Текст книги "Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1"

В мифологических рассказах часто появляется и образ лошади. Иногда хозяин леса едет на ней верхом или в телеге, а порой он сам перевоплощается в это животное. В одном из сюжетов девочку увозят «на белой лошади». И она так же, как в предыдущей былинке, видит людей, ищущих ее, но подать голос не может. Белый цвет снова подчеркивает, что это представители иного мира, мира бесцветного и бестелесного, невидимого, каковыми становятся все, кто попадает в него.

В другой былинке мальчик, пробывший в лесу трое суток, рассказывает, что «дядя посадил на лошадь и катал» (SKS. 201). Причем леший не смог унести его навсегда, т. к. у него на шее был крестик.

Практически во всех сюжетах, в которых фигурирует лошадь, указывается на способность лешего бесследно и мгновенно исчезать. Однажды мальчик вышел ночью на улицу, чтобы сходить в туалет. Подошла лошадь, запряженная в сани, и раздался голос: «Поехали со мной». Было очень холодно, а на ребенке не было ни шапки, ни куртки. И в ближайшей деревне он зашел в дом погреться. Там взрослые сразу поняли, что это леший в виде коня (metsine), раз есть лошадь и телега, а наездника нет. Они перекрестили животное, и все пропало (SKS. 701).

Еще одна былинка рассказывает, как мужчина, опять же ночью, шел по лесной дороге. Вдруг подходит к нему лошадь с повозкой, останавливается. Он хотел было сесть на нее, внезапно все пропало, а он оказался сидящим на дороге. «Это был леший», – понял мужчина и в ужасе бросился бежать домой (SKS. К 47).

Может бесследно исчезать и леший в образе молодого красивого мужчины, едущий верхом на коне. Он просит уступить дорогу и тут же пропадает (SKS. К 47).

Зооморфная внешность лесных хозяев иногда трактуется и просто как некий «лесной зверек». Однажды лес спрятал двух детей. Позже, когда их нашли, ребята рассказали, что они прекрасно слышали, что родители их ищут, бегут прямо следом. Но откликнуться они не могли: «Какой-то лесной зверек по лесу бежал, нам надо было следом идти!» Между нашим и иным миром лежит плотная завеса, и жители человеческой стороны не могут видеть обитателей другой.

Предстают лешие в былинках и в орнитоморфном виде: «Harakku se yöl hatsattau. Sanotah: ei se harakku ole. Metsänhaltia. Сорока ночью стрекочет. Говорят: это не сорока. Хозяин леса» (SKS. К 2). В одном из мифологических рассказов хозяева леса попеременно предстают то в виде высокого мужика Ивана, то странных сорок, то громких голосов. Однажды потерялся в лесу жеребенок, хозяйка пошла со знахарем на перекресток. Знахарь стал звать Ивана. Пришел очень высокий мужик и ответил, что у него жеребца нет, но надо спросить у других. Вдруг один за другим стали приходить мужчины, спорят, кричат, но ничего не понять. Пришла хозяйка домой – до вечера сороки в окно заглядывали. А знахарь сказал, что жеребенок найдется на берегу реки или ручья. Пошли они на стан, и всю ночь в лесу голоса шумели, кричали. Людей от беды только молитвы спасли, а жеребенок утром нашелся там, где и сказал знахарь (SKS. 384). Согласно мифологическим представлениям, облик сороки часто принимают ведьмы[387]387
  Разумова И. А. Сказка и былинка. Петрозаводск, 1993. С. 23.


[Закрыть]. В карельских эпических песнях Ильмойллине говорит девушке, отказывающейся выйти за него замуж:

 
Я бы проклял тебя вороной,
Но ведь будешь плохим человеком;
Проклял бы сорокою, —
Но опять же будешь плохим человеком;
 

и заклинает ее «чайкой плакать над волнами»[388]388
  Карельские эпические песни. М.; Л., 1959. С. 337.


[Закрыть]. В вепсской мифологии сорока – тоже птица «нечистая»[389]389
  Винокурова И. Ю. Животные в традиционном мировоззрении вепсов. Петрозаводск, 2006. С. 74–75.


