Текст книги "Молчать нельзя"

Человечек, словно громом пораженный, побелел как мел.

– Мордерца, – пролепетал он. – Я думал…

– Ты думал, что я среди тех пятнадцати, которых схватили твои псы, не так ли? Уж ты-то должен был знать, Бишоф, что Мордерцу не так легко поймать. Ну, хватит! Вызывай машину!

– Куда вы меня повезете? – в страхе шептал Бишоф. – Вы не убьете меня?

– Вызывай машину! – повторил Генек с угрозой. Ему хотелось допросить Бйшофа здесь же, в комнате. Но Бишоф безусловно отказался бы отвечать. А если бы и ответил, его все равно надо было убивать, тогда шума не избежать. Разумнее увезти его и рассчитаться в другом месте. Держа пистолет в руке, Генек сунул его в кобуру – Он не сводил глаз с лица оберштурмфюрера. Стоило тому пикнуть, и он был бы мертв. Генек понимал, что тогда и ему самому пришел бы конец.

Бишоф нажал на кнопку звонка.

– Слушаю, господин оберштурмфюрер? – в дверях показалась та же девица в форме. У нее был кристально-чистый высокий голосок невинного младенца. Но она, вероятно, с удовольствием сопровождала Бишофа в его поездках в камеры пыток.

Бишоф взглянул на Генека и его руку на пистолете.

– Скажи Гансу, чтобы он срочно подал машину! – выдавил он пересохшими губами. – Я должен срочно выехать в одно место с этими… з-э, господами.

– Слушаюсь, господин оберштурмфюрер! – удивленно ответила девица. – Я доложу вам, как только машина будет подана.

Бишоф совсем сник, когда она ушла. Лицо его посерело. Попав в переделку, он превратился в обыкновенного жалкого труса. «Легкая добыча, – подумал немного разочарованный Генек. – Он все расскажет. С ним не придется долго возиться». Генек предпочел бы иметь перед собой холодного, фанатично смелого нациста. Он не забыл распятых товарищей и хотел отплатить Бишофу полной мерой за их смерть. Война ожесточила Генека. Немцы обращались с поляками как звери. Почему же польские бойцы Сопротивления должны церемониться с убийцами? – Машина подана, господин оберштурмфюрер, – доложила девица. – Когда вернетесь, господин оберштурмфюрер?

Бишоф обреченно взглянул на Генека.

Генек осторожно толкнул Пилканожну.

– Он вернется, если вернется, – загадочно произнес тот. – С Бишофом надо кое-что уладить. Последнее время он был не на высоте.

В машине Бишофа места хватило всем.

Генек сел рядом с шофером, приставив пистолет ему в бок.

– Поехали, – приказал он. – Я буду показывать дорогу.

– Что это значит, господин оберштурмфюрер? – спросил шофер растерянно.

– Делай, что он говорит! – ответил Бишоф тихо. Это Мордерца.

Генек с удовлетворением отметил, что шофер задрожал.

– Что с Бишофом, Хельга? – спросил с любопытством лейтенант.

– Не знаю, – ответила. Хельга. – Он выглядел очень взволнованным.

– С этими вояками надо держать ухо востро. Может быть, Бишоф переусердствовал и убрал или отправил в Освенцим какого-нибудь дружка этого генерала? Вполне возможно, что мы больше не увидим Бишофа, детка. Черт возьми, кто же тогда займется тобой? Ты слишком хороша, чтобы коротать ночи в одиночестве.

– А я, может быть, подыщу молоденького лейтенанта, который тоже скучает по ночам один, – ответила девица.

– Неплохая мысль, – воскликнул лейтенант глухо, увлекая ее за собой в кабинет Бишофа. Он прикрыл дверь и схватил ее за грудь.

– Слишком уж хороши эти штучки для такого коротышки, как Бишоф, – произнес он. – Интересно, кто заменит его.

– Меня это тоже интересует! – ответила Хельга.

«Бишоф действительно был невыносим, – подумала она. – Слишком требователен для такого карлика. Правда, он мог быть и забавным, когда наседал на этих грязных поляков с сигаретой или клещами в руках». Она надеялась, что преемник Бишофа будет выглядеть лучше. Этот лейтенант был бы неплохой заменой, но дочери полковника вермахта не к лицу связываться с лейтенантами. Другое дело – оберштурмфюрер. Связь с ним возвышала женщину. Она оттолкнула лейтенанта и сказала:

– Потерпи до вечера. Я приду к тебе в комнату. Но не болтай об этом. Я не полковая шлюха.

