Текст книги "Таинственные и удивительные истории, произошедшие с жителями старой Москвы, рассказанные очевидцами и пересказанные их домочадцами"

Жених

В одной семье, жившей недалеко от Москвы, в Коломенском, было все, и дом крепкий, и хозяйство хорошее, и добра всякого полно. И сынок у них был, красивый, крепкий парень, лет восемнадцати. Ну, скажем, со стороны позавидовать можно.

Одно было плоховато – у их сына с головой было не все в порядке. Родился то он хорошим ребенком, да потом лет в пять заболел. Думали, помрет, но нет, выжил, только плохо соображать стал. Здоровый вырос, красивый, но малость глуповатый. И вроде бы, сразу и не поймешь. Молчаливый он был, а молчи, так за умного сойдешь! Это все знают.

Но это, когда кто редко видел сынка, так думал. А как с ним жить, то все заметно. То не впопад ляпнет, то ест руками, чавкает, да пальцы облизывает. А то и другие неприличные звуки издать может.

Свои то знали его недостаток, а перед чужими стыдиться матери с отцом не хотелось. Жалко им было сыночка, если над ним кто смеяться будет. Поэтому как гости приходили, его родители выпроваживали, как бы делом заняться. Он минут десять в комнате посидит, помолчит, да матери поддакнет. А потом мать и скажет:

– Илюша, поди милый, займись этим или тем.

Или:

– Сынок, сходи к Нюре, пусть пироги то несет.

Он, как бы уйдет, а больше и не вернется. А гостям, что? Им весело, да сытно. А про парня и не вспомнят.

– Мало ли чем подросток занимается, и нечего ему со взрослыми тут путаться. Правильно родители в строгости парня держат! – переговаривались они.

Пока парень малый был, это все сходило, даже если ляпнет чего, или не так сделает, то даже смешно было. Но как, вырос, то по труднее скрывать недостаток приходилось. А уж потом и еще одна беда прибавилась.

Взрослый парень, хоть и глуп, а про женщин, чего-то сам понимать стал. И никто ему ничего не объяснял! Все последнее время на Нюшку посматривал, да так пристально, аж рот откроет, и ничего не слышит, даже если его мать окликнет. Или подойдет к ней, встанет рядом, да засмеется, да затопчется на месте. Нюшка, то его от себя отгонит, а то для забавы, пока хозяйка не видит, дразнит Илюшку, всякими женскими ужимками.

Ну, парень совсем не свой стал. Мать с отцом, глядя на это, и подумывать о последствиях стали. И так подумают, и сяк приложат, все выходит одно. Нужно Илюше невесту искать.

Поэтому и решили они позвать к себе в дом сваху. Чтобы она, Илье невесту подыскала.

– И лучше чтобы из другого села. Подальше какого. Чтобы жаловаться к родителям далеко бегать приходилось! – сказала мать отцу.

– И подружек, чтобы поменьше в дом ходило, – добавил отец.

– И чтобы девка, послушная была, да работящая. А то ведь помрем, с кем Илюшенька останется? Ведь, он как малое дитя. Ему все подсказать нужно и присмотреть. Все чего-нибудь перепутает, или забудет. Вот если ему подсказывать, то все складно идет, – прибавила мать.

– Пусть уж лучше не красавица, но не языкастая. Пусть уж лучше бедненькая какая, да зато, слушаться, и почитать будет. И мужа и нас. Ведь мы тоже не вечные, старость и к нам придет, – вздохнула она. А мы уж ее обижать не будем, пусть только ко двору придется, да к Илюше хорошо относится.

– А там глядишь, и детки пойдут. Нам радость. Уж мы их беречь будем и баловать. Наши ведь внуки будут, наследники, – так переговаривались и мечтали отец и мать. И все в их мечтах получалось очень даже складно.

– А почему бы и не складно быть? Вон другие парни, еще хуже бывают. И без глаза и хромые, и пьют запоем.

– И нищие, жену одеть не могут, и в доме скудно и бедно. А наш красивый и добрый, и слава Богу, мы ему много чего оставим. Нуждаться не будут.

– Мать, а чего мы себя хороним то? Мы еще и поживем и на наших деток порадуемся, и поможем им, – сказал отец.

Мать согласно кивнула головой, – Куда ж мы денемся. Поможем!

