Текст книги "Обрученные Венецией"

Каролина вскинула голову и взглянула на палаццо. Его восточное крыло уже охватило пожирающее пламя, и она с ужасом осознала, что именно там находились их покои. Надежда о том, что матушка и Палома живы, угасла в ее душе, и от этой мысли девушка почувствовала слабость в ногах. В этот момент Каролину кто-то резко дернул за руку, и она пронзительно вскрикнула. Маттео озлобленно закричал:

– Ты сейчас же пойдешь туда, куда я скажу! Тебе ясно?

Каролина ощутила откуда-то выросшие в ней силы, толкнула Маттео ногой в пах и стремительно бросилась туда, где предположительно должен быть вход в палаццо, но едкий дым и пыль настолько ослепили ее, что Каролина в растерянности остановилась. Ее не покидало ощущение, что весь ужас – это всего лишь сон, который испарится сразу, только она проснется.

Внезапно, совсем рядом она услышала оглушительный грохот взрыва и тут же почувствовала какую-то слабость в ногах, словно неведомая сила тянула ее к земле. Каролина упала на колени, пытаясь всей своей сущностью противостоять тому, что управляло ею. Однако силы совсем покинули ее, и, рухнув ничком на землю, она ощутила жгучую боль в плече.

Сердце Маттео содрогнулось, когда он увидел падающую Каролину, окровавленную и изнеможденную. Откинув свалившиеся перед ним деревянные колья и колесо от повозки, он бросился к ней, закрываясь от летевших в его сторону обломков. Маттео повернул к себе побелевшее лицо возлюбленной, и только по шевелившимся устам смог понять, что она все еще жива.

Юноша оглянулся вокруг себя. В нескольких шагах от него лежал убитый Лоренцо да Верона, тело которого, впрочем, он видел еще до того, как вошел в башенку за Каролиной. Дворец позади него полыхал в огне. Все свидетельствовало о том, что Каролина, вероятнее всего, осиротела всего за несколько мгновений.

Маттео бросил взгляд в сторону башни, которая была границей западной части имения да Верона с маленьким прудом и лесом. Сейчас они смогут укрыться за кустами можжевельника, которые росли вдоль стены палаццо. А там, выйдя на открытую местность за пределы особняка, он наверняка сможет найти лошадь.

Его нога уперлась во что-то тяжелое. Маттео опустил голову. Прямо перед ним лежал распластанный воин из генуэзской армии. В одно движение руки юноша сорвал с него бурый плащ и закутал в него Каролину. Подхватив синьорину на руки, он, что было сил, бросился прочь с поля битвы.

Да, этот поступок наверняка в будущем подлежит осуждению его сторонников, ведь он предательски повел себя, оставив своих в разгар сражения. Но он не мог, да и не желал оставлять ненаглядную Каролину гибнуть. И если пред ним предстанет необходимость, он закроет ее собой, только бы спасти ей жизнь.

Оказавшись за башней, в которой герцог не так давно заточил свою дочь, Маттео укрылся за огромной бочкой – частью насоса, качавшего воду из реки. Ему требовалось немного отдохнуть. Хотя бы несколько мгновений. Маттео посмотрел на Каролину и прислушался к ее груди. Услышав ее сердцебиение, он с облегчением вздохнул, собираясь с силами, чтобы продолжить путь.

Пройдя каменный мост, соединявший территорию имения с дорогой, ведущей вглубь леса и на побережье, Маттео поспешил зайти в тень деревьев, дабы укрыться от посторонних глаз. На радость ему здесь паслась лошадь, очевидно, сбежавшая с конюшни, испуганная громыханием войны.

Каролина истекала кровью, и Маттео понимал, что времени у него чрезвычайно мало. Ему ничего другого не оставалось: путь до побережья, у которого его ожидает лодка, приготовленная им для побега, составит несколько миль. Далее он намеревался отправиться в сторону Флоренции, где они с Каролиной могли бы спрятаться у его родни. Однако юноша не предполагал, что все может закончиться так плачевно.

Аккуратно уложив ее на траву, он оторвал кусок материи от солдатского плаща и перевязал истекающую кровью рану. Затем он уложил ослабленную девушку на кобылу. Оседлав лошадь, Маттео облокотил Каролину о себя, придерживая ее одной рукой, а другой держась за узду. Прежде чем скрыться в лесу, Маттео обернулся, чтобы осмотреться, и сквозь редеющие деревья увидел приближающуюся к палаццо многочисленную армию республики. Становилось ясно, что сражение крестьянами проиграно.

Убедившись, что возлюбленная надежно закреплена в седле, юноша погнал кобылу по узенькой просеке, которая прямиком через лес выводила к Средиземному морю.

Он провез ее столько, сколько смог, но дальше лес становился все непроходимее для большого животного, поэтому Маттео снял Каролину с лошади и понес на руках сквозь гущу леса. Он знал, что до побережья оставалось не меньше мили. Обессиленный тяжелыми днями, в ссадинах и царапинах на лице и теле, Маттео из последних сил пробирался к морю, чтобы спасти жизнь и себе, и Каролине.

Решившись передохнуть, крестьянин остановился и уложил синьорину на пахнущую свежестью траву. Лицо Каролины казалось обескровленным: губы стали земляного цвета, а побледневшая кожа словно свидетельствовала о безжизненности расслабленного тела. Маттео испуганно принялся приводить девушку в чувство: теребить обескровленные щеки, поливать водой из фляги казавшееся безжизненным лицо, но Каролина оставалась недвижимой. Сердце… неужто оно не бьется?

– Умерла… она умерла… – сидя на коленях, Маттео склонил голову ей на грудь и почувствовал, как содрогается от рыданий.

Из его глаз не текли слезы, но он ощущал, как изнутри разрывался от боли.

– Прости… – прохрипел сквозь собственные рыдания Маттео. – Прости… Клянусь богом, я не хотел… я не хотел, чтобы все случилось именно так…

В этот самый момент Адриано и появился из леса. Маттео обернулся и схватился за меч.

– Маттео, спокойно, – Адриано отпустил оружие, оставив его за пазухой, и попытался успокоить мятежника. – Не кипятись, я свой!

– Свой? – закричал Маттео и сделал шаг к нему с мечом в руках. – Вы предали нас!

Крестьянин выглядел крайне неадекватным, способным на все. Адриано выхватил свой меч на случай, если придется защищаться. Но Маттео не нападал, поэтому и сенатор не настаивал на сражении.

– Маттео, я знаю, что Милан вас предал. Но политика – сложное дело, и объяснять тебе что-либо сейчас я не буду лишь потому, что времени на это нет. Именно поэтому я и отказался от сделки… Я – не миланец! – произнес Адриано.

– О, мне это известно! – яростно заорал Маттео и победоносным выражением лица посмотрел на синьора Фоскарини. – Но и Венеция не соблаговолила нам помочь. Было неосторожно с вашей стороны доверить это дело неграмотному мальчишке. Леон, как только пришел, сразу же доложил мне о вашей с ним беседе.

У Адриано не дрогнула рука с мечом, поскольку это все он себе давно объяснил.

– Это я отправил вам письмо! – воскликнул Маттео. – Вопреки запретам лидеров мятежа. Было глупо с моей стороны надеяться на сотрудничество с Венецией, ибо граждане вашей державы отнюдь не лучше миланцев. А вы, синьор, оказались самозванцем в этой истории…

– Меня на самом деле вовлекали в эту сделку миланцы, но я отказался, – произнес с честностью Адриано. – Я не посчитал нужным сражаться на одной стороне с бесчестными людьми.

– Мне известно о предложении венецианцам. Но Милан и звестил нас о возможной сделке лишь после нашей с вами встречи.

– Маттео, это все неважно! Я не желаю говорить сейчас об этом. Меня интересует только судьба этой женщины, – Адриано с беспокойством посмотрел на Каролину. – Позволь мне подойти к ней.

– Нет! – закричал Маттео. – Нет… – он тут же обессиленно опустил меч, едва сдерживая застывшие в глазах слезы. – Она умерла…

Эти слова сокрушали сердце Адриано, но ему не хотелось верить в их правдивое содержание.

– Я прошу тебя, Маттео, позволь мне подойти к ней, – повторил он свою просьбу. – Поверь мне, я кое-что в этом смыслю.

Мальчишка только отошел в сторону и устало упал на колени. В какой-то момент ему все показалось бессмысленным – битва, победа и даже его собственная жизнь. Казалось, вокруг все померкло, и все надежды на будущее обернулись грудами пепла, обрушившимися сейчас под палаццо да Верона.

Неужто он и впрямь опоздал? Эта мысль сокрушала его! Адриано приложил голову к груди Каролины и прислушался к ударам ее сердца, всей душой надеясь ощутить их. И действительно, ему удалось прощупать слабую пульсацию. Желая удостовериться в своих предположениях, сенатор коснулся пальцами ее губ и почувствовал легкое дуновение.

– Слава Всевышнему, она жива! – радостно выдохнул он, с трепетом обхватывая ее руками.

– Что? – словно обезумевший, Маттео не мог совладать с собой, чтобы расслышать венецианца.

– Она жива! – выдохнул снова тот и беспокойно осмотрел кровоточащую рану.

– Жива? – воскликнул Маттео и поднялся с колен.

Сердце Адриано разрывалось, когда он смотрел на побледневшее лицо Каролины. Ему казалось, что жизнь вот-вот покинет ее обессиленное тело.

– Рану необходимо потуже перевязать: она теряет много крови, – произнес хрипло Адриано.

Он снял окровавленную материю с ее раны.

– Маттео, герцог и герцогиня живы? – спросил он, глядя на юношу так, будто капитан на новобранного бойца.

– Нет, – выдохнул Маттео. – Герцог убит в сражении, а герцогиня находилась в замке, когда мы подожгли его. Я знал, что Каролины там нет…

– Я заберу ее… – начал было Адриано, но юношеская импульсивность не позволила ему закончить фразу.

– Это я должен ее забрать! – крикнул Маттео.

– Маттео, нет времени для пререканий! Она погибает!

Адриано понимал, что в этих переговорах главное – не терять самообладания, которое может заставить его потерять время.

– Я понимаю твои чувства, Маттео, но ей нужна помощь лекаря! Ты сможешь ей помочь?

Его слова были четки и ясны, а голос – громким и решительным. Маттео растерянно забегал глазами по лесу.

– Вы полагаете, что я напрасно заманил вас сюда своим письмом? Мне нужен корабль! – требовательно произнес он.

По губам Адриано проскользнула усмешка.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты должен отдать мне свой корабль! – потребовал Маттео.

– Судя по тому, что ты намеревался сбежать с синьориной из Генуи, ты рассчитывал на то, что тебе удастся захватить мое судно? – Адриано едва сдерживал позывы хохота, вырывающегося наружу.

– Да, – подтвердил Маттео, и тут венецианец не удержался, позволив смешку выбраться наружу. – Я знал, что смогу исчезнуть отсюда вместе со своими людьми и захватить корабль. Но я смогу это сделать и без них!

Блеф, слетающий из его уст, забавлял Адриано, но он пытался всеми силами совладать с собой. Осторожность Маттео пала перед желанием отвоевать чувство собственного достоинства, которое пытался унизить Адриано. Крестьянин схватился за меч.

– Маттео, мы оба глупцы! У нас нет времени на сражение – Каролина умирает.

Адриано посмотрел на Маттео испепеляющим взглядом. Тот сначала не знал, что ответить, но был явно намерен стоять на своем до конца.

– Я спасу ей жизнь! – твердо воскликнул юноша, принимая боевую готовность.

Адриано стоял спокойно, но на всякий случай держал руку на рукоятке своего меча. Он знал, что сможет уложить этого мальчишку за несколько минут. Но убивать ему не хотелось.

– Маттео, мы зря тратим время. У тебя нет ни возможности, ни денег, чтобы оплатить ей лекаря. Мой корабль стоит в полумиле от берега, и на нем находится хороший лекарь. Но без меня никто тебя не пустит на борт.

Убедительность слов сенатора заставила юношу опустить руку и на секунду задуматься.

– Маттео, она умирает, – с горечью в голосе и невыразимой болью в сердце произнес Адриано. – Ты уже сделал для нее все, что мог. Позволь мне довести дело до конца. Ведь сейчас только от нас зависит ее жизнь.

Маттео трудно было выразить словами свое сожаление и растерянность. Ведь он принимал участие в этом мятеже только из-за того, что внутри себя теплил надежду остаться с ней вместе. Современный общественный уклад ни за что не позволил бы им пожениться.

– Я смогу ее спрятать вдали от врагов. Ведь даже если она выживет в этих землях, она не будет в безопасности – многие стервятники жаждут ее смерти, – промолвил Адриано, а про себя отвел мальчишке несколько секунд на раздумья, в противном случае он пойдет в наступление. Время стремительно ускользает из его рук.

– Я требую, чтобы ты доставил меня с ней во Флоренцию, – произнес Маттео. – Иначе, клянусь Богом, я убью тебя.

Адриано окончательно разозлила наивность этого юноши. Он мастерски выхватил свой меч и двумя движениями откинул оружие крестьянина. Одним ударом в лицо он повалил мальчишку наземь и со всей силы придавил его шею своей рукой.

– Ты ничего не можешь ей дать, Маттео! – заорал он. – Даже сейчас ты позволяешь себе тратить впустую время, пока она истекает кровью. Тебе свою шкуру спасать надо: если тебя найдут солдаты, то отдадут под суд и наверняка повесят! Она же рядом с тобой погибнет.

Тяжело дыша от возмущения и злости, Адриано отпустил Маттео и поднялся на ноги, поднимая свой меч. Слабый стон Каролины заставил обоих перейти к незамедлительным действиям. Адриано подошел к ней и поднял ее на руки.

– Я помогу вам пройти через лес, – выдохнул Маттео и отвернулся. – Но если ты не возьмешь меня с собой, я скажу правительству о нападении Венеции…

– Прекрати, Маттео, – ухмыльнулся Адриано и пошел по дороге, которая привела его сюда.

– Имеется путь и покороче, – понуро произнес Маттео и кивнул головой на тропу, ведущую к югу. – Так мы скорее выйдем на побережье.

– Хорошо, я возьму тебя на судно, – процедил сквозь зубы он. – Но высажу во Флоренции…

– Это мы еще посмотрим, – в голосе Маттео чувствовалась напыщенная самоуверенность, которой он хотел показать себя выше своего спутника, что крайне раздражало самого Адриано.

И впрямь, к морю они вышли довольно быстро. Ночной сумрак уже сгустился над побережьем, и все, что освящало путь, – серебристый свет полной луны. Маттео помог Адриано спуститься вниз по каменистой дороге к морю. Юноша хранил молчание, и только перед тем, как венецианец уложил Каролину в шлюпку, он безмолвно подошел к ней и с нежностью провел рукой по ее бледному лицу.

– Что ты медлишь? – с нетерпением и даже некоторой злобой буркнул Адриано. – Садись в шлюпку!

Маттео спокойно посмотрел на Адриано. Про себя венецианец бегло отметил, что этот взгляд не походил на взгляд импульсивного и глупого юнца. Словно мальчик всего за несколько мгновений обернулся в мужчину.

– Твоя правда, венецианец! Я ничего не смогу дать ей из того, в чем она нуждается. И, к моему великому сожалению, не могу остаться с ней, как бы мне этого ни хотелось! А если я покину Геную, то останусь в памяти своих друзей трусом, что есть наиболее болезненным для меня.

Его самообладание восторжествовало. Очевидно, за короткое время их пути к побережью Маттео все же сумел оценить ситуацию по достоинству.

– К тому же мне известно, что миланцы готовили покушение на семью да Верона. И вряд ли их что-то остановит, знай они о спасении Каролины. Как бы горько мне ни было от осознания этой мысли, но в Венеции она будет в безопасности, если, разумеется, ты оправдаешь мои надежды и окажешься в действительности человеком чести. Твой адрес я уничтожил, как только отправил письмо, поэтому, если я погибну, то тайна о местонахождении Каролины погибнет вместе со мной. А я нужнее респуб лике, – с этими словами Маттео ногой оттолкнул шлюпку от берега.

Надо отметить, что Адриано уже свыкся с мыслью, что мальчишка отправится с ним на судно. Но такой поворот событий его устраивал куда больше.

– Маттео, тебя ведь могут взять… – произнес негромко Адриано, внутренне признавая наивысшую благородность поступка юноши.

– Не факт, – ответил тот, и в его голосе ощущалась некая насмешка. – Но у них появился шанс попытаться. Еще какое-то время армия будет увлечена подавлением мятежей. Вы должны исчезнуть за горизонтом как можно скорее.

Маттео с горечью наблюдал, как шлюпка отдаляется от него.

– Маттео, твое благородство вознаградится Небесами, – произнес на прощание Адриано.

Он уже не видел, как по губам Маттео скользнула хитрая улыбка, но заметил, как тот проворно поднялся до середины утеса и исчез в его тени. Сейчас Адриано отчетливо понимал, насколько молод, но чист душой этот юнец. И самым изумительным в этой истории Адриано находил способность мальчишки к тем истинным чувствам, способным пожертвовать собой ради женщины. Сейчас для сенатора стало очевидным осознание того, что именно во имя ее спасения доблестный Маттео пошел на участие в этом мятеже, учился убивать и готовился сразиться не с одним человеком из имеющих массу преимуществ в боевом мастерстве и доспехах. Несомненно, у этого юнца есть чему поучиться…

Витторио суетился вокруг койки Каролины. Адриано несмело подошел ближе и посмотрел на ее безжизненно-бледное лицо.

На ее лбу выступили капельки пота, а белые, словно обескровленные уста едва шевелились в бреду. Лекарь посмотрел на вошедшего сенатора и удивленно приподнял брови.

– Беспокоишься? – спросил охрипшим голосом старик, перетирая в руках травы для мази.

Адриано лишь виновато опустил усталые глаза, словно не мог себе простить этого поступка. Армази даже не смотрел в его сторону, а задумчиво потирал в руках сушеную лекарскую траву и молчал. Он знал, насколько сильна ненависть Адриано к генуэзцам, и его сегодняшний поступок изумлял старика до невозможности.

– Она выживет? – спросил сенатор, нисколько не стараясь скрыть своего волнения.

– У нее имеются силы выкарабкаться. Надеюсь, что желание жить одолеет ее сильнее, чем этот осколок от ядра, – произнес монотонно Витторио.

Адриано смотрел, как заботливо Лаура вытирала пот со лба Каролины и беспокойно поглядывала на него.

– И все-таки, друг мой, что заставило тебя спасти эту красавицу и пойти на такой отчаянный риск? – спросил старик, по-прежнему не глядя на Адриано.

Сенатор смотрел на Каролину, чувствуя биение своего ошеломленного сердца.

– А разве ты не видишь над ее прекрасной головкой светящийся нимб? – наигранно удивляясь, спросил он.

Армази посмотрел в иронично светящиеся глаза Адриано и перевел взгляд на Каролину.

– Она и в самом деле обладает божественной красотой, – согласился Витторио. – Но неужели лишь эта красота сумела сломать в тебе ненависть к Генуе?

Адриано покачал головой.

– Нет, Витторио, ничто не способно уничтожить ненависть к врагам в моем сердце. Даже такой прекрасный юный ангел.

Старик недоверчиво нахмурился и подошел к нему поближе, очевидно, чтобы Лаура не слышала их разговор.

– Женщины – это твое слабое место, Адриано, – предупредительно произнес он и сомкнул губы. – Смотри, чтобы твои враги не узнали об этом.

Делая вид, что не придает значения словам Витторио, Адриано продолжал наблюдать за Каролиной.

– Позаботься о ней, – попросил он, с мольбой глядя на лекаря. – Спаси ее жизнь!

– Постараюсь, друг мой. Но что ты будешь делать потом? Поставишь на ноги и вернешь в разбитое и сожженное крестьянами поместье? Где ее отец сейчас?

– Убит, – как-то сдавленно произнес Адриано. – Но не мог же я оставить ее погибать! Это против моих сил, Витторио.

– И против твоей ненависти, – произнес с улыбкой старик. – Ты учишься побеждать самого себя, Адриано, а это великое дело! Куда ты ее отправишь? Если мы посреди белого дня привезем ее в твой дворец, можешь мне поверить, Адриано, что к тебе незамедлительно появится много вопросов в городе.

– Их не избежать в любом случае, Витторио. Но было бы лучше для начала отправить ее к тебе, пока она требует присмотра.

– Говорить пока об этом рано, друг мой. Необходимо время, чтобы понаблюдать за ее состоянием, которое сейчас желает лучшего, – с грустью произнес старик. – За две недели пути что-то да прояснится.

III. «Венецианская гостья»

Как и намеревался, на обратном пути Адриано вернулся в порт Ливорно. Там, следуя списку Витторио Армази, он закупил лекарства, среди которых лекарь указал и те, что были надобны его новой гостье.

О том, что на борту корабля находится посторонняя женщина, сведущ был лишь капитан судна, получивший щедрое вознаграждение от Адриано за свое молчание.

Адриано не желал раздумывать сейчас о своих дальнейших действиях насчет синьорины. Все неизбежные расспросы в Венеции об этой гостье, необходимость уведомления ее родных о пребывании под его попечительством и уж тем более испытываемое им чувство ответственности за нее меркли в сравнении с куда более занимающим его вопросом – вопросом ее жизни, оказавшейся сейчас на волоске.

Его голова взрывалась от переполняющих ее мыслей, однако наиболее заметным он ощущал собственное сердцебиение и удивительный страх, так искусно окрутивший сенатора в свои путы. Эти смятения объяснялись лишь одним – неизвестностью о дальнейшей судьбе прекрасной дамы, поразительно вдохновившей его на столь опрометчивый подвиг.

Лекаря Армази более всего изумляло помешательство сенатора Фоскарини: тот казался старому другу совсем не похожим на самого себя. А взгляд Адриано, бросаемый на ее ложе, на котором покоилось ее белое, почти недвижимое тело, содержал в себе столько противоречивых чувств, что в один прекрасный момент Витторио не выдержал и задал своей супруге вопрос:

– Адриано не помешался ли часом?

Седовласая Лаура лишь с усмешкой закусила губу и многозначительно посмотрела на мужа, при этом ее взгляд еще более смутил лекаря.

– Со всем уважением, мой милый супруг, твои попытки поставить своему другу лекарский диагноз сокрушительно растаптывают столь прекрасные чувства, которые едва зарождаются в его иссохшемся сердце.

По правде сказать, до этого мгновенья Армази недооценивал стремления Адриано к этой прелестной девушке – ему откровенно казалось это все очередной авантюрой, которой сенатор намеревался разбавить отсыревшие будни в лагуне. Однако слова супруги заставили его задуматься на этот счет. И все же он непрестанно пожимал плечами, задавая себе один лишь вопрос: возможны ли чувства в столь смутные для любви времена?

Витторио даже не пытался заговорить об этом с Адриано, но его невероятно радовали предположения супруги, что у этого строптивого упрямца и невероятного любителя женщин наконец-то зашевелилось и сердце, измученное от духовной скупости его обладателя.

За последующую неделю пути по дороге в Венецию состояние Каролины улучшалось довольно медленно: ее сознание оставалось затуманенным – из уст синьорины раздавался лишь слабый стон, уведомляющий о переживаемых ею мучениях от боли. Довольно быстро она впадала в беспамятство, и лишь весьма редкий невнятный бред свидетельствовал о ее присутствии в этом мире.

Такое состояние Витторио объяснял тем, что Каролина потеряла много крови. К тому же ранение хоть и казалось не опасным для ее жизни, все же оказалось довольно глубоким.

Сейчас все, о чем немыслимо жалел Фоскарини, так это о потерянном им на колебания времени. Быть может, если бы он проявил своевременную решительность, Каролине удалось бы избежать этого ранения. Хотя, только Бог знает, как все обернулось бы в этом случае.

Дивное наитие посещало Адриано, когда он находился рядом, всматриваясь в каждую линию ее ангельского лика и настороженно прислушиваясь к ее тихому дыханию. Порой ему казалось очевидным, что от ее жизни сейчас зависит и его существование в этом безумном мире. Желая лишний раз насладиться теплотой ее нежной, хоть и изможденной плоти, Адриано то и дело намеревался убрать ее локоны со лба или заключить ее маленькую ручку в свои ладони. Поразительно, но сенатор поймал себя на мысли, что никогда ранее забота не проявлялась в нем яснее, чем сейчас. Даже в тот тяжкий час, когда на его глазах умирали родные ему люди. Будто сейчас его сковал страх потерять последнее, что стало дорогим не его телу, но сердцу. Но разве возможно принять человека в сердце за такой короткий срок?

Ответ на этот вопрос сенатору был неведом, но ему казалось, что объяснения он мог бы получить от своего старого друга Витторио, с умилением наблюдавшего за взволнованным Адриано.

– Жар не спадает, – промолвил с грустью Витторио и посмотрел на измученного за это время Адриано. – Не нравится мне это… Единственное, что может спасти ее – это неистовое желание жить, которое чувствуется от нее даже на расстоянии. Ее бред едва различим. Истощение налицо. Она невероятно с лаба…

Ощущая, как ошеломленные удары сердца сотрясают его тело, Адриано поднялся и с нервозностью заходил по комнате. Затем он стал рядом с Витторио и затряс его за плечи.

– Во мне существует уверенность, что только ты сможешь достать ее с того света, Витторио! Я верю в тебя!

– Ты забываешь о силах, которым подвластен даже сам Папа Римский, – произнес с грустью лекарь Армази. – Молись, Адриано! Это то, чем ты сможешь помочь и ей, и мне.

Адриано глубоко вздохнул: он не обращался к Богу с тех пор, как Он забрал, словно по списку, самых близких сенатору людей… И с тех самых пор прошло немало лет.

– Возможно, пришел тот час, когда мне, и впрямь, необходимо сделать это, – с горечью произнес он и удалился.

Но, оказавшись в своей каюте, Адриано лишь взором, наполненным мольбой и подавленностью, посмотрел на святое Распятие, прикрепленное к деревянным рейкам. Что мешало ему взмолиться, обратившись к Лику Спасителя? Адриано сомкнул уста и попытался связать мольбы своего сердца с разумом, дабы озвучить их. Но упорно продолжал молчать, словно гордыня подавляла в нем всякое благое желание взывать о помощи.

– Тебе и без того известно о том, чего жаждет мое сердце, – внезапно для самого себя промолвил он, с тоской глядя на Распятие. – Я пропитан уверенностью: она не может погибнуть, ведь лишь через нее мое сердце начинает оживать… Сердце, подавленное скорбью и унынием, распластанное отчаянием и неверием, уничтоженное гневом и алчностью. Могущественная разрушительная сила убила во мне все святое, вложенное в мою душу самым благочестивым человеком, освещавшим некогда собою мою жизнь – моей матушкой. И Тебе, Спаситель, известно, как никому другому, что именно она вложила в мое сердце способность чувствовать, и сделала это вместе со своим молоком, что передавала мне еще в младенчестве. И как бы ни стыдно мне было признаться, но вся та благость была раздроблена последующим воспитанием отца и смыта моей неспособностью с достоинством переживать тяготы жизни, оставаясь при этом внутренне чистым. И, очевидно, потому я и не умею молиться, как должно сильному духом человеку. Тому виною вся грязь, скопившаяся во мне за все эти времена, всасывающая меня в себя, словно адское болото. Порой, вспоминая чистый взор своей матери, я словно очищаюсь от этого и пробуждаю свою душу, так стремительно тянущуюся к любви. Но, отвлекаясь мирскими заботами, вновь погружаюсь все глубже и глубже…

Бросив свой взгляд на Распятие, Адриано вдруг ощутил, как его сердце странным образом начинает оживать под лучами Святого Взора, будто раздавленного неведомой обычному человеку болью.

– И, только встретив эту дивную особу, – осмелев, продолжал он, – так ясно сияющую светом чувств и любви, непокорной порядкам, но безоружной и чистой, каковой ее видит моя внутренняя суть, мне становится ясно, что рядом с ней и добрая сторона моей души словно воскресает из мертвых. Так дивно видеть, как девушка, столь невинная в моих глазах, но так виноватая перед моралью общества, становится в моей беспомощной жизни ангелом, возрождающим меня. И если она способна проявить такие истинные чувства во мне, безнадежно черством человеке, – чувства, вдохновляющие на подвиг и мужество во имя любви и благих дел, то разве не сможет она спасти и других людей своим душевным даром излучать и принимать любовь? И разве с такой прекрасной миссией она не нужна в этом бездушном мире, Спаситель? Не смею возносить ее в святые, ибо она, как и прочие женщины, грешна перед Тобой. А я согрешаю даже в обращении к Тебе, ибо молитва моя исполнена корыстных просьб… Но я молюсь! И не Твоей ли Святой Милости известно, что это значит?

Армази развел руками, когда наутро у Каролины спал жар. Он понятия не имел, молился Адриано или нет, но все понял, когда увидел оживленный надеждой взор сенатора Фоскарини при благополучной новости. Тогда же и было решено ночью доставить Каролину в дом лекаря, располагающегося в отдаленном районе Каннареджо. Ей требовался тщательный уход до того, как она окончательно придет в себя и немного окрепнет. Там же при ка[8]8
  Ка (ca) – сокращенное венецианцами от «casa» (итал.) – дом


[Закрыть] Армази.

Отправлять гостью в палаццо Фоскарини, что на Большом канале в Риальто, являлось не совсем разумным решением: венецианские стены невероятно наблюдательны, и лекарь с сенатором прекрасно понимали, что ни одно их действие не обойдет любознательное внимание общества. Да и сам Адриано признавался, что не желал бы какое-то время показываться на глаза Каролине. В этом Витторио ясно замечал трусливость бесстрашного Адриано Фоскарини. Его это и забавляло, и сердило одновременно.

Они условились, что ежедневно Витторио будет отправлять во дворец Адриано гонца с вестями о состоянии Каролины.

– Какое же тут улучшение? – возмущенно орал Адриано на Витторио, пронзающего сенатора невозмутимым взором. – У нее опять жар! Сделай же что-нибудь, Витторио!

Армази уже привык к такой импульсивности Адриано и поэтому, повернувшись к нему лицом, сердито спросил:

– В этой комнате присутствуют два лекаря?

Адриано понимал, что лезет в профиль не своей деятельности, но известия о ее улучшении, которые он прежде получил, оказались не тем, что он ожидал увидеть.

– Черт возьми, Витторио, я хочу быть уверенным, что с ней все будет в порядке, – он нервно прошелся по своему кабинету, потирая руки.

– Позволь мне оценивать положение этой синьорины. А она, несомненно, идет на поправку. Так что извольте, сенатор, попуст у не бунтовать. В рану попала инфекция, что вызвало некоторые затруднения с выздоровлением. Самое страшное позади, Адриано. У тебя нет повода для беспокойства за ее жизнь.

Фоскарини присел в кресло, чувствуя нарастающее недовольство своим неуправляемым поведением.

– Прости, Витторио. Признаю, что погорячился. Ты ведь знаешь о моей безмерной благодарности тебе за твою помощь.

– Тебе полезней задуматься о том, что ты ей скажешь, когда она придет в себя, – промолвил Витторио. – Ты подготовил подходящие для этой встречи слова?

– Я не видел ее родных погибшими, поэтому постараюсь что-нибудь сказать неоднозначное, – как-то невнятно произнес Адриано.

– Речь идет о ее близких, и она имеет все права быть сведущей об их судьбе, ты не находишь? – с недовольством спросил Витторио.

– Мне это прекрасно известно, друг мой. Однако я не владею достоверной информацией, чтобы шокировать ее такими вестями.

– Объясни мне еще одно, – в голосе лекаря чувствовалась откровенная ирония, – ты изменил прическу в связи с чем?