[Закрыть].

Порой хозяин леса перевоплощается в птицу, которую нельзя убить. Однажды мужик пошел в лес охотиться. Вдруг сел рябчик на ель. Охотник стрелял много раз, но птица, не шелохнувшись, продолжала сидеть на дереве. Насилу он смог освободиться от этого наваждения и отыскать дорогу домой (SKS. 384/57).

Иногда на орнитоморфность внешнего облика указывают лишь мелкие детали. В одной из быличек говорится, что заблудившемуся человеку для того, чтобы выбраться из леса, следует выбросить все собранные ягоды: «siitä hiän sieltä n’okikkah; пусть потом он там клюет» (130).

Появление лесных птиц и зверей рядом с человеческим жильем однозначно трактовалось как плохой предвестник. Лисы и белки предвещали пожар. «Глухарка села на крышу: кто-то умрет или беда будет» (SKS. 384/72).

Есть сведения, что «народ леса… показывается умеющему вызвать его в виде… муравья»[390]390
  Мансикка В. П. Из финской этнографической литературы. Петроград, 1917. С. 204.


[Закрыть].

3. Антропоморфные образы хозяев леса

В подавляющем большинстве сюжетов лесные жители предстают перед человеком в антропоморфном виде. При этом возникает интересная закономерность. Когда духи-хозяева фитоморфны, т. е. сливаются с лесом и практические незаметны для человека, и когда они показываются в любом зооморфном виде, лесных ли зверей или домашних животных, чувство страха у человека не так велико, как в сюжетах, где они антропоморфны. При этом в быличках, безусловно, превалирует мужская ипостась «лесных обитателей». Карелы и сами прямо говорят об этом: «В воде – хозяйка, в лесу – хозяин» (88). Мифологическая проза о хозяйке воды сохранила более архаичные черты, в ней четко прослеживается связь с древней Матерью Вод, с первотворением, с той субстанцией, в которой проходило сотворение всей земли.

Карелы чаще всего дают следующее портретное описание хозяина леса: «Там идут мужики, ростом с высокие деревья, только пуговицы блестят. Черные шинели, а пуговицы желтые, как у милиционеров, только блестят» (85).

В таких ситуациях в первую очередь подчеркивается рост: «идут такие мужчины, выше деревьев» (207); «мужик большой» (232); «леший – высокий, большой» (200); «два метра длиной» (151); «мужик это, такой здоровый» (81); «мужик высокий, шириной с дорогу» (SKS. 384/69). Иногда это «молодой красивый мужчина» (SKS. К 47).

Во время экспедиции 2011 года в Олонецкий район записана быличка о том, как на встречу со знахаркой приходят мужчины, ростом с деревья «muzikat puuloin piduhut». При этом подчеркивается, что они голые (ФА 3712) – очень редкая деталь, больше свойственная хозяйке воды.

Одежда хозяев леса чаще всего представляет собой шинель с одним или двумя рядами блестящих желтых пуговиц. Но встречаются и такие ее варианты как: черный костюм (88); черная длинная одежда (89); «черное такое надето» (112); «куртка до сих пор» (204); «халаты надеты» (139); «в черном таком, шерстяном, одежда черная» (81); «мужчина в черных и красивых одеждах» (144); «на ногах черные сапоги с длинными голенищами» (86). При этом в каждом тексте подчеркивается, что на груди блестят желтые или медные пуговицы – это неотъемлемая черта в антропоморфном изображении хозяев леса (77). Блеск пуговиц, их желтый цвет – это символы того архаического образа, когда леший воспринимался как божество леса, воплощение всего позитивного, объект поклонения для человека. Неслучайно одним из способов победить черта считается выстрел именно такой желтой пуговицей. Это можно воспринимать и как символ богатства древнего божества (золото лесных кладовых – это звери и птицы), напоминание о золотых монетах, и вообще о золоте. Это и традиционный магический оберег – круг.

