Текст книги "Средняя Азия: Андижанский сценарий?"

– Тем не менее есть возможность доносить до нее мнение?

– Да. Они все видят и слышат, и бунты на них очень действуют. Они стараются какими-то мелкими шагами исправить ситуацию, как, например, в Джизаке. Джизакские фермеры подняли бунт, и власть пошла на раздачу кредитов – по 2 млн. сумов (2 тыс. долларов). Но что это решит? Этим можно достичь только временного успокоения. Ситуация в ступоре. 99 % населения Узбекистана ждет перемен. А мы эту позицию просто выражаем. В ситуациях, когда возникает конфликт, задача партии – направить его в нужное русло.

– У вас многочисленная партия?

– На сегодняшний день она очень многочисленная, и ее популярность растет с каждым днем. Люди стали более политически ориентированными, начали понимать, что без участия в политике мы не сможем нормально развиваться. Раньше народ отстраняли от политики путем несправедливых выборов, когда решало все СНБ. Каримов изолировал большую часть населения от политики, но теперь все население республики хочет участвовать в политическом процессе. Партия у нас очень популярна, и я довольна ходом этого процесса.

Рафик САЙФУЛИН, независимый консультант, экс-главный консультант в аппарате президента, экс-заместитель секретаря Совета национальной безопасности Узбекистана

– Какова ваша оценка событий в Узбекистане и прогноз того, как там будет складываться ситуация?

– На самом деле общий социально-экономический фон далек от того, чтобы его назвать благоприятным. Трудно, находясь в центре нестабильного региона, избежать влияния таких кризисов, как таджикский или афганский, а теперь еще и киргизский. Каждый из этих конфликтов не только имеет свою модель, но и стремится выплеснуться на соседние территории, и прежде всего в Узбекистан. И на этом фоне неизбежно появление группы лиц – в Андижане или где-то еще, – недовольных своим положением или имеющих «встречное предложение». Вопрос в том, кто, как, какими способами, с чьей поддержкой и с чьей помощью способен реализовать этот протестный материал, который накопился в некоторых социальных стратах. Думаю, те, кто профессионально занимается регионом и его странами, понимают, что правительство Узбекистана держит ситуацию под контролем. И, самое главное, оно способно эту ситуацию удерживать под контролем и дальше.

– Что собой представляет оппозиция, каков расклад политических сил в сегодняшнем Узбекистане?

– У нас нет оппозиции в общепринятом смысле. Нет оппозиции структурированной, организованной, имеющей политическую программу, алгоритм действий. Все те, кто сейчас претендует на звание оппозиции, в том числе Нигора Хидоятова, партия «Свободных крестьян», правозащитники, таковою не являются. На самом деле это попытки обозначить самих себя, ввязаться в драку, и схватка определит победителя. Ленинский принцип.

Если анализировать расклад реальных политических сил, то речь должна идти о правительстве и бизнес-элите.

Конечно, между различными министрами, вице-премьерами противоречия могут быть. Но уровень консолидированности власти в Узбекистане намного выше, чем он был в Грузии, в Украине, в Киргизии. И силовики, и экономическая элита очень обеспокоены ситуацией на перспективу. В этом много сходства с российскими политическими процессами, с нашими ближайшими соседями. Я убежден, и об этом недавно говорил американским коллегам в Вашингтоне, сценарии розовых, арбузных революций в Узбекистане нереализуемы, потому что здесь слишком много сильных факторов, которые очень негативно повлияют на те конечные цели, ради которых эти сюжеты заказываются.

– В Центрально-Азиатском регионе ситуация приобретает совершенно иной характер, чем, например, на Украине, и модель Бишкека в этой связи кажется самым лучшим вариантом. Насколько это понимают западные эксперты, активно работающие в этом регионе?

– Я с вами согласен. Американцы надеются экстраполировать на Узбекистан опыт, полученный в Грузии, на Украине и в Киргизии, но он здесь неприемлем. В Узбекистане изменения такого характера приведут к хаосу таких масштабов, что никакие благие намерения не смогут его оправдать. На волне раскручиваемой псевдополитической борьбы, в которую втягивают правящие структуры и светские оппозиционные группировки, к которым причисляет себя Нигора Хидоятова, появятся другие фигуры, другие лица. Партию «Свободных крестьян» в том виде, в каком она существует, трудно представить правящей. Я спрашивал Хидоятову: сможете управлять толпой в 10 тыс. человек? Она сказала: нет.

