Текст книги "Обрученные Венецией"

Она провела приодетую брюнетку к двери, за которой уже ждал Адриано.

– И мой тебе совет: невзирая на его несравнимое обаяние, не смей проникаться чувствами! Иначе ты станешь его рабой, словно прирученная собака у ног хозяина, – с этими словами Вио летта распахнула перед девушкой дверь.

Облаченная в фиолетовое платье, кричаще обнажавшее грудь, молоденькая куртизанка несмело вошла в шикарно убранные покои для постельных игр. Широкоплечий, смуглый мужчина стоял к ней боком у столика, отчего-то создавая вид, что ему безразлична вошедшая девушка.

Какое-то время он избегал прямого взора на женщину, с которой ему предстояла близость. А, развернувшись к ней лицом, в полумраке ему не довелось рассмотреть ее черт, спрятанных за упавшими на лицо волосами. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь бордовые шторы, освещал контуры стройного стана куртизанки. Он не стал более подробно разглядывать ее, а лишь протянул руку со вторым бокалом вина, и она послушно его взяла. Вот чего ему так давно не хватало – женской покорности, властью над которой ему сегодня предстоит насладиться наряду с робкой невинностью.

– Присядь, – промолвил монотонно Адриано, и когда она шелохнулась, чтобы покориться его воле, что-то знакомое мелькнуло в чертах ее лица.

Его сердце дрогнуло, когда он взял за подбородок девушку и, приподняв его, откинул ее темные локоны в разные стороны. Дабы удостовериться в своих подозрениях, он обернул ее к тусклому свету. Осознание пришло незамедлительно, и сенатор тут же странно отпрянул назад, едва сдерживаясь, чтобы не издать пронзительный крик, вырывающийся из мужественной груди.

– Беатриса?! – воскликнул изумленно он, не веря своим глазам.

Услышав свое подлинное имя и до боли знакомый голос, Беатриса подняла глаза и только сейчас рассмотрела своего клиента.

– Адриано, – выдохнула она, со страхом попятившись назад.

Может ли случиться что-либо ужаснее, чем эта немыслимая и позорная ситуация, опорочившая ее так, что Беатриса ощутила себя раздетой с головы до пят! Она посмотрела на бесстыдно открытую грудь и только в это мгновенье с ужасом заметила, что будь платье еще более откровенным, то ей пришлось бы заживо гореть от стыда. Со смущением и слезами на глазах Беатриса закрылась руками, теряясь в замешательстве. Как она могла не учесть, что кузена принесет в бордель? Да как ей могло это прийти в голову, когда вся Венеция так активно сплетничает о них с Каролиной? Хотя когда-нибудь ей пришлось бы предстать перед венецианцами в этом свете.

Бедный кузен! Адриано яростно схватился за свои волосы, словно пытаясь вырвать их из своей головы и громко застонал, будто кто-то изводил его пытками:

– А-а-а! – услышала Беатриса и вздрогнула.

Он медленно присел в кресло, словно безумный, ощутив, как его сердце разрывается на тысячи мелких осколков. Господи, неужели это его кузина? Разве в этот период его жизни есть для него кто-то роднее, чем любимая сестренка, некогда выросшая на его глазах, сверкая беспечным кареглазым взглядом… И сейчас он обязан признать в ней женщину… распутную женщину, стоящую перед ним и светящуюся белой кожей полуобнаженной груди, готовясь продать себя за деньги…

Придя в себя, Беатриса бросилась к брату и обняла его крепкие плечи. Он так искал кузину, столько вложил сил в ее поиски, столько пережил, чтобы вновь увидеть ее – и нашел… здесь, в борделе?! Он в отчаянии обхватил сильными руками ее маленькие пальчики и отчаянно зарыдал. Беатриса опешила, – мужественная требовательность к себе не позволяла ему проявлять чувства даже малейшей горечи. Все, что исходило из него в тяжкие времена, – это гнев или холодное расстройство. Но в то мгновенье этот мужчина лил отчаянные слезы у нее на глазах, словно обиженное судьбой дитя.

Совсем растерявшись, Беатриса ужаснулась мысли о той боли, которую она причинила ему. Откуда она могла ведать, что этот обезумевший рев – очевидные последствия недавних печалей, которые он, сильный мужчина, по привычке затолкал глубоко в свое сердце, дабы забыть о них. Однако, даже оказавшись на самом дне этого сердца, они продолжали терзать его изнутри, выворачивая душу и разрывая ее на беспомощные лохмотья.

– Прости меня, кузен! – воскликнула она, не сдерживая нахлынувших слез и падая рядом с ним на колени. – Если у тебя найдутся силы, прости, Адриано!

Разумеется, он быстро взял себя в руки и вскочил на ноги, помогая подняться и Беатрисе. Какое-то время он с улыбкой смотрел в ее глаза, словно пытаясь в них что-то разглядеть, а затем набросил на нее плед, дабы скрыть от своих глаз ее вызывающий вид, и обнял ее, всей своей сущностью испытывая упоение от этого мгновенья.

Он обязан был возмутиться. И тому, что Беатриса своевременно не обратилась к нему за помощью. И тому, что она оказалась здесь, в месте, наполненным грязью и развратом! И тому, что он ее искал по всей Терраферме, а в итоге нашел в лагуне, под самым своим носом! Но у него не было сил на все это, – ему хотелось просто успокоить себя, что ему удалось найти ее… и неважно, где это произошло.

А она не могла обратиться за помощью к кузену, потому что знала, что ее отец еще больше возненавидит Адриано и сделает все, чтобы уничтожить его; но она и не видела возможным подчиниться родительской воле, чтобы сковать себя нежеланными узами брака.

– Прости минуту бездумной слабости! – произнес хладнокровно Адриано, словно это не его рыдания ей приходилось видеть. – Боюсь даже предположить причины этой непонятной истерики. Должно быть, просто устал за все это время.

– Милый мой кузен, прости меня, – зарыдала Беатриса. – Мне трудно даже вообразить, какую боль я причинила тебе, но решилась я на это лишь от безысходности. Я столкнулась с тем