Текст книги "Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1"

Культ лесных божеств

На следующем этапе эволюции мифологического мышления появляются элементы почтительного отношения к божествам. В мифологической прозе, эпических песнях, заклинаниях сохранились упоминания о древних образах Тапио (Tapio), Хийси (Hiisi) и их жен и детей.

Христианский проповедник М. Агрикола в середине XVI века одним из первых описал антологию божеств у древних карелов и хяме. В качестве чисто карельских покровителей лесных кладовых и охотников названы Nyrckes и Hiitauanin. К сожалению, в фольклоре карелов никаких упоминаний о таких божествах практически не сохранилось. М. Агрикола писал, что «Nyrckes Orahat annoy Metzast» («Нюркес белок дал из леса»), a «Hittauanin toi Jenexet Pensast» («Хитауанин принес зайцев из кустов»)[315]315
  Harva U. Suomalaisten muinaisusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 362–363.


[Закрыть].

К. Крон этимологически связывал имя Nyrckes со святым Георгием, или Jurki, который в средневековых верованиях был покровителем стада, трансформированным из покровителя и дарителя лесной дичи и зверя[316]316
  Ibid. S. 362.


[Закрыть]. В соответствии с древним календарем карелы и финны в октябре отмечали День белки. В Суйстамо говорят, что «Nyrckes on akka Tabia; Нюркес – жена Табиа» (SKVR. VII. 5. 3334). Там же записано заклинание перед охотой, в котором обращаются ко всем представителям лесного царства: к лесной удаче, лесному Осмо, лесному жениху в золотой шапке, лесному парню, маленькой служанке леса и в том числе к старухе Тапио Нюркютар. Затем просят «открыть денежные кладовые, пустить мужчину вовнутрь» (SKVR. VII. 5. 3332). В Иломантси в несколько измененной и более свойственной рунам форме это имя включают в число лесного семейства:

 
Nyyrikki, Tapion poika,
Annikki, tytär Tapion;
Mielutar metän emäntä.
 

SKVR. VII. 5. 3283–3284.

 
Нююрикки, сын Тапио,
Анникки, дочь Тапио;
Миелутар, хозяйка леса.
 

В Беломорской Карелии представлена еще одна огласовка имени:

 
Myyrikki Tapion neiti,
Salakarien kaunis vaimo.
 

SKVR. I. 4. 1194.

 
Мююрикки, дева Тарио,
Таинственная прекрасная жена.
 

Как видим из примеров, из текста в текст меняется даже половая принадлежность: то это жена или дочь хозяина леса, а иногда его сын. Это свидетельство архаичности образа.

В финской фольклористике существует несколько точек зрения на этимологию имени Хиттаунина, принесшего в лес зайцев[317]317
  Haavio M. Karjalan jumalat. Porvoo – Helsinki, 1959. S. 163–179.


[Закрыть]. С. Е. Ленквист считал, что оно произошло от слова «hitta», что значит «сучка». Ученый высказывал гипотезу, что это божество, скорее, женского пола, с помощью собачьего лая загонявшее зайцев. С этой теорией был солидарен и К. Ганандер. Э. Леннрот и К. Крон искали корни имени в персонаже Hitto, Hittolainen, аналогичном русскому черту, дьяволу. К. Крон писал, что в рунах просят Хитта принести зайцев на стол, при этом иногда называют его и чертом; из этого ученый делал вывод, что Хиитаванин М. Агриколы – «из дьявольского рода»[318]318
  Krohn K. Suomalaisten runojen uskonto. Porvoo, 1914. S. 269–270.


[Закрыть]. С этой точкой зрения был солидарен и У. Харва. В Южной Финляндии, идя в лес, охотник произносит, как бы отдавая себя дьяволу и получая взамен удачу в ловле зайцев: «jänikset minun ja minä pirun; зайцы – мои, я – черта»[319]319
  Harva U. Suomalaisten muinaisusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 363.


[Закрыть]. В то же время позже К. Крон соотносил Хиттуанина с именем католического святого Хуборта, который считался хранителем лесных богатств, оберегал лес от расхитителей. М. Хаавио связывал его с другим католическим святым Витусом, который лечил от собачьих укусов; а шведы считали его хранителем леса, и рядом с ним изображали зайца[320]320
  Ibid. C. 166.


[Закрыть].

Соответственно, и злое и доброе начало, и темные и светлые силы, которые связывают с именем древнего божества Хиттаунина, присущи и современному образу хозяина леса, который одновременно является и хранителем своих кладовых, и помощником охотника, и в то же время порой близок к образу черта.