А Узбекистан – это самая густонаселенная страна в регионе, в которой живут почти три десятка миллионов человек. Такой организм может подчиняться только опытному в управлении лидеру.

События в Андижане поляризовали мировое общественное мнение. Одни государства критикуют правительство Узбекистана, и кое в чем они правы. Другие зарубежные лидеры поддержали решительные действия властных и силовых структур. Важным следует считать то, что действующая власть с кризисной ситуацией справилась самостоятельно, собственными силами, опираясь на установленные полномочия. Это результат, который заметили только те, кто с симпатией и сочувствием относится к народу Узбекистана.

– Борьба за демократические принципы и идеалы может очень дорого обойтись вашей стране…

– Вы правы, но демократия – это же не конечная цель, это процесс. Демократия – это некая идиллия, к ней надо двигаться упорно и постоянно, формируя гражданское общество, поднимая его статус до уровня правительства. Но об этом писать скучно.

Конфликты – тема выигрышная, а уж когда власть бежит, как в случае с президентом Аскаром Акаевым, тем более когда стреляет…

Это уже на совести журналистов, не помню по отчетам – кто-нибудь задался вопросом, имеют ли действия мятежников отношение к демократии? Сожженные заложники – вот ответ на этот вопрос. Так демократия не устанавливается.

– Нигора Хидоятова говорит о том, что они вообще настроены на то, чтобы быстро, наскоком запустить демократический процесс правления.

– Мне трудно оценить их шансы в этом деле. Тем более что в принципе они пытаются действовать в рамках конституции, в рамках закона. Да и их никто не прижимает, не прессингует, не увольняет, в тюрьму не сажает. Но на самом деле они не самостоятельны, почему-то не решаются обнародовать свою политическую или экономическую программу, подчеркнуто увлечены революционной риторикой. Хидоятова не скрывает, что ее главная цель – добиться власти.

А что делать дальше? Ответ Нигоры прост: дальше мы разберемся. Ясно, что разбираться придут другие, но ей это, по-моему, пока не понятно.

– Да, главное, для какой цели нужна власть-то?

– Анализ ситуации не предполагает однозначного ответа, но он все-таки есть. В контексте событий за власть в Узбекистане борются три силы: правительство, так называемая светская оппозиция, исламисты. Первая и третья группы – достаточно жесткие структуры, вторая группа – особенно в случае «Свободных крестьян» – слабо организована и не знает своих программных целей, опирается на внешнюю поддержку. Исламисты и оппозиционеры заинтересованы в дестабилизации обстановки, ослаблении действующей власти. Им власть нужна именно для борьбы с реальной политической системой, и на каком-то этапе они могут оказывать друг другу поддержку хотя бы тем, что, как это ни парадоксально, не будут противостоять друг другу. Ну а зачем правительству нужна власть – ответ на этот вопрос не требует большого напряжения.

На Западе по-разному оценивают трансформационные процессы в Узбекистане. Но мало кто хочет быть реалистом, когда речь заходит о демократических реформах. Торопят, критикуют. Признают, что традиции демократии даже самыми лучшими законами установить невозможно. Но требуют чуда. Но его не будет. Реальная демократия станет возможной, когда сменится второе поколение политической элиты. Однако и здесь без выполнения определенных условий не обойтись. Самое главное – непрерывность демократических преобразований, процесс, который во многом зависит от понимания внешними акторами бессмысленности игры на противоречиях. Мы на этом уже многое потеряли. Они – тоже.

И здесь уместно вернуться к андижанским событиям. У Узбекистана пока еще мало инструментов внешнеполитического влияния, поэтому говорить на равных в этом пространстве для нас пока невозможно. Но порой бывает трудно понять истинные мотивы критики. Не спорю, в урегулировании конфликта в Андижане были перегибы. Но разве может президент Ислам Каримов забыть уроки Таджикистана? Правительство сделало то, что должно было сделать в первую очередь: быстро ликвидировать угрозу, разрастание которой могло бы привести к большим жертвам и более масштабным негативным последствиям. Стабилизация обстановки потребовала волевых и непривлекательных решений. То, что сейчас все спокойно, все действует, люди живут планами на будущее, во всяком случае в Ташкенте, в Хорезме, в Бухаре, на юге, это показатель того, что ситуация улучшается.