* * *

Но вот настал день, и в этот день в дом ждали сваху Степаниду Тимофеевну.

Мать сына одела покрасивее, и побогаче, умыла и причесала. Да сто раз наказала.

– Ты, Илюшенька, ни о чем при гостях то не говори. Молчи себе. Я сама за тебя говорить буду. Если я скажу да, ты говори да. Если я скажу нет, ты тоже говори нет. Если скажу тебе, – Илюша иди корове сена подбрось, так ты иди на сеновал, там и лежи, я сама к тебе приду, когда будет нужно.

– Это можно, отвечал Ильюша.

Он эту фразу на все случаи жизни говорил, и она ему очень нравилась. Только ты мне, мамань, на сеновал сметанки принеси, да пирогов. А то вы есть будете, а мне голодно, да завидно. Я видел, сколько Нюшка всего наготовила. Я уж три пирожка у нее выпросил.

– Принесу, принесу, ты только отца то не серди. Сиди там, пока я не приду. И смотри, новые штаны не испорть и рубаху. Отец много за них отдал. Ты их по праздникам носить будешь.

– Это можно, – сказал Илюша.

– Ты как на сеновал то придешь, я к тебе Нюшку пошлю. Она тебя разденет. Другую рубаху принесет похуже. Зачем тебе на сеновале хорошая – то? Да? Ну, чего молчишь? Я же тебе сказала, если я говорю да, ты тоже говори – да.

– Да! Мамань, я же не дурак, понимаю. Я как на сеновал приду хорошую рубашку сниму. И штаны тоже. Ты только не забудь, Нюрку ко мне пришли с пирогами, гггы, прибавил Илюша, и покраснел.

Но мать этого не заметила. Она уже выходила из каморки. В дверях она обернулась и сказала:

–Илюша у нас парень работящий. Да?

– Да! – сказал Илюша, глядя в пол, и ковыряя ногой половицу.

– Ну, все умеет! Да Илюша?

– Да! – Промычал снова Илюша.

– Ну, молодец! – обрадовалась мать, что все пока идет как по маслу. И парень все понимает..

Она взглянула еще раз на сыночка, вздохнула и подумала: «Ну до чего же хорош был бы, если бы не болезнь та проклятая. А может еще поумнеет, даст Бог!»

– Иди пока, во дворе погуляй, я тебя позову, когда надо будет, – сказала она сыночку.

* * *

Вот приехали в дом гости, а вернее, сваха Степанида Тимофеевна. Мать к ее приезду пирогов напекла, каши гречневой с белыми грибами в печке натомила, щей со свининой наварила, стол просто ломится от солений да от печений.

Сваха, первым делом дом осмотрела. Все хорошо, богато, чисто. Угощенью на столе рот и душа радуется. И самогонки на столе и настойки, за день не выпьешь!

– Ну, уважили сваху то, – сказала Степанида Тимофеевна, вытирая пот со лба, после того, как и самогоночки отведала и всего, что было на столе, попробовала. Ну, так что вы хотите то? Покажите, вашего красна сокола! Посмотрим, какая девка к нему подойдет! Да у таких родителей, да в таком дому, любая рада жить будет!

– Ой, Степанида Тимофеевна, ну уж, правда, не обидим. И Илюшенька у нас такой красавец, да такой умница! Вот только скромный очень. Слова из него не вытащишь! – засуетилась мать.

– Нюра, позови Илюшеньку, – сказала она прислуге.

– Сейчас Марья Петровна, – ответила та, и хотела, было пойти за Ильей.

– Стой, – воскликнула Хозяйка. Я сама за ним схожу. Я вас не надолго оставлю, – сказала Марья Петровна, бросив беспокойный взгляд на улыбающуюся Нюрку. И побежала посмотреть, все ли с сыном в порядке. Да решила напомнить ему еще раз, как он себя вести должен.

– Уж ты Федор Степанович, займи гостью то, – попросила она мужа.

Ну, Федора Степановича просить было не нужно. Сваха красивая, пухленькая, да веселая, с ней и поговорить одно удовольствие и ненароком, за ручку подержаться тоже приятно.

– Иди мать, иди, – только сказал Федор Степанович, и налив рюмочку, и положив пирожок на тарелку, преподнес их свахе.

