Текст книги "Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война"

Экономисты, социологи и историки предложили различные определения термина «нация». Но здесь нас не интересует, как понимают этот термин ученые. Мы исследуем, какое значение терминам «нация» и «национальность» приписывают европейские сторонники принципа национальности. Важно разобраться, как эти термины используются в современной политической деятельности, и понять их роль в реальной жизни и в современных конфликтах.

В американской или австралийской политике принцип национальности неизвестен. Когда американцы освободились от власти Великобритании, Испании и Португалии, их целью было самоопределение, а не создание национального государства в том смысле, который сообщает термину «нация» принцип национальности. В языковом плане они были близки к старым заморским странам, из которых когда-то в Америку прибыли их предки. Народ, образующий ныне Соединенные Штаты Америки, не стремится аннексировать англоязычную Канаду. Да и франкоязычные канадцы, недовольные британской системой администрации, не воюют за франкоязычное государство. Обе языковые группы более или менее мирно сотрудничают в рамках доминиона Канада; здесь нет никакой ирреденты. Латинская Америка также свободна от языковых проблем. Не язык отделяет Аргентину от Чили или Гватемалу от Мексики. В западном полушарии много расовых, социальных, политических и даже религиозных конфликтов. Но пока еще американская политическая система не сталкивалась с серьезными языковыми проблемами.

В современной Азии также отсутствуют серьезные языковые проблемы. В плане языка Индия неоднородна, но здесь религиозная вражда между индуизмом и исламом играет куда большую роль, чем проблема языка.

Возможно, очень скоро все изменится. Но в настоящий момент принцип национальности – это более или менее европейская идея. Это главная политическая проблема Европы.

В соответствии с принципом национальности каждая языковая группа должна создавать собственное независимое государство, и эти государства должны включать всех людей, говорящих на этом языке. Престиж этого принципа столь велик, что группа людей, по какой-то причине желающих создать собственное государство, не отвечающее принципу национальности, готова изменить язык, лишь бы оправдать свои притязания в свете этого принципа.

Сегодня норвежцы говорят и пишут на языке, почти идентичном датскому. Но они не склонны отказываться от политической независимости. И вот, чтобы создать лингвистическое обоснование своей политической программы, видные норвежцы выразили желание развить собственный язык, преобразовать свой местный диалект в новый язык, что-то вроде возвращения к древнескандинавскому, использовавшемуся в XV столетии. Величайший норвежский писатель Генрик Ибсен считал эти намерения сумасшествием и высмеял их в поэме «Пер Гюнт»[36]36
  Акт IV, сцена в сумасшедшем доме.


[Закрыть].

Ирландцы говорят и пишут по-английски. Некоторые выдающиеся английские писатели по происхождению ирландцы. Но ирландцы жаждут политической независимости. Поэтому, рассуждают они, нужно вернуться к гаэльскому языку, на котором говорили в их стране в прошлом. Они взялись за старые книги и рукописи и пытаются теперь вдохнуть жизнь в этот язык. И до известной степени они даже преуспели в этом.

Сионисты стремятся создать независимое государство для тех, кто исповедует иудаизм. Для них евреи – это и народ, и нация. Здесь нас не интересуют исторические аргументы, приводимые за и против этих притязаний, равно как и вопрос об осуществимости или неосуществимости такого проекта. Но факт состоит в том, что евреи говорят на множестве разных языков; с точки зрения принципа национальности притязания сионизма не более обоснованы, чем притязания ирландцев. Поэтому сионисты пытаются побудить евреев писать и говорить на иврите. Эти планы парадоксальны в свете того факта, что во времена Христа обитатели Палестины не говорили на иврите; их родным языком был арамейский. Иврит был языком только религиозной литературы. Народ его не понимал. Вторым языком общения, как правило, был греческий[37]37
  Kenyon, “The Bible as Christ Knew It,” in The History of Christianity in the Light of Modern Knowledge (London, 1929), p. 172. Некоторые сионисты призывали сделать национальным языком идиш, но не преуспели в этом. Идиш – это диалект немецкого языка, заимствовавший некоторые слова из иврита, и много больше – из славянских языков. На этом диалекте говорят немецкие евреи Северо-Восточной Европы. Выходящие в Америке газеты, использующие ивритский шрифт, написаны не на иврите, а на идише.