Основными божествами леса у карелов являются Tapio (Тапио) и Hiisi (Хийси). Особенно часто эти персонажи встречаются в эпических песнях и заговорах. М. Агрикола называл первого богом хяме, второго – карелов и писал:

 
…Tapio Metzest Pydhyxet soi…
…Xiisi Metzelest soi woiton…
 

 
…Тапио в лес зверье принес…
…Хииси лесу силу дал…[321]321
  Hautala J. Suomalainen kansanrunouden tutkimus. Helsinki, 1954. S. 27–30.


[Закрыть]
 

Страну, в которой живет Тапио, называют в рунах и заклинаниях Tapiola (Тапиола), или Metsola (Метсола), а где обитает Хийси – Hiitola (Хийтола). Таинственное «лесное царство» само по себе является «иным миром» для человека, но его деление на две страны подчеркивает оппозицию «свой-чужой», «близкий-дальний», «верхний-нижний», «добрый-злой». Данные локусы описываются и воспринимаются совершенно по-разному. При описании Тапиолы создается очень светлый, теплый образ, это некое родное, безопасное место. Хийтола чаще всего – это олицетворение темного, злого, чуждого мира; его синонимами являются Похъела и Манала. Чаще всего названия этих стран противопоставляются друг другу, хотя в некоторых случаях они синонимичны. Так, руна о певце Вяйнямейнене рассказывает, как «мудрый старец Тапиолы» выходит из медной горы на золотой холм, чтобы послушать чудесное пение[322]322
  Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. М., 2003. С. 86.


[Закрыть]. А в севернокарельском заклинании от болезней создается совершенно противоположный образ «иного мира»: герой отправляется на «лыжах Хийси», с «ольховыми палками Лемпо» в «темную Похъелу, скупую Тапиолу», где его ждет «мясо без костей и рыба без голов»[323]323
  Virtaranta Р. Vienan kansa muistelee. Porvoo – Helsinki, 1958. S. 113.


[Закрыть]. Этот образ гораздо больше похож на описание мрачной Хийтолы.

К. Ганандер на основе народных песен попытался представить топографию Тапиолы. По его мнению, Тапиола – это глубокая чаща лиственного леса. Ее противоположностью (лишь в этой детали) является Метсола, которая находится в хвойном лесу. К. Ганандер солидарен с традиционным представлением, что Тапиола – дом верховного лесного божества Тапио, место обитания того, от кого зависит удача на охоте. Но для охотника важно не только покровительство «золотого короля леса», но и неиссякаемость кладовых Тапиолы. На лугах Тапиолы пасутся стада Тапио, там живет народ Тапио, его жена Тапиотар, их многочисленные дочери: Теллерво, Луонотар, Миеликки, Тууликки, Тайликки, Тююникки, Туометар и др. Любопытна теория К. Ганандера об истоках изобилия зверья и дичи в лесу. Он считал, что мистический союз могущественного Тапио и рачительной Тапиотар, великой матери и прародительницы всего лесного богатства, – гарантия этого. Именно «хозяйку Метсолы, рачительную деву Тапиолы» призывали в охотничьих заклинаниях полюбить охотника, прислушаться к лаю его собак и привести к «богатым товарам»[324]324
  Pentikäinen J. Tapio ja Tapiotar Tapiolan vainiolla // Kotisentu. 1989. 1. S. 35.


[Закрыть]. Д. Европеус в 1845 г. в деревне под Суоярви записал охотничий заговор, в котором обращаются к Тапио, называя его при этом «лесная Удача/Счастье, лесной Осмо-первопредок» (metsän Onni, metsän osmo), в нем также упоминаются жена и сын Тапио[325]325
  Haavio M. Suomalaisen mytologia. Porvoo – Helsinki, 1967. S. 69.


[Закрыть].

Изначально слова «tapio» и «hiisi» употреблялись просто в значении «лес», говорили: tammitapio (дубовый лес), tapiossa lautat tehdän (доски заготовлены в лесу); медведя называли «kuldanen kuningas Tapion kainalossa» (золотой король в подмышке леса)[326]326
  Harva U. Suomalaisten muinaisusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 349.


[Закрыть]. В рунах обожествлялся сам лес-тапио, он воспринимался как живое существо и сам был объектом поклонения. Синонимами к слову tapio были korpi (чаща), metsä (лес).

Постепенно tapio стал восприниматься как некое существо, дух леса: Metsän kuldainji kuningas, metsän kaunoni Tapio… Золотой король леса, красивый лесной Тапио (SKVR. VII. 5. 3222). У него «…шапка из хвои, борода из лишайников…havuhattu, naavaparta» (SKVR. VII. 5. 3301). При этом образ Tapio наделен, в основном, положительными чертами. Это мудрый старец, владелец богатых кладовых (Tapionaitta), правитель Тапиолы. Карелы, проживающие на финской территории, говорили: в старину охотнику «не надо было бояться, что оскудеют леса, так были обильны стада Тапио». У него есть жена, дочь и сын и множество родственников, особенно женского пола, лесных дев.