Мать, выйдя из горницы, прибежала к сыну. Она окинула его придирчивым взглядом, вытерла ему полотенцем лицо, причесала и еще раз строго настрого приказала, ничего не говорить. А только поддакивать.

– Мамань, боязно. Я в тот раз тоже поддакивал, а папаня на меня рассердился, и Нюрка смеялась. Я видел, она за печкой спряталась и все фартуком рот зажимала, – проговорил Илюша, отверчиваясь от противного, мокрого полотенца.

– Так ты, Илюшенька, тогда все правильно говорил, – сказала ему мать. Ты просто в горшок первый полез, а нужно было отца подождать. Да потом косточкой мозговой уж очень громко стучал, да неаккуратно ел. Всю рубаху новую измазал, и на штаны наляпал. А штаны то я с отцом тебе недавно купила, дорого! Вот отец и разозлился, и стукнул тебя. Но ты на отца не сердись. Это он сгоряча, тебя учит, чтобы ты запомнил. Ты уж за столом ешь, только если я тебе положу, сам ничего не бери. Я потом, тебе побольше дам, когда гости уйдут. Да полотенцем вытирай рот, да ложкой ешь, а не рукой. Понял? Да штаны то береги, не измажь! – наставляла мать сына.

– Да что я мамань, дурак что-ли!? Все понял, – проворчал Илья, подтягивая штаны.

– Ну пошли. Как зайдешь в горницу, так сразу кланяйся и скажи: «Доброго вам здоровьичка» и садись. А дальше, я все сама сделаю, – предупредила его еще раз мать.

Зашел парень в горницу. Поклонился, и сказал, как мать ему велела, и встал около стола, глаза потупив и улыбаясь. Румяный, наряженный, картинка!

– Ох, и хорош, сказала сваха. И здоров, и красив. И вежлив. А в работе то наверное тоже горяч?

– Наш Ильюшенька работу любит, да Илюшенька?

– Да! – промычал с улыбкой Илюша.

– Ну все умеет, молодой еще, а на все руки! Да, Илюшенька?

– Да! – вытер нос Илья.

– Ну садись сынок, садись. Такой скромный! – обернулась мать к свахе. Уж очень родителей почитает. Пока не скажешь, сам не сядет.

– Ага, мамань, – сказал Илья и сел на скамейку.

– Ну чего Илья, жениться хочешь? – спросила ласково сваха парня?

– Хочет, хочет! Пора пришла! Уж на девок заглядывается! – опередила парня мать.

– Мне Нюрка нравится, – сказал парень, подбодренный хорошим к себе отношением, и привстав, посмотрел в окошко.

– Сынок! Что ж ты про Нюрку, подумаешь Нюрка! Это соседская девчонка! – постаралась перебить сына мать. И толкнула его ногой под столом.

– Ой, мамань, ты меня ногой ткнула, да больно, – сказал сын, потирая ногу рукой.

– Да? А я и не заметила, – проворковала мать, и постаралась перевести разговор.

– Нам бы девушку, скромную и работящую. Да угодливую. В нашем селе таких нет! Степанида Тимофеевна, не знаете ли вы где такой девушки, невесты для нашего Ильи, – спросил отец.

– Как не знать, я всех девок наперечет знаю. И такую, как вам нужно, найду! – сказала сваха, обмахивая себя полотенцем.

– Сынок, ты иди посмотри как там лошадь, да подбрось ей сена, – подмигнула незаметно сыну мать.

– Ладно, мамань, встал из-за стола парень. Мне штаны то снять? Пусть, мне Нюшка, старые принесет, – пробасил сын, поплетясь к двери.

– Да что ты, сынок, что ж у тебя они последние что ли? Уж ты нас не срами. Ну, такой бережливый, – обернулась мать на сваху.

Сын ушел, а мать стала дальше со свахой разговаривать. А сама думает, – ну вроде ничего она не заметила. Глядишь и обойдется. Поженим сына.

Сваха от угощенья и вина разомлела. Не видит подвоха. Скромный, красивый, бережливый. Немного туповат, ну самую малость! Просто деревня. На людях мало бывает. Это не страшно! – думает.

– Есть у меня девка на примете, даже три, – начала сваха. Одна из Острова. Дочка лавочника. Денег у родителей достаточно, вот только девка немного гнусавая. Но зато одна, и лавка потом ей достанется. Родители все для нее, сказала она, загнув палец, и закатив глаза, вспоминая вторую невесту.