[Закрыть].

Эти факты демонстрируют значение и престиж принципа национальности. В том виде, в каком используют термины «нация» и «национальность» сторонники этих принципов, они эквивалентны термину «языковая группа». В империи Габсбургов для обозначения таких конфликтов говорили die nationale Frage (национальный вопрос) или использовали синонимичные выражения die Sprachenfrage (языковая проблема), nationale Kämpfe (национальная борьба) или Sprachenkämpfe (языковая борьба). Главным предметом конфликтов всегда было одно и то же: какой язык должен использоваться органами власти, судами и армией, какой язык следует учить в школе?

Английские и французские книги и газеты совершают серьезную ошибку, определяя эти конфликты как расовые. В Европе не существует межрасовых конфликтов. У людей, относящихся к разным группам, отсутствуют разделяющие их ярко выраженные телесные особенности, которые можно зафиксировать антропологически с помощью научных анатомических методов. Проведя анатомическое обследование любого человека, антрополог не мог бы установить, кто перед ним – немец, чех, поляк или венгр.

У людей, принадлежащих к любой из этих групп, нет и общего происхождения. На правом берегу Эльбы, во всей Северо-Восточной Германии 800 лет назад обитали только славянские и балтские племена. Они стали немецкоязычными только в ходе процессов, которые немецкие историки называют колонизацией Востока. В эти края с юга и запада переселялись немцы; но по большей части здесь живут потомки исконно обитавших здесь славянских и балтских народов, которые под влиянием церкви и школы приняли немецкий язык. Прусские шовинисты, разумеется, утверждают, что жившие здесь некогда славяне и балты были уничтожены, так что все сегодняшнее население представляет собой потомков немецких колонистов. Эта концепция не имеет никаких подтверждений. Прусские историки изобрели ее, чтобы оправдать – в глазах немецких националистов – притязания Пруссии на господствующее положение в Германии. Но даже они никогда не рисковали отрицать, что не может быть сомнений в славянском происхождении коренных правящих династий (Померании, Силезии и Мекленбурга) и большинства аристократических фамилий. Прусская королева Луиза, которую все немецкие националисты считают идеалом немецкой женщины, была отпрыском герцогского дома Мекленбургов, славянского происхождения которого никто никогда не оспаривал. Можно доказать, что многие знатные семьи северо-востока Германии имеют славянские корни. Генеалогическое древо средних классов и крестьянства не удается проследить столь же далеко во времени, как у представителей дворян, и лишь по этой причине невозможно доказать их славянское происхождение. Довольно парадоксально предположение, что славянские князья и рыцари уничтожили славянских крепостных, чтобы заселить свои деревни импортированными немецкими крепостными.

Переход людей из одной языковой группы в другую происходил не только в давние времена. Такое случалось и случается настолько часто, что никто не обращает на это внимания. Многие видные личности в нацистском движении в Германии и Австрии, а также в районах Словении, Венгрии и Румынии, на которые претендуют нацисты, являются сыновьями родителей, родным языком которых не был немецкий. То же самое характерно для всей Европы. Во многих случаях переход сопровождается изменением фамилии, но чаще люди сохраняют прежние фамилии, отдающие иностранным языком. Бельгийские поэты Метерлинк и Верхарн сочиняли свои произведения на французском, а судя по фамилиям, они были фламандского происхождения. Венгерский поэт Александр Петёфи, который возглавил восстание в Пеште и погиб в бою (1849), был выходцем из семьи славян по фамилии Петрович. Каждому, кто знаком с европейской историей и культурой, известны тысячи таких случаев. Европа тоже представляет собой плавильный котел, вернее, целый ряд плавильных котлов.

Где бы ни поднимался вопрос о признании группы отдельной нацией, а значит, о признании ее права претендовать на политическую автономию, все упирается в одно – говорит ли эта группа на отдельном языке или всего лишь на диалекте. Русские утверждают, что украинский, или русинский, язык, – это диалект, подобно тому как являются диалектами нижненемецкий (Platt-Deutsch) в Северной Германии и провансальский в Южной Франции. Чехи использовали тот же аргумент против политических притязаний словаков, а итальянцы – против ретророманского языка. Лишь несколько лет назад правительство Швейцарии предоставило ретророманскому диалекту правовой статус национального языка. Нацисты объявили, что голландский – это не отдельный язык, а диалект немецкого, Platt, присвоивший себе статус самостоятельного языка.

