Текст книги "История города Хулучжэня"

Локальный конфликт на далекой границе вовсе не повлиял на стремление жителей Хулучжэня к богатой жизни. Вслед за распространением всяческих слухов необыкновенную активность и беспокойство начали демонстрировать некоторые «владеющие внутренней информацией» жители городка. Они будто бы предвкушали некоторые события и надеялись на то, что слух окажется реальностью.

Творческая агитбригада коммуны, просуществовав с грехом пополам еще два года, в конце концов была окончательно распущена. Уездный театральный фестиваль, который в прежние годы устраивали каждую зиму, тоже упразднили. Не осталось и следа от широко разворачивавшихся в прошлые зимы кампаний по капитальному строительству на селе. Не нужно было больше селянам на пронизывающем зимнем ветру с раннего утра и до поздней ночи ради создания видимости активной деятельности преобразовывать природный рельеф на лысых холмах, где развевались красные флаги и раздавались режущие слух звуки горна. Фокус людского внимания и интересов сместился.

Ань Гоминя, которого когда-то арестовали за «тайное прослушивание вражеских радиостанций», тоже уже год с небольшим как отпустили на свободу. Агитбригада перестала существовать, и пришлось временно распределить его в городской дом культуры в качестве смотрителя ворот. Игравший на эрху Гуань Дэчжэн (которого прозвали Гуань Большой Зад) и другие члены актива агитбригады маялись от безделья и частенько собирались вместе, чтобы изучить дела государственной важности, структурируя и анализируя новую порцию информации из тайных источников.

Частота использования дома культуры по сравнению с былыми временами тоже значительно снизилась. Ань Гоминь, единственный оставшийся в штате член агитбригады, отвечал за охрану этого пустого здания – дома культуры, существующего теперь только номинально. Власти городка ежемесячно платили ему зарплату в размере тридцати юаней – это было своеобразной компенсацией за те семь лет, что он провел в заключении. Маленький флигель, в котором он обычно дежурил, стал местом собраний и бесед для Гуань Дэчжэна и нескольких других прежних членов актива агитбригады, уже вернувшихся домой и посвятивших себя сельским работам.

– В деревнях на юге уже разделили земельные участки для единоличной обработки! – сообщил Гуань Большой Зад тайную новость, вызывающую одновременно и воодушевление, и смятение.

– По мне так и не может такого быть, разве это не отступление? О таком нельзя зря болтать, а то можно и головы на плечах не сносить, – выразил сомнение Ань Гоминь, не дожидаясь, пока свои точки зрения выскажут остальные.

– Почему это не может? Мне кажется, очень даже может! Это же как здорово будет, если земельные участки распределят крестьянам для самостоятельного засева! А государство пусть берет арендную плату и налоги, и будет с него! – одобрил кто-то идею.

– Если бы правда нам землю раздали, остался бы ты здесь привратником работать? – нарочно подначивал Гуань Дэчжэн Ань Гоминя.

– Фи, да кто ж осмелится управлять повозкой, в которую запряжен тигр? Нет, мне храбрости не хватит. И нескольких дней не пройдет, как запишут тебя в кулацкие элементы и начнут гонять в позорных шествиях по всем улицам. Нет, я и подумать о таком не смею. Я думаю, вам тоже не стоит питать несбыточные надежды; разве может на нас такое счастье свалиться? Чушь! Коллективную собственность превратят в индивидуальную? И не мечтайте! Если не знаете, чем заняться, так ступайте домой спать. – Вспомнив о делах минувших лет, Ань Гоминь невольно затрясся в предчувствии беды.

– Ну и никчемный же ты человечишка, старина Ань. Испугался? Обжегся на молоке, вот и дуешь теперь на воду! Теперь времена уже не те, что раньше, эпоха сменилась. Хватит дрожать и трепетать, как мышь, будь мужчиной! Фи, нам, крестьянам, ничего больше для счастья не нужно – только засеивай свою землю да сытно ешь, и нечего попусту хорошее с плохим в одном котле мешать! – возмущенно возражал Ань Гоминю Гуань Дэчжэн.