– Как бы вы охарактеризовали исламский фактор в событиях в Узбекистане?

– В развернувшейся борьбе вокруг региона, который интересен внешним силам только своими природными ресурсами, исламский фактор – очень серьезный инструмент. На определенном этапе он может сыграть решающую роль. В Узбекистане ислам – доминирующая религия, и ему не надо завоевывать позиции, как порой может показаться, исходя из активности зарубежных миссионеров. Но свою борьбу они ведут не за умы и сердца людей. Это всего лишь форма. На самом деле борьба идет за ресурсы, за то, чтобы отдалить грядущую для западного мира ресурсную зависимость. И здесь все средства хороши, в том числе и такое, как исламский фактор.

Лет пять-шесть назад в Узбекистане проводились социологические исследования, и оказалось, что в некоторых кишлаках Узбекистана достаточно большая часть населения готова жить по законам шариата.

Но ситуация изменилась, когда были даны грамотные разъяснения. Среди опрошенных не осталось ни одного сторонника шариатских норм, как только они представили свою жизнь по законам другой политической реальности. Поэтому исламский фактор – это современное средство борьбы за передел собственности.

– То есть ислам используется как средство, как способ, как механизм, но не сам по себе?

– В свое время при анализе причин таджикского кризиса у меня сложилось мнение, что исламский фактор – это инструмент клановой борьбы, который по разным причинам используют кулябцы, памирцы, ходжентцы и прочие. Но по мере нарастания кризиса, и особенно в период гражданской войны в Таджикистане, исламский фактор приобрел совершенно иные характеристики. Он стал самостоятельным, он стал самодостаточным, он превратился в цель. И региональный по сути конфликт перерос в войну, в которой одна из сторон сражалась под исламскими лозунгами фундаменталистского характера. Многое в Таджикистане тех лет определяла политика Ирана…

Как может быть использован исламский фактор в политических процессах в Узбекистане? Вариантов несколько. Один из них может развернуться по аналогии с таджикской моделью, то есть возникнет ситуация (как в Андижане), когда исламский фактор сможет сыграть самостоятельную политическую роль. Но у большинства граждан Узбекистана отношение к исламу лишено политической экспрессии. Мой папа мусульманин, он ходит в мечеть и помогает бедным. Так он понимает исламский фактор. Но есть люди, рассматривающие исламский фактор как инструмент политического бизнеса, способный обеспечить политические прибыли. И пока мой папа молится, они занимаются другими делами. Исламский фактор в среде фанатиков становится самоцелью. И это страшно.

Нередки утверждения, что сила исламского фактора, исламизма прямо пропорциональна уровню бедности, мол, бедные люди пойдут на что угодно. Самое печальное: те, кто этим пользуется, живут очень хорошо.

Специалисты, профессионально занимающиеся Узбекистаном, наверняка не оставили без внимания инцидент, связанный с арестом Бахтиера Рахимова. Кто он такой? Фермер, но не простой. Обыкновенный узбекский фермер в телекадр Би-би-си вряд ли попадет. Но какой смысл в том, что медиакомпания мирового уровня не только показала, но и предоставила возможность высказаться Рахимову, несмотря на то, что он явно находился под воздействием наркотиков? Для того чтобы услышать его рассуждения о произволе властей, от которого может избавить жизнь по законам шариата в халифате? Или дискредитировать эту идею? Иначе зачем из наркомана делать политика? Рахимову грех жаловаться.

У него 180 голов только крупного рогатого скота, это достаточно большая ферма не только для Узбекистана, но и для Запада. Вот этот далеко не бедный человек пытается навязывать свои пропитанные марихуаной идеи не столь благополучным, как он, землякам.

Какая роль здесь отведена исламу? Во-первых, ислам в Средней Азии имеет свои особенности и отличия. Исторический процесс оделил среднеазиатский ислам своими уникальными характеристиками. Здесь живут мусульмане с советским жизненным опытом, в котором большую роль играло образование, качество которого до сих пор имеет высокий индекс. Не отрицая существования в Узбекистане приверженцев теократического уклада, могу сказать, что они не являются большинством. Их попыткам дестабилизировать ситуацию, уничтожить светские институты власть способна дать жесткий отпор.