– Никому ни слова, – поспешно пообещал он. О Хельга, если бы ты только знала, как давно я мечтал о…

– Не настраивайся на возвышенный лад. Все дело только в физиологии. Если ты начнешь становиться на колени и целовать ручки, я все брошу. Да, а как быть с облавой в еврейском районе сегодня вечером, если Бишоф не вернется?

– Все пойдет своим чередом, – ответил лейтенант решительно. – Подготовка проведена. Из Кракова прибыли две сотни эсэсовцев. Задержанные евреи будут отправлены в Освенцим, а там – в газовые камеры. Операцией буду руководить я. Второго такого случая можно не дождаться. Не исключено, что меня повысят и я временно займу место Бишофа. Я ведь в курсе всех дел.

Подчиненные не очень любили Бишофа, любовница – тоже. И сейчас лейтенант с Хельгой говорили о нем, как будто с ним было уже покончено.

– Допрашивать тех пятнадцать партизанских мерзавцев тоже будешь ты? – поинтересовалась Хельга.

– Отлично придумала, – ответил лейтенант. – Дело надо продолжать и без Бишофа. Я самый старший по званию. Мое рвение, может быть, оценят и вознаградят за старание. Тогда и то будет возможно…

– Что то? – спросила Хельга.

– Наши планы на ночь.

– А можно мне присутствовать при допросе? – с надеждой попросила Хельга.

– Не знаю, это дело не женское, – ответил он многозначительно…

Она похотливо и бесстыдно прижалась к нему. Типичная представительница гитлеровской молодежи, готовая без возражений пойти в специальное заведение, чтобы производить на свет детей фюрера от отборных арийцев.

– Бишоф изредка брал меня с собой, – упрашивала она. – Я ему вдвойне нравилась в постели после короткого пребывания на его забавах.

Она обняла лейтенанта и крепко поцеловала в губы.

– Хорошо, – сдался лейтенант. – Сначала я распоряжусь относительно облавы, а потом пойду проучу этих бандитов. Проклятый Мордерца среди них. И я постараюсь выяснить, который из пятнадцати. А потом проверим, как идет облава. Черт возьми, я не прочь взглянуть, как травят газом.

– И я, – сказала Хельга. – Бишоф был там несколько раз. После таких посещений он совсем зверел. Представь себе голых женщин, которые мечутся как сумасшедшие, борясь с удушьем. Я просила взять меня, но он но соглашался.

– Если я получу место Бишофа, то у меня будет случай посмотреть, – сказал он. – Тогда я возьму тебя с собой. Надо же, как ты хороша! Я не могу ждать так долго, до самой ночи.

– А зачем тебе ждать ночи? – кокетливо спросила Хельга.

Перспектива присутствовать при истязании пятнадцати человек и при массовом удушении возбудила ее.

Она показала на кожаный диван у окна. Прижимаясь к лейтенанту еще крепче, она чувствовала, как он весь напрягся.

– Но облава… – прошептал он. – Потом…

– Может и подождать, – перебила она нетерпеливо и начала расстегивать блузку.

Партизаны с Бишофом ехали до тех пор, пока в лесу не затерялся санный путь. Генек велел шоферу остановить машину между деревьев. Ее замаскировали снегом, чтобы она не бросилась в глаза немцам, которые могли случайно появиться поблизости.

Дальше пошли пешком. Бишоф еле волочил ноги. Его шофер оказался более мужественным. «Этот сильнее своего хозяина», – подумал Генек. Но к шоферу у него не было особых претензий. Его можно было просто расстрелять.

Товарищи по отряду ждали их и встретили Бишофа с нескрываемой ненавистью.

Бишоф уставился на пять распятых трупов с пустыми глазницами, с искривленными в страшной усмешке ртами. Шофера начало тошнить, и он отвернулся. Бишофа бил озноб. Он чувствовал смертельную ненависть партизан и в страхе озирался вокруг.

– Ну, Бишоф, беги, – сказал Генек. – А я дам очередь тебе по ногам. Будет очень больно.

– Я не виноват, – еле шевелил губами Бишоф. – Я только выполнял приказы…

– Не выводи меня из себя, Бишоф, – прохрипел Генек. – Проклятый убийца, не выводи меня из терпения!