У. Харва в своей работе приводит множество метафор, связанных с именем Tapio, которые сохранились в финском языке и подчеркивают власть и могущество этого хозяина леса[327]327
  Там же. S. 350–352.


[Закрыть].

Существовало такое понятие как «сев Тапио», у шведов – «сев хозяйки леса». Когда в конце зимы во время сильного ветра сыплются на наст мелкие веточки, хвоя и семена из шишек, говорят, что это «Тапио веет в риге», или «лес сеет». Считается, что за переходный от зимы к весне период король леса трижды проводит такой сев. При этом примечали, что если «сев Тапио» запаздывает, то и весна будет запоздалой, с опозданием будет сеять и человек.

Когда некоторые деревья заболевают, мелкие ветки могут начать расти пучками. В народе эти пучки называли «ветряная шляпа Тапио», «уши Тапио», «волосы Тапио». Серый мох, висящий на старых деревьях, называли «мох Тапио». Маленькая елочка, веточки которой растут вниз – это «ладонь Тапио». Считалось, что именно из нее получится самая лучшая мутовка для сбивания масла. Большую раскидистую ель называли «елью Тапио» или «избушкой лесного деда», «избушкой хозяйки леса».

Особо следует остановиться на таком понятии как «стол Тапио». Это своеобразный алтарь, который служил для поклонения хозяину леса. Для него выбирали молодую низкорослую раскидистую елочку или можжевельник, ветки которых на уровне стола росли в стороны, параллельно земле. Иногда это была сосна с обрезанной верхушкой, разрастающаяся в стороны. В Беломорской Карелии «стол Тапио» мог находиться и прямо на выступающих корнях дерева[328]328
  Haavio M. S (Kimalainen mytologia. Porvoo – Helsinki, 1967. S. 64–65.


[Закрыть]. В качестве алтаря для жертвы, для разговора с хозяином леса мог быть и муравейник или перекресток, места, которые также являются, по народным верованиям, домом лесных духов[329]329
  Harva U. Suomalaisten muinaisusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 357.


[Закрыть].

В Северной Карелии для того, чтобы охота была удачной, первую подстреленную птицу варили прямо с перьями. Затем ее относили на стол Тапио, ели сами, остатки оставляли на трое суток, а потом выливали под корень. В финской провинции Хяме во время первого выхода в лес надо было подстрелить сойку, найти пышную елочку, на ветки положить мох, а сверху – птицу. Это была жертва хозяину леса. В Южной Финляндии на лесной стол, «ладонь Тапио» (карелы и сейчас называют стол «Jumalan kämmen», «Божья ладонь»), клали мясо первого зайца и наливали немного вина. Маленькая, разросшаяся в стороны елочка, дом матери леса (metsän emä) была местом жертвы и для пастухов. Перед первым и последним выгоном скота они укладывали на верхние широкие ветки листья, затем различную еду, а сверху закрывали лапником[330]330
  Ibid. S. 356.


[Закрыть].

На юге Финляндии пекли специальные лепешки Тапио. Тесто из ржаной муки замешивали на пене, которая получалась при варке первой добычи. В некоторых случаях эти лепешки сушили в устье печи. Второй способ: взять из поповского поля три ржаных колоса, высушить, перемолоть и испечь три хлебца. «Столом Тапио» могла служить ель или ее корни. Лепешки в первом случае укладывали на три стороны, а во втором – поверх еловых веток укладывали еще ольховую щепочку, и лишь потом лепешки. В Иванову ночь хозяину леса относили пиво, причем солодовую рожь надо было собрать за одну ночь с девяти полей. В день Святого Николая на стол Тапио относили кровь жертвенного барана и сыр из молока только что отелившейся коровы[331]331
  Haavio M. Suomalainen mytologia. Porvoo – Helsinki, 1967. S. 64.


[Закрыть].

Следует отметить сакральность и времени жертвоприношений, и количественных показателей самой жертвы. Обряд совершают часто в праздник или накануне праздника (это мог быть день Кегри), ночью, ранним утром или поздним вечером – в пороговое время и года, и суток. Количество жертвуемых предметов было сакрально: три лепешки, три вида зерна, собранного с девяти полей. Сам обряд всегда совершал мужчина, обязательно в шапке, обходя стол два раза по солнцу и один раз против него. К. Готлунд писал, что для благословения под стол Тапио приносилось и то, чем охотились: ружья, силки и т. и[332]332
  Haavio M. Suomalainen mytologia. Porvoo – Helsinki, 1967. S. 62.


[Закрыть].

Обряды, связанные со столом Тапио, были особенно распространены в финской губернии Саво, Финской и Беломорской Карелии[333]333
  Turunen A. Kalevalan sanat ja niiden taustat. 1981. S. 330.


[Закрыть].