– Черт возьми, какая еще смена эпох?! Тебя за одни только эти слова могут в тюрьму упечь, понимаешь? Какая бы эпоха ни настала, всё равно она будет царством Компартии на земле, и мы должны будем идти путем социализма! Ты говоришь, что я дрожу, трепещу и труслив, как мышь, только потому, что тебе не доводилось быть в моей ситуации! Да если я расскажу, какие на мою долю выпали тяготы, ты от страха в штаны наложишь, понял? Фи, нечего здесь попусту чесать языком, ступайте домой спать! У кого жена есть – обнимет жен, кто холост – довольствуйтесь самими собой! Давайте, давайте! Хороший сон компенсирует недостаток пищи, нечего тут нюни разводить, всё равно вам за это рабочие единицы не зачтут и зарплату не выдадут! – Ань Гоминь вышел из себя, встал и пинками выгнал всех вон. Закусив губу, товарищи разошлись по домам.

Не прошло и нескольких дней, как информация Гуань Дэчжэна из тайных источников превратилась в документ ЦК. Не успели и глазом моргнуть, как система производственных бригад прекратила свое существование. А деревенские пашни, фруктовые сады, свиноферму и лысые холмы отдали в подряд местным семьям. Те семьи, члены которых прежде были кадровыми работниками в сельском отряде, воспользовавшись своими льготными условиями, раньше других завладели довольно большим количеством производственных средств. Сын Ван Личжэна, начальника производственного отряда, отогнал домой единственный имевшийся в отряде трактор и занялся перевозками, помогая строящим новые дома крестьянам доставлять камень, песок и красный кирпич.

Гуань Дэчжэн воспользовался связями с главой городка Гэ (после того как коммуну переделали в городок, начальник Гэ стал мэром), взял себе в подряд самый большой фруктовый сад на горе Хоушань в западной части городка и отныне с весны и по осень жил на этой горе в ветхом шалашике. Целыми днями он, с растрепанными волосами и неряшливо одетый, пропадал в зарослях фруктовых деревьев; от прежнего его образа жизни, когда он еще играл в агитбригаде на эрху, носил белую рубашку, расчесывал волосы на пробор и при разговоре любил ввернуть новенькое словечко, не осталось и следа. Теперь жители городка не обращались к нему официально по имени – Гуань Дэчжэн – и не называли за спиной «Гуань Большой Зад», а пользовались новой кличкой – «Дикарь».

«Смотри, Дикарь с горы спустился!» – это означало, что Гуань Дэчжэн опять прибыл в городок покупать лекарства или удобрения.

Продолжавшиеся на протяжении долгих лет тайные встречи любителей политики тоже, естественно, прекратились: внезапно к этому занятию был утрачен всякий интерес. У большинства людей сформировались новые увлечения: игра в маджонг, в карты и другие азартные игры. Как только наступала зима, Гуань Дэчжэн спускался с горы. Он любил острые ощущения и проводил время за игрой в покер и маджонг. Говаривали, что ему очень фартило: проигрывал он редко, а выигрывал часто.

Получив свои наделы, крестьяне из села практически целыми днями гнули спины у себя на земле. Но не прошло и двух лет, как количество работающих на земле сократилось. Парни, взрослые девушки и маленькие девчонки только и думали, как бы им избавиться от тяжелого физического крестьянского труда, тогда как в городке начали постепенно открываться новые гостиницы, ресторанчики, парикмахерские, магазины одежды, фруктовые лотки и лотки с морепродуктами, видеосалоны, бильярдные и т. п.

Ань Гоминь же не поддался соблазну и продолжал сторожить дом культуры, бывший некогда знаковым зданием Хулучжэня. Несмотря на то, что там уж давно не было пре ж него гомона, клуб стоял, никем не оплакиваемый, словно разлагающийся скелет динозавра эпохи мезозоя.

Пролетели четыре года. Трое братьев из семьи И закончили университет. И Бай учился в Пекинском университете, его специальностью была философия. Закончив основной курс, он поступил в аспирантуру и вгрызся в гранит классической немецкой философии.