Узбекистан – страна интересная, контрастная не только климатом, но и традициями, обычаями. За последние годы в мировом сообществе представления об Узбекистане сузились до Ферганской долины. Но Узбекистан – это и Кашкадарья, Бухара, Самарканд, Хорезм, Навои и Каракалпакия. А политический центр страны – Ташкент – абсолютно европейский город. Узбекистан – «большая» средняя страна, а долина – только ее часть.

– Каковы ваши прогнозы на то, как будет складываться ситуация?

– Прогноз сделать очень сложно. Во-первых, ситуация во многом определяется тем, что большая часть населения, я бы сказал решающая часть населения, недовольна своим социально-экономическим положением. Речь идет не только о работниках бюджетной сферы, представителях мелкого и среднего бизнеса. Таким образом, определенный протестный потенциал существует. Но нет силы общенационального масштаба, которая была бы способна сыграть на этих чувствах, как это было в Грузии, на Украине, в Киргизии. Позиции и светской, и исламистской оппозиции одинаково слабы, поэтому они начинают заигрывать друг с другом.

– Заграница может каким-то образом участвовать, способствовать?

– А это что – единый фронт? Там тоже разные мнения и несовпадение целей. В нынешнее время Запад больше не может иметь единых позиций. Примеров, подтверждающих этот вывод, тьма. И, кстати, оценки андижанских событий также отразили борьбу внешних интересов. На самом деле все внешние игроки заинтересованы не в самостоятельном, а в лояльном режиме. И кому-то мы обязательно не понравимся.

Елена УРЛАЕВА, правозащитник, член партии «Свободные крестьяне»

– Ваша оценка событий в Узбекистане? Как будет складываться ситуация?

– Мы давно уже поднимаем проблему преследования мусульман в Узбекистане. Их просто уничтожают. Необоснованно возбуждаются уголовные дела, людей осуждают на большие сроки, в тюрьме над ними жестоко издеваются. Есть много случаев смертей. Но власть прикрывается исламским фактором.

– Власти выгодно представить, что во всем виноват исламский фактор, или он действительно есть?

– Выгодно так представить. Мы, например, не видим листовок, которые, как утверждают официальные лица, распространяет «Хизб ут-Тахрир». Мы не знаем ни одного доказанного обвинения в принадлежности к этой организации. Наши суды полностью подконтрольны власти, и правосудия от них ждать не приходится. С каждым днем растет количество «дутых» дел, которые возбуждают правоохранительные органы. Люди устали от произвола. Каждая мусульманская семья в Узбекистане лишена отца, брата, детей. Мы надеемся, что андижанские события привлекли внимание международной общественности к нашим проблемам. Мы хотим, чтобы знали правду об Узбекистане, что здесь на самом деле нет ни экстремистов, ни террористов.

– Как вы думаете, как будет развиваться ситуация в Ферганской долине?

– Исполнительный секретарь нашей партии выезжала в приграничные лагеря беженцев, созданные в Киргизии, и общалась с их обитателями. Люди намерены продолжать протестовать и по поводу расстрелов мирной демонстрации, и по поводу преследования мусульман, и по поводу социального и экономического кризисов в Узбекистане. Поэтому кризис будет развиваться, и будут еще большие акции протеста.

– Каков расклад политических сил в сегодняшнем Узбекистане? Что сегодня собой представляет оппозиция?

– Какие-то партии проявляют себя более активно, а какие-то – менее. Большинство находится в подполье, но я хочу сказать, что нашу партию мы позиционируем открыто. Мы не боимся ни преследований, ни репрессий. Мы критикуем президента, требуем его отставки. В связи с андижанскими событиями приходится часто давать интервью, нас за это преследуют. Наша партия насчитывает более 70 тыс. членов, а после андижанских событий это количество растет.

– Какие оппозиционные партии есть еще в Узбекистане?

– Есть политическая партия «Эрк», движение «Бирлик». Мы с ними сотрудничаем. Вместе с «Эрк» часто организовываем митинги и пикеты.

– Как бы вы охарактеризовали влияние исламского фактора на события в Узбекистане и в Центрально-Азиатском регионе? Насколько оно сильно?