Образы Тапио и различных дев-хозяек леса хорошо сохранились в карельских заговорах и эпических песнях. При описании Тапиолы (Метсолы), являющейся владениями Тапио, и ее обитателей используются самые яркие краски. Расположена Тапиола «на северных болотах», «в угольном бору Хийси», «на волчьих горах Бога». В «лесном городе» Тапио «золотые двери» (SKVR. VII. 5. 3308). При охоте на медведя просят:

 
Приведи его в лес,
Приведи на тот пригорок,
Где позолочены елки,
Где все ветви в медных кольцах[334]334
  Карело-финский народный эпос. Сое. В. Я. Евсеев. Т. 2. М., 1994. С. 116.


[Закрыть].
 

Болота, горы, острова – это все элементы мифологической топографии, локусы «лесного царства». Они являются признаками чуждого человеку мира, куда ведет «мифическая» река. Лай собак, который часто слышат в Тапиоле – также признак «другого измерения».

В некоторых сюжетах владелец лесных кладовых мыслится как первопредок, и тогда в описании локального пространства появляется элемент порога, который выступает одной из границ оппозиции свой– чужой, внешний – внутренний, нижний – верхний, живой – мертвый[335]335
  Лавонен Н. А. Функциональная роль порога в фольклоре и верованиях карел // Фольклор и этнография. Л., 1984. С. 171–179.


[Закрыть].

 
Monta on kynnystä metässä:
Yksi on puinen, toinen luinen,
Sielä antaja asuupi
Alla kuusen kukkalatvan,
Päällä pienosen petäjän
 

SKVR. VII. 5. 3226.

 
Много в лесу порогов:
Один деревянный, другой костяной,
Там даритель живет
Под елью с цветущей верхушкой
Сверху маленькой сосны.
 

Иногда хранителем зверей выступает тотемный медведь. Его просят натянуть «синюю нить через реку Похъелы», а из «черной нити» сделать лестницу, по которой смогли бы побежать впереди охотника и большие, и малые, и средние звери (SKVR. VII. 5. 3247). Н. А. Криничная пишет, что «такой мост, как и лестница, ведущая на небеса или под землю, либо тропа, пролегающая в лесу, соединяет мир живых и мир мертвых, бытие и небытие, время и вечность. Переход по мосту, лестнице, стезе символизирует степень духовной готовности… приобщиться к сокровенным тайнам мироздания». А река может выступать как «преграда на пути следования в инобытие и граница между мирами»[336]336
  Криничная Н. А. Осмысление в мир иной в свете христианской доктрины воздаяния // Православие в Карелии. Петрозаводск, 2008. С. 29, 30.


[Закрыть].

Но основным хранителем лесных богатств является именно Тапио. Его называют «золотым королем леса, лесным красавцем Tabio» (SKVR. VII. 5. 3219). У господина огромного леса и «пастуха леса» «шелковые завязки на чулках» и «серебряные подвязки на штанах». У «лесного старика» белая или седая борода, голова сверкает золотом, шапка из хвои или перьев, кафтан из тины или мха, серебряный пояс (SKVR. VIE 5. 3233, 3246, 3305). В его руках золотой топор, медный молоток, золотые ключи от «лесных кладовых, шерстяных (т. е. богатых) подвалов». Интересно, что во время камлания шаман, отправляясь к «хозяйке зверей и рода человеческого», просит ее выделить охотникам зверя. В случае расположения она бросает ему на бубен шерсть – души разных зверей[337]337
  Жульников А. Петроглифы Карелии. Петрозаводск, 2006. С. 82.


[Закрыть]. От Тапио зависит удача в охоте. Он может привести добычу даже с чужих земель:

 
Jos ei täytä tältä mualta,
Tuo mualta vierahalta,
Lapin luojolta salolta
 

SKVR. VII. 5. 3230

 
Если не хватит на этой земле,
Принеси с земель чужих,
Из бескрайнего леса лаппи.
 

Для этого ему приносят жертвы и идут в лес с добрыми помышлениями и добрыми спутниками. Хозяйка дома Тапио вся в золоте и серебре:

 
Tapion talon emäntä,
Kaikki kullassa kuhahu,
Hopeissa horjeksihen.
 

SKVR. VII. 5. 3308

 
Хозяйка дома Тапио
Движется вся в золоте,
Покачивается в серебре.
 

Иногда она в синих «прекрасных модных» одеждах. Красавицей изображается и дочь Тапио Анникка. У нее «медовый рот», синие или красные чулки, желтые каблучки. Ее часто называют «хозяйкой болот». Именно она очень часто открывает лесные кладовые отца, расположенные на горе, денежные сундуки. Она гремит золотыми ключами, звенит кольцами и «расписной крышкой» Сампо (SKVR. VII. 5. 3308, 3246, 3233). У. Харва считает, что святая Анна, став у католиков покровительницей лесов, постепенно трансформировалась в образ дочери Тапио[338]338
  Harva U. Suomalaisten muinasusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 350.


