Текст книги "Обрученные Венецией"

Адриано раскатисто захохотал.

– Хочешь сказать, что я похож на кокетливую женщину, желающую воспроизвести впечатление внешностью?

Армази поддержал Адриано смехом.

– Нет, Витторио, я сменил прическу, отдавая дань сегодняшней моде.

Разумеется, он умолчал о том, что не хотел быть узнанным Каролиной с первой минуты их скорой встречи – ей знакомы его черты, и свое разоблачение он предпочел бы какое-то время скрывать. Эти события были бы поспешными на фоне уже свершившихся.

– Вот что я действительно ценю в тебе, Адриано, – промолвил с улыбкой Армази, – так это то, что ты всегда действуешь благоразумно, рассчитав свои шаги на несколько миль вперед. Это помогает тебе избежать ошибок. Полагаю, и в случае с Каролиной тебе виднее, как поступить…. Что бы я тебе ни говорил.

Однако прежде прис ущая Адриано ответственность на этот раз вызвала в лекаре разочарование. Витторио невероятно сердился, что несносный Адриано наведывался к своей гостье лишь изредка. Тем более, что, приходя в сознание, Каролина задавала вопросы, на которые ни Лаура, ни Розалия, дочь Витторио, не знали даже предположительных ответов. От объяснений женщин спасало лишь то, что Каролина продолжала находиться в полусознательном состоянии и большую часть времени спала. Изможденность болезнью была тому виной.

Она слабо открыла глаза, ощутив ноющую боль в плече, столь часто беспокоившую ее. Молочная пелена постепенно сошла с ее глаз, позволяя расплывчатым предметам в неведомых ей покоях преобразиться в мебель орехового цвета. Истошная головная боль превращала малейшие движения в пытку, предоставляя возможность Каролине лишь водить глазами по углам отведенной ей комнаты. Чужая обстановка, нездоровое состояние и очередной круговорот мыслей в голове заставили ее сердце тревожно забиться.

Приказав своему разуму совладать с собой, она все же попыталась осмотреться. По скромному интерьеру синьорина рассудила, что хозяин этих владений, вероятнее всего, бедный дворянин. Но, невзирая на то, что мебель и убранство покоев лишены роскоши, вокруг царила ослепительная чистота.

Надобно узнать, кто этот любезнейший человек, приютивший ее. Хотя… очевидно, что эти вопросы, создавшие в ее голове хаос, она уже задавала. Причем, не исключено, что именно здесь. Правда, ответы не сумели сохраниться в ее памяти, и по этой причине она ощущала себя еще более беспомощной.

Сейчас, когда сознание к ней вернулось полностью, синьорина помнила лишь то, что все это время ее окружали незнакомые люди с расплывчатыми, словно в тумане, силуэтами. Но эти «силуэты» обходились с ней весьма почтительно.

Из распахнутого настежь окна в комнату буквально врывался влажный воздух, и Каролине захотелось вдохнуть полной грудью долетавшие до нее «обрывки» свежести. Сделав попытку подняться, она впервые ощутила свое бессилие: все, что ей удалось, это перевернуться набок. Эта неудача стала причиной для паники: синьорина понимала, что больна, но ощущение, что ее тело и вовсе парализовано, вызвало набежавшие на глаза слезы, – слезы неимоверного страха и отчаяния.

В этот самый момент в комнату, крадучись, вошла Розалия. В руках у нее была кадка с теплой водой и мазями для раны Каролины.

– Синьорина! – девушка радостно и взволнованно всплеснула руками, незамедлительно бросившись к Каролине. – Папа! – тут же окликнула она лекаря.

Миловидная брюнетка лет пятнадцати помогла Каролине приподняться и присесть, облокотившись на подушки.

– Милая, вам еще нельзя подниматься, вы слишком слабы, – произнесла Розалия и увидела на измученных глазах Каролины слезы. – Ну что вы, синьорина, – ласково продолжала она, – все прекрасно, вы живы и уже поправляетесь! Просто сейчас вы немного обессилели после болезни.

Но Каролина словно не слышала утешений девчушки – она лишь ужасалась тому, что собственное тело оказалось неподвластным ей. Ей хотелось что-то ответить Розе, но уста больной лишь впустую ловили воздух. Это совершенно выбило из колеи синьорину, и она зарыдала навзрыд.

В эту минуту вошел Витторио Армази и, только увидев чудного старичка с взъерошенным седым чубом и невероятно добрыми глазами, Каролина немного успокоилась. Он был невысокого роста, плотного телосложения, но не полный. На его губах светилась радостная улыбка, а серые глаза довольно прищурились. Безусловно, его замечательное настроение объяснялось долгожданным выздоровлением гостьи.

– А вот и лекарь Армази! – радостно воскликнула Розалия и всплеснула руками.

Витторио присел на край ложа и, не оборачиваясь к дочери, заботливо промолвил:

– Принеси пациентке поесть чего-нибудь жидкого. Не могу понять, что вас расстроило, синьорина Каролина? – с недоумением продолжал он, осматривая больную. – Выглядите вы, прелестнейшая, значительно краше, чем всего пару дней назад. Ах, да! Быть может, вас страшит неизвестность… Но все является вполне объясняемым. Мое имя – Витторио Армази, я – ваш лекарь. И могу заверить вас, что вам здесь нечего бояться. К величайшему сожалению, во время сражений в Генуе вы были ранены, и теперь мы общими усилиями стараемся вас выходить и поставить на ноги.

Витторио принялся осматривать ее.

– Вот теперь я доволен, – с улыбкой промолвил он и посмотрел в потускневшие глазки Каролины. – Вы нас здорово напугал и, синьорина! Но теперь, слава Всевышнему, ваше состояние улучшается. Розалия вам принесет обед, и ваша обязанность – непременно поесть столько, сколько сможете. От этого будет зависеть, когда вы встанете на ноги.

– Где… я? – с трудом выдохнула Каролина, убаюканная мягким голосом Витторио.

– Вы в моем доме, – многозначительно ответил лекарь. – Здесь мы имеем возможность обеспечить вам тщательный уход. Вы находились в тяжелом состоянии, и мы решили доставить вас прямо сюда, в мой лазарет, где больные – самые частые гости.

Он пытался заговорить Каролину, надеясь, что она больше ничего не спросит. Армази прекрасно знал, что первым вопросом, исходящим из ее уст, наверняка станет волнующая ее тема о родных. Более того, несчастная еще не знает, в какую республику ее занесло. Однако объяснения всего этого лежат на упрямом и трусливом Адриано Фоскарини, наверняка боявшемся попасть на глаза этой красавице. Как же хотелось Витторио заставить этого несносного мальчишку приехать в его дом, чтобы успокоить юную синьорину! И поэтому он решил победить безответственность Адриано самой простой хитростью – Витторио перестал присылать к сенатору гонца, извещающего о состоянии Каролины.

Она проснулась ранним утром, когда солнце едва показалось из-за горизонта и в комнате все еще царил нисходящий полумрак. Ощутив, что ее тело наконец-то пополняется жизненными силами, Каролина впервые за долгое время почувствовала себя способной подняться с постели. Пытаясь твердо опереться на дрожавшие ноги и медленно передвигаясь, она направилась к распахнутому окну. И ни боль, ни ослабляющая ее усталость, не способны были остановить девушку, так жаждущую двигаться и жить.

Раскрывшаяся перед ней чудесная картина заставила забыть о прошедшей тяжелой ночи: жара, болезнь и неизвестность положения стали причинами ее бессонницы. Однако сейчас синьорину постигло еще большее замешательство: окрестность не просто поразила ее своим великолепием, но и удивила незнакомой архитектурой, словно вырастающей из водных каналов. Восходящие лучи солнца ослепили девушку, и она о твела взгляд, закрыва я рукой отвыкшие от света глаза, скованные давящей болью. Но неисчерпаемое любопытство и поразившее недоумение принудили синьорину тут же устремить свой взгляд за пределы этой маленькой комнаты. И надо сказать, что со в торого этажа вид из окна открывался и впрямь чарующий.

Освещенная солнцем черепица крыш блестела от влаги, оставленной сходящим туманом. По узкому каналу, соединяющему собой две линии противоположных друг другу домов, под управлением двух молодых людей медленно шла гондола, груженная мешками и коробками. Канал казался совсем непродолжительным и по пути на восток скрывался за поворотом между зданиями. Две дамы, одетые в довольно скромные одежды, поспешно перебирали ногами по ступеням небольшого моста, являющегося связующим звеном между двумя маленькими площадями и живописно украшенного живыми цветами, вьюном покрывающими деревянную балюстраду.

Архитектура дивных мест сочетала в себе много готических элементов, дома выполнялись как в горизонтальной, так и в вертикальной проекции. Поразительно, но и социальный уровень строений казался совершенно недопустимым в их близости по отношению друг к другу: напротив стоящий палаццо с богатой отделкой с обеих сторон был окружен домами обычных горожан. Однако их разделяли между собой узкие каналы.

Прекрасный стиль сочетался в этих дивных зданиях: высокие стрельчатые окна готического происхождения, высокие мраморные колонны, украшающие фасады, искусная лепка, украшающая строения, – все это создавало некий особенный стиль архитектуры, неведомый прежде Каролине Диакометти. Однако ее трепещущий восторг готов был вспорхнуть над этим живописным местом. Великолепие представшей перед ее взором картины вызвало у девушки множество сменяющих друг друга предположений, в один миг пронесшихся в ее голове.

Вошедшая Розалия пронзительно воскликнула и закрыла рот, с изумлением глядя на синьорину, помня о строгом указе отца не позволять больной подниматься с ее ложа.

– Нет, синьорина, вам нельзя вставать! – воскликнула Роза и бросилась к Каролине.

Но взгляд той замер в изумлении, а девушка стояла, не шелохнувшись.

– Что это?.. – только и вымолвила она.

Розалия готовилась к потоку вопросов от гостьи, поэтому тут же с нескрываемой гордостью ответила ей:

– Это Венеция, синьорина!

Каролина лишь обернулась и с удивлением посмотрела на девушку, которая все это время ее обхаживала. Она даже не знала ее имени.

– Как я здесь очутилась?

Девушка подошла к Каролине, взяла ее под руку и помог ла пройти к кровати, отвечая на вопрос гостьи:

– Мне известны весьма скудные сведения о вашей участи, синьорина. Отец сказал, что с вами произошел несчастный случай, и сенатор Фоскарини привез вас из Флоренции в Венецианскую лагуну, чтобы выходить вас. Вы были очень тяжелы… Но, слава Отцу Небесному, самое тяжелое позади!

Каролина не могла уяснить: к чему тут Флоренция? Каким образом ее могли привезти именно оттуда? Как она могла там оказаться? Поток мыслей атаковал ее обессиленную голову, которую тут же сразил очередной приступ боли.

– Вам дурно? – спохватилась Роза и поднесла Каролине стакан воды.

Та отпила немного, но поняла, что усталость все же не покидает ее, и обессиленно прилегла на кровать.

– Ох, синьорина… Вам нужно отдыхать, двигаться еще нельзя, – с несмелой строгостью промолвила Розалия. – Немного позднее подойдет лекарь Армази и осмотрит вас.

– Когда я смогу увидеть его? – спросила Каролина, невероятно жаждущая встречи с сенатором.

– Прошу прощения…

– Этого благородного человека, который привез меня сюда?

– Вашего родственника Адриано? – с улыбкой спросила Роза и привела тем самым Каролину в полное недоумение. – Он в скором времени приедет за вами, чтобы переместить в свой дворец. Необычайно доброй души человек, – отметила тихо Роза.

Поразительно, эта девушка говорит о каком-то Адриано с такой уверенностью, будто он знаком с Каролиной. Однако ей не припомнается такое имя в окружении их семьи.

Острая боль в плече отвлекла синьорину от раздумий. Обнаружив, что рана начала кровоточить, Розалия тут же сняла повязку и приложила лекарство, сделанное руками отца.

– Сами посудите, синьорина, вам нельзя подниматься! Одно резкое движение – и рана открывается. Не переживайте вы так. На днях приедет сенатор Фоскарини. Он сможет вам поведать все, что произошло. Вам нужно отдыхать.

– Ты нарочно перестал направлять ко мне гонца? – рассерженно промолвил Адриано, прибывший через три дня в дом лекаря, чтобы осведомиться о состоянии синьорины.

Седые брови старика недовольно сдвинулись.

– А ты полагал, что я буду идти на поводу у твоего бездушия? – строго промолвил он.

Порой Адриано чувствовал себя рядом с Витторио провинившимся перед строгим отцом мальчишкой. И за это он его от всего сердца уважал, – ему не хватало отцовских наставлений, порой крайне так необходимых любому взрослому человеку.

– Витторио, как она?

– Весьма измучена болезнью, – произнес тот и отвернулся, продолжая заниматься своими делами. – Но идет на поправку.

Он заметил легкую радостную улыбку, скользнувшую по губам сенатора.

– Адриано, она требует тебя. Набирается сил и все больше требует беседы с тобой, недоумевая, почему ты так долго отсутствуешь. Мы все уклоняемся от ответов, но ее пытливый разум требует объяснений, и тебе уж как-нибудь надлежит поведать ей хотя бы что-то.

– Понимаю, Витторио. Я готовился к встрече с ней и уже готов пообщаться.

– Ты меня необычайно обрадовал, Адриано, что наконец-то готов к такому сложному делу, – иронично, но в то же время резко промолвил Армази. В его голосе звучало недовольство, и лекарь одарил «сына» рассерженным взглядом. – Нам нетрудно помочь тебе, Адриано, в том, чтобы поставить Каролину на ноги. К тому же это моя обязанность – лечить людей. Но я не могу отвечать за то, что должен сделать ты. Ты взял на себя ответственность за эту девушку и просто обязан это осознать. Успокой ее любыми способами: ее волнение сказывается на выздоровлении.

Адриано невероятно раздражало, когда его отчитывали, и лишь недовольно вздохнул. Но он прекрасно понимал, что Витторио прав.

– Мне известно не менее, чем тебе, что я затянул с этим, Витторио. Просто в какой-то момент я впал в замешательство: я не имел представления, как будет лучше мне поступить…

– И именно с этим замешательством ты и направился к своей любимице Маргарите? – с насмешкой спросил Витторио и заметил изумление в глазах Адриано. – Да, мне известно, что ты был у этой куртизанки! В то время, пока девушка, к которой ты якобы питаешь глубокие чувства, сходит с ума в неведении и не может прийти в себя от болезни… Что же, дорогой друг, очень благородный жест…

Последние слова Армази произнес с яростью и отошел от Адриано, словно от ходячей чумы. Как это ни странно, но Фоскарини впервые ощутил некую совестливость за свои посещения ложа куртизанки, и лишь растерянно присел в кресло.

– Ты заставил меня почувствовать себя ничтожеством, – с удивлением и одновременным недовольством произнес он.

– Это ужасно! – с напускным возмущением ответил Витторио. – «Владей страстями, друг мой, иначе страсти овладеют тобою»[9]9
  «Владей страстями, иначе страсти овладеют тобою» (лат.) – Эпиктет.


[Закрыть]. Адриано, я и в самом деле поверил в то, что ты впервые в жизни почувствовал к женщине нечто, посильнее плотского влечения. Но, очевидно, истинные чувства твое сердце в себя не впускает.

Сенатор лишь молчал, внутренне соглашаясь с тем, что лекарь Армази своими мудрыми речами просто выворачивал его душу. И Адриано бесил тот факт, что Витторио умел его заставить ощутить себя глупцом. Однако нужно отдать должное, что истина в словах старика однозначно присутствовала. Фоскарини не желал объясняться, что сходил с ума от безысходности: ему теперь надлежит все продумать так, чтобы никто в Венеции не пронюхал о происхождении его гостьи. К тому же он терзался неизвестностью ее реакции на его несвязный рассказ обо всем, что произошло.

– Каролину мучает бессонница и страдания, пока ты тешишься развлечениями. Ты ведь знаешь, Адриано, о способностях Лауры, – продолжал старик. – И хотя она не любит и побаивается говорить вслух о том, что ей дано знать, но все же позавчера ее сердце не выдержало. Она прониклась болезнью Каролины и жаждет помочь ей. Так вот, ее слова были приблизительно такими: «Этот малодушный мерзавец даже не догадывается о том, что своим распутством не позволяет ей стать на ноги».

Витторио увидел только, как глаза Адриано изумленно округлились. Откровенно говоря, тот побаивался пророчеств знахарки, и его пугала правда, которая нередко исходила из уст Витторио словами супруги.

– Когда я спросил ее, что заставляет ее разум так рассуждать, – продолжал Армази, – она довольно резко ответила, что ты отрицаешь в себе мысли, которые помогли бы тебе вразумить многие неведомые вещи. Например, то, что ваши души – это одно целое, поэтому, когда одна душа грешит, вторая за это расплачивается.

– Наши с Каролиной души? Что это означает, Витторио?

– Это означает, что, вероятнее всего, эта девушка – твоя судьба. Но если ты будешь так же безрассудно поступать, как делаешь это сейчас, ты ее потеряешь…

На этой ноте Витторио вышел из своего рабочего кабинета и направился во дворик, где его ожидали прибывшие пациенты. Адриано просто оторопел. Какое-то время он смотрел сквозь стекло лекарского шкафчика, находившегося прямо напротив него. Ему уже приходилось убеждаться, что знахарка Лаура Армази весьма редко ошибается. Когда она озвучивала что-либо из своих видений, у него мурашки пробегали по коже. Только сейчас он просто остолбенел от неожиданности услышанного.

Увлеченный раздумьями, которые посещали его голову, он даже не догадался подумать о том, что связывало его и синьорину с самого начала. Откуда появилась эта странная и непреодолимая тяга к ней? Все эти дни его занимал лишь один вопрос: каким образом рассказать Каролине о том, что произошло в Генуе, чтобы причинить ей меньшую боль из возможной? Несомненно, он сможет придумать наиболее безболезненную для нее историю. Но поверит ли она в его рассказ? И захочет ли вообще оставаться в Венеции? Ведь она вольна поступать, как заблагорассудится.

Одно, что ясно понимал Адриано, – отпустить ее отсюда значило обречь на неминуемую гибель. А разве он может сказать ей об этом? Нельзя ведь с первых же дней налегать на нее со своими чувствами…

Да, он оказался слабым перед этим потоком мыслей. Он оказался беспомощным перед желанием развеять их в ублажении собственной похоти. Возможно, теперь это расценится, как некое предательство, но в один вечер Адриано и впрямь перепил вина и направился к Маргарите. И лишь наутро он понял, что сделал это зря, – его душа странным образом чувствовала себя отравленной плевками, словно от ядовитых укусов змеи. И сейчас сказанное Лаурой его просто изумило и заставило несколько изменить свое отношение к некоторым событиям…

Каролину предупредили о том, что сенатор Фоскарини вскоре посетит ее, поэтому она попросила Розу накинуть симару, чтобы не встречать его в нижнем платье.

Безумное нетерпение, с которым она ожидала Адриано Фоскарини, растянуло эти дни в поразительную вечность. Каролина редко беседовала о нем даже с доктором Армази (да и, собственно, говорить ей о нем было нечего), но слышала о сенаторе только впечатляющие слова. Адриано ей представлялся, как мужчина средних лет, быть может, даже возраста ее отца. Когда она слышала «сенатор Фоскарини», перед глазами появлялось морщинистое лицо некогда красивого мужчины худощавого телосложения с добрыми, улыбчивыми глазами, поседевшими волосами и благородной улыбкой. Она нередко слышала, как хорошо о нем отзывается не только лекарь Армази, но и та же Розалия, восхищенно лепетавшая комплименты в адрес сенатора. Такое всеобщее уважение со всех сторон вызывало в душе Каролины немалую долю уважения к этому незнакомому мужчине.

Поэтому, когда она услышала стук открывающейся двери и пытливо посмотрела в ту сторону, откуда должен был появиться этот человек… ее лицо застыло в неописуемом изумлении и смущении. Перед ней предстал высокий молодой мужчина, лет двадцати семи-тридцати, с очертаниями крепкого тела, выделяющегося сквозь слегка расшнурованную белую рубаху со свисающими рукавами. Надетый поверх рубахи легкий безрукавный колет каштанового цвета, распахнутый и обнажающий верхнюю часть мужской груди, лишь до бедра покрывал крепкие ноги, облаченные в темно-коричневые укороченные штаны, столь актуальные для нового времени. Сумев лишь восхититься безупречным мужским станом, Каролина вдруг отметила для себя, что сенатор обладал безупречным вкусом в моде и ношении мужских одежд, в своих моделях, лишенных чрезмерной обтекаемости, что визуально способно смягчить внешний вид.

Глаза Адриано, беспокойно глядящие на нее, слепили блеском мужественности и некоего дивного благородства, так редко присущего мужчинам его возраста. Он галантно проявил почтение, затем попытался улыбнуться, но что-то словно мешало ему, пока он решился шагнуть ближе к ней.

«Боже милостивый, как же она исхудала!» – промелькнула мысль у ошеломленного Адриано. Он никак не ожидал увидеть ее настолько истощенной: некогда сиявшее жизнью личико побледнело и осунулось. Темные круги под глазами и вовсе опечалили поникший голубоглазый взгляд. Из-под длинных рукавов симары выглядывали худенькие, просто тощие пальчики. Даже локоны, льющиеся прежде медовым цветом, сейчас заметно потускнели… Но она улыбалась… Боже, она улыбается… что может быть прекрасней?! Сжавшееся от боли сердце затрепетало при виде ее слабой улыбки.

Каролина в растерянности заерзала в кресле, из которого великодушная Лаура запретила ей подниматься. Однако обострившаяся боль в плече бездушно напомнила о необходимости поберечь себя, поэтому, выпрямив осанку, синьорина с нетерпением ожидала, когда сенатор подойдет поближе.

Поборов в себе чуждую ему неуверенность, Адриано решительно прошел к ней ближе и остановился напротив, ощущая, как его сердце глухо тарабанило в груди. В какое-то мгновение ему почудилось, что он услышал такт и ее тихого сердцебиения. Наконец сенатор все же решился поднять глаза и устремил свой взор на синьорину.

Он взял ее худенькую ручку и с почтением приложил к ней уста. Этот жест вызвал легкий румянец на ее щеках и игривый блик в глазах. Это немного оживило ее изможденный облик.

– Вы не балуете меня своим присутствием, сенатор, – едва вымолвила оторопевшая Каролина.

– Прошу простить, Ваша милость, мне мою бестактность. Но за время моего отсутствия в Венеции скопилось множество неотложных дел, – с оправданием ответил он, и его взгляд снова застыл, разглядывая ее.

Каролине показался его голос до боли знакомым, словно родным. На мгновенье она задумалась, вспоминая, где могла бы общаться с сенатором.

– Вас смутил мой болезненный вид? – спросила она с легким огорчением.

– Нет-нет, что вы, синьорина, – он попытался улыбнуться…

– Не оправдывайтесь. Меня он также смутил, когда я посмотрелась в зеркало.

Эта ироничная и милая улыбка… Адриано готов был танцевать от счастья.

– Вы прекрасны… и самое главное, что идете на поправку… Я невероятно беспокоился о вас…

– Сенатор Фоскарини, не сочтите за невежество, но все же я начну нашу беседу с вопросов, порядком измучивших меня за это время. Я никак не могу объяснить себе, как, впрочем, и прекрасная семья Армази не в состоянии объяснить мое пребывание в вашей республике. Вы беседуете со мной, будто мы довольно давно знакомы с вами, и, по правде говоря, меня также посетило это удивительное ощущение… – она запнулась и в какой-то момент отвлеклась мыслями. – И все же, скажите мне, что произошло? Последнее, что помнится мне, – это полыхающее пламя, кровь, крики… – окунувшись в воспоминания, она вздрогнула. – И в этом всем смутно помнится мне лицо моего друга…

– Вашего друга, очевидно, зовут Маттео? – спросил он.

– Да, – оживленно ответила она. – Вы знакомы с ним?

– Доводилось встречаться… В ту ночь я на своем судне вынужден был остановиться близ берегов Генуи и сойти на сушу. Сказать по правде, сведения о предстоящей войне в Генуе стали тому причиной. Причем, их я получил от флорентинца в письме. Не буду углубляться в суть политических вопросов, но мои друзья из Ливорно и Флоренции могли оказаться замешанными в этом вопросе, потому мне пришлось отправиться на разведку ситуации.

Нужно признаться, что втайне Адриано полагался на женскую наивность, присущую юной красоте, и неумение разбираться в происходящих вокруг событиях. Не ведал он и о том, что эта особа не станет слепо верить всему, а в будущем непременно обдумает каждое его слово, и потому он продолжал:

– Мой друг-флорентинец оказался знакомым вашего отца, многоуважаемого герцога Лоренцо да Верона, потому и надеялся прибыть вовремя, до начала печальных событий. По словам флорентинца (поскольку он желает оставаться неизвестным, я сохраню его имя в тайне), в его замыслах состояло оказать необходимую и возможную помощь вашей семье. Однако до места действия нам не пришлось добраться: на берегу нам встретился, как он представился, Маттео Гальди, с вами на руках, моля о помощи. К сожаленью, не владею достоверной информацией о том, каким образом вы оказались с ним. Но ваше тяжелое ранение требовало сиюминутной помощи, а на моем судне в тот момент находился Витторио Армази, тут же принявшийся за ваше лечение. Все получилось как-то довольно быстро и суетливо… Признаться, мой друг попросил побеспокоиться о вас, поскольку в своих владениях оставить вас он не имел возможности. Судить об этом не имею права, но он отметил, что при первом же случае он или кто-либо из ваших родственников заберет вас из моих владений.

Заметив ее взволнованный взор, Адриано ясно осознал, что ему лучше смолкнуть, иначе беспокойство чревато ухудшением ее состояния.

– Как по мне, то довольно странно, что Маттео оставил меня во власти незнакомых ему людей, – с подозрением прищурившись, отметила она.

– Он намеревался отправиться с нами, – кивнул головой Адриано. – Однако, по неизвестным мне причинам, в последний момент передумал и вернулся в Геную.

– И все же я не в силах уяснить все это, – промолвила задумчиво она. – Я помню, что Маттео кричал… сквозь эти ужасные звуки… о каком-то побеге… требовал, чтобы я бежала с ним… но я ответила… – она словно опомнилась и пытливо посмотрела на сенатора. – Герцог… герцогиня… мои родные… что с ними?

Вопрос прозвучал требовательно, но Адриано, несомненно, к нему готовился.

– Мне бы крайне не хотелось вас расстраивать, синьорина, но о судьбе герцога и герцогини Маттео говорил невнятно. Знаю лишь, что палаццо сожжено, обеими сторонами пережито тяжелое сражение. Единственное, что сообщил крестьянин: ваш отец тяжело ранен в бою… Глубочайше прошу прощения, но я не располагаю сведениями о последствиях мятежа. Я велел гонцам, отправляющимся в Геную, обо всем разузнать.

Его слова заставили Каролину обеспокоиться: ее глаза растерянно забегали по комнате, а из груди стали вырываться тихие хрипы, похожие на всхлипы и рыдания. Казалось, что девушка начала задыхаться.

– Синьорина… синьорина, что с вами? Вам дурно?

Адриано поддержал ее, когда, вставая из кресла, она едва не упала. Он обхватил ее крепкими руками и уложил на кровать.

– Дышите глубоко, Каролина! – воскликнул он. – Вдохните же воздух!

У нее раскалывалась голова, и почему-то заболело сердце. Каролина попыталась сделать вдох, и в самом деле почувствовала себя немного легче. В порыве нахлынувшего беспокойства сенатор прижал ее к себе, словно пытался утешить и своим телом вдохнуть в нее жизнь. Коснувшись синьорины, его охватило желание прижать ее к себе еще крепче, но она стала еще более хрупкой, чем была прежде, и Адриано попросту боялся ее раздавить. Необычайная волна неведомого чувства прошлась по его телу, окатывая Фоскарини мягко сотрясающим теплом. Ему следовало бы ослабить свои крепкие объятия, но он оказался не в силах подчиниться этой надобности!

Да и сама Каролина в этот самый момент крайне не желала бы этого: ее посетило неописуемое, но уже знакомое чувство защищенности и спокойствия. Она склонила голову ему на плечо и ощутила, как слезы беспомощно катятся по ее щекам. Адриано почувствовал, как у него увлажнилась рубаха от боли, исходящей из ее души.

– Постарайтесь успокоиться, милая синьорина. Недаром я не желал говорить вам обо всем сейчас, пока вы не окрепли…

Он заставил себя оторваться от ее прекрасного тела и помог улечься на подушки.

– Нет-нет, сенатор, я ведь должна знать правду…

«Правду… правду… правду…» – прозвенело в его ушах, как оглушительное эхо. Нехорошо получается – как раз этого синьорине не пришлось от него услышать. Но как можно сказать правду, если при прозвучавших словах она едва не лишилась чувств?

– И почему же он так просто отдал меня вам, я не понимаю, – вымолвила Каролина, и Адриано заметил, что она уже устала от их разговора.

– С вас довольно новостей на сегодня, синьорина, – ответил он, но ее умоляющий взгляд заставил его продолжить. – Как сказал сам Маттео: ваш отец поручил ему спрятать вас, ибо ваша жизнь в опасности…

– Поразительное стечение обстоятельств, – пролепетала Каролина и прилегла на подушки. – Я, и впрямь, устала… позовите лекаря Армази…

– Ну и как ты хочешь, чтобы я сказал ей правду? – Адриано посмотрел на Витторио испепеляющим взглядом. – Я лишь «размыл» действительность, даже не ставя ее в известность о печальных событиях, на самом деле имевших место быть, как она едва не потеряла сознание…

– Вынужден согласиться, Адриано, что тут ты прав, – согласился Витторио, вымывая руки. – Говорить ей что-либо еще рано – она очень слаба.

– Витторио, когда я могу ее забрать к себе во дворец? – спросил Адриано, задумчиво и бесцельно глядя в окно.

– Завтра ночью. Хочу еще сутки понаблюдать за ней, – ответил Витторио. – Я дам рекомендации Урсуле, как за ней ухаживать. В твоем палаццо ей будет куда лучше. В моем доме нет условий, достойных дамы такого уровня.

Адриано ценил честность лекаря, но сейчас он не желал слышать от него подобные вещи.

– Витторио, у вас замечательный дом, который благоухает чистотой. Причем, оно чисто не только визуально, но и духовно. Я и так обременил всех вас, оставляя Каролину здесь…

– Ох, Адриано, ты глупец, если думаешь, что моей семье тяжело помочь тебе, – Витторио по-дружески обнял Фоскарини. – К тому же она – прелестный человек. Это заметили все мы. Ты перевезешь ее к себе, а что дальше? Тебе ведь скоро отбывать в Рим…

– Это так: я отправляюсь туда по делам республики. Но через пару недель я рассчитываю вернуться в Венецию. За это врем я мне уже что-нибудь станет известно о последствиях событий в Генуе.

Пока Адриано пребывал в Риме, решая политические вопросы республики, Каролина находилась в его палаццо и постепенно набиралась сил. В последний раз ей довелось наслаждаться присутствием Адриано лишь в ту ночь, когда он перевозил ее из дома Витторио в свои владения.

Тогда, к великому разочарованию синьорины, их общение с сенатором оказалось весьма кратковременным. На том сказалась ее слабость, лишившая ее непринужденного общения. И по неведомой для Каролины причине она боялась обронить неуместные фразы, а потому предпочла сторониться общения с ним. А он, в свою очередь, лишь временами беспокоился о ее самочувствии и тихо говорил с Витторио о посторонних делах.