В политическую жизнь Швейцарии принцип национальности проник с запозданием. Можно выделить две причины, по которым Швейцария до сих пор так успешно сопротивлялась его разлагающему влиянию.

Во-первых, это достоинства трех главных языков Швейцарии: итальянского, французского и немецкого. Знание любого из этих языков составляет важное преимущество для любого обитателя континентальной Европы. Если швейцарец немецкого происхождения овладеет французским или итальянским, он не только получит больше возможностей в бизнесе, но еще и откроет для себя одну из величайших мировых литератур. То же самое относится к швейцарцам итальянского или французского происхождения в случае овладения французским или немецким, соответственно. Поэтому швейцарцы не возражают против двуязычного образования. Они считают, что их детям очень полезно знать еще один или оба главных языка страны. Но что даст французу бельгийского происхождения знание фламандского языка, словаку – венгерского или венгру – румынского? Образованный поляк или чех обязан знать немецкий, но для немца изучение чешского или польского будет пустой тратой времени. Это объясняет, почему в языковых условиях Швейцарии проблема образования не имеет важного значения.

Во-вторых, это политическая структура. Страны Восточной Европы никогда не были либеральными. Из монархического абсолютизма они шагнули прямо в этатизм. Начиная с 1850-х годов они придерживались политики интервенционизма, которая захлестывает Запад лишь в последние десятилетия. Их непреклонный экономический национализм является следствием их этатизма. Швейцария накануне Первой мировой войны была еще преимущественно либеральной страной. После этого она начала скатываться к интервенционизму, и параллельно с этим нарастала серьезность языковой проблемы: итальянский ирредентизм в Тичино, пронацистская партия в немецкоязычных кантонах, французские националисты на юго-западе страны. Победа союзных демократических сил, несомненно, остановит эти процессы, но тогда залогом целостности Швейцарии будет тот же фактор, который способствовал ее созданию и сохранению в прошлом, а именно политические условия в соседних странах.

В континентальной Европе в одном случае две нации разделены не по языку, а по религиозной принадлежности и алфавиту. Сербы и хорваты говорят на одном языке, но если сербы используют кириллицу, то хорваты – латиницу. Сербы исповедуют православие, а хорваты – католики.

Я должен еще раз подчеркнуть, что расизм и соображения расовой чистоты и солидарности не играют никакой роли в европейской борьбе языковых групп. Националисты, действительно, в своей риторике часто говорят о «расе» и «общем происхождении». Но это всего лишь пропаганда, не оказывающая практического влияния на политику и политические действия. Напротив, имея дело с политическими проблемами и действиями, националисты сознательно и целенаправленно отвергают расизм и пренебрегают расовыми характеристиками отдельных людей. Немецкие расисты создали образ благородного немецкого или арийского героя и дали детальное описание его физических характеристик. Каждый немец знаком с этим идеальным образцом и в большинстве своем они уверены, что портрет верен. Но ни один немецкий националист никогда не использовал эту идеальную модель для отделения истинных немцев от неистинных. Критерием немецкости является не сходство с этим архетипом, а немецкий язык[38]38
  В главе VIII будет рассмотрена роль расовых факторов в развязанной нацистами травле евреев.


[Закрыть]. Если немецкоязычные группы разделить по сходству с арийским прообразом, 80 % немецкого народа окажутся не немцами. Ни Гитлер, ни Геббельс, ни большинство других сторонников немецкого национализма не походят на созданного расовым мифом героя-арийца.

Венгры гордятся своим происхождением от монгольских племен, которые в раннем Средневековье завоевали страну и назвали ее Венгрией[57]. Румыны похваляются своим происхождением от римских колонистов. Греки считают себя потомками античных греков. Ко всем этим утверждениям историки относятся скептически. Современный политический национализм их игнорирует. Для него практическим критерием национальности является язык, а не расовые характеристики и не доказательства кровного родства с благородными предками.