Черная одежда и черные сапоги также глубоко информативны. Во-первых, это уже более поздняя во временном плане маркировка, несущая в себе негатив, подчеркивающая как из божества духи леса постепенно приближались к образу черта (именно в таком виде: в шинелях с пуговицами карелы видели чертей). Черным одеждам карельских лесных хозяев можно противопоставить белые хитоны греческих богов, которые тоже были щедро расшиты золотом. Во-вторых, черная одежда и сапоги были совершенно не типичны для карельского крестьянина: он ходил в сапогах с некрашеными белыми голенищами, и в сером, своего приготовления, сукне[391]391
  Из быта и верований корел Олонецкой губернии // Каргополь. Исторические сведения. С. 38.


[Закрыть]. Автор указанного очерка делает интересное примечание: «жившие у них (у „каш“, так карел называет не только черта, но часто и хозяев леса) рассказывают, что они ходят постоянно голые и только, надо полагать, являясь в общество людей, они принаряжаются, – и принаряжаются „по-господски“, в черное, чтобы, так сказать, пустить пыль в глаза корелу».

В текстах XX века карелы дают такую характеристику одежде лесных хозяев и им самим: это мужик, но «совсем на человека не похож» (97), «и на человека он похож, но по-своему» (91), «тогда таких костюмов не было» (87), это «очень плохой мужчина» (SKS. К 2), или «молодой парень странного вида» (SKS. К 47). Иногда отмечается, что одежда рваная, нечистая, «своеобразная одежда» (91).

В нескольких текстах подчеркивается наличие шапки. Иногда это обычный головной убор: «смотрит: будто мужчина идет, черный костюм, шапка на голове, пуговицы блестящие» (88). Но порой рассказчик указывает на очень важные детали: «…оттуда из лесу идут такие мужчины, выше деревьев… и шапки островерхие» (207). Островерхие шапки, как, к примеру, заостренные уши у скандинавских гномов – это признак жителей «иного мира», часто признак нечистой силы. Согласно карельским верованиям, шапка нужна была знахарю и его ученику и во время передачи сакральных знаний. Сибирские шаманы считали, что их магическая сила сосредоточена в шапке[392]392
  Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 171.


[Закрыть].

И. Лесков в конце XIX века писал, что «лесовик – метчяляйне, по воззрениям карелов, представляется высоким мужчиной, одетым в военное платье: на голове у него красная фуражка и вся одежда в медных блестящих пуговицах, оттого-то он иногда называется „нюбликез“ – пуговичник»[393]393
  Лесков Н. Ф. Представление кореляков о нечистой силе // Живая старина. С.-И., 1893. С. 417.


[Закрыть].

Иногда головные уборы белые, как у представителей иного мира: навстречу выходят трое высоких мужчин в черной одежде и белых шапках (SKS. К 47). Появление белого цвета может служить маркировкой подземного мира, мира мертвых. В старину именно белый цвет был знаком печали и траура, и это до сих пор сохранилось в карельских верованиях. Карелы считают именно белые одежды своеобразным пропуском в мир мертвых: «В светлой одежде надо хоронить. Если похоронишь в темной, ему придется ходить, пока не побелеет. И в носках обуви надо сделать дырки» (ФА 3344/13). Иногда подчеркивается просто несоответствие облачения пришельцев одежде карела: девушку уносит большой черный мужчина в хорошей одежде с белым воротником и «русской шапке» (SKS. К 201).

В одном из сямозерских текстов описан интереснейший образ хозяина леса: «Я видел, что он там ходит с палочкой, далеко ходит. А близко я не видел. Мужик это, такой здоровый, одетый, одежда вся шерстяная… В лицо я не видел. В черном таком, шерстяном, одежда черная, шапка такая мохнатая. С палочкой, палочка в руке, палочка у него такая, поблескивает лишь. Поблескивает, ходит» (81). «Мохнатая шапка», «шерстяная одежда» – это, во-первых, признак жизненной силы, могущества, а во-вторых, богатства (именно будущее здоровье и материальное благополучие обещало рукопожатие волосатой руки во время гадания). А поблескивающая палочка в руке – это с одной стороны эквивалент блестящих желтых пуговиц, а с другой, – это напоминание об одном из библейских чудес Божьих, расцветшем посохе Моисея; это царский посох или палочка святых старцев, т. е. символ и всемогущества, и святости.