Вторая девка красивая, грудастая, поет, заслушаешься! В семье три брата и две сестры. Она старшая. Приданного не очень много. Но деловая! Она тут у вас всю работу переделает, уж очень шустра! Будете отдыхать. Это в Семиврагах, – вещала Степанида Тимофеевна, поглядывая за реакцией родителей.

– Гнусавая? – подумала мать. Нет, такую нам не надо. Нам нужно здоровую девку. Да и слишком деловая тоже не очень подходит.

Ой, Степанида Тимофеевна, нам бы какую ни будь девушку, чтобы гонора поменьше было, – перебила сваху мать. Да чтобы слушаться привыкла. И родни тоже, чтобы поменьше. Пусть лучше победнее, но чтобы в доме нашу волю чувствовала и исполняла. Да чтобы за Илюшей ухаживала, как я. Меньше родни – девушка меньше ерепенится будет, жаловаться то не кому! – взмахнула она руками. Это я не потому, что обижать я, или не дай бог Илюша будет, а для порядка, – сказала, оправдываясь, мать. Привыкли мы спокойно жить. А ежели, с характером девка, то ведь Илюша уж очень добрый, упустит свою волю, сядет она на него, – обратилась мать к свахе.

– Поняла, поняла, милая. Есть у меня такая. Сиротка. У тети живет в Слободе. А девке пора замуж. Тетка ей добра желает. И даже приданного немного даст. Тетка уж старая, а после смерти ей и дом ее достанется. Ваше добро, да их, вот дети и заживут богато, да счастливо. А скромная она, не хуже вашего. Все краснеет, да в землю смотрит. Глаза поднять боится. Уж очень богобоязненная. И тетке совсем уж не до нее, одной ногой в могиле почти.

Просила она меня недавно жениха приличного для племянницы подыскать. Так я думаю ваш для нее, чересчур хорош. Девка не красавица, но и не хуже других. Так что собирайтесь, и день смотрин назначайте. А я пойду тетку то обрадую. Пусть девку, да приданное готовит! – встала со скамейки сваха, поняв, что последний вариант родителям по душе пришелся.

– Ну вот, все прекрасно и прошло. И невеста нашлась, и Илюшенька свахе показался, – обрадовались родители, и стали судить да рядить, как им к смотринам нужно готовиться.

* * *

А сваха, прямиком к той тетке. И там тоже очень даже обрадовались! Тетка, что племянницу с рук сбывает. Да приданого, жених не требует. А девка, что от тетки избавится, заездила, да заучила. За козла пойдешь, лишь бы вырваться! А этот, говорят, и хорош и богат! И невеста, аж визжала в душе от радости. Только тетке и свахе этого не показывала. Все глаза опускала, теребила свою жидкую косу и краснела.

Все были рады, и все думали, что свою выгоду обязательно получат.

Настал день смотрин. До деревни, где невеста жила было километров двадцать. Но на своей повозке часа за три доехать можно будет, поразмыслили родители. Сели они на повозку. Мать с отцом впереди, а сын сзади. Мать едет, с отцом переговаривается, да о свадьбе мечтает. И между делом сына поучает, как сказать. Да как себя вести. Проехали уж почти всю дорогу, минут десять осталось. А дорога с ухабами, и после дождя так развезло, лужи и грязь все под колесами брызжет.

– Мамань, я до ветра хочу! – сказал Илюша, дернув ее за платок.

– Сынок, потерпи, здесь уж очень грязно на дороге. Подожди, к деревне подъедем.

– Мамань, не могу терпеть, живот крутит, – пристал сын.

– А, Илюша, говорила я тебе, не надо столько яиц то есть, да грибочков. А уж если ешь, то молоком не запивай! – вздохнула мать, посмотрев вокруг, и, подыскивая место, где можно остановиться.

– Мамань, ну терпежа нет. Останови телегу, схватился за живот сын.

– Останови отец! – дернула за рукав отца мать.

– Илюша, ну иди, только аккуратнее, штаны то не испорть. Иди вон к тем кустикам. Там посуше будет. Да поаккуратнее, со штанами, и сапогами и штаны то снять не забудь, – пошутила мать.

– Да что я дурак, что – ли. Сам знаю, – ответил, слезая Илья.

