Текст книги "Пропавший без вести"

Глава 4
Айла

Я возвращаюсь мыслями к тому лету и прокручиваю в голове все события, будто раскладываю по полочкам коллекцию камушков. Как я дошла до такого? Как все произошло? Когда наша с Сарой дружба дала трещину?

Помню вечернюю пробежку, на которой пришлось отбиваться от комаров, выпитую не в том домике бутылку вина, помню резкие слова, сказанные на террасе у дома Сары, и сорванный со стены снимок. Неужели с этого все и началось?

Нет, все изменилось за несколько лет до этого. Копаясь в зыбком песке под грозовым небом, я замираю при мысли о лодке, на борту которой на берег вернулся лишь один мальчик – один из двоих.

Вот оно. Вот начало всему.

Наверное, это было неизбежно. Как оправиться после такого? Дружбу уже не восстановишь.

А ведь когда-то Сара была для меня всем. Моей семьей, моей родной душой. Тогда я думала, что нас ничто не разлучит.

Лето 1997 года

Прижавшись коленями к металлическому каркасу больничной койки, я держала маму за руку. Было страшно: меня пугал запах увядания в душной палате, пугали мамины костлявые пальцы, на которых раньше блестели кольца, пугали ее истонченные веки, глаза, не открывавшиеся уже два дня, пугало водянистое дыхание, волной прокатывающееся по ее телу. Хотелось заткнуть уши и бежать. Куда угодно, лишь бы не оставаться в палате, наблюдая, как умирает моя мать.

Я не готова.

Какой была наша жизнь? Лежа на выцветшем ковре у камина, я читала книги, а мама сидела в деревянном кресле-качалке. Вместе мы собирали бузину и делали из нее сладкий ликер, который хранился в стеклянных бутылках в кладовой. Десятки незнакомцев приходили к маме на рейки и рефлексологию. В доме пахло лавандой, шиповником и цветками апельсина. Всегда слышался смех.

Рак – коварный воришка. За четыре месяца он украл у мамы почти все: она обессилела, не могла ходить и больше не пела песни. Она постепенно угасала, и в итоге от нее осталась лишь тень. Я понимала: воришка не успокоится, пока не заберет с собой и это жалкое подобие мамы, только я все равно не была готова отпустить ее.

Крепко сжимая ее руку, я молча умоляла: «Мне всего девятнадцать, мама. Не покидай меня. Прошу…»

Но она ушла.

Ускользнула, хотя все это время я не выпускала ее руку.

Ночная медсестра с короткими черными волосами слегка сдвинула шторку. Может, она уже научилась по лицу отличать живых от мертвых, а может, аппараты затихли, и настала сопутствующая смерти тишина. Сестра тихо подошла ко мне и положила руку на плечо.

– Держись, детка. Все будет хорошо.

Я не могла пошевелиться и по-прежнему молча держала маму за руку.

Зажмурившись, я сжала ее ладонь еще сильнее, но пальцы уже были холодными.

В день похорон я стояла в прихожей и смотрела, как люди топчут наши ковры, пачкают наши бокалы и оставляют запах духов и лосьона после бритья в нашем доме, будто стирают последние следы того, что мама здесь когда-то жила.

Протиснувшись сквозь группу ее подруг с йоги, я вошла на кухню. Где же Сара? После смерти мамы она ночевала у меня. Укрывшись одеялами, мы сидели в саду на покрывшихся плесенью подвесных креслах, курили и болтали. Мы с мамой всегда жили вдвоем; с братьями или сестрами горе не разделишь – у меня их не было, а отец, шеф-повар из Шотландии, с которым она познакомилась в отпуске, не желал принимать участия в моем воспитании. Так что Сара стала для меня всем. В ее присутствии мне было легче, ведь Сара тоже любила мою маму. Она примеряла вместе с нами парики, вставая перед зеркалом в смешные позы, искусно повязывала яркие шарфы маме на шею, чтобы скрыть опухоли, подкрашивала ее щеки румянами перед походом к врачу. Мама называла ее «Солнышко Сара».

Вот она, улыбаясь, разносит напитки и благодарит всех за то, что пришли – мне на это не хватило духу. Заметив меня, она похлопала ладонью по карману брюк, в котором, судя по прямоугольным очертаниям предмета, лежала пачка сигарет, и показала в сторону сада. Покурить на улице. То, что нужно.

