гудит..:, утро печальное, утро ненастное; что-то суровое, строгое, властное/ Слышится в звоне глухом…

Во второй части стихотворения поэт усиливает настроение печали и безысходности. Это стихотворение в прижизненные издания Некрасова не входило, а в собрание его сочинений было впервые включено лишь в 1879 г. Но сразу же стало популярным, широко известным, а в 1902 г. оно было положено на музыку Ц.А. Кюи.

Сравнительно с поэтами романтического направления Некрасов предпочел в жанре «молитвы» иную семантическую и образную систему с особым стилистическим обертоном и с другим душевным настроем. В поэтике его стихотворной «молитвы» сменились художественные ориентиры. Так, в стихотворении, написанном в форме гимна – обращения ко Господу, Некрасов публицистически обозначил, какой должна быть программа действий по отношению к народу. В одном из своих писем к Л.Н. Толстому поэт писал: «Вы забываете, что здоровые отношения могут быть только в здоровой действительности». Какой же должна быть «здоровая действительность»? Процитируем «молитву» 1866 г.

ГИМН

 
Господь! твори добро народу!
Благослови народный труд.
Упрочь народную свободу,
Упрочь народу правый суд!
 
 
Чтобы благие начинанья
Могли свободно возрасти,
Разлей в народе жажду знанья
И к знанью укажи пути!
 
 
И от ярма порабощенья
Твоих избранников спаси.
Которым знамя просвещенья,
Господь! ты вверишь на Руси!..
 

В этом стихотворении нет сюжетной «пружины». В торжественной «молитве», названной гимном, крупным планом выделены лишь ключевые, концептуальные слова. В ней говорится только о том, что поэт считал бы самым важным для народа: свобода, благословенный труд, правый суд и просвещение (к знанью укажи пути!). Поэт пропел хвалебную и просительную «молитву», обращенную ко Господу и относящуюся к народу, в выражениях точных и прямых, не стремясь к изысканной метафорической красоте.

Далеко не все «молитвы» общественного характера были столь определенными в социальном смысле по содержанию просьб, обращенных к Всевышнему. Так, Ф.И. Тютчев писал в жанре «молитвы» самые искренние, исповедальные стихотворения. Одно из таких произведений, написанное в 1850 г., поэт посвятил всем, кто чувствует себя в этой жизни обделенным и обойденным.

 
Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто в летний жар и зной
Как бедный нищий мимо саду
Бредет по жесткой мостовой;
 
 
Кто смотрит вскользь через ограду
На тень деревьев, злак долин,
На недоступную прохладу
Роскошных, светлых луговин.
…………………
 
 
Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто жизненной тропой
Как бедный нищий мимо саду
Бредет по знойной мостовой…
 

Роскошь, красота и благополучие не для бедных… Высказывание в символической форме «тем поэтичнее, чем менее удаляется от образа конкретности, но вскрывая при этом наиболее полно его смысловое значение»[39]39
  Флоренский ПЛ. О поэзии // П.А. Флоренский. Оро. Лирическая поэма. 1934–1937 гг. Документы, отрывки из переписки с семьей. Рисунки. М., 1998. С, 171.


[Закрыть].

В свое время эта художественная «молитва» Тютчева произвела глубокое впечатление. И.С. Тургенев в статье «Несколько слов

о стихотворениях Ф.И. Тютчева» писал: «… Такие стихотворения, каковы:

Пошли, Господь, свою отраду…

и другие, пройдут из конца в конец Россию и переживут многое в современной литературе, что теперь кажется долговечным и пользуется шумным успехом». Л.Н. Толстой отметил это стихотворение буквами «Т.Ч.» («Тютчев. Чувство» и отчеркнул три первые строфы).