– Папань, поехали! Я все, сходил, – сказал сын, усаживаясь на телегу.

– Э, видно как тебя, скрутило. Чего– то ты долго там был! – пошутил отец, не оборачиваясь на сына и занятый разговором с женой. Веревку что ли проглотил?

– Бать, я же старался аккуратнее, до ветра сходить. Пока штаны снимал… – оправдывался сын.

– Поехали, – сказал отец, и, стеганув лошадь, продолжил говорить с матерью, о том, как они невесту в руках держать станут, как сын женится. И что они ей дадут, а что пока жалко.

– Мамань, скоро что– ли приедем? Надоело? – заныл басом сын.

– Не терпится, девку то посмотреть!? Да скоро, вон уж и дома видны, – засмеялась мать.

Вдали уже показались крыши деревенских домов, и мать с отцом с облегчением вздохнули. Приехали! Они проехались гордо по деревне и остановились у дома невесты, возле которого уже собрались деревенские. Интересно ведь на жениха и на родителей посмотреть. Как одеты, и что с собой привезли. А сваха, и тетка, стоят около ворот, повозке платочком машут, – Милости просим! Заходите гости дорогие!

А невеста с подругами, в доме, ждут, на улицу выходить не положено!

Повозка остановилась. Мать с отцом гордо вылезли из нее, свекр и свекровь все-таки, нужно форс держать.

– Невеста то бедная, по тетке видно. Не чета нам! – шепнула мать отцу, поправляя платье и давая дорогу сыну.

– Ну Илюшенька, проходи вперед – хотела сказать мать, и увидела, что, вместо того, чтобы их с почетом встречать, да в дом вести, все вдруг потешаться стали. Прямо молодухи то, от хохота падают, да фартуками лицо закрывают. А бабки, а старухи то крестятся!

– Что это они?! – беспокойно пронеслось в голове у родителей.

Мать обернулась на сыночка, и сердце ее провалилось как в пропасть.…

– Ой, да что ты! Да где же штаны то твои! – только прошептала она, потому что голос застрял у нее в горле, а глаза выпучились как у рака.

Мать с ужасом увидела, что сын слезал с повозки в одной рубахе и сапогах, с голыми ляжками.

– Мамань, ты же сказала, чтобы я штаны снял, да не измазал. Ну я и снял. И на ветку их повесил…. Ответил сын, послушно встав перед матерью.

* * *

Больше уже женить парня не собирались. Хорошо эта деревня далеко от их села была. Пока слухи шли, уж можно было и отговориться, что все это придумали, потому что сыну невеста не понравилась. Уж больно тоща, да конопата.

А сынок, так с родителями всю их жизнь прожил. А как они умерли, то взяла парня к себе племянница тех родителей, в Москву. Это уже было после революции. Как опекунша. Она была женщина расчетливая, и быстро смекнула, что и дом в деревне продать можно, и на Илью можно лишние метры получить, и заодно прислугой в доме будет. Что ему? И сундук в коридоре под кровать сойдет. И поесть, что останется можно дать.

Илья к тому времени, и красоту и силу свою потерял. Скрюченный мужичок, в старом барахле.

За картошкой он ходил исправно. Мусор выносил. Тяжести таскал, да квартиру от воров охранял. Все на работе, а он дома.

Только иногда ляжет на свой сундук, отвернется к стенке и плачет, маменьку с папенькой вспоминает. Как его маменька пирожками кормила, да рубашки новые покупала. Да как любила. И папеньку, и Нюшку, и свой дом…

* * *

А новая семья думала: «Дурак, чего с него взять, чего плачет? И тепло и не голодный. Какие чувства у дурака могут быть»?

Пенджик

Случилось так, что бабушка Поля переехала в Москву еще до Революции, в 1903 году. Здесь служил ее муж, здесь родились ее трое детишек: Коленька, Зиночка и Митенька. И жили они в большой квартире на Каланчевке, в том самом угловом доме в начале улицы, который был недалеко от вокзала. В другом крыле дома была гимназия, и детишки, когда подросли стали в ней учиться.

Здесь же в доме, вернее в его полуподвальном помещении был прекрасный гастроном, со множеством вкусных и ароматных колбасок, булочек и пирожных. И когда мама брала детишек с собой в магазин, пока она сама выбирала продукты для обеда, они любовались красивыми корзиночками с кремовыми букетами, и представляли какой вкусный вон тот квадратик, который назывался пирожным «Наполеон», а до чего была хороша полянка с грибками и белочкой. А тарелочки с вишенками и сливками?!