Я пошла через гостиную к выходу в сад, но вдруг заметила, как крупный мужчина с клочками седых волос на макушке сел в мамино кресло-качалку. Кресло протестующе заскрипело под его весом, а мужчина все равно начал раскачиваться, с каждым движением задевая стену спинкой. Он открыл рот, демонстрируя всем присутствующим свой розовый язык, и указательным пальцем выковырнул что-то из зубов. Потом облизнул палец и стал постукивать им по подлокотнику, оставляя на полированном дереве блестящие следы.

Из моего горла вырвался полный ярости крик:

– Нет! – Все резко замолчали и посмотрели в мою сторону. –  А ну слезай с маминого кресла!

Седовласый мужчина перепугался. Брови и уголки рта опустились. Он неуверенно встал, рассыпаясь в извинениях. Его взгляд заметался по гостиной, как бы говоря: «Помогите же мне».

Кто-то взял меня под руку. Сара, бледная и встревоженная.

– Айла?

Изнутри что-то ужасно давило на грудь.

– Мне… мне лучше… уйти отсюда.

– Хорошо, – сказала Сара. – Иди.

Я бросилась из гостиной в коридор и выбежала через заднюю дверь, ощутив прохладный воздух и застучав в такт сердцу красными туфлями по мокрому тротуару.

Пляжные домики тихо ютились на отдаленной отмели, пастельными тонами смягчая темное грозное небо. Когда к причалу подошел паром, я ни на секунду не задумалась о брошенных гостях и даже о Саре, вынужденной ждать, пока все разойдутся, – я просто взяла и села на борт. Через несколько минут я уже стояла на отмели, омываемой беспокойным серым морем. По щекам текли слезы, капая с подбородка на платье. Я не взяла пальто, даже кардиган не накинула, и теперь ветер пронзал меня до самых костей. Дрожа одновременно от холода и всхлипываний, я обхватила себя руками и смотрела в лицо начинающемуся дождю, уверенная, что выдержу это испытание – стану танцевать, несмотря на холод и обжигающее меня изнутри горе. Однако мрачный романтизм этой затеи быстро угас, и я поспешила спрятаться под наклонным навесом одного из пляжных домиков.

Пережидая дождь, я заметила в окне написанное выцветшими чернилами объявление: «Продается».

Когда-то дом был выкрашен в ярко-голубой цвет, но со временем краска облезла. Дерево кое-где сгнило, а терраса, на которой я стояла, по углам покрылась плесенью. Сквозь щели в деревянном настиле проросла трава.

Жалюзи были опущены не до конца, и я прижалась лицом к влажному стеклу, заглядывая внутрь. Комнатку загромоздили шезлонги, решетка для барбекю и ветровой заслон. Выгоревший на солнце диван был завален узорчатыми подушками. На полке, сделанной из вынесенного на берег бревна, остались следы засохшего воска. В дальнем углу домика виднелась небольшая кухонная зона с древней газовой духовкой. Над стойкой с приправами столетней давности на крючках висели кружки. Несочетающиеся цвета и узоры напомнили о мамином бунгало, и я поняла, что хочу этот домик.

Хочу больше всего на свете.

Он станет отличным уединенным местом для отдыха. Отсюда можно любоваться надвигающимся штормом. Здесь я смогу восстановиться и начать все сначала.

Отмель окутала меня ревом моря и свежим солоноватым дыханием.

В тот момент я была уверена, что это верное решение. Я приобрела домик на деньги, вырученные от продажи маминого бунгало, хотя все уверяли, что вкладывать наследство в хижину на пляже – просто безумие. «Лучше бы купила кирпичный дом!» Но в девятнадцать лет мне было не до выплат по ипотеке. Мне нужны были только море и свобода. Я хотела все делать по-своему.

Летом буду жить в пляжном домике, а с наступлением холодов сниму коттедж – выйдет недорого, ведь зимой, когда разъезжаются отдыхающие, они все равно пустуют.

Чем не план?

– Дерзай! – поддержала меня Сара. Мы заказали китайскую еду и сидели на полу бунгало в окружении коробок – собрали кучу вещей для благотворительных магазинов. – Твоя мама наверняка бы одобрила.

Я кивнула в ответ, ведь Сара была права.

Отложив тарелку, она обняла меня и прижала к себе.

– Все изменится, Айла. Этот домик станет для тебя началом новой жизни.

Сара и здесь не ошиблась.