Ступив за порог студенческого городка, он одно время комплексовал из-за своего происхождения, что привело его к попыткам изучить «блистательную историю» своей родины и семьи. Он занимался этим год, но в конце концов признал, что проект провалился, не принеся никаких результатов. Позже для описания и осмысления истории родных мест он использовал знаменитые изречения некоторых философов. Так, например, он утверждал, что городок Хулучжэнь существует только в восприятии живущих в нем. Его односельчане точно не смогли бы понять эту заумь. Он думал, что, возможно, понять эти слова сумел бы его старший брат И Ши, потому что он был образцовым дураком. В детстве И Бай частенько слышал от своего глупого старшего брата подобные фразы.

В учебе у И Бая не возникало никаких трудностей. Неизвестно, благодаря чему – его врожденному таланту или работе наставников, – но, как бы то ни было, у него была будто бы врожденная склонность к философским формулировкам. Любые абстрактные размышления могли вызвать у него восторг, и, наоборот, во всём, что касалось конкретики, он демонстрировал необычайную заторможенность и даже тупость. Особенно ярко это проявлялось в любви.

Когда-то в Хулучжэне И Бай питал чувственные иллюзии по отношению к отправленной в сельскую местность представительнице городской молодежи – Бай Вэйхун. Тогда он впервые испытал какой-то порыв и подумал, что это своего рода физиологическая реакция, но в тоже время и душевная тяга. Когда И Бай поступил в университет, его и без того скромный сексуальный потенциал окончательно сошел на нет. Привлекательность и кокетство прекрасного пола не способны были разжечь в нем огонь страсти.

Он никак не мог избавиться от черной тени, которую бросил на его душу случай под большой софорой около центра образованной молодежи на западе городка. Там стоял рослый, наводящий ужас военный, жених Бай Вэйхун. Именно в тот момент, когда И Бай порывисто взял Бай Вэйхун за ее соблазнительные ручки, возник тот высокий, будто башня, военнослужащий. И Бай затрясся от страха, убрал назад свои руки, а заодно с руками съежилось его сердце и прочие части тела. В университетской библиотеке он жадно вычитывал ответы на свои вопросы в сочинениях Фрейда, однако подробных инструкций, как ему быть, он там так и не нашел.

Возможно, что печальный опыт его старшего брата, И Ши, помешал его нормальному чувственному развитию. Одно время И Бай размышлял и в этом направлении. Обманным путем высвобожденный врожденный инстинкт абсурдным образом превратился у дурака в политическое преступление. Произошедший в те времена в городке инцидент с «донорством семени» был для И Бая делом непостижимым. «Брак – это взаимное использование половых органов»; это категоричное утверждение одного философа[16]16
  Половое общение, по утверждению Иммануила Канта, – «это взаимное использование одним человеком половых органов и половой способности другого» (прим. ред.).


[Закрыть] снова заставило его утратить интерес к стараниям на поприще любви и брака. Он держался от женщин на большом расстоянии и отказался даже от обычного общения с противоположным полом. Студенческие годы И Бая были серыми и унылыми, полностью лишенными ярких красок.

Однако политический его энтузиазм всегда был необычайно высок. Он принял участие в выборах базового состава народных представителей, где выступал в роли свободного кандидата. Воспользовавшись загадочной аурой городка, из которого он происходил, – этого мало кому известного захолустья, – а также полной различных трудностей историей своего детства и юности и увлекавшими его философскими фантазиями, он выдумал несколько причудливых трогательных историй и наделил их глубоким философским содержанием. Поначалу он пытался рассказывать их своим одногруппникам в общежитии и учебных аудиториях, всё время говоря о своем мотиве для участия в выборах и о предвыборной программе. Но его заикание на фоне сельского просторечия резало им слух и вызывало язвительные насмешки. Но это вовсе не заставило И Бая отступить: ему казалось, что еще есть что сказать и что сделать. Поэтому он привлек на свою сторону нескольких своих товарищей, организовал из них маленький предвыборный штаб и с энтузиазмом взялся за написание и редактуру своей предвыборной речи. Однажды он даже посреди ночи пробрался в актовый зал университета, где продекламировал свой предвыборный манифест двум с лишним тысячам пустых мест. И хотя аплодисментов и не последовало, но из дежурной комнаты на верхнем этаже актового зала донесся негодующий яростный вопль старого сторожа: «А ну вали отсюда! Ты знаешь, который час? Ненормальный! И не думай сбежать, негодник, я не я буду, если тебя на пост охраны не доставлю!»