Не далеко от дома было несколько скверов, и мама часто гуляла с детьми в них, а по дороге дети смотрели на вокзал, на котором всегда было много народа, и гудели, прибывая поезда. Им нравилась Москва, им нравился шум трамваев, магазины и тротуары, они родились здесь, и это был их родной город. А мама все время вспоминала старую усадьбу и их дом, в котором она провела свое детство.

* * *

Квартира была большая, на третьем этаже дома и состояла из пяти комнат, большого коридора, огромной кухни и ванны. Широкая лестница с красивыми периллами вела к дубовой лакированной двери с металлической пластинкой, на которой было написано А.В. Громов. Места в квартире было больше чем достаточно и для родителей и для детишек и для гостей. А гости собирались в этот дом часто, потому что здесь их всегда встречали с радостью. И дом привык, что в нем всегда живет много народа, и всегда вкусно пахнет, и звучит гитара. Часто вечером все садились в гостиной, за огромным самоваром, пили чай, разговаривали, и романсы под гитару пели. Как раньше в усадьбе Кареевых, где бабушка Поля родилась, и где прошло ее детство. Ведь папа их, Карпинский Сергей Павлович, был управляющий этим имением, и почетным гражданином.

Какое было имение! Красивый желтый дом с белыми колоннами, смотрел на большой пруд. Таинственные дорожки разбегались по парку. Скамеечки стояли то здесь, то там, и так приятно было посидеть в тени орешника или жимолости и поболтать с сестрами и помечтать о будущем. И хорошо там было и зимой и летом. Садовник высаживал всевозможные цветы, следил за посадками, и парк всегда был в прекрасном состоянии. А фамилия у него была такая интересная – Помазов. Там в стороне от главного особняка стоял и их дом, дом управляющего имением.

Когда усадьба на время затихала от гостей и праздников, хозяйка, Варвара Сергеевна, частенько садилась у озера, в плетеном кресле, за круглым столом с чайником и чашкой, и просила девочек, чтобы они катались на лодке и пели под гитару. Уж очень Варваре Сергеевне нравилось смотреть на воду и слушать их песни. Ах милая, милая Варваре Сергеевне! Старенькая уже была. Ноги больные. А добрая какая. Все свои драгоценности на гимназию пожертвовала. И девчонкам все что-нибудь подарит. Кому платье красивое, кому туфельки, кому колечко или сережки.

А для девочек это было очень даже приятное занятие. У них и наряды для этого были специальные. Вышитые, отделанные кружевами и тесьмой. С красными бусами, с красивыми фартуками. И озеро для них было сценой, а они актрисами. И голоса их красиво звенели, и приятная музыка гитары разносилась над усадьбой, а кувшинки пахли, и приятный летний вечер был теплый и светлый.

А сколько интересных людей было в имении. И ученые, и художники и священники. Как было весело, когда молодежь устраивала спортивные соревнования. Один юноша все через скамейку прыгал. У него это лучше всех получалось. Его один гость даже сфотографировал, потому что ни у кого так больше не получалось. А как Рождество праздновали, Пасху… Да, много было приятных воспоминаний.

* * *

Но наступила Революция, которая изменила все. Варвара Сергеевна к тому времени уже умерла, а другие хозяева кто уехал за границу, кто попал под страшное слово – репрессия. Имение было отдано под госпиталь, а вместе с ним и родной дом.

Квартира бабушки Поли в Москве уплотнилась новыми жильцами, и теперь в коридоре вместо красивого зеркала, комода и ковров висели корыта, тазы, и старые велосипеды. У дверей стояли куча ботинок и галош, а на кухне в едком дыму керосинок кипели баки с бельем и соседки ждали своей очереди в ванну или к умывальнику.

У бабушки Поли осталась самая большая комната, с окнами на железную дорогу. И когда родственники ехали из Рязани в Москву, то, подъезжая к вокзалу, на секунду видели окошки тети Поли.

* * *

Шел двадцать шестой год. В дверь позвонили три раза.

– Это к Громовым, услышали за дверью и соседка, впустила в коридор мужчину лет пятидесяти и двоих мальчиков, лет восемнадцати и пятнадцати. Приехал старший брат Поли, Василий.