В середине XIX в. социальная «молитва» как разновидность жанра была достаточно широко распространена. Например, в стихотворении Л.А. Мея «О господи, пошли долготерпенье!..» (1855) встречаются строки с ярко выраженным чувством возмущения несправедливостями в обществе:

 
Но, господи, ты первенцев природы
Людьми, а не рабами создавал.
Завет любви, и братства, и свободы
Ты в их душе бессмертной начертал,
А твой завет нарушен в род и роды.
…………………
 

От упрочившегося во второй половине века жанра социальной «молитвы», «молитвы» протеста и жалоб на царящую вокруг несправедливость, было рукой подать до «молитвы» пародийно-сатирической, в которой поэтам оказывалась важной и нужной лишь внешняя форма традиционной стихотворной «молитвы». В этом отношении выразительной иллюстрацией может служить стихотворение Н.Ф. Щербины «Молитва современных русских писателей» (1858):

 
О ты, кто принял имя Слова!
Мы просим твоего покрова:
Избави нас от похвалы
Позорной «Северной пчелы»
И от цензуры Гончарова…
 

Причиной написания этой «молитвы»-эпиграммы стало требование цензора И.А. Гончарова изменить четверостишие в стихотворении «Поколению», в котором были использованы образы из Евангелия. В первой строке эпиграммы перифраза – «О ты, кто принял имя Слова» – поэт имеет в виду первые слова Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово – Слово было Бог». Известно, что петербургская газета «Северная пчела» (1825–1864), издаваемая Ф. Булгариным, возмущала многих литераторов. Внешнюю форму молитвы (евангельское обращение и просительную интонацию) поэт использовал как средство создания тончайшей иронии.

Интересным представляется пример сатирической «молитвы» поэта Н.Л. Ломана, который выступал в печати под псевдонимом Н.Л. Гнут, что дало повод одному из стихотворцев (П.А. Степанову) написать каламбур:

 
Судьбой ты мало избалован —
Порою Гнут — порою Ломан.
 

Сатирическое стихотворение Н.Л. Ломана «Перед Милютиными лавками» (опубликованное в «Искре», 1860, № 3) было пародией на стихотворную «молитву» Ф.И. Тютчева «Пошли, господь, свою отраду…». Пародия в целом значительно отличалась от тютчевского произведения. Она, скорее, являлась литературной вариацией на тему «молитвы» Тютчева. В этом можно убедиться, прочитав хотя бы фрагменты из нее.

ПЕРЕД МИЛЮТИНЫМИ ЛАВКАМИ

 
Пошли, Господь, свою подачку
Тому, кто жаркою порой,
Как утлый челн в морскую качку,
Идет по знойной мостовой…
…………………
Так облегчи, Господь, вериги
Тому, кто много претерпел,
Кто в здешней жизни кроме фиги.
Других плодов еще не ел.
 

Не позднее 1869 г.

Милютины лавки – гастрономический магазин в Петербурге. В пародии сохранены лишь некоторые внешние языковые контуры стихотворения Тютчева – в его первой и последней строфе. Так, у Ломана использовано одинаковое начало первой строфы и ее грамматическая конструкция:

 
Пошли, Господь, свою подачку
Тому, кто…
 

То же заимствование и в последней строфе:

 
Так облегчи, Господь, вериги
Тому, кто…
 

Этих строк было достаточно, чтобы создать выразительную аллюзию – намек на хорошо известное стихотворение. Собственно говоря, сатирические стрелы внешне направлены не против произведения Тютчева. В пародии лишь усилена мысль о социальном неравенстве. В концовке стихотворения остроумно использован каламбур – игра разных значений слова фига.

В этой «молитве», как и в других случаях, Ломан использовал маску поклонника пародируемых поэтов. Отвечая критикам своих пародий, Н.Л. Ломан писал: «Решительно я начинаю считать себя непонятою натурою!.. Хвалю откровенно, простосердечно – в похвале моей видят иронию; пишу рабское подражание любимому поэту – литературную вариацию принимают за пародию… Вариация не пародия: она только выясняет основной мотив, выставляет рельефнее красоты подлинника. Варьировал же я стихотворение г. Тютчева: «Пошли, господь, свою отраду», хотя мне очень хорошо известно, что оно перейдет в потомство наравне с лучшими произведениями Пушкина» (Искра. 1860. № 39).