[Закрыть].

Живут в Тапиоле и Тууликки, дочь Тапио, и сын Нююрикки, «чистый парень краснокудрый» (SKVR. VII. 5. 3246.), Мииритар «лесная невестка» (SKVR. VII. 5. 3273), Миелотар «маленькая лесная дева» (SKVR. VII. 5. 3269). Лесное царство населено девами-покровительницами священных деревьев, сосен и можжевельника: «Хонготар, хозяйка добрая, Катаятар, славная красотка»[339]339
  Карело-финский эпос. Сост. В. Я. Евсеев. Т. 2. М., 1994. С. 116.


[Закрыть].

М. Хаавио пишет, что в Беломорской Карелии самым распространенным именем девы леса было Миеликки. Основные эпитеты, которыми она характеризуется: kaunis neito (красивая дева), tarkka tyttö (рачительная девушка), käyrä neitti (кудрявая дева). Живет она в темном бору, на синем острове; она не только бегает по лесу, но может и белочкои по ветвям скакать, и птицей летать[340]340
  Haavio M. Suomalainen mytologia. Porvoo – Helsinki, 1967. S. 62.


[Закрыть].

Охотники, идя на охоту, всегда обращались за покровительством к хозяевам леса, приносили подарки и читали заговоры. Например, когда шли за тетеревами, необходимо было трижды (два раза по солнцу и один против) обойти стаю, оставить в качестве жертвы ртуть и произнести трижды:

 
Metän kuulussa kuninkas,
Metän valtikka väkovä,
Kaikkie kallioin isäntä,
Vuorijoiden hallihtija,
Kyte nyt kyngät sivuhun,
Siivet tämän kierroksen sisähän!
 

SKVR. II. 969.

 
Знатный король леса,
Сильный правитель леса,
Всех скал хозяин,
Гор повелитель,
Привяжи теперь крылья к спине,
Крылья вовнутрь этого круга!
 

Важно было, чтобы Тапио принял собак, с которыми идут охотиться. Для этого требовалось плюнуть через левое плечо, пропустить собаку через три больших еловых ветви и произнести заклинание, в котором просили «лесного короля» сделать собаку своей и дать ей много сил (SKVR. II. 955). Охотник старался выглядеть как можно незаметнее:

 
Ombas pieni poiganego
Lähti mies on metän käyndin
Pienen pyssysen kerägö,
Pienen koirasen mugahe.
 

SKVR. II. 961.

 
Есть маленький паренек,
Пошел он в лес сходить
С маленьким ружьишком
С маленькой собачкой.
 

Самым сильным охотникам, владеющим тайными знаниями, достаточно было констатации факта: «Собака уже лает, мужик уже стреляет», и хозяин леса открывал свои кладовые и отдавал животных во власть охотника[341]341
  Haavio M. Suomalainen mytologia. Porvoo – Helsinki, 1967. S. 70–77.


[Закрыть].

Вообще охотничьи заговоры наиболее ярко отразили трансформацию ритуала почитания хозяев леса. В наиболее архаичных вариантах могут обращаться за помощью и к самому лесу («kostu korbi» («встань лес глухой»)); к зверям, многих из которых уподобляют человеку (так мать-белка может оплакивать убитую дочь и просить Бога возродить ее)[342]342
  Каре до-финский эпос / Сост. В. Я. Евсеев. Т. 2. М., 1994. С. 111.


[Закрыть]. В самых поздних заговорах фигурируют образы Верховного Бога-Творца и Девы Марии (SKVR. II. 946). Но основная часть текстов обращена к «золотому лесному королю», его дочери Анникке и ко всему его семейству. И все хранители лесных кладовых описаны очень ярко:

 
Metsän ishändä, metshän emändä,
Metshän kuldane kuningas…
Kuldubo hattu on hardijoilla,
Kuldubo kindoset käjessy;
Kuldasil kuusenjuuril,
Hobjasile honganjuuril;
Kuldubo kuutsharit ajetah
Kuldasile korietoile,
Kuldubo suitshet, kuldu päitshet,
Kuldoi loimi laudehil.
 

SKVR. II. 961.

 
Хозяин леса, хозяйка леса,
Золотой король леса…
Золотая шапка на голове,
Золотые рукавицы на руках;
На золотых корнях ели,
На серебряных корнях сосны;
Золотые кучера едут
На золотых каретах,
Золотая узда, золотые недоуздки,
Золотая попона.
 