– Ой, Васенька, как я рада. Мальчик мои дорогие, проходите, проходите.

Поля провела брата и его сыновей в комнату, под любопытными взглядами соседок.

– Здравствуйте, здравствуйте, – раскланивался Василий с соседками, проходя в комнату. Мальчики несли чемоданы, в которых были книги, для старшего Алеши, и немного одежды для него, потому что он хотел поступить в институт и немного пожить у своей тети..

– Как вы выросли, прямо женихи! Поля обняла и поцеловала и ребят и брата. Ну, как там Шура? Как мама? Кладите чемоданы, вот тут. Потом разберемся. Садитесь, сейчас я вам чайку вскипячу. Угощений особенных нет, но блинами я вас сейчас угощу, и сахар найдется.

На столе стояли чашки с блюдцами темно-зеленого цвета с толстыми золотыми завитками. Скатерть, вышитая еще их мамой, лежала на столе, а на комоде стояли фотографии сделанные еще в имении.

– Прямо как в старые времена попал! – сказал Василий, разглядывая старые фотографии. Сервизу уж наверное, лет двадцать? Я помню, мы с отцом его для тебя в Шацке покупали.

– Да, да! Это вы мне на именины подарили. Хочется сохранить все что о доме напоминает, да так тяжело, уж сколько вещей отнесла в скупку! Жалко, а что делать. Так бы совсем плохо было, – сказала Поля.

– Господи, только на тебя и надеемся, хоть бы им пожить, мы то уж ладно! – сказал перекрестясь брат. Вот Алексей поступать в институт приехал. Потом Эдика пришлю. Образование первое дело. И при этой власти грамотные люди нужны будут. Карпинские всегда головастые были. И всегда учились, и всегда на пользу дела старались. Алешка наш сообразительный, вот только стеснительный очень. Ты уж за ним посмотри первое время. Все-таки город большой, мало ли что. Но и помогать заставляй. К жизни нужно привыкать, все равно за тебя никто ее не проживет, ко всему приучаться нужно.

Мы уж как могли его снарядили. Рубашечки в чемодане есть, нижнее белье. Брюки еще поносит. А вот пиджак совсем мал. Руки так и торчат из него. И в кого такой, длинный вырос? – усмехнулся брат. Я тебя Поленька прошу, подыщи ему пиджачок. Купи что-нибудь на барахолке. На новый, наверное, не хватит. Пиджак пусть старенький, но приличный. Ему в институт ходить придется. Посолиднее выглядеть нужно.

– Куплю, куплю, не волнуйся. Вот поступит в институт, мы с ним на барахолку и сходим. Что ни будь, да подберем. А выучится, профессором станет, вот тогда будет шить у лучших портных. И щеголять.

– Как Алексей дотянешь до профессоров? – спросил хитро улыбаясь отец.

– А почему нет? – ответил Алексей. Учиться я люблю. Я еще и академиком буду! Как Александр Петрович Карпинский!

* * *

– Ну как, Лешенька? – открыла дверь тетя.

– Студент! – тетя Поля. Поступил.

– Вот, молодец, отец и мама обрадуется! Сегодня и праздник устроим. Тетя Надя обещала придти, Коля с женой. Зиночка с подругой будет. А завтра пойдем костюмчик посмотрим. Сегодня у меня много дел, нужно к столу все приготовить, уж ты потерпи немножко, – попросила его тетя.

Леше очень нравилась подруга Зиночки. И ему очень хотелось произвести впечатление именно сегодня. Сегодня он чувствовал себя ужасно взрослым и важным. И решил быть абсолютно самостоятельным. До завтра тянуть было никак не возможно!

– Тетя Поля, я сам схожу. Вы делайте свои дела. Что я маленький? До рынка на трамвае две остановки. И все. А там посмотрю, выберу. И все, купил! Через час я уже буду с пиджаком!

– А ты сумеешь? Там такая толкучка, столько карманников. Вдруг деньги потеряешь? Уж лучше бы я с тобой пошла. Мальчики, сходите с ним! Ему веселее будет, – попросила ребят тетя Поля.

Но Леша, был настроен купить себе все сам и явиться к праздничному столу в новом костюме. Он еще и сюрприз хотел сделать тете Поле. Купить, что ни будь к чаю. Выгадать на покупке денежки и купить.