Исключительно редко в былинках указывается на то, что одежда хозяина леса подпоясана (SKS. К 47). В большинстве же рассказов нет никакого упоминания о поясе, отсутствие которого так же является признаком нечистого[394]394
  Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 2. М., 1868. С. 332.


[Закрыть]. У карелов эта деталь в одежде была необходима и служила одним из постоянных оберегов. На севере Карелии после крещения на ребенка надевали рубашечку, поверх нее пояс и вешали на шею крестик, т. е. сочетали древние языческие и более поздние христианские обереги. Некрещеного ребенка не опоясывали. Взрослому человеку не следовало долгое время оставаться без опояски; пояс оберегал от злых духов, причем это касалось и живых, и мертвых[395]395
  Сурхаско Ю. Ю. Семейные обряды и верования карел. Л., 1985. С. 42, 69.


[Закрыть]. Левая пола одежды всегда запахивалась на правую: «по представлениям карел, застежка на правой стороне была только на одежде нечистой силы – лешего»[396]396
  ТароеваР. Ф. Материальная культура карел. М.—Л., 1965. С. 149.


[Закрыть].

В характеристике внешности хозяев леса карелы отмечают те особенности, которые, с одной стороны, указывают на портретное сходство их с человеком, а с другой – все детали подчеркнуто гипертрофированы. И эта аномальность сразу удаляет лесной народ от крещеного человеческого рода в иной, потусторонний мир. Если это глаза, то они обязательно «большие» (232), «очень большие» (SKS. К201). А ночью видят деда, у которого длинные волосы и борода, а «глаза с кофейные кружки» (SKS. К47). Иногда у повстречавшихся в лесу просто один глаз посреди лба (196). Пальцы на руках всегда длинные, его так и называют иногда – длиннопалый (191). Иногда это девушки «со страшно длинными ногтями» (SKS. К47).

Порой обращается внимание на зубы, они железные и особенно заметны, когда леший смеется (76). Во время экспедиции 2011 года к карелам-людикам записана быличка о встрече с хозяевами леса. Женщина собирала ягоды; вдруг видит: горбатая старуха занимается тем же. А когда та поворачивает голову, женщина замечает огромные зубы, и в ужасе убегает прочь (ФА 3712). Как известно, горбатось и хромота – признаки хтонических существ.

В былинках часто подчеркивается, что «вода – это глаз», она все видит, а «лес – это ухо», он все слышит, любое человеческое слово, поэтому карелы запрещали в лесу смеяться, кричать и даже громко разговаривать, чтобы лишний раз не тревожить лесных обитателей, старались быть в чужой среде как можно незаметнее. Отсюда и в портретной характеристике леших указание на наличие ушей, а чаще просто метонимия: «Вот и услышал, тут был с ухом!» (161). «А лес – ухо: не надо много разговаривать, все услышат. Народу в лесу много, разговоры услышат. Хочется поговорить, тихонько говори. Лес – слышащее ухо» (222). Говорится и о том, что у лешего – огромный рот, раскрыв который, он пытается испугать человека (SKS. Q1601).

Иногда внимание акцентируется на повышенной волосатости лесных хозяев, причем на голове волосы чаще всего белые. Этот цвет в данном случае можно характеризовать как стремление к бесцветности, бестелесности, невидимости, хотя чаще он выступает как символ святости и чистоты. «Но будто по два метра, длинные, и будто белые волосы…» (151). «Died’oi oli suuri muzikku, pardu oli tännesäh. I pardu oli hänel valgei. Дедушка был большой мужик, борода была до сих пор.

И борода у него была белая» (149). «Mainitah, meccähini on pitkä, suuri ta karvani ta suuren parran kera. Говорят, леший – высокий, большой да волосатый, да с большой бородой» (200). «У него волосы до колен, а сам он голый» (SKS. К47).