Таким образом, в фольклоре создается образ светлой и богатой Тапиолы, населенной большим семейством мудрого правителя Таино. Основными цветами при описании являются голубой и синий, цвета небесного, верхнего мира, и красный, цвет жизненной силы. Очень часто встречается упоминание золотых красок. Согласно В. Я. Проппу, золотая окраска – это печать иного царства. К примеру, в Греции золото постепенно из атрибута мертвых становилось достоянием праведных[343]343
  Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 284–285.


[Закрыть]. В карельских рунах и заговорах и сами кладовые леса золотые, и золотые ключи от них, и сами амбары полны золота, т. е. зверей и птиц лесных. Новичкова Т. А. пишет, что «желание иметь золото объясняется стремлением к обладанию атрибутами – посредниками между людьми и священным миром, что обеспечивает долголетие, бессмертие… золотые предметы в фольклоре сакральны… священность золота генетически восходит к греческому культу солнца»[344]344
  Новичкова Т. Эпос и миф. СПб., 2001. С. 181, 185.


[Закрыть]. Причем открываются лесные кладовые и достаются «золото-звери» далеко не всем. Надо строго соблюсти все правила ритуала. Золото «получает только избранный, оно рассыпается в прах у тех, кто не соблюдает „правила игры“ с сакральным миром… в русской мифологической прозе золото – живое существо»[345]345
  Там же. С. 183.


[Закрыть].

В карельских фольклорных жанрах, созданных на основе калеваль-ской метрики, часто встречается имя и еще одного покровителя лесного царства – Хийси. В чем-то он похож на Тапио (у М. Агриколы это боги разных народов, по сути своей идентичные), но постепенно его образ эволюционировал до отрицательного персонажа. Изначально в финском языке «хийси» так же, как и «tapio», означало «лес»[346]346
  Harva U. Suomalaisten muinasusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 350.


[Закрыть]. М. Агрикола указывал, что хийси – святой лес или возвышеность[347]347
  Kalevalan seletyksiä. SKS. Helsinki, 1901. S. 158.


[Закрыть]. В. Я. Петрухин пишет, что имя Хийси «восходит к названию священной рощи, где запрещалось ломать ветки и рубить деревья и где в древности хоронили умерших»[348]348
  Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. М., 2003. С. 83.


[Закрыть]. Неслучайно в рунах Хийтола часто находится за рекой, морем или на острове. Как известно, вода в мифах отделяет мир живых от мира мертвых, а остров – локус «иных царств». Отсюда и параллельное название загробного мира Маналы-Туонелы и северной страны Похъелы – Хийтола[349]349
  См. подробнее: Миронова В. П. Концепт границы между мирами в южнокарельских эпических песнях // Границы и контактные зоны в истории и культуре Карелии и сопредельных регионов. Петрозаводск, 2008. С. 142–149.


[Закрыть]. Позже «хийси» стало означать святого духа – покровителя святых мест[350]350
  Haavio M. Suomalaisen muinasmnouden mailma. 1935. S. 341.


[Закрыть]. Отголоском этого почитания можно считать также такие образы, часто встречающиеся в рунах, как огромный «лось Хийси», сторогий бык, пчелка – «птичка Хийси», приносящая мазь от ожогов. Современные финские фольклористы, в частности А.-Л. Сникала, считают, что Хийси – это хозяин леса и его обитателей[351]351
  Siikala A.-L. Suomalainen samanismi – mielikuvien historia. Helsinki, 1992. S. 34.


[Закрыть]. В некоторых рунах есть отголоски былого почитания Хийси, например, встречается упоминание о церквях, стоящих в Хийтоле: «уже Похъела видна, церкви Хийси блестят» (SKVR. II. 116а). Подчеркивается также, что «много мудрости у Хийси»[352]352
  Карело-финский эпос / Сост. В. Я. Евсеев. Т. 2. М., 1994. С. 157, 176, 229.


[Закрыть]. В эстонской мифологии производные от этого имени выступают в значении «леший, лесной великан» (hiidlaine, hiius, hiid, Hiisi); этимологически эти слова тождественны саамскому seida, сакральным камням, вместилищам духов. Эстонцы груды камней называют садами Хийси: по преданиям, они возникли из-за того, что великаны Хийси забрасывали друг друга камнями[353]353
  Мифы народов мира. Т. 2. С., 1988. С. 592.


[Закрыть].

Но в результате трансформации образ Хийси все больше приобретал негативную окраску, пока не превратился в некое «плохое» существо, злой дух, близкий каш (черту). Пособниками Хийси в рунах и заговорах являются вредоносные насекомые: шершень – «пташка Хийси», паучиха – «шлюха из рода Хийси». «Стрелы Хийси» несут людям болезни. В Хийтоле же живет огромная щука Хийси, рыба, «евшая мужчин»[354]354
  Карело-финский эпос / Сост. В. Я. Евсеев. Т. 2. М., 1994. С. 159


[Закрыть].