– Никакого исламского фактора в общем-то и нет. Для власти всякий верующий и есть исламист.

– Какова оппозиция в Узбекистане и как развито оппозиционное движение? И как развито оппозиционное движение вообще? Оно внутри страны или за ее пределами?

– Лидер нашей партии Бабур Маликов находится в Америке, лидер партии «Эрк» Мухаммад Салих живет в Норвегии, Абдурахим Пулатов, лидер движения «Бирлик», – в Вашингтоне. Но все они на связи с Узбекистаном и постоянно ведут дела своих партий.

Повторюсь, угроза исламского фактора раздута нашими властями. Мы на протяжении многих лет поднимаем проблему преследования мирных мусульман. Это миролюбивые люди, у них нет никакого желания свергать конституционный строй, а эти злодеяния им просто у нас приписывают. Мы являемся наблюдателями многих судебных процессов над верующими, которых обвиняют либо в ваххабизме, либо в акрамизме. Но это сфабрикованные уголовные дела. Людям подкидывают листовки, а потом обвиняют в ваххабитской деятельности.

– Насколько, по вашему мнению, западные эксперты, активно работающие в этом регионе, понимают, что протест не соответствует демократическим преобразованиям, а вызывает социальные взрывы, чреватые человеческими жертвами и установлением жестких режимов?

– Мы в основном сотрудничаем с посольствами западных стран – Великобритании, Швейцарии, Германии, Словакии и очень тесно связаны с посольством США. На эти посольства мы и ориентируемся. Они нас в какой-то степени защищают. Например, бывший посол Великобритании в Узбекистане Грег Мюррей очень критически выступил в Лондоне по вопросу Узбекистана. Это было в Лондонском университете, он достаточно достоверно охарактеризовал ситуацию, но после этого был отозван правительством. Сложилось впечатление, что его отзыв – это наказание за достоверную информацию. Я знаю, что Грег Мюррей ездил по областям, он видел преследования, он жил нашей жизнью, жизнью оппозиции, правозащитников, понимал все наши беды, все проблемы и донес их до западных политиков. Благодаря таким, как он, о нас на Западе знают.

Александр СОБЯНИН, руководитель службы стратегического планирования Ассоциации приграничного сотрудничества, эксперт Аналитической группы «Памир-Урал», политолог

– Какова ваша оценка событий в Узбекистане и ваш прогноз развития событий?

– Главная причина событий в Киргизии и в Узбекистане одна и та же – отсутствие российской стратегии в регионе. Если Евросоюз, США, Китай, Иран достаточно последовательно и понятно для всех региональных участников проводят свои национальные интересы – американцы посильнее, китайцы послабее, – то в случае России ничего такого нет. Зато присутствует целый ряд моментов, которые дезориентируют местные элиты, международную бизнес-элиту, свои политические структуры.

Первое. Россия предает своих сторонников. Региональная элита не раз высказывалась по этому поводу. Россия не защищает тех людей, которые в той или иной степени проводят в регионе пророссийскую политику.

Второе. Россия постоянно идет в русле американских интересов в регионе, отстаивает их, опирается на американские оценки и даже использует американскую риторику. Американские интересы в регионе сосредоточены на создании двух военных плацдармов. Один должен обеспечить восточный выход на Кангаз, Восточный Синьцзянь, Восточный Туркестан – это две части Синьцзяня. Второй плацдарм ориентирован на юг, на Афганистан и горные районы Пакистана, обеспечивая контроль Пакистана и Ирана.

России отводится в этом деле и по факту реализуется роль младшего военного партнера, неспособного вести самостоятельную от США военную политику, и поставщика пушечного мяса.

Мы видим, что Россия готова тесно сотрудничать с США в вопросах терроризма и придерживается американского толкования антитеррористических действий. В то же время Россия не идет на военное сотрудничество в рамках ШОС с Китаем, такой компонент отсутствует и в двусторонних российско-иранских отношениях. Тем самым Россия дезориентирует своих сторонников.