– Меня не обманешь, я умный! – сказал он уверенно. Я руку в кармане всегда держать буду. Никто ко мне не залезет. А пиджак, уж выбрать сумею.

* * *

Еще на подходе к рынку, толпа стала густеть, и превратилась в месиво звуков, рук, спин и голосов. Леша с трудом протискивался через кишащих там людей, наставленные беспорядочно мешки, через всю эту какофонию звуков и предметов, и строго следил за карманом. Деньги были на месте!

Он ходил от продавца к продавцу, от коридора разложенных вещей, к другому. Но никак не мог найти пиджак. Оказалось, что найти что-то нужное совершенно невозможно! Все гадость, старье какое– то! Здесь мужик гвозди старые продавал, ручки от дверей, какие то инструменты. Здесь старик стоял с коробкой старых книг. Какой-то, интеллигентного вида мужчина, предлагал часы. Юбки, матрасы, ботинки, воротники, кучи барахла и тряпья. Леше уже стало противно от всей этой толчеи и рухляди. Голова его кружилась, и он уже хотел было уйти с этого отвратительного места, не покупая костюм. Но вдруг, он увидел старичка, вернее маленького хилого мужичонку, в рубахе в полоску и в брюках, которые были ему явно велики и сборились на старых ботинках. Волосы у мужичка были жидкие, нос картошкой, и маленькие его глазки грустно смотрели на мир.

Мужичонка, видно, только пришел на это место. Потому что он вытаскивал из своего мешка пиджак, коричневого цвета, на первый взгляд, совершенно новый!

Наконец-то! – подумал Леша. Что-то приличное. Надо посмотреть поближе. Он хотел подойти к мужичку, взять в руки пиджак, посмотреть его со всех сторон, а потом спросить, сколько он стоит. Вот только как сказать? Как обратиться?

– Сказать с безразличным видом, чтобы он не понял, что Леше очень нравится эта вещь, а то цену сразу набавит.

– Спросить так, как будто просто так, увидел и посмотрел. И не так уж срочно ему это необходимо – «Сколько просишь мужик?» – Леша слышал, как спрашивали другие покупатели о цене. Они брали вещь в руки, рассматривали ее всю изнутри, тыкали в нос то распоротым швом, то потертым краем, бросали продавцу вещь назад и недовольные уходили.

– Для чего так долго торговались, если брать не хотели?. Почему так грубо? – думал Леша. Нет, он так не мог разговаривать. Он был вежливый. Но на барахолке, он был первый раз, и здесь все было по-другому и манеры, и слова.

Леша подошел к мужичку поближе. Тот уже повесил пиджак на руку и приготовился предлагать его прохожим.

– Вы продаете этот пиджак? – спросил Леша.

– Продаю мил человек, продаю, смотри пенджик какой, почти новый. Если бы не нужда я бы и сам яго носил. Да ведь вот деньги нужны. Да… – почесал голову мужик.

– Сколько же стоит ваш пиджак? – спросил Леша.

– Пенджик, то? Да двадцать пять рублей. А чо? Не дорого! – ответил мужичок. Он расплылся в какой-то идиотской улыбке и был похож на постаревшего Иванушку– дурачка.

– Вы знаете, я еще посмотрю, а потом вернусь к вам, – сказал Леша.

– Да, че смотреть то? Лучша не найдешь! Смотри, какая материя, английская, чистая шерсть, смотри какой складный пошив! Это сынку я хотел купить, а сынок помер, вот теперь и продаю. Одни мы с матерью остались. Да… – вытер слезу мужик. А ведь вот деньги то и туды нужны, и сюды. Вон Нюрке нужно баретки купить, да мне зимой самому помирать от мороза придется. Тулуп хошь какой, искать надо.

Мужик сделал жалостное лицо, и улыбка его стала несчастная, несчастная.

Леше стало жаль мужичка. Он вежливо слушал его рассказ, и все стеснялся взять пиджак в руки. Теперь, когда вещь была рядом, у Леши желание прямо сейчас купить пиджак пропало.

– А вдруг, где-нибудь есть еще что-нибудь? Получше! – размышлял он.

Да и мужичка ему слушать надоело. А тот, все жаловался и шмыгал носом, и каждую секунду поправлял штаны.