Во время ритуального отгадывания загадок паданские карелы также упоминали таинственную страну Хийзи[355]355
  Лавонен Н. А. Карельские народные загадки. Л., 1977. С. 29, 35.


[Закрыть]. Если человек не мог отгадать положенное количество загадок (три, шесть или девять), его отправляли в Хуйколю, место, ассоциирующееся с Туонелой, Маналой и Похъелой. Согласно этимологическому словарю, hiisi – это «место языческих жертвоприношении, глухое страшное место, хозяин леса и т. д.» [356]356
  Suomen kansan etymologinen sanakirja. Helsinki. 1985. S. 74.


[Закрыть]

В эпических песнях южных карелов хозяйкой Хийтолы выступает старуха Хийси. Этот образ, возможно, даже более древний, чем сам Хийси (на севере ее аналогом является старуха Похьи)[357]357
  См. подробнее: Миронова В. П. Мифическая страна Хийтола и ее хозяева (по материалам южнокарельских эпических песен о сватовстве) // Вестник Поморского университета. 2008. № 10. С. 123–126.


[Закрыть]. Ее образ нельзя назвать положительным, но она еще далека от злой и коварной Лоухи, появляющейся в «Калевале» Э. Леннрота. Материал карельской мифологии (одни из самых архаичных образов – женские: мать-земля, Крещенская баба, хозяйка воды) подтверждает вывод, сделанный Н. А. Криничной на основе русской мифологической прозы: постоянно идет дифференциация образов, восходящих к общему архетипу, «разветвление» единого образа происходит и за счет того, что женский мифологический персонаж нередко дублируется мужским и даже едва ли не вытесняется им[359]359
  Миронова В. П Мифическая страна Хийтола и ее хозяева (по материалам южнокарельских эпических песен о сватовстве) // Вестник Поморского университета. 2008. № 10. С. 123.


[Закрыть]. Постепенно у центральных персонажей появляется семья и многочисленные родственники.

Царство Хийси в карельских рунах носит название Хийтолы. Рисуется оно достаточно мрачными красками, поэтическим параллелизмом к нему, как уже говорилось выше, является Похъела (семантику этого слова можно вести от двух основных понятий: «север» и «дно» – оба характеризуют локусы нечистых духов). При этом топоним Хийтола чаще употребляется в южнокарельских рунах, а Похъела – в севернокарельских[358]358
  Криничная 77. А. Русская народная мифологическая проза. Т. 1. СПб., 2001. С. 515.


[Закрыть]. Когда Илмоллине собирается свататься к «hiien hiton tyttärele, Vagi vuoren bunukkale» («к дочери хийтольского Хийси, к внучке духа гор»), его предупреждают, что это страшный род, «пожирающий мужчин», что «многие туда ушли, да не многие вернулись»:

 
Sada hiien hittolan pihalla
Sada seibosie; —
Sada peädy seibosissu;
Yks on seiboi peätön.
 

SKVR. II. 90.

 
На дворе хийтольского Хийси
Сто столбов; —
Сто голов на столбах;
Один столб без головы.
 

Стоит Хийтола в ельнике, а охраняет ее собака (все это маркировки царства мертвых):

 
Kuvlov sepvoi – lcoiru nuttau,
Havu mettse hojaidav,
Kuvzi korbi kujaidav
 

SKVR. II. 96.

 
Слышит кузнец – собака скулит,
Хвойный лес гудит,
Еловый бор шумит.
 

Собаки в мифологии являются медиаторами между мирами живых и мертвых. Неслучайно в похоронных причитаниях часто упоминаются «собаки Туонелы». Путь в Хийтолу нелегок, опасно и пребывание там. Об этом свидетельствует и повторяющееся число три (дается три задания, три дня длится дорога и т. д.). А как пишут исследователи, число три не только представляет собой идеальную структуру с выделенным началом, серединой и концом, но также «на первых порах троичность воспринимается просто как символ множественности»[360]360
  Нейгебауер О. Лекции по истории античных математических наук. М.—Л., 1937. Т. 1.С. 100.


[Закрыть]. Таким образом, путь в Хийтолу до бесконечности сложен и долог.

В другом варианте сюжета о сватовстве в Хийтоле невесту называют «дочь ночи, дева сумерек» (SKVR.VII. 1. 428). То есть временное пространство сродни локальному и ассоциируется с темнотой, в нем сконцентрировано зло. Пространственно-временной локус Хийтолы чужд и положительным героям рун, и всему человеческому миру.

Чтобы приманить лесную удачу (metsän onni), существовал ритуал, в котором охотник отдавал себя во власть Хийси, который мыслится не кем иным, как дьяволом. Необходимо было написать кровью безымянного пальца:

 
Ota nyt, Hiisi, poiaksi,
Lempo, lempilapseksi
Jumalassa ei oo antajoo,
Luojassa lupoojoo.
 