Очень редко в карельской мифологической прозе появляются сюжеты, в которых хозяева леса предстают в женской ипостаси. Судя по указателю Л. Симонсуури, в финских архивах есть записи, сделанные в Южной и Приладожской Карелии, где появляется образ лесной девы, лесной девушки (metsänneito, metsänpiika). Исследователь указывает два сюжета, распространенных у карелов: «лесная дева, metsänneito, сушит платья – одежда, которой успеет коснуться человек, достанется ему» и «лесная дева является у костра ночующего в лесу», чтобы согреться – «спереди красивая, сзади как чурбан»[397]397
  Симонсуури Л. Указатель типов и мотивов финских мифологических рассказов. Петрозаводск, 1991. С. 146.


[Закрыть]. В Южной Карелии встречаются также былички, в которых эротическая лесная дева (lemmenkipeä metsänneito) поднимает подол, просится погреться у костра и заняться любовью; человек стреляет или бросает в нее горящую головню; она убегает, обещая отомстить. В Беломорской Карелии этот же персонаж предлагает свою любовь; мужчина предостерегает ее, что сейчас загорится юбка; она в награду дарит медведя-лесную кошку или лося-лесную свинью[398]398
  Lauhiainen M. Suomalaiset uskomustarinat. Helsinki, 1999. S.243.


[Закрыть]. В финской мифологической прозе сюжеты, в которых хозяева леса фигурируют в женской ипостаси, широко распространены, и чаще им свойственны две функции: или соблазнительницы охотников или дарительницы. В записях карельских быличек сохранились только отголоски этой традиции, хотя, к примеру, карельские руны богаты женскими образами хозяев леса – в них есть и хозяйка Тапиолы, и дочери Тапио.

В одной из быличек похищенная лесными хозяевами девочка рассказывает, что там «тети и дяди были» (150; ФА 3712). «И даже женщину видели», – добавляет другой рассказчик (81). Редкий образ хозяек леса описан в рассказе заблудившейся женщины. Она стоит на горе и видит: «…идут две женщины высокие. Казачки раньше, если помнишь, казачки носили, здесь были оборки, и здесь были оборки. Высокие штиблеты такие, в старину были штиблеты с длинными голенищами и здесь на шнурках – такие штиблеты на ногах. Одна была очень, вот в мой дом бы не поместилась, такая большая женщина… А другая поменьше, косы такие ниже задницы. Казачки те надеты, длинные подолы, как цыганки раньше ходили, так. Очень быстро идут по болоту, невозможно ведь никак так быстро идти, как они шли. Совсем невозможно идти» (77). И необыкновенно высокий рост, и нарядность одежды, и высокие штиблеты, совершенно незнакомые крестьянкам, и необычайно быстрая ходьба – все свидетельствует, что это существа нездешнего мира. Иногда в лесу видят девушку и парня в синих рубахах (SKS. К2), женщину в короткой рубашке (SKS. К47). Порой хозяйка леса босая, в красной юбке (SKS. К47). Тунгудские карелы рассказывали о пастухе, который пас стадо с помощью лесной женщины (mecänakka): она большая, с подоткнутым спереди подолом, рядом с ней черная корова с блестящей шерстью (ФА 3439/25).

Яркость при изображении хозяев леса не присуща карельской мифологической прозе. Только изредка появляются они, к примеру, в синих одеждах (этот цвет характерен для существ иного мира): «Хоть верьте, хоть нет, я видел трех очень высоких мужчин, одетых в синие одежды»[399]399
  Jyrinoja V. Akonlahden arkea ja juhlaa. Turku, 1965. S. 80.


[Закрыть]. Богатая цветопись сохранилась только в карельских заговорах и эпических песнях. Она, скорее всего, была свойственна более древним текстам, когда хозяева леса считались богами и не несли на себе того негативного оттенка, который присущ уже мифологической прозе второй половины XX века.