Глава 5
Сара

День первый, 18:00

Я наливаю себе бокал вина. Тиканье часов лишь подчеркивает тишину в доме. Джейкоба все нет. Тревога внутри меня становится все настойчивее, будто гость, которого никто не хочет слушать.

Звенит мобильный на кухне – пришло сообщение. Я хватаю телефон и тыкаю в экран, но это не от сына, а от подруги. Приглашает на юбилей, ей скоро сорок. Даже не дочитав до конца, я переключаюсь на список звонков и вижу, что набирала Джейкобу уже с десяток раз – а в ответ неизменно слышала все то же автоматическое сообщение.

Я осушаю бокал и наливаю еще. Надо бы пить помедленнее.

Весь день я провела в надежде, что вот-вот Джейкоб заявится домой, но сейчас уже шесть вечера. Страх в груди растет, ведь я уже сутки не видела сына. Он не ночевал у Люка после вечеринки, у Каз его тоже не было. В наш основной дом Джейкоб тоже не мог вернуться, ведь на лето он сдан в аренду.

Я звоню Нику.

Муж берет трубку, слышится какой-то шум – наверное, едет в машине с открытыми окнами.

– Ты за рулем?

– Да, только что выехал из Бристоля.

Зажужжали электрические стеклоподъемники.

– Встреча длилась так долго?

– Да, – отвечает Ник, и по его тону не поймешь, хорошо все прошло или не очень.

Наверняка он сейчас в рубашке и галстуке, пиджак лежит на заднем сиденье. Верхняя пуговица расстегнута, рукава закатаны. Ник оставит машину на причале, а сам сядет на паром до отмели. Ему нравится эта пересадка – по словам Ника, это помогает выбросить работу из головы и настроиться на спокойный домашний вечер. Я с гордостью смотрю на него, идущего по пляжу в деловом костюме, когда все остальные бегают в шортах и шлепанцах.

Раньше летом мы ездили туда-сюда, разрываясь на два дома, но последние пару лет сдаем на три жарких месяца наше основное жилище и перебираемся на отмель. Конечно, приходится каждый раз убирать все вещи из шкафов и запирать наше добро в гараже, а это работа не из легких. Джейкоб считает, что мы просто хотим провести побольше времени в пляжном доме, хотя в действительности нам не помешают лишние деньги.

Я сразу говорю про Джейкоба.

– Может, мне не стоит волноваться, но Джейкоб не ночевал дома, и его до сих пор нет. – Мои слова звучат резче, чем хотелось бы.

Ник не устает повторять, что сыну нужно больше свободы. Он и сейчас хочет сказать, что я душу Джейкоба своим вниманием, только вслух этого не произносит.

– До сих пор? – удивленно переспрашивает Ник. – И где же он?

– Понятия не имею. Ушел на вечеринку к Люку, но там не остался. У Каз тоже не ночевал, я проверяла.

– Не похоже на него.

– Знаю.

Я пока не рассказываю о нашей с Джейкобом ссоре, а вместо этого добавляю:

– Кажется, они с Каз поругались.

– А, вон оно что, – говорит Ник, как будто это все объясняет. – Ему просто нужно выпустить пар и зализать раны. Придет, как только проголодается.

Мне безумно хочется верить, что Ник прав. Но перед уходом Джейкоб посмотрел на меня с такой злостью, а потом с силой хлопнул дверью…

Я достаю из кармана сережки Каз в виде морских коньков. Вблизи они смотрятся дешево, к тому же кое-где почернели, а одна из застежек золотая – видимо, от другого украшения. Интересно, Каз вообще заметит пропажу?

Я бы их примерила, будь у меня проколоты уши. Я подношу серьги к свету и представляю, как в этот момент заходит Джейкоб. Что я ему скажу? На смену беспокойству приходит чувство стыда. Я подхожу к шкафчикам и, положив серьги в мешочек, засовываю их в дальний угол ящика, стараясь при этом не думать о его содержимом.

Потом достаю три картофелины для запекания, себе выбираю поменьше. Обмываю, протыкаю в нескольких местах, солю и кладу в духовку. Еще я приготовила мясо в остром соусе, любимое блюдо Ника и Джейкоба. Остается надеяться, что к ужину мы будем за столом в полном составе.