SKVR. VII. 5. 3209.

 
Возьми теперь, Хийси, в сыновья,
Лемпо – в любимое дитя.
Нет в Боге дающего,
В Творце обещающего.
 

Одна из карельских рун, в которой ярко отразился процесс христианизации карелов, рассказывает о том, как Хийси превратился в сатану. Творец (Luoja) спасается на лыжах от преследований язычников, которые все-таки настигают его на святой горе, сажают в глубокую яму и заваливают камнями. Но злой кузнец Хийси требует, чтобы Творца заковали в цепь, которую он изготовил. Тем временем Luoja молит солнце, чтобы оно выпустило его на свободу. Солнце растопило камни и советует Творцу отправиться к кузнецу Хийси. Кузнец не узнает Luoja и, поддавшись его советам, испытывает на себе прочность цепи. Тут-то Творец и заговаривает цепь на шее у сатаны, чтобы он не смог вырваться[361]361
  Петрухин В. Я. Мифы народов мира. М., 2003. С. 84.


[Закрыть]. Здесь возникают ассоциации с греческими мифами. Вспомним образ Гефеста, бога огня и кузнечного дела, сына Геры и Зевса. Он – небожитель, живет на Олимпе, и в то же время он будет низвержен с горы. А его хромота – тоже признак «нечистости». А. Ф. Лосев пишет, что Гефест – «и Олимп, и преисподняя, и высшее творчество, и стихийный демонизм»[362]362
  Мифы народов мира. Т. 1. М., 1987. С. 299.


[Закрыть]. Напоминает карельская руна и о библейском сюжете, когда Люцифер, любимый Божий ангел, будет сброшен за непослушание с небес на землю и превратится в Сатану, борющегося с Богом за людские души.

В карельских мифологическтх рассказах не сохранилось упоминания о Хийси, но М. Хаавио приводит рассказы, записанные в Приладожской Карелии. Однажды мать с проклятиями отправила детей выгнать корову в лес. Они остались «в лесном укрытии», так как лесной хийси (metsän hiisi) перенес их на черной шкуре через реку, над которой была протянута пленка (т. е. в иной, чуждый человеку мир). Через реку перенесли их «не свои мужики, плохие» и посадили в сарай. Детям там было очень плохо: сарай был полон народу, все они «очень плохо вели себя», играли на гармошках, плясали (именно так описывается в былинках нечистая сила, черти: их сборища всегда многочисленны и шумны). Дети так бы и не выбрались оттуда, но вдруг послышались выстрелы (оберег против нечистой силы!), «лес стали связывать» заговорами, и только тогда их вынуждены были отпустить[363]363
  Haavio M. Suomalaisen muinasrunouden maailma. 1935. S. 341.


[Закрыть]. М. Хаавио пишет, что лесной хийси (metsän hiisi), которого могли называть и черт (karu, piru), иногда представал в виде маленького ребенка лешего, черного мужика, черной птицы, ворона, лесного животного.

В карельской мифологии рассказы о лесном укрытии многочисленны, поэтому, возможно, бытовали и более древние варианты о metsän hiisi (о лесном хийси), но они оказались зафиксированными только на территории Финляндии, где фольклорные записи проводились уже с XVI века. Хийси, как и лес (в карельском фольклоре есть понятие mecan peitto – лесное укрытие), мог спрятать человека или животное в хийси, т. е. лесное укрытие. Случалось это, как и в карельских вариантах о хозяине леса (mecän izändy), во-первых, если кто-то проклинал человека, а во-вторых, он мог случайно попасть на «плохую» тропу, т. е. следы Хийси. Если человек очутится на такой тропе, он теряет ориентацию и любое представление о действительности, он больше не знает, где дом и в каком направлении следует двигаться. Он, как зачарованный, оказывается в совершенно незнакомом месте, в «ином мире», в «ином измерении», где и время, и пространство движется совершенно иначе, чем в мире человеческом. М. Хаавио пишет, что «потустороннюю землю отделяет от этой некая мистическая завеса, которая так непроницаема, что „оказавшись за ней, даже в дождь не промокнешь“»[364]364
  Ibid. S. 341.


[Закрыть]. Человек может видеть хозяев леса, находиться в их власти, а может просто блуждать по совершенно незнакомым местам. Спасает от происков Хийси обращение родственников к знахарю, который своими методами «поворачивает» время и пространство в нужное направление. И тогда духи-хозяева в образе мужиков или сами приносят человека на знакомую ему тропинку; или, к примеру, маленькая птичка, прыгая с кочки на кочку, показывает ему дорогу и исчезает, когда начинает слышаться звон колоколов (боязнь колокольного звона – это также признак нечистой силы), всегда ассоциировавшийся с теплым и светлым локусом родины.