Жанр сатирической «молитвы» пользовался большим и неизменным успехом. Трудно обойти вниманием еще одну разновидность жанра – шутливую и даже игровую «молитву». Так, во 2-й половине XIX в. ходила по рукам комическая эпиграмма-эпитафия под названием «Пастору». Она была написана в форме молитвенного обращения к Господу. Сочинивший ее автор предпочел остаться неизвестным:

 
Лежит здесь пастор Симеон;
Он проповедник был достойный.
Пошли, Господь, ему тот сон,
Что нагонял на нас покойный.
 

Тонкая ироническая, но, как кажется, добродушная насмешка заключена здесь в одном лишь прилагательном (достойный!), но подкреплена удачным каламбуром, в котором использована игра прямого и переносного значения у слова сон.

В языке комических вариантов «молитвы» нередко употреблялись разговорные формы, так же как стилистические фигуры, рассчитанные на эффект остроумной, насмешливой речи (аллюзии, гиперболы, иронии, гротеска и под.), и сниженные эпитеты не столько художественного, сколько обличающего плана.

Неполной была бы характеристика разнообразия образцов «молитвы», если не упомянуть ее игровой вариант. В лирических стихотворениях с игровым элементом особенно популярным приемом было использование акростиха. Акростих известен как предпочтительная, избранная форма языковой игры, которую, как дорогой и нарядный убор, особенно ценили отечественные поэты. Этим приемом пользовались поэты XVIII и XIX вв.: Ю. Нелединский-Мелецкий, Л.А. Мей, B.C. Соловьев, В.Я. Брюсов и некоторые др. Например, B.C. Соловьев на протяжении 1992–1894 гг. сочинял акростих, состоящий из девятнадцати перенумерованных четверостиший, в каждом из которых первые четыре буквы по вертикали составляют лишь одно имя поэтессы – «прекрасной филистимлянки» Сафо. Седьмое четверостишие из этой серии по форме представляет собой короткую «молитву», обращенную к поэтессе. Приведем некоторые четверостишия из этого цикла, среди которых более рельефно выделится и «молитва».

 
1
Сказочным чем-то повеяло снова…
Ангел иль демон мне в сердце стучится?
Форму принять мою чувство боится…
О, как бессильно холодное слово!
…………………
 
 
7
Светом закат моих дней озарившая.
Ангел-хранитель скорбящей души,
Фея, волшебные сны мне дарившая,
Огненный пламень во мне потуши.
…………………
 
 
13
Сегодня во тьме я узнал твои очи.
Астральный огонь в мою душу проник.
Фосфорным сияньем во мгле полуночи
Облитый, стоял надо мною твой лик.
…………………
 

B.C. Соловьев (1853–1900), поэт предсимволистского направления, поклонявшийся идеалу цельности и красоты как сущностной форме художественного бытия. А. Блок писал о B.C. Соловьеве: «Он излучает невещественный золотой свет». «Священная любовь» была путеводной звездой поэта. В процитированном стихотворении поражает не только виртуозная версификационная техника стиха. В этом цикле варьировались слова и образы любви и оставалось неизменным возвышенное стилистическое освещение темы. Молитвенная форма седьмого акростиха с его благоговейным обращением (Ангел-хранитель скорбящей души) и сказочной семантикой перифразы гармонично вписывалась в общий строй четверостиший этого цикла.

Наблюдения над художественными особенностями и языком стихотворной «молитвы» убеждают в том, что этот жанр был достаточно сложным и, развиваясь на протяжении всего XIX в., он использовался в широком диапазоне – от исключительно духовных стихотворений до сатирических и комических. «Молитвенная лирика для поэтов в большинстве случаев явление эволюционного порядка, манипулирующего на грани художественного новаторства и следования традиции»[40]40
  Русская стихотворная «молитва»: Антология. Томск, 2000. С. 31.


[Закрыть]. Вне контекста поэтической системы русской поэзии 2-й половины XIX в. стихотворная «молитва» этой эпохи не может быть понята. Художественная «молитва», закрепляясь в сфере поэтического творчества, приобретала эстетические черты того направления, той индивидуальной манеры создателя стиха, который прикасался к этому жанру. Развившееся разнообразие вариантов стихотворной «молитвы» усиливало ее укорененность в динамической стилистической системе русской поэзии послепушкинского времени. Так, авторская рефлексия, склонность к исповеди и самоанализу, характерная для поэтов рефлективной школы, роднит стихотворную «молитву» этих поэтов с элегией. Элегическое настроение создают и некоторые развернутые просительные «молитвы». В то же время славословные и благодарственные «молитвы» по стилистике ближе к одическим стихотворениям. «Молитвы»-послания стали излюбленным жанром поэтов-романтиков. Эпиграммы и пародии, написанные в форме «молитвы», более характерны для поэтов демократического направления.