Пункт третий. В силу нежелания вести активную наступательную политику в регионах Россия потеряла всякое представление о том, что там происходит. Несмотря на то что все местные режимы отличаются лояльностью к США, а режим Ислама Каримова намного более проамериканский, чем Аскара Акаева, американцы не доверяют формальной информации, присутствующей в информпространстве, активно ведут собственную полевую работу. Я имею в виду не неправительственные и негосударственные организации, которые координируют процессы бархатных переворотов. Я говорю о полевых исследованиях, проводящихся в созданных для этих целей военно-политических центрах. Один из них – наиболее крупный – закреплен в южнокиргизском городе Ош. Из Оша американцы работают по Ходженту (таджикская территория Ферганской долины), по Андижанской, Наманганской и Ферганской областям Узбекистана, по Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана, по Памиру.

Американцы постоянно в реальном времени снимают адекватную картинку всех объектов этого обширного в географическом смысле и узлового в мировой политике региона. В России это знают.

Еще в 2002 году Центр стратегических исследований Приволжского федерального округа Сергея Кириенко приглашал на заседание «оренбургского круга» американских экспертов из Оша. Тогда центром руководил Олег Алексеев, ушедший в ЗАО «Ренова», сейчас его возглавляет Сергей Градировский. И Алексеев, и Градировский были участниками упомянутого совещания. Собравшиеся были поражены тем, как детально, как конкретно старший аналитик Международной группы по предотвращению кризисов (США) Устина Маркус[29]29
  International Crisis Group (Международная группа по предотвращению кризисов) – международная неправительственная организация, занимающаяся исследованием кризисов по всему миру, имеет влиятельных политических и финансовых спонсоров.


[Закрыть] владеет информацией по региону. Она владеет ситуацией в конкретных сельских районах таджикско-узбекского, узбекско-таджикского, киргизско-таджикского, киргизско-узбекского и киргизско-китайского приграничья. Она знает все о местных конфликтах и их потенциале: где существует конфликт по воде, где конфликт по мечетям, где конфликт имеет хозяйственно-экономические предпосылки, а где конфликт близок к насилию, к насильственным действиям, к небольшой войне. И так далее.

ЦСИ ПФО, активно формировавший содержание российской политики в СНГ, знал об этом. Но в самой России такие специалисты не появились, потому что не были предприняты никакие действия к тому, чтобы понять, что происходит.

Страна за страной отрабатываются модели государственного переворота, которые принято именовать теперь собирательно «бархатными революциями». Но каждая из моделей имеет специфику. Они все могут оказаться полезными на территории Российской Федерации, сложная региональная конструкция которой требует дифференцированного подхода, несмотря на то что русских 85 %.

Россия – столь же сложное образование, как и демонтированный СССР. Такой прогноз существует не один год. Но Россия не может готовиться к собственной «оранжевой революции», потому что она не знает, что происходит в Киргизии, что происходит в Узбекистане.

Все эксперты либо ничего не понимают, я не оговорился, ничего не понимают в происходящем, либо вынуждены анализировать отфильтрованный СМИ объем информации, размещаемый в новостных сообщениях.

При этом реальные эксперты в регионах, как правило, не привлекаются. Почему? Потому что больше не хотят рисковать. Если утеряна информация о текущей ситуации, можно ли серьезно рассчитывать на реализацию российских интересов в этом регионе?!

– Кто ее не знает? Проживающие там региональные эксперты?

– Московские. Ведущие московские специалисты. Региональные эксперты, как правило, знают еще меньше. Чтобы что-то знать, им нужно знать исходную картинку, иметь американскую или российскую картинку. А местные эксперты для западных групп выступают не как эксперты по проблеме, а как поставщики информации в первую очередь.

Я не единожды участвовал во всевозможных международных тусовках, и никакой другой роли экспертам из Узбекистана и Киргизии не отводится. Но даже имея детальную информацию, располагая подавляющим политическим влиянием в регионе, американцы все равно не доверяют местным специалистам: они осуществляют собственные полевые работы.

Россия сегодня настолько утратила свои позиции, что даже если бы захотела проводить неамериканскую (независимую) линию, она по факту не смогла бы этого делать, потому что утеряно всякое представление о реалиях.

– В таком случае сделайте свой прогноз.

– Во-первых, основная вспышка насилия еще впереди и в Киргизии, и в Узбекистане. Поэтому сегодня крайне некорректно, недальновидно говорить о том, что для Узбекистана был бы оптимальным киргизский вариант. Это что – государства-дублеры? Киргизия отличается от Узбекистана, Узбекистан от Таджикистана, Казахстан от Туркмении. Если Киргизия, Узбекистан и Таджикистан еще имеют общие характеристики, но между Казахстаном и Туркменией точно ничего общего нет.