Я выхожу на улицу с бокалом вина. Вечер теплый, немного ветрено. Уложив детей спать, родители выносят на пляж кресла, пьют и болтают, а сонные тени от домиков тянутся к воде. Наши хорошие друзья Джо и Бинкс из ветхого зеленого домика по соседству с Айлой уселись вокруг барбекю, подкладывая веток в огонь. Вид у них подавленный – наверное, уже скучают по своим любимым внукам, которые вчера уехали домой, погостив неделю. Лоррейн, недавно купившая дом на отмели, сидит между Джо и Бинкс с сигаретой во рту и наклоняется к огню, чтобы прикурить. Говорит, для нее это вроде «летнего угощения» – Лоррейн покупает всего одну пачку и растягивает ее на весь сезон.

При виде янтарного кончика сигареты, тлеющего в сумерках, я понимаю, что тоже хочу покурить. Я бросила, узнав, что беременна Джейкобом, а после его рождения лишь изредка баловалась на пару с Айлой и прижимала сигарету к губам, как тайную сладость. Ник бурно протестовал, застукав нас, хотя на самом деле ему нравится вот так вспоминать молодость. В этом вся прелесть старых друзей – они не дают забыть, кем ты был раньше.

Какой была я в возрасте Джейкоба? В семнадцать я носила серебристые туфли на платформе и рисовала стрелки на глазах. Я точно не была близка со своей матерью. Все свободное время я проводила с Айлой.

Как-то вечером мы, семнадцатилетние, поехали на велосипедах в город, прихватив с собой поддельные удостоверения. Нас пустили в клуб, под который переоборудовали заброшенную церковь, и мы несколько часов подряд танцевали. Из двух колонок гремела музыка, наши тела двигались в такт, платья прилипали к вспотевшим спинам.

Айла вытащила что-то из кармана и с горящими глазами раскрыла передо мной ладонь. Я посмотрела на нее и улыбнулась. Мы положили по золотистой таблетке на кончик языка и проглотили.

Ритм ускорился. Кровь стучала в горле.

Танцуя с парнем, который коленом раздвинул мне ноги, я запрокинула голову и рассмеялась. Айла подпрыгивала, ее длинные волосы разлетались в стороны. Пульсирующий свет разбивал наши движения на сотни отдельных кусочков.

Прошло немало времени, прежде чем мы вывалились на улицу. Сердце едва не выскакивало из груди, голова шла кругом. Мы протиснулись в лавку с кебабами и стали смотреть, как крутится освещенное яркими лампами мясо, а потом, сняв туфли, устроились с едой прямо на тротуаре. Губы были в майонезе. Мы поели, выбросили обертки в мусорку и пошли к своим велосипедам, держась за руки и покачивая бедрами.

Мы побросали туфли в корзины и помчали вперед сквозь ночь, быстро крутя педали загорелыми ногами. Платье развевалось на ветру. Я въехала на холм и, тяжело дыша, застыла на вершине рядом с Айлой.

Вперед уходила темная дорога. Наклонившись, мы набрали скорость и помчались, ловя момент. Ветер трепал волосы. Ни отражателей, ни шлемов; голые ноги в паре сантиметров от асфальта. Айла улеглась на руль и с визгом вытянула ноги. Я тоже убрала свои ноги с педалей и выставила их в стороны.

С неба падали звезды.

Вместе мы были свободными. Храбрыми. Непобедимыми.

«Когда-то и я была молодой, – сказала бы я Джейкобу. – Не такой, как сейчас».

А еще добавила бы: «Я люблю тебя. Мне жаль. Я совершила ошибку».

Прости меня.

– Джейкоба все нет? – с порога спрашивает Ник.

Я качаю головой.

Ник подходит ко мне – сейчас быстро поцелует в щеку. Не помню, когда мы перестали целовать друг друга в губы, но мне этого не хватает. Когда он наклоняется, я подставляю для поцелуя губы. Мы бьемся подбородками, как неуклюжие подростки, и Ник смотрит на меня с легким удивлением.

От него пахнет лосьоном после бритья и освежителем из машины. Осенью Нику исполнится сорок три, и, на мой взгляд, он отлично выглядит для своих лет: густые русые волосы, морщинки от улыбок, а не от хмурых взглядов. Ник достает из холодильника пиво и плюхается на диван.

Я наливаю себе еще вина, но не сажусь.

– Как прошла встреча? – интересуюсь я, хотя на самом деле хочу поговорить про Джейкоба.

– Да вроде нормально. Господи, трудно сказать. Проторчали там весь день, но у них предложения еще от трех агентств. Наверное, будут смотреть по стоимости.