В целом же в жанре стихотворной «молитвы», как ни в каком другом, проявилось своеобразие поэтической культуры дореволюционной России. Стихотворная «молитва» отвлекала сознание читателей от рутинной повседневности, помогала погрузиться в глуби́ны философии и веры, проникнуться очарованием сердечных чувств и чистотой молитвенных помыслов.

Поэты о судьбе страны и народа: родина – природа – история

 
Краса полуночной природы,
Любовь очей, моя страна!
Твоя живая тишина,
Твои лихие непогоды,
Твои леса, твои луга…
Все мило мне, как жар стихов,
Как жажда пламенная славы…
 

Н.М. Языков

Высказанная в поэтическом слове любовь к родине, к ее природе, истории и народу сквозной темой проходила через всю великую русскую литературу XIX в. Эта тема объединяла противостоящие и различающиеся литературные направления поэзии: любомудров и славянофилов, представителей рефлективной лирики и романтиков, демократов и поэтов предсимволистского течения. В сознании русских поэтов творчество было неотделимо от жизни родной страны и ее природы, которая питала их вдохновение. Как писал проникновенный лирик Я.П. Полонский,

 
Мое сердце – родник; моя песня – волна,
Пропадая вдали, – разливается…
Под грозой – моя песня, как туча, темна,
На заре – в ней заря отражается.
 

По антуражу и тому художественному направлению, в пределах которого поэты осуществляли свои стихотворные замыслы, заметно различались способы и приемы воплощения и развертывания тем природы, выражения гражданского отношения к родине. С развитием и обновлением жизни менялись не только исторические перспективы в деятельности школ и течений, но и эстетические «тонкие линии» поэтического идеала (по выражению Я.П. Полонского).

После войны 1812 г. и поражения декабристов на авансцену культурной жизни Москвы к концу 20-х годов вышло поколение молодых деятелей отечественной мысли и литературы, которые называли себя «Обществом любомудров». Одним из деятельных участников этого общества был молодой и образованный поэт Д.В. Веневитинов. Членов общества, к которым относились кроме Д.В. Веневитинова еще и В. Одоевский, И. Киреевский, М. Погодин, А.С. Хомяков, С. Шевырев и др., волновала проблема национальной самобытности и народности русской культуры. Философский романтизм программы деятельности любомудров нашел всестороннее теоретическое обоснование в популярной тогда немецкой философии Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля… В программной статье 1826 г. «О состоянии просвещения в России» Д. Веневитинов писал: «Философия и применение оной ко всем эпохам наук и искусств – вот предметы, заслуживающие особенное наше внимание, предметы, тем более необходимые для России, что она еще нуждается в твердом основании изящных наук и найдет сие основание, сей залог самобытности и, следственно, своей нравственной свободы в литературе, в одной философии, которая заставит ее развить свои силы и образовать систему мышления»[41]41
  Веневитинов Д.В. Избранное. М., 1956. С. 213.


[Закрыть].

Философская ориентация давала возможность поэтам направления любомудров, с которыми было связано затем и направление славянофилов, держать высокую ноту исключительно активной в эти годы гражданской мысли.

Первое поколение славянофилов образовалось в среде учащихся Московского университета. По характеру поэтической деятельности особенно выделялись три поэта – А. С. Хомяков и братья Константин Сергеевич и Иван Сергеевич Аксаковы. Вначале они были увлечены идеями любомудров и программой «философской поэзии», но со временем главной в их лирике стала гражданская тема. Славянофилов волновали мысли о судьбе России, положении народа, гражданском долге всех, кому дорога отчизна. Для них важно было выдвижение идеала братских отношений, вера в то, что истинное просвещение, основанное на идее всеобщего блага, в будущем объединит вокруг русского народа все другие народы, утверждение, что перед Западом Россия имеет «выгоды неисчислимые».