Поражает то разнообразие и портретных характеристик, и одежды, которое присуще финским лесным персонажам. Как пишет П. Виртанен, они могли быть мужчинами и женщинами; очень большими и маленькими, «высотой с пень»; старыми и молодыми; с длинными черными, белыми, седыми, слегка рыжеватыми, золотистыми волосами; длинноносыми; белоногими; длинно– и редкозубыми; с длинными ногтями; уродливыми и красивыми; растрепанными; морщинистыми; с бородой из лишайника; без задней половины (takapuolattomaks). Случалось встретить и лесную деву: спереди красавица с золотистыми вьющимися волосами, а со спины – как куча хвороста или как дно осинового гроба. Часто спину хозяев называли пустой, полой, корытообразной, похожей на выдолбленную старую сосну или доску, или просто плохой. Хозяева леса старались не поворачиваться спиной к человеку, а повернувшись, сразу исчезали. Причудливыми по цветописи были и одеяния финских мифологических персонажей: их видели в белой одежде, в синих шелках, в красивом зеленоватом, в голубых и красных, в разноцветных платьях, в красных юбке и переднике. Очень редко (так же, как и в рассказах карелов) они представали перед людьми обнаженными, и это были былинки с налетом эротизма, к примеру, о лесных девах, пытающихся соблазнить охотника[400]400
  Virtanen Р. Metsänhaltija suomalaisessa perinteessä. 1988. SKS // Joensuun perin-nearkisto. S. 90–95.


[Закрыть].

В финской мифологии встречаются рассказы, как при нарушении человеком временных границ (например, поздно вечером в субботу), может показаться красивая молодая женщина в хорошей одежде, а спина «как заросшая мхом еловая кора». В таких случаях необходимо сразу, благословясь, уходить из леса. Иногда такая дева даже может страшно закричать и поднять юбку. Избавляться от лесной девы (mecän-neicyt) можно, выстрелив хлебной крошкой через огонь[401]401
  Haavio M. Suomalaisen muinias runouden maailma. Helsinki, 1935. S. 339.


[Закрыть]. Красивая девушка в яркой или белой шелковой одежде с распущенными волосами может заигрывать с задержавшимися в лесу на ночь мужчинами. Чаще ее можно встретить в березняке, она может подойти прямо к костру – это предвещает удачу в охоте. Только нельзя трогать ее и давать ей руку, надо молчать и не отвечать на ее вопросы[402]402
  Harva U. Suomalaisten muinaisusko. Porvoo – Helsinki, 1948. S. 360.


[Закрыть].

В Вокнаволоке бытовал интересный ритуал поиска человека или животного, укрытого лесом. Если в нем главной была лесная хозяйка, то находили пробку-затычку, сучок из березового пня, и говорили: «Если не отпустишь „моих“, будешь до конца жизни полный живот носить, а отпустишь – освобожу»[403]403
  Ibid. S. 359.


[Закрыть].

Способы передвижения и акустические проявления лесных духов

Передвигаются хозяева леса чаще всего пешком, и практически всегда они или идут навстречу человеку, или он видит их впереди. Разно-направленностью движения еще раз подчеркивается, что пути человека и лесных обитателей должны расходиться, а их редкое пересечение – из ряда вон выходящее обстоятельство, результат нарушения тех или иных табу. Хозяин леса практически никогда не пойдет вслед за человеком. Наоборот, преследуя свои цели, он может попытаться увести человека в свой мир, откуда могут вызволить только сильные знахари, обладающие тайными знаниями и храбростью противостоять лесному духу. Иногда лесные духи могут идти на лыжах (82). В некоторых мифологических рассказах они едут на лошадях (верхом или на телеге) – это, вероятно, уже более поздние варианты, потому что именно в них образы хозяев леса наиболее близки к образу черта.

Не всегда хозяева леса явно предстают перед человеком. Порой встреча с ними преподносится как некое атмосферно-акустическое явление: «крутит, словно туман какой, шумит, шумит… на крыльце склада бочки только гремят… словно бы темный шар такой двигался ночью» (94).