Враги либерализма не смогли опровергнуть учение либерализма о достоинствах капитализма и демократического правления. Достигли ли они большего в критике третьей части либеральной программы – проекта мирного сотрудничества между разными народами и государствами? Отвечая на этот вопрос, следует еще раз подчеркнуть, что принцип национальности не является либеральным решением проблемы отношений между народами. Либералы настаивают на самоопределении. Принцип национальности – это интерпретация, данная принципу самоопределения народами Центральной и Восточной Европы, никогда толком не понимавшими значения либеральных идей. Это не усовершенствование, а искажение либеральной идеи.

Мы уже показали, что французские и англосаксонские отцы либерализма просто не осознали возможных проблем. Когда эти проблемы встали во весь рост, период творческого подъема либерализма уже шел к концу. Великие борцы ушли. На сцене остались эпигоны, неспособные успешно бороться с нарастанием социалистических и интервенционистских тенденций. Этим людям недоставало сил для решения новых проблем.

Но бабье лето старого классического либерализма породило один документ, достойный великой традиции французского либерализма. Эрнеста Ренана, правда, нельзя счесть либералом. Плохо понимая экономические теории, он делал уступки социализму; в силу этого он слишком легко шел на компромиссы с антидемократическими предубеждениями своего времени. Но его знаменитая лекция «Что такое нация?», прочитанная в Сорбонне 11 марта 1882 г., представляет собой великое порождение либеральной мысли[39]39
  Renan, Qu’est-ce qu’une nation? (ed. Paris, 1934).


[Закрыть]. Она явилась последним высказыванием старого западного либерализма по проблемам нации и государства.

Для правильного понимания идеи Ренана необходимо вспомнить, что для французов, как и для англичан, термины «нация» и «государство» являются синонимами. Когда Ренан спрашивает: что есть нация? – он подразумевает иной вопрос: что должно определять границы разных государств? И его ответ таков: не языковое сообщество, не расовое родство, основанное на происхождении от общих предков, не религиозное сродство, не гармония экономических интересов, не географические или стратегические соображения, но только – право народа самому определять свою судьбу[40]40
  Idem, p. xi.


[Закрыть]. Нация – это следствие того, что люди решили жить в одном государстве[41]41
  Idem, pp. 84, 88.


[Закрыть]. Большая часть лекции посвящена демонстрации того, как возникает дух национальной принадлежности.

Нация – это душа, духовный принцип (une âme, un principe spirituel)[42]42
  Renan, Qu’est-ce qu’une nation? (ed. Paris, 1934), p. 83.


[Закрыть]. Нация, говорит Ренан, ежедневно подтверждает свое существование, проявляя волю к политическому сотрудничеству в рамках одного государства, ежедневно проводя плебисцит по этому вопросу. Соответственно нация не имеет права сказать провинции: ты принадлежишь мне, я хочу взять тебя. В провинции живут люди. Если кто-то в этом случае и должен быть услышан, то именно они. Пограничные споры следует решать с помощью плебисцитов. Важно понять, чем такое толкование права на самоопределение отличается от принципа национальности. Право на самоопределение, которое имеет в виду Ренан, – это право не языковых групп, а право отдельного человека. Источником его являются права человека. «Человек принадлежит не расе и не языку; он принадлежит самому себе»[43]43
  “L’homme n’appartient ni à sa langue, ni à sa race; il n’appartient qu’ à luimême.” Idem, p. ix.


[Закрыть].

С точки зрения принципа национальности существование таких государств, как Швейцария, состоящая из разноязычных народов, – такая же аномалия, как и то, что англосаксы и французы не стремятся включить в состав своих государств всех, кто говорит на их языке. Ренан же не видит в этих фактах ничего странного.

Интересно не то, что Ренан говорит, а то, чего он не говорит. Ренан не видит проблем языковых меньшинств и языковых изменений: спросите у людей, пусть они решают. Отлично. Но что если заметное меньшинство не согласится с решением большинства? На это возражение Ренан не дает удовлетворительного ответа. Он провозглашает – в связи с предположением, что плебисциты могут привести к распаду старых наций и к созданию множества мелких государств (сегодня мы называем это балканизацией), – что принципом самоопределения не следует злоупотреблять, что он должен быть общим руководством (d’une façon très générale).