В русском народе они видели некое здоровое начало, основанное на «справедливости и любви взаимной». Нужно только освободить жизнь от вредных, случайных наслоений и тогда «мы будем продвигаться вперед смело и безошибочно», – считал глава славянофилов Алексей Степанович Хомяков (1804–1860). Идейный противник Хомякова, западник по взглядам А.И. Герцен (1812–1870), с внутренним уважением и не без некоторого удивления признавал: «Необыкновенно даровитый человек, обладавший страшной эрудицией». Герцен по достоинству оценил деятельность славянофилов, сказав, что они «заставили призадуматься всех серьезных людей» над самыми злободневными проблемами.

Расцвет поэтического творчества А.С. Хомякова падает на 1820 – начало 1830-х годов. Стихи его этой поры отличались гражданским ораторским пафосом и искренним патриотизмом.

Особую роль славянофилы отводили православию; служение славянскому и христианскому долгу стало основой их жизни и мировоззрения. В одном из стихотворений, используя лермонтовский символ паруса, А. С. Хомяков писал:

 
Парус русский. Через волны
Уж корабль несется сам.
И готов всех братьев челны
Прицепить к крутым бокам.
 
 
Поднят флаг: на флаге виден
Правды суд и мир любви.
Мчись, корабль: твой путь завиден…
Господи, благослови!
 

1858

В богоизбранности России поэт видел не привилегию, дающую возможность полнее пользоваться благами жизни, а тяжкую ношу ответственности за Истину, и превозмочь неподъемность этой ноши можно, по его убеждению, лишь смиренным очищением от греха, в покаянии и молитве:

 
Бесплоден всякий дух гордыни,
Неверно злато, сталь хрупка,
Но крепок ясный мир святыни.
Сильна молящихся рука…
 

В кругу славянофилов А.С. Хомяков выделялся особым умением – соединить патриотические мотивы с тематикой духовной поэзии. Так, в стихотворении «Раскаявшейся России» (1854) поэт писал:

 
О Русь моя! как муж разумный,
Сурово совесть допросив,
С душою светлой, многодумной,
Идет на Божеский призыв,
Так, исцелив болезнь порока
Сознаньем, скорбью и стыдом,
Пред миром станешь ты высоко,
В сияньи новом и святом!
…………………
Иди! светла твоя дорога:
В душе любовь, в деснице гром,
Грозна, прекрасна – ангел Бога
С огнесверкающим челом!
 

Поэту было свойственно глубокое чувство ответственности за свою историю и, как пишет критик С.Б. Рассадин, «в своем максимализме Хомяков мало с кем может быть сопоставлен».[42]42
  А.СХомяков. Стихотворения. М., 2000. С. 157.


[Закрыть]

К поэтам-славянофилам, поэтам высокой искренности и правдивости, относится и Иван Сергеевич Аксаков. «Давно не слышалось в русской литературе такого благородного, страстного и сильного голоса», – отозвался об И.С. Аксакове Н.А. Некрасов в «Заметках о журналах» за апрель 1856 г. Для поэзии И. Аксакова также характерен проповеднический тон и гражданский пафос, но в его стихах нередко звучали ноты отчаяния и трагизма.

 
В моих строфах насмешку злую
Читаю я; и слышу в них
Души разлад и боль немую
Сердечных судорог моих.
 

С конца 50-х годов Аксаков посвятил себя публицистике и славянофильской общественной деятельности, он – последний представитель московского кружка славянофилов. О характере своей поэзии Аксаков сказал: «…стремление к пользе, воззвание к деятельности, нравственные строгие требования, борьба высшего содержания – вот что наполняет мои стихотворения». Любовь к родине, вера в великое предназначение России помогала переносить тяготы служебной деятельности. (И. С. Аксаков состоял председателем Московского славянского комитета.) Темы его поэтических произведений подтверждают взгляды этого замечательного человека и талантливого поэта. Гражданский пафос в его творчестве, как и у его собратьев-славянофилов, сочетался с христианскими мотивами, но И. Аксаков в меньшей мере, чем Шевырев или Хомяков пользовался приемами проповеднического и элементами одического стиля. Его лирика была светла и прозрачна. Таково, например, его стихотворение «Сельский вечер»:

 
Солнышко заходит,
И темнеет день,
От горы упала
На селенье тень.
 