Иногда предвестником их появления является ветер: «Как стал звать этого хозяина леса! Тут подул очень сильный ветер! Даже, говорит, деревья так гнулись! Это так ему показалось! И пришел, говорит, мужик, ростом с высокие деревья…» (204).

В одной из быличек рассказывается, как мужчина находился в лесной избушке, и вдруг послышался ужасный шум. Он не испугался и через отверстие в двери выстрелил на улицу. Тут же поднялся крутящийся смерч, который перенесся через озеро. Во сне охотнику привиделся леший, который объяснил, что он со своей компанией был поражен смелостью человека и убрался прочь (SKS. К 17).

Среди населения Вятской губернии бытовало такое поверье: «…леший никогда не ходит просто, а спереди и сзади его всегда сопровождает сильный ветер, и по направлению ветра можно заключить, куда именно держит он путь». При этом он не оставляет следов, потому что заметает их вихрем, укрывает листьями[404]404
  Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 2. М., 1868. С. 329.


[Закрыть]. Неслучайно лешему приписывают все явления в лесу, вызываемые порывами ветра: свист, вой, он проносится вихрем, расшатывает кровлю и распахивает дверь в лесной избушке. Образ лешего соотносят с ветром многие народы: «германцы признавали ветер лесным духом»; а словаки считали, что в священных рощах обитают боги и девушки ходят «слушать духа, который шелестом колеблемых ветром и опадающих листьев прорицает будущее»[405]405
  Там же. С. 323, 331.


[Закрыть].

Ветер – это не что иное, как движение воздуха. Как пишет М. Б. Мейлах, воздух вместе с огнем, являясь одной из фундаментальных стихий мироздания, «соотносится с мужским, легким, духовным началом в противоположность земле и воде, относящимся чаще всего к началу женскому, тяжелому, материальному»[406]406
  Мифы народов мира. Т. 1. С. 241.


[Закрыть]. Карельские мифологические рассказы полностью подтверждают эту точку зрения: хозяева водной стихии чаще всего женского пола, а хозяева леса (чье приближение предвещает ветер) – мужского. «Ветер как взвихрение воздуха большой мощи, сам по себе ассоциируется в мифологиях с грубыми, хаотическими силами… Однако как дуновение-дыхание ветер связан и с противоположного характера представлениями. Так, сильный ветер (ураган, буря) является вестником божественного откровения, – Бог отвечал Иову из бури, в грозе и буре получает откровение Иоанн Богослов»[407]407
  Мифы народов мира. Т. 1 С. 241.


[Закрыть]. Так же и хозяева леса, являясь ветром (или вместе с ветром), начинают разговор с человеком. В одной из быличек леший просит женщину перевезти его на другой берег, а когда просьба исполнена, он «из лодки только вышел, исчез, словно ветер унес» (84).

Мотив ветра часто встречается и в Библии: «Всех пастырей твоих унесет ветер» (Иер. 22:22); «ветер унес их» (Дан. 2:35); Господь «прострет руку Свою… в сильном ветре» (Ис. 11:15); «от четырех ветров приди дух» (Иер. 37:95); «понесся на крыльях ветра» (2 Цар. 22:11). В Священном Писании чаще всего ветер сопровождает приход Духа Святого. Например, в день Пятидесятницы перед Его нисхождением «внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом» (Деян. 2:2). Таким образом, и мотив появления хозяев леса вместе с ветром (или в виде ветра) можно считать одним из самых архаичных в мифологической прозе, когда еще лесные духи почитались, как боги, и несли в себе только позитивную окраску, исчезающую на поздних стадиях.

Часто лешие появляются бесшумно и беззвучно, совершенно внезапно, неслучайно один из информаторов говорит, что разговор лесных жителей можно услышать только в тихую погоду (117). Но иногда их появление может сопровождаться и громкими звуками. «Мы были за грибами в Паловааре. Грибов набрали, сели кушать, на тропинке сели. Сидим, едим. Вдруг тетка говорит: „Ой-ой-ой! Послушайте только, дети!“ Грохот такой, ну думаешь: кто-то по дороге едет на чем-то. Как будто на танке. Грохот в лесу! „Собирайте котомки, поднимайте на спину! Бегите прочь! Хозяин леса идет! Хозяин леса идет!“ Нечистый был! Ой-ой-ой, был огромный! Он был метра три или больше! Нечистый! Нечистый!» (78).