– Еще от трех? – Прежде Ник говорил, что у него в конкурентах только одна лондонская фирма. Он на удивление спокойно пожимает плечами.

– Когда будет известно точно?

– В пятницу.

Сделав глоток вина, я меняю тему.

– Поразительно, от нашего Джейкоба до сих пор никаких известий.

– Что сказал Люк?

– Что Джейкоб пробыл у него до одиннадцати, а потом ушел вместе с Каз – они, я так понимаю, поругались. Домой она пришла одна. – Я добавляю, что подслушала слова ребят о том, как Каз напилась.

– Днем все было хорошо? – Я молчу, вспоминая нашу с Джейкобом перебранку. Ник знает меня слишком хорошо. –  Вы поссорились?

– Из-за какой-то глупости.

– А именно?

В действительности я ничего не забыла. Я помню, каким обвиняющим взглядом смотрел на меня Джейкоб, когда я прошипела имя Айлы, но Нику об этом знать не стоит.

– Я спросила, понравилось ли ему барбекю, – хотела услышать слова благодарности. Джейкоб не понял моего намека, просто достал телефон и уставился в экран. Пусть он не помогает по дому, ладно уж, но вот так меня игнорировать? Я стала ворчать, что он целыми днями не может оторваться от мобильного. Он взорвался. Я ответила. Вот и все. Наверное, не стоило лезть к нему, тем более в день рождения.

– Это не дает ему права грубить. – Я пожимаю плечами.

– И потом ушел?

– Вылетел, хлопнув дверью.

Ник хмурится. Он не чересчур строг к Джейкобу, но грубости не потерпит.

– Я волнуюсь, – честно говорю я. – Его нет уже почти сутки. Я даже не знаю, где он ночевал. У Люка не был, у Каз тоже… Где же он?

– Мог завалиться еще к кому-нибудь из друзей. Или уснуть прямо на пляже, ночью сейчас тепло.

– Тогда бы он уже вернулся. На телефон не отвечает, даже гудки не идут.

– Значит, выключен.

Почему? Почему его мобильный выключен весь день? Пусть Джейкоб не хочет разговаривать со мной, но от остальных-то он не стал бы себя отрезать.

– Думаешь, у них с Каз все серьезно? – спрашивает Ник.

– Не знаю, как Каз, а Джейкоб настроен серьезно. Я вижу, что он влюблен. Но настроение у него… переменчивое. То у него все прекрасно, и он едва не скачет по дому. Вчера утром даже пел, представляешь? Чтобы Джейкоб пел… – Я качаю головой. – А потом раз – и он в полном унынии, потому что они поругались или она прошлась с другим парнем.

– А что Каз? У нее нет таких чувств?

– Честно говоря, понятия не имею, – со вздохом отвечаю я. – Просто она куда более… уверенная в себе, чем Джейкоб.

– Возможно, они поссорились, и Джейкобу нужно время остыть? Что ж, дадим ему еще пару часов. Ты ведь знаешь, какие мы, Саймондсы, – в плохом настроении нам надо побыть одним, побродить по лесу, выпустить пар. Джейкоба сейчас переполняют чувства. Понятно, первая любовь…

Ник краснеет.

Ведь это он не обо мне.

Первой любовью Ника была Айла.

Глава 6
Айла

До Сары Ник был моим. Мы все делаем вид, что забыли об этом неловком моменте, но прошлого не изменить.

Я познакомилась с Ником, когда купила пляжный домик. У его родителей, Дэвида и Стеллы, был дом по соседству, совсем новый, с современными окнами и навороченной плитой – даже круче, чем у мамы в бунгало. Они постоянно рассказывали мне о своих сыновьях: двое, врачи, уехали на стажировку в Америку, а младший, Ник, заканчивал учебу в сфере делового администрирования и собирался приехать к ним на лето.

Я ожидала увидеть бледного заучку, а передо мной предстал загорелый парень спортивного телосложения. Мне понравилась его непринужденная манера общаться, а какая улыбка озарила лицо Ника, когда он впервые пожал мне руку…

Первые два дня мы были друзьями, а уже на третий стали любовниками.

Лето 1998 года

– Лимонный шербет, – сказала я Нику, стоя на стремянке, и окунула кисть в краску. Босыми ногами я ощущала, что лестница нагрелась на солнце.