 
Лишь церковный купол
Солнцем озарен,
И открыта церковь,
И несется звон.
…………………
 
 
Свечи трудовые
Ярче звезд горят,
И молитву люди
В простоте творят.
 

И. С. Аксаков смотрел на мир глазами человека, влюбленного в жизнь, и оттого его пейзажные стихотворения оставляют впечатление нежной поэтичности и подлинной красоты.

 
Среди цветов поры осенней,
Видавших вьюгу и мороз,
Вдруг распустился цвет весенний —
Одна из ранних алых роз.
Пахнуло вдруг дыханьем мая.
Блеснуло солнцем вешних дней,
И мнилось – гостья дорогая
Мне принесла, благоухая,
Привет из юности моей.
 

1878

Этот стихотворный натюрморт может быть с полным основанием отнесен к миниатюрным шедеврам русской лирики.

Другая плеяда поэтов, которых принято называть представителями рефлективной лирики, характеризовалась, в отличие от любомудров и славянофилов, иными особенностями в системе предпочитаемых ими поэтических форм. В 30-е годы, после событий на Сенатской площади, менялись взгляды поэтов на жизнь в России. Нравственное состояние таких поэтов, как Н.П. Огарев, А.А. Григорьев, А.Н. Плещеев и ряда других, в это время характеризовалось рефлективными размышлениями – полными сомнений, противоречий и колебаний. Их волновали «бесправность и обездоленность» людей, лирические произведения этих поэтов были пронизаны сочувствием к «скорбям и страданиям» современного человека.

После разгрома декабризма наблюдались гонения и репрессии; многих участников декабристского движения сослали в Сибирь, им запрещали писать и печататься. «Если внешняя жизнь так страшна и опасна, то нужно замкнуться, уйти в себя, в мир рефлексий и фантастических грез; индивидуализм и рефлексированность становились тоже формой протеста против мрачной и неуютной действительности. Таковым было поколение Ап. Григорьева»[43]43
  Егоров Б.Ф. Аполлон Григорьев. М., 2000. С. 21.


[Закрыть]. В «Былом и думах» А.И. Герцен вспоминал об этом поколении: «Молодые люди становились ипохондриками, подозрительными, усталыми, не имея двадцати лет от роду. Они все были заражены страстью самонаблюдения, самоисследования, самообвинения, они тщательно поверяли свои психические явления и любили бесконечные исповеди и рассказы о нервных событиях своей жизни».

В творчестве поэтов рефлективного направления складывались элементы нового поэтического стиля. Одной из центральных стала проблема духовной свободы личности в противостоянии окружающей ее среде. А.И. Герцен свидетельствовал: «Новый мир толкался в дверь, наши души, наши сердца растворялись ему». Друг и соратник Герцена Н.П. Огарев в 1858 г. вспоминал об этом времени и о себе в стихах:

СВОБОДА

 
Когда я был отроком тихим и нежным.
Когда я был юношей страстно-мятежным,
И в возрасте зрелом, со старостью смежном, —
Всю жизнь мне все снова, и снова, и снова
Звучало одно неизменное слово:
Свобода! Свобода!
 
 
Измученный рабством и духом унылый,
Покинул я край мой родимый и милый,
Чтоб было мне можно, насколько есть силы,
С чужбины до самого края родного
Взывать громогласно заветное слово:
Свобода! Свобода!
 

В целом же эстетика переживаний Н.П. Огарева, как и жизнь чувства, была наполнена сожалениями, горестями, обидой и унынием. Поэт признавался, что «мир зари вечерней / Блестит над жизнию моей», и даже его пейзажная лирика нередко была проникнута чувством печали, тоски и безысходности. Огарев был склонен писать в жанре меланхолических элегий, в которых состояние природы служило параллелью состоянию души лирического героя.