– Что же будет в случае окончательной реализации американской стратегии создания двух глубокоэшелонированных опорных баз для наступления на восточном и южном направлениях?

– Для реализации этой цели американцам необходимо расчленить или развалить как минимум два государства: разделить по факту, не оформляя юридически, Киргизию и Узбекистан. Поэтому авиабаза «Ганси» в Кыргызстане является важнейшей американской базой на Евразийском континенте. Ее статус выше аналогичных объектов в Кандагаре, Кабуле, Ханабаде и так далее. Функционально она адаптирована под «Аваксы», тыловое обеспечение, для командования и т. д. А вот база непосредственного военного наступления может и должна располагаться только в Ферганской долине.

Исторически Ферганская долина и Западный Синьцзян, Кашгар тесно связаны друг с другом. Ферганская долина в прошлом сообщалась с Кашгаром интенсивнее, чем, скажем, с Самаркандом, Бухарой или с Казахстаном. И соответственно,

…для того чтобы Штаты реально могли готовиться к защите американских интересов по линии двусторонних китайско-американских отношений, им необходимо присутствовать в Ферганской долине.

Это невозможно, пока существует суверенный Узбекистан. Исламистские группы в регионе очень тесно связаны с американскими военными, с американской разведкой. Это хорошо описано авторами Российского стратегического института в исследовании «Религиозные организации экстремистского толка в Пакистане». В этом контексте определенную ценность имеют анализы, в которых прослеживались контакты узбекских и пуштунских лидеров Афганистана с американской военной машиной.

Почему американские советники настояли на том, чтобы Исламское движение Узбекистана – самая мощная негосударственная военная структура в регионе – не переименовывалось в Среднеазиатский исламский корпус? Командиры очень хотели переименования. Состав ИДУ с первых дней существования был многонациональным. И сейчас там значительную часть составляют мусульмане-неузбеки: киргизы, таджики, казахи, татары, чеченцы и другие. Их целью не является свержение Каримова, их цели имеют глобальное содержание.

Ну а американцы оплачивают свои цели, поскольку структуру с другим названием, пусть даже более точным, было бы тяжелее использовать в среднеазиатских играх, в частности против Ислама Каримова. И получается, что для американцев они вынуждены разделить Киргизию и Узбекистан. Вот почему следует ожидать следующих раундов борьбы не по правилам, проявлением которых могут стать новые вспышки насилия в Фергане и Оше.

Фергана нужна логистически как имеющая наилучшую военную инфраструктуру в регионе. Ош рассматривается как штаб контроля над ситуацией в Ферганской долине и как ключ, параллельно запирающий и Хорог, и Горный Бадахшан, и Китай.

Находясь в Фергане и Оше, можно совершенно спокойно рассчитывать, что многолетняя разведывательная работа преобразуется в столь же успешное военное присутствие. Не случайно западные структуры в последние два года резко сменили интонацию и содержание работы с ферганскими чиновниками, журналистами и неправительственными организациями. Здесь упор делается не на проблемы человеческого измерения, которые в американском понимании замещаются проблематикой прав человека, а на достижение «ферганского единства», слияния трех этнических сообществ – узбекского, таджикского и киргизского – в некую ферганскую народность.

В ферганских «субстолицах» – Ходженте, Андижане, Оше – идет неприкрытая подготовка местного общественного мнения, которое, к большому стыду России, начинает привыкать к американскому присутствию в регионе, верит, что американские военные являются гарантами их свободы, защитниками от произвола местной власти.

В узбекской части Ферганской долины сформировались два основных центра влияния – культурно-политический и религиозный. В первом случае это Андижан. Славу регионального исламистского центра Наманган приобрел еще в 1970–1980 годах. Уже в ту пору определенные круги наманганцев были тесно связаны с Пакистаном и в не меньшей степени с Ираном. Эта детализация представляется весьма важной для понимания прогнозируемого процесса перекраивания карты региона. Готовясь к его проведению, американцы делают все от них зависящее (и довольно успешно) по недопущению преследования хизбуттахрировцев в населенных узбеками Ошской и Джалал-Абадской областях Южной Киргизии.