Ник глянул вверх, держа в руке клеевой пистолет.

– Так мама назвала бы этот цвет. Она покрасила в такой же оттенок дверь в мою комнату. – Я аккуратно водила кистью по стене домика. Солнце грело спину, монотонный ритм работы успокаивал.

– У тебя была желтая дверь?

– Все двери в доме были разного цвета. В маминой спальне, к примеру, салатовая, – ответила я, вспомнив оставшийся на ней след от моих маленьких пальчиков – я тогда вляпалась, краска еще не высохла. – В ванной – оттенка «синий лед», на кухне – сливово-фиолетовая. Оценивая бунгало, риелтор дала совет: перед продажей перекрасить их в «более нейтральные цвета».

Ник рассмеялся. Он явно хотел узнать что-то еще о моей матери, но я попросила его сделать радио погромче.

– Классная песня!

Как правило, у меня не было желания рассказывать про маму, я не хотела ни с кем ею делиться. Да и слов мне не хватало. Как описать фиалковые пятнышки на радужной оболочке ее глаз? Сможет ли Ник представить, как она закалывала пучок волос карандашом? Он понятия не имел, что моя мама играла на флейте с закрытыми глазами, покачивая в такт головой, и удивился бы отсутствию обеденного стола – мы с мамой пили чай с печеньями, сидя в кровати, брали бутерброды с джемом с собой на прогулку и варили густые супы на костре в саду. Я не рассказывала Нику о том, как временами мама замыкалась в себе, а когда я приносила ей книги и еду, она гладила меня по голове, приговаривая: «Моя дорогая Айла-ла». Яркий, противоречивый человек; она только моя.

А вот у Ника было полно кузенов, тетушек и дядюшек, а также бабушек и дедушек с обеих сторон. Его родители устраивали семейные ужины, в доме стоял смех и гомон. Я с удовольствием у них бывала. Отец Ника относился ко мне как к необычному пациенту с труднодиагностируемым заболеванием, а мать поглядывала искоса и говорила тихим голосом. «Она от тебя в восторге, – с улыбкой уверял Ник. – Естественно».

Сейчас Ник сосредоточенно заполнял трещины в дереве, и над верхней губой у него выступил пот. Поразительно, с какой уверенностью он относился к миру и своему месту в нем. Ник отлично устроился в жизни – мне такого не дано. Моя мама взяла бы лицо Ника в руки и сказала бы: «Ты просто нечто».

– Что? – спросил он, заметив мой взгляд.

– Жаль, мама тебя не увидит, – с улыбкой ответила я.

Ник подошел к стремянке и поцеловал мою лодыжку.

В тот вечер Сара пришла со спальным мешком.

– Можно у тебя переночевать?

– Конечно. – Я сидела на коленях у Ника и встала, чтобы обнять подругу. – Сегодня день рождения Мэгги, да?

Сара кивнула. Мэгги, ее старшая сестра, погибла за год до нашего с Сарой знакомства.

Я взяла ее за руку и повела в домик.

– Осторожно, краска еще не высохла.

– Лимонный шербет, – улыбнулась Сара. – Супер.

Ник крепко обнял Сару и сказал, что пойдет в паб «Веревка и якорь». Я была невероятно благодарна ему за это – Ник всегда понимал, когда нам с Сарой надо остаться наедине.

Было тепло и безветренно. Мы взяли сигареты, разожгли на берегу костер и устроились рядом, попивая дешевое французское пиво.

Я придвинулась к огню, грея ладони. Сара вдруг сказала:

– Мяч бросила я.

В темноте я не видела выражения ее лица, но сразу поняла, о чем идет речь. Когда Мэгги сбила машина, она бежала за мячиком. Сара как-то рассказывала, что у лежавшей посреди дороги сестры задралась школьная юбка, открывая всеобщему взору розовое белье с мышкой – слишком детское. «Все увидят ее трусики, стыдно-то как!» – первым делом пришло Саре в голову.

– Это я его бросила, – повторила она, вороша костер палкой. – Такой мяч-прыгун, размером с кулак, весь блестел серебристым, когда отскакивал. Моя любимая игрушка. Я просто держала его в руке, а потом… наверное, случайно выронила, и мяч поскакал. Мэгги побежала за ним. Она не споткнулась, не упала – не глядя вышла на проезжую часть и потянулась за мячом. Я увидела автомобиль: ярко-красный, с блестящим плоским капотом и выдвижными фарами, помнишь, как у старых спорткаров? Такие квадратные, угловатые. Я крикнула: «Машина!», но… – Я переплела пальцы с пальцами Сары и крепко сжала. –  Как бы я хотела все исправить, – прошептала она, положив голову мне на плечо. – Сегодня ей исполнился бы двадцать один год.