Как видим из данного примера, такие обитатели леса наводили на человека не столько чувство почитания, сколько огромного страха, и это все сближало их с образами черта, нечистого. «И вот она капканы ходила смотреть и слышит: такой шум, а ветра нет. А шум прямо страшный. Она пристально смотрит: там толстая засохшая сосна. Она подбежала к ней. И спряталась за ней. Смотрит: будто мужчина идет, черный костюм, шапка на голове, пуговицы блестящие. Не видела такого, аж страшно».

Есть ряд быличек, в которых хозяева леса уже практически неотличимы от образов бесов. Это сюжеты, в которых их видят двигающимися целыми компаниями, веселой гурьбой с песнями, гармошками и плясками. У карелов такое видение чаще всего называется: «karun svoad’bat» – «чертовы свадьбы», но в данных рассказах главных героев часто называют именно хозяевами леса (119, 77, 127).

Порой лесные обитатели появляются со смехом и хохотом, явно в хорошем расположении духа, случается это, когда они что-то забрали у человека и тот теперь у них в зависимости (150). Ночью можно услышать их «дикий хохот, пение и унылое завывание»[408]408
  Лесков Н. Представления кореляков о нечистой силе // Живая старина. 1893. Вып. 3. С. 417.


[Закрыть].

Иногда хозяева леса остаются аморфными, незаметными, а человек слышит только их голос. Это также (как и ветер) одна из характеристик «божественности» образа. Библейский Бог тоже практически всегда невидим, но изредка человек слышит Его голос. В мифологических рассказах это порой является ответом на слова колдуна, разговаривающего с хозяином леса. «Пошли в лес. Он говорит: „Оставайся на маленьком расстоянии, и если услышишь, ничего не говори и не бойся!“ Пошли. И говорит: „Только назад не смотри!“ „Чего это ты начал у людей коров укрывать?“ Он говорит Антипу: „Я свое забираю, что они обещали, я и беру!“» (210). В сюжетах, в которых хозяин леса выступает в качестве прорицателя, невидимый голос может обращаться прямо к обыкновенному человеку. Однажды женщине привиделись в лесу елочки и сосенки, одетые в шелковые платья. Она испугалась, и вдруг раздался голос: «Не бойся, раба, не трону тебя. А я тебе говорю: пойдешь домой, будешь хорошо жить!» (111).

Примечательно, что когда существа из двух параллельных миров вступают в контакт, как в двух выше приведенных случаях, или когда хозяева леса похищают людей в свой «иной мир», их разговор понятен человеку. Но когда люди оказываются сторонними случайными наблюдателями, речь «незнакомцев» оказывается непонятной: «Где лес был повыше, там и эти мужчины были повыше. Где был пониже, там и мужчины пониже. И разговаривали, – говорит, – только я ничего не поняла из этих слов» (89). «Прислушался – ничего понять не могу»[409]409
  Jyrinoja V. Akonlahden arkea ja juhlaa.Turku, 1965. S. 80.


[Закрыть].

Таким образом, непреодолимыми для человека в обычных условиях оказываются не только пространственные и временные границы, но и вербальные, разделяющие два мира. С другой стороны, «границы между человеческим и нечеловеческим зыбки и непрочны»[410]410
  Путилов Б. Н. Миф – обряд – песня Новой Гвинеи. М., 1980. С. 68.


[Закрыть], и синкретичность мира с мифологической точки зрения заключается как раз в возможности взаимопроникновения (при соблюдении определенных обстоятельств и условий) двух миров и существ, их населяющих. Человек может трансформироваться в природные объекты, а силам природы присущи те или иные антропоморфные признаки и качества.