Упорство И Бая принесло плоды. Теперь, выступая с речью при большом скоплении народа, он больше не краснел от напряжения, руки и ноги его не холодели, а легкое заикание уже полностью прошло, и, хотя его по-прежнему нельзя было назвать велеречивым, он всё же мог говорить весьма легко и естественно, не вставляя то и дело «это самое» и «то бишь».

Поощряемый своим предвыборным штабом и другими сторонниками, И Бай в конце концов взошел на трибуну университетского актового зала, чтобы вместе с прочими кандидатами вверить себя народному суду. Выступление его в целом можно было назвать нормальным, но среди остальных претендентов он ничем не выделился. И в особенности И Бай растерялся, когда отвечал на вопросы сидевших в зале преподавателей и учеников, потому что некоторые из них руководствовались явно дурными намерениями. В части своих вопросов они выходили за рамки содержания речи И Бая и затрагивали вещи более сложные. Знания, смелость и чувства И Бая не отвечали требованиям некоторых придерживавшихся радикальных точек зрения людей; недовольный гул прогнал его со сцены, и он, понуро повесив голову, вернулся обратно в общежитие.

В душе он понимал, что существуют границы, которые он не в силах переступить. Он готов был не становиться народным представителем, лишь бы не выкрикивать эти страшные лозунги. Нет, ни в коем случае! Он обдумывал эту проблему вновь и вновь. И позже, когда наставник их курса вызвал его на разговор, он еще раз прояснил свою политическую позицию. Он ни в коем случае не мог согласиться с политическими инициативами прочих кандидатов. Из-за тех демократических выборов И Бай сделался еще более замкнутым. В дальнейшем его университетская жизнь протекала между общежитием, учебными аудиториями (или библиотекой) и столовой.

Позже И Бай горько смеялся сам над собой: «Между моими политическими и сексуальными способностями не существует, по сути, никакой разницы, и тех и других хватило только на одно мгновение».

Между тем жителям Хулучжэня и невдомек было, чем там занят И Бай, они даже и не помнили про трех братьев И.

По сравнению с серой и скучной студенческой жизнью И Бая жизнь городка представляла собой калейдоскоп ярких и пестрых картин.

Теперь всё внимание населения было поглощено новой целью – зарабатыванием денег! Все помыслы и дела горожан теперь устремились к одному только слову: «деньги». Все значимые события, происходившие здесь были так или иначе связаны с деньгами.

И И не удалось попасть в армию, и первые четыре – пять лет он помогал своему отцу, Чудовищу И, пахать землю. Площадь пахотных земель, отданных во владение семье И, превышала средние показатели других дворов, потому что власти деревни, «руководствуясь принципами уважения к знаниям и образованным кадрам», при распределении земли не стали убирать из расчета троих поступивших в университет братьев И, сохранив за ними право земельного подряда как за крестьянами Хулучжэня. Это очень растрогало семью И, но при этом вызвало зависть и недовольство у многих соседей.

Чудовище И вместе со своим старшим сыном, дураком И Ши, и младшеньким, И И, сутками напролет смиренно трудился на нескольких му[17]17
  Му = 1/15 гектара, или 667 м² (прим. ред.).


[Закрыть] своей земли. Пшеницы, кукурузы, соевых бобов и второстепенных культур за год вырастало столько, что вся семья могла питаться с урожая два – три года. Излишки зерна Чудовище И продавал, за счет чего содержал трех обучающихся в университетах сыновей, а также начал строительство дома для младшего сына, куда тот должен был въехать после женитьбы. Все расходы, которые шли на обучение сыновьей, в основном покрывало правительство, ему же приходилось предоставлять им лишь небольшие суммы денег на карманные расходы. Мысли о старшем сыне, И Ши, не давали старику покоя и лежали на его душе тяжким грузом. Он с беспокойством размышлял о будущем дурака и уже много раз собирался женить И Ши на женщине с какими-нибудь отклонениями. Главное, чтобы она не была дурой, а так бы любая сошла – и хромая, и слепая. Но мать И Ши категорически возражала, говоря: «Тебе что, одной обузы мало, решил еще одну завести?» Чудовищу И показалось, что жена его дело говорит, и он решил еще немного подождать.