– Ты займешься им сейчас, Мордерца? – спросил один из партизан, полный жажды мести.

– Да! Но сначала уберите шофера. Разденьте его, чтобы не испортить форму. Да не тяните! Болвану и так уже не повезло, что он попал в шоферы к такому зверюге, как Бишоф, – сказал Генек.

Затем он подошел к Бишофу, взял его за руку и повел к развалившемуся охотничьему шалашу метрах в двухстах от места злодеяния. Но потом он раздумал, решив, что Бишофу будет полезно посмотреть, как расстреляют шофера. Он тогда окончательно убедится, что с ним не шутят.

У шофера было простое крестьянское лицо и, несмотря на ожесточенность, Генеку было немного жаль его, стоявшего босиком, в одном белье и стучавшего от холода зубами. На нем были смешные длинные шерстяные кальсоны и толстый свитер из белой шерсти, связанный, видимо, его матерью или невестой.

– Сожалею, старина, – сказал Генек.

– Дайте мне другую одежду и отпустите меня, – попросил шофер без всякой надежды. – Мне до чертиков надоело все это свинство. Я спрячусь где-нибудь.

– Ты знаешь лучше нас, что сразу же поднимешь шум, если мы тебя отпустим, – возразил Генек. – Тебе не повезло, парень. Ты не виноват, что Бишоф оказался такой мерзкой свиньей. Но как только я подумаю, что десятки тысяч поляков были убиты только потому, что они поляки, то твоя участь не кажется мне такой уж несправедливой. Можно иногда и шкопу умереть только потому, что он шкоп. Стреляйте, ребята, и цельтесь прямо в затылок.

Шофер побелел как стена и сильнее застучал зубами. Но он не возражал и не просил о пощаде. Он понимал, что это не поможет.

– Кончайте, – произнес он угрюмо.

Он встал на колени и резко вздрогнул, когда холодная сталь пистолета коснулась затылка.

Глухой звук выстрела прокатился по лесу. Труп упал в снег, который окрасился кровью. Генек смотрел на дрожавшего от страха Бишофа, отводившего взгляд от убитого.

– Смотри, мерзавец, – крикнул он ему. – Ты видел потоки польской крови. Она была такой же красной, как эта. От польской крови тебя не тошнило. Сейчас ты сможешь полюбоваться своей собственной. Она точно такая же, как иI польская. И вы, «сверхчеловеки», выглядите изнутри точно так же, как «грязные поляки». Только ваши души гораздо грязнее. А теперь пошли…

Шалаш был без окон. Свет проходил через небольшое отверстие, через которое раньше стреляли охотники. Косо висела дверь, и ветер продувал насквозь. Было очень холодно, на полу лежал снег.

В тесном шалаше Генек и Бишоф едва уместились. Остальные партизаны прильнули к амбразуре в напряженном ожидании. Они слышали о злодеяниях Бишофа, а сегодня видели распятых товарищей.

– Ты чувствуешь, Бишоф, как они жаждут твоей крови, – сказал Генек. – Раньше они были обыкновенными людьми – крестьянами, батраками, рабочими. По вашей вине они стали кровожадными. Я сделаю так, как они хотят. И если ты не будешь отвечать, тебя ждет страшный конец.

– Спрашивай, – пролепетал Бишоф побелевшими губами.

– Где пятнадцать наших товарищей?

– Я не знаю, о ком идет речь, – заикаясь, произнес оберштурмфюрер.

– Плохое начало, Бишоф, – рассердился Генек и ударил его.

Тот отлетел назад и стукнулся о стенку так, что снаружи посыпался снег. Бишоф вытер рот ладонью и, увидев кровь, заплакал. Это привело Генека в ярость.

– Жалкий вонючий трус, – с ненавистью крикнул он и изо всей силы ударил его сапогом в грудь. – Ты издевался над сотнями наших, а когда пришла пора рассчитываться, завыл, как собака. Перестань ныть, черт тебя побери, не то возьмусь за сигареты и клещи по твоему примеру…

Он схватил Бишофа за грудь и поставил на ноги. Изо рта Бишофа текла кровь, он тяжело дышал.

– Где наши друзья, Бишоф? Не выводи меня из терпения. Иначе я испробую на тебе твои излюбленные методы.