Блистательная лекция Ренана доказывает, что Запад не подозревал о проблемах, угрожающих Восточной Европе. Его памфлет предваряется пророчеством: впереди нас ждут разрушительные войны на уничтожение, потому что мир отверг принцип добровольного союза и предоставил нациям, как в прежние времена династиям, право присоединять провинции вопреки их желаниям[44]44
  Renan, Qu’est-ce qu’une nation? (ed. Paris, 1934), p. viii.


[Закрыть]. Но Ренан видел лишь половину проблемы, а потому и предложил лишь половинчатое решение.

Но было бы ошибкой утверждать, что в этой области либерализм потерпел поражение. Выдвинутые либерализмом предложения о сосуществовании и сотрудничестве государств и народов – это лишь часть либеральной программы. Они могут быть реализованы лишь в мире, устроенном на либеральных принципах. Главное преимущество либерального проекта социального, экономического и политического устройства именно в этом – он делает возможным мирное сотрудничество народов. Нельзя вменить в вину либеральной программе международного мира то, что ее невозможно реализовать в антилиберальном мире и что она обречена на поражение в эпоху интервенционизма и социализма.

Чтобы понять смысл либеральной программы, нужно представить себе мир, в котором бал правит либерализм. В нем либеральны либо все государства, либо достаточное их число, так что, объединившись, они в состоянии отразить военную агрессию. В либеральном мире либо в либеральной части мира преобладает частная собственность на средства производства. Государство не вмешивается в работу рынка. Торговые барьеры отсутствуют; люди могут жить и работать там, где им больше нравится. На карте прочерчены границы, но они не препятствуют перемещению людей и товаров. Местные уроженцы имеют не больше прав, чем приезжие. Функции правительств и органов власти ограничены защитой жизни, здоровья и собственности от мошеннических и насильственных посягательств. Отсутствует дискриминация иностранцев. Суды повсеместно независимы и действенно защищают права каждого от нападок власти. Каждый пользуется свободой говорить, писать и публиковать то, что ему нравится. Государство не вмешивается в образование. Правительства действуют как ночной сторож, которому граждане доверили задачу охраны порядка. Люди, занимающие государственные должности, воспринимаются как простые смертные, а не как высшие существа или патерналистские власти, имеющие право и обязанность опекать народ. У правительств нет права диктовать гражданам, на каком языке общаться в повседневной жизни и на каком языке воспитывать детей. Органы власти и суды обязаны в общении с каждым использовать именно его язык, при условии, разумеется, что в данной местности этим языком пользуется достаточное число жителей.

В таком мире не имеет значения, где и как проведены внешние границы страны. Ни у кого нет особой материальной заинтересованности в расширении территории своего государства, и никто не терпит ущерба, если часть этого государства отделится. Не имеет значения также, составляют ли все части государства единое географическое пространство или разделены территориями других государств. Лишено экономического значения наличие или отсутствие выхода к океану. В таком мире жители любой деревни или района смогут решать на референдуме, в составе какого государства они предпочитают жить. Войны прекратятся, потому что исчезнут стимулы для агрессии. Война перестанет быть выгодной. Армии и военно-морской флот станут не нужны. Для борьбы с преступностью будет достаточно и полиции. В таком мире государство – не метафизическое единство, а просто производитель мира и безопасности, по презрительному выражению Лассаля – всего лишь ночной сторож. Но он хорошо справляется со своими задачами. Ничто не нарушает сон граждан, бомбы не сыплются на их дома, а если поздно ночью кто-то постучит в дверь, это не будет гестапо или ОГПУ.

Реальность, в которой мы живем, сильно отличается от описанного выше совершенного воплощения идеала либерализма. Но причина этого лишь в том, что люди отвергли либерализм ради этатизма. Они загрузили государство, которое способно быть более или менее эффективным ночным сторожем, множеством иных задач. К этатизму привели не действие неподконтрольных человеку высших сил, не природа вещей, а исключительно действия самих людей. Сбитые с толку диалектическими софизмами и фантастическими иллюзиями, слепо доверяющие ошибочным доктринам, ослепленные завистью и ненасытной алчностью, люди подвергли капитализм осмеянию и завели вместо него порядок, порождающий конфликты, не имеющие мирного решения.