И И, который три года подряд работал с отцом на посевных работах, становился всё более и более нетерпеливым. Он практически каждый день ссорился со стариком, ворча, что он хочет заняться на стороне другим промыслом. Чудовищу И не по душе были завышенные требования младшего сына, и он часто поучал его словами «труд приносит богатство». Но И И был с отцом не согласен и пререкался с ним:

– Тьфу, да никакого богатства труд не приносит, какое в наше время может быть от труда богатство, труд приносит смерть! Смерть от усталости! Помрешь, а денег не заработаешь.

– Ха-ха-ха! Молокосос! Жди, когда на тебя манна небесная просыпется и кошель с неба упадет! Ты хочешь и сил не потратить, работу не сделав, и лишения стороной обойти, и денег еще при этом заработать? Да ты протри глаза и посмотри на себя, ну на что ты вообще годишься? – старик И тоже вышел из себя и бранился, тыча пальцем сыну в нос.

– Да ты ничего не понимаешь, какой смысл вообще с тобой разговаривать?! Посмотри на семьи богачей, которые живут на центральной улице нашего городка, ну какая из них заработала состояние земледелием? Ван Личжэн сразу же купил два больших грузовика и начал заниматься транспортными перевозками, а для работы на земле давно уже людей нанял. Гэ Сяоган из армии инвалидом вернулся, но при этом тоже маленький ресторанчик открыл, у него теперь денег куры не клюют. Кадровый состав городка только в его ресторанчик гостей угощать и водит. И даже вдова паралитика Ваня сама открыла маленький магазинчик, теперь барышничает целыми днями, одежду покупает да продает. Всё лучше, чем, как мы, землю пахать. Не верю я, что мне такое тоже не под силу! – И И казалось, что отец постоянно его зажимает, мешает его видам на будущее.

– Да чего про это зря говорить. Ну как ты можешь сравниться с Ван Личжэном? Он вон сколько лет командиром производственной бригады был, добра себе побольше, чем мы, накопил. Гэ Сяоган на своего отца опирается – главу городка Гэ, а к тебе, если ресторан откроешь, кто столоваться придет? Они-то на казенные денежки пируют, заранее банкеты заказывают. А жене паралитика Ваня разве легко с ее магазинчиком управляться? Ездит за товаром, закупает товар, с ног сбивается, а ты только и знаешь, что тунеядствовать, ну как ты можешь торговлей заниматься? Если не хочешь землю пахать, так поступай учиться, как трое твоих старших братьев. Если поступишь в университет, то не придется сельским хозяйством заниматься, давай, поступай! Да только хватит ли тебе на это духу? Ну чего хорошего можно ждать человеку, который думает только о том, как бы заработать, а трудиться при этом не желает? Тьфу, да такой невежа, как ты, что угодно ушами прохлопает, – старик дал волю своим чувствам, не стесняясь в выражениях.

– Ты и не упоминай про трех моих драгоценных старших братьев, они-то хорошо устроились, да только какое это имеет ко мне отношение? Вот увидишь, отец, все эти ученые люди – бессовестные, ты не сможешь на них положиться. Они ведь уже закончили учиться, и что-то я не видел, чтобы хоть один из них домой деньги присылал! Тьфу на них, мы тут пашем целыми днями, не разгибая спины, что ж они не откладывают деньги с зарплаты, нам не высылают? Вздор, может, мне и недостает ума, чтобы учиться в университете, но мне и не хочется учиться всякой бесполезной ерунде. Не надо мне докучать, я завтра же уйду из этого дома! Чтобы себе на кусок хлеба заработать, необязательно в земле копаться! – не сдавался И И.

– Ну и катись тогда, если хочешь, чего завтрашнего дня-то ждать?

– А вот и пойду, я больше ни дня в этом доме не выдержу.

Разозленный тем, что его отец не побоялся так с ним говорить, И И схватил кое-какую одежду, ногой открыл дверь и пулей вылетел за порог. Чудовище И и представить не мог, что его младший сын И И после этого побега не будет объявляться дома еще восемь лет.