– Ты не виновата, – шепнула я в ответ. – Это был несчастный случай.

На щеках Сары заблестели слезы.

– Знаешь, что сказала моя мама в день похорон? Мы сидели за столом на кухне в ожидании катафалка. Отец наверху ходил туда-сюда. Затем он, видимо, остановился у комнаты сестры – скрипнула дверь, и я услышала приглушенный всхлип. Мама закрыла глаза ладонями и стала трясти головой. «Запомни, Сара! Запомни! Нельзя играть с мячом у дороги!» Она даже смотреть на меня не могла.

Той ночью, как часто бывало, мы с Сарой заснули на пляже под присмотром звезд, а к рассвету, дрожащие и мокрые от росы, перешли в дом и легли на диван, натянув на себя несколько одеял.

Когда пришел Ник, мы спали, свернувшись, будто плотно закрытая раковина, внутри которой таятся жемчужины скорби.

Семь месяцев спустя я оказалась в зале отправлений аэропорта Хитроу. Сара стояла напротив, скрестив руки.

– Ты в курсе, что разбила Нику сердце?

Я откинула голову и закрыла глаза.

– Хватит.

Рюкзак давил на плечи и пояс, давил приятно, как крепкое объятие. Приятно было осознавать, что все необходимое на ближайший год со мной.

– Могли бы поехать вместе.

Я выпрямилась.

– Он обожает свою работу. Зачем ее бросать.

Ник только что устроился руководителем отдела маркетинга в крупное агентство, которое обслуживало важных клиентов. Ему там так нравилось, что по утрам он прямо вскакивал с кровати.

– Дело ведь не только в работе? – Сара не сводила с меня глаз.

– Прости.

Она обиделась, решив, что я бросаю и ее. Действительно, трудно было объяснить, почему я хотела поехать одна. Просто в последние несколько месяцев мною полностью завладели мысли о путешествии, причем в мечтах о нем я никого рядом не видела. Вот я еду в автобусе, уперевшись лбом в нагретое стекло, теряюсь в пыльной духоте города, плаваю в лагуне – только я, и никого больше.

Мне требовалось побыть наедине с собой. Ник постоянно оберегал бы меня, заранее спланировал бы маршрут, заказал гостиницу, а я этого не хотела. Отдаться на волю вселенной и посмотреть, что из этого выйдет, – вот каков был мой замысел.

– Я дождусь тебя, – сказал вчера Ник, когда я запирала пляжный домик.

– Ты не обязан, не надо, – умоляла я, уткнувшись лицом в его шею.

Напоследок он с трепетом поцеловал меня в лоб и, откашлявшись, добавил:

– Айла, хоть мы теперь и не вместе, если тебе понадобится какая-то помощь, звони, хорошо? В любое время дня и ночи, по любому вопросу, не стесняйся. Я всегда отвечу. Договорились?

Со слезами на глазах я еще раз обняла Ника, не понимая, какого черта я решила его оставить.

Из бокового кармана рюкзака я достала серебристый ключ на потемневшей веревке с камушком.

– Держи, – сказала я, отдав его Саре.

– От твоего домика?

– Присмотри за ним, пока меня не будет. Можешь там пожить.

– Правда?

Мысль о том, что дом на пляже опустеет, была невыносима. Я хотела, чтобы в нем жили, радовались, чтобы его любили. Посмотрев Саре прямо в глаза, я добавила:

– За Ником тоже приглядывай, ладно? Я хочу, чтобы он был счастлив.

Сара долго вглядывалась в мое лицо, а потом ответила:

– Хорошо.

Иногда я вспоминаю об этой своей просьбе и думаю: что же я имела в виду?

И как поняла мои слова Сара?

Легко увлечься размышлениями о том, что жизнь могла бы сложиться иначе. Что, если бы ключ от домика остался у меня? Что, если бы я попросила Ника дождаться? Что, если бы я вообще не уехала?

Это риторические вопросы. Я перестала тратить время на подобные мысли. Я была уверена, что ищу ответы, но теперь, найдя их, поняла, что мне нужно больше.

Намного больше.