– Что я могу сказать, когда сам ничего не знаю? – запричитал карлик.

Генек отступил на шаг назад и ударил его еще раз.

– Я выполнял приказы! – в страхе кричал Бишоф. Я не виноват!

– Вы все не виноваты, – сказал Генек и приготовился нанести Бишофу новый удар. Эсэсовец весь съежился и дрожал, как щенок. Это еще больше разозлило Генека. Он едва сдерживался от неодолимого желания растоптать этого зверя насмерть. Но он не имел права этого делать. Сначала нужно было добиться ответа.

– Где мои товарищи? – задыхаясь от гнева, закричал он.

– В тюрьме, – пробормотал Бишоф.

– В какой?

В каждом польском городе тюрем было несколько. Под них приспособили бывшие замки, фабрики и мастерские.

– На Краковской улице, – прошептал Бишоф. – Только не убивайте меня…

Краковская улица. Дело осложнялось. Генек надеялся, что его товарищи находятся под охраной в одном из зданий СС. А на Краковской улице была настоящая тюрьма, самая большая в городе. Там, наверное, не менее сотни немецких охранников. Да, будет не так-то просто…

– В каких камерах? – спросил Генек.

– Не знаю… Я приказал отправить их туда и собирался поехать сам, чтобы их… Я должен был поехать к ним для первого допроса… – уточнил он.

Заговорив о тюрьме, он еще острее почувствовал безнадежность своего положения и снова захныкал:

– Не убивайте меня, пожалуйста…

Краковская улица. Генек решил, что туда можно попасть только одним способом.

Это был рискованный способ, но именно поэтому он сулил удачу. Надо было попытаться.

– Не убивайте меня, – молил Бишоф. – Я уже достаточно сильно наказан.

– Ты так считаешь? – спросил Генек насмешливо и взял пистолет.

– По совести говоря, надо бы заставить тебя умереть в таких же муках, в каких умерли сотни замученных тобой людей.

– Не стреляйте, – причитал Бишоф. – Не стреляйте! Умоляю…

Он подполз к Генеку и обхватил его колени.

– И вы называете себя «расой господ», – сказал Генек презрительно и оттолкнул немца, который упал лицом вниз и продолжал плакать, содрогаясь всем телом.

– Повернись лицом, трус.

– Не могу, – произнес всхлипывая оберштурмфюрер. – Я ведь вам ничего не сделал.

– Повернись, – повторил Генек сурово. – Попытайся хоть умереть мужчиной, презренный трус.

– Нет! – завопил Бишоф и пополз в угол шалаша. Он вцепился пальцами в камышовую стену.

– Нет… нет… Не надо. Мне страшно.

Генек разрядил пистолет. В спину, в затылок, в шею немца. Бишоф дергался при каждом выстреле, пронзительно кричал и стих только после седьмой пули.

– Черт возьми, я совсем испортил его форму, – с сожалением произнес Генек. – Да ладно, этот мерзавец был таким карликом, что она не подошла бы ни одному из нас. Надень форму шофера, Словик, а ты возьми мою, Прожняк. Я переоденусь в свой костюм.

– Что ты задумал? – спросил Клатка удивленно. Надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы попытаться…

– Да, мы пойдем освобождать наших ребят из тюрьмы, – прервал Генек. – Пилканожна! Сейчас у тебя будет роль потруднее, чем утром. У остальных проще.

Он начал снимать с себя эсэсовскую форму.

– Принеси мои вещи, Прожняк, да и пойдем. По дороге я вам расскажу все подробнее.

Два озябших часовых неподвижно стояли у двойных железных ворот тюрьмы. Генек облегченно вздохнул, когда машина остановилась. Худшего шофера, чем Прожняк, трудно было себе представить.

Пятеро эсэсовцев, в том числе генерал, вышвырнули из машины арестованных.

– Что за балаган? – закричал «генерал» на часовых. – Что делают наши солдаты в этом районе? Спят? Надо же дойти до такого! Генерал со своими солдатами по пути с фронта вынужден заниматься ловлей партизан. Отведите нас к коменданту, проклятые лентяи, да поскорее.

– Слушаем, господин генерал! – хором выкрикнули часовые. – Будет исполнено, господин генерал!

Ворота широко распахнулись, и эсэсовцы вошли в тюрьму, направив пистолеты в спины пятерым пленным.

Они шли по длинному коридору, отделенному от остального здания массивной дверью с железной решеткой. Около нее сидел пожилой солдат вермахта и читал книгу.

– Господин генерал СС к начальнику, – доложил часовой, сопровождавший их.

Дверь со скрипом отворилась, и они очутились в круглом помещении. Слева и справа находились служебные кабинеты, здесь же начинались три коридора, входы в которые были отделены решетками. По каждому коридору ходил вооруженный солдат с автоматом на плече. Десять партизан зябко поежились, услышав, как за ними закрылись двери.

Пилканожна откашлялся, чтобы скрыть волнение.

– К начальнику! – крикнул он. – Да поторапливайтесь!

Начальник в чине капитана вермахта находился в кабинете справа от входной двери. Вместе с ним сидел унтер-офицер, печатавший донесения.

– Что за идиотский порядок в этом идиотском городе?! – орал Пилканожна.

– Этот осел Бишоф прислал сюда пятнадцать партизан, а этих пятерых спокойно оставил на воле. Болвану за это не поздоровится. Где сидят эти пятнадцать бандитов, капитан?

– Их как раз сейчас допрашивают, – пролепетал капитан испуганно. – Но я не виноват, господин генерал, что господин Бишоф арестовал не всех.

– Допрашивают? – переспросил Пилканожна. Это было непредвиденным осложнением. Генек, стоявший рядом в одежде партизана, не мог подсказать мнимому генералу, как поступить дальше.

– Кто допрашивает, черт побери? – бушевал Пилканожна.

– Лейтенант Зибельд, господин генерал.

– Веди нас к нему, – приказал «генерал» в надежде на одобрение Генека. – Где они?

– В комнате допросов, в третьем коридоре, господин генерал.

– Веди же! Что ты медлишь?

– Новых заключенных надо сначала зарегистрировать, господин генерал. Зауэр!

– Слушаю, господин капитан! – отозвался унтер-офицер.

– Отставить регистрацию! – поспешно распорядился Пилканожна, перехватив быстрый взгляд Генека. – Среди тех заключенных – пресловутый Мордерца, капитан! Нельзя допустить, чтобы какой-то идиот вроде лейтенанта Зибельда натворил глупостей. Зарегистрировать можно и потом. А сейчас быстрее веди нас к этим мерзавцам!

– Проводи господина генерала, Зауэр! – сказал капитан.

– Вот как, капитан! Ты поручаешь сопровождать генерала своим подчиненным?! – о гневом воскликнул Пилканожна, следуя новому знаку Генека. – Черт возьми, мне кажется крайне необходимым провести в Люблине хорошую чистку. Вы, бюрократы, присохли к своим столам, а на фронте ежедневно погибают сотни настоящих мужчин. Надо будет написать рапорт рейхсфюреру СС. Неплохо тыловым крысам познакомиться с Россией. Твоя фамилия, капитан…

Генек в душе улыбнулся. Пилканожна вопреки ожиданиям отлично вошел в роль.

Капитан побледнел и поспешно ответил:

– Я не так выразился, господин генерал…

– Меня интересует твоя фамилия, капитан, – продолжал Пилканожна сурово, окончательно освоившись с ролью.

– Шлехтенман, – ответил капитан немного смущенно.

– Шлехтенман! – с издевкой повторил Пилканожна. – Теперь ясно, почему ты такой идиот. С такой фамилией! Я запомню ее, капитан! А теперь за дело!

Капитан взял большой ключ. Генек заметил, как дрожали его руки. Пока все шло как по маслу. Дальше будет труднее. Он прикинул в уме, за сколько времени немцы, находящиеся в разных концах здания, смогут сбежаться, чтобы отрезать им путь к отступлению. Но лучше уж об этом не думать.

Капитан собственноручно открыл железную решетку, ведущую в третий коридор. Слева и справа были камеры. Часовой с автоматом вскочил по стойке «смирно» и громко выкрикнул:

– Хайль Гитлер!

Комната для допросов находилась в конце коридора. В ней не было никакой мебели, кроме большого стола. По краям стола были ввинчены кольца с кожаными ремнями. Предметы, лежавшие на столе, говорили сами за себя: иглы, щипцы, зажигалки, хлыст, бамбуковая палка. Методы допроса были ясны: система везде была одинаковой.

Пятнадцать партизан стояли у стены с поднятыми вверх руками. Допрос еще не начинался. Лейтенант, видимо, рассказывал, что ждет их, если они не будут отвечать. С надменным видом он прохаживался по комнате с хлыстом в одной руке и с пистолетом в другой. У стола стояла, бесстыдно выпятив грудь, девица в форме.

Партизаны удивленно смотрели на вошедших.

Удивился и лейтенант. Но удивление сменилось растерянностью, когда его взгляд упал на Генека, которого сегодня утром он видел в форме эсэсовца.

Генеку стало ясно, что лейтенант догадался, кто перед ним.

– Измена! – закричал лейтенант, не успев нажать на курок. Пуля Генека, выстрелившего через карман, попала ему прямо между глаз.

– Вперед! Быстрота решает все, – приказал Генек и, разрядив пистолет в немку и капитана, выбежал в коридор. Часовой онемел и стоял, как пригвожденный к полу. Генек выстрелил ему в грудь.

– Бегите, черт вас возьми! – кричал он. – Ключ у капитана.

Он схватил автомат часового. Во все двери камер стучали. «Освободите нас… Освободите нас. Ради бога!» Страстная надежда звучала в голосах. Но Генек не мог помочь. Нечего былой думать о поисках ключей от камер.

– Сейчас я ничем не могу помочь вам, ребята! – крикнул он. – Но я еще вернусь!

Партизаны бежали к канцелярии. Там уже поднялась тревога. Сюда спешили надзиратели изо всех коридоров, на всех лестницах раздавался топот сапог. Охранник у решетки был убит. Генек открыл огонь из автомата, а остальные начали стрелять из пистолетов, прорываясь в коридор, ведущий к выходу. С лестниц по ним яростно стреляли. Трое или четверо немцев упали, и началась паника.

– Бегите! – кричал Генек. – Я задержу их. На улице быстро рассеивайтесь. Сбор в условленном месте.

Его автомат не умолкал, и немцы на лестнице повернули назад. Генек слышал глухие шаги своих товарищей, раздававшиеся в сводчатом коридоре, ведущем к выходу. Он отходил за ними, стреляя в каждого немца, появлявшегося в круглом зале. На улице тоже стреляли, и, когда Генек добрался до ворот тюрьмы, он увидел там трупы убитых часовых и несчастного Пилканожну, генеральская карьера которого закончилась так быстро. Он увидел товарищей, . разбегавшихся в разные стороны. Генек свернул в узкую улочку, прилегавшую к тюрьме. Он швырнул автомат в какой-то подвал, свернул налево, а потом направо. Во всем городе, казалось, начался переполох. Повсюду слышался топот сапог и раздавалась грубая брань. Непонятно, как удалось фрицам так быстро поднять тревогу. Но никакой тревоги не было.

Паника в тюрьме и шум на улице, который слышал Генек, не имели ничего общего. Генек случайно оказался в центре района, где проводилась облава на евреев.

Свернув за угол, он внезапно столкнулся лицом к лицу с двумя эсэсовцами.

– Эй, ты, тебе чего надо в этом вонючем районе?

– Ничего, – ответил Генек, тяжело дыша. Пистолет жег руку в кармане, но делать было уже нечего. Улица была полна немцев. Евреи стояли шеренгой лицом к стене, с поднятыми вверх руками.

– Еврейский дружок? Хорошо, проходи к своим друзьям. Вместе поедете в Освенцим. Слышал когда-нибудь о таком местечке?

«Надо стрелять, стрелять, пока хватит патронов. Лучше умереть от хорошей порции пуль, чем дать себя схватить и попасть в этот ужасный лагерь», – думал Генек. Он осторожно нащупал пистолет, но осуществить свой план не успел. Послышался окрик:

– При попытке оказать сопротивление, вся банда будет немедленно расстреляна на месте!

Генек посмотрел на беспомощные фигуры задержанных. Он знал, что эсэсовцы выполнят угрозу.

– Веди его к грузовику, Клаус. Это не еврей. Отправим его сначала в тюрьму в Варшаву.

В грузовике ему удалось избавиться от пистолета. Генек с удовлетворением улыбнулся: ведь ему удалось освободить из тюрьмы товарищей.

А что касается Освенцима, время покажет. Он из выносливых! Может быть, и там им не удастся его сломить. И он уже начал строить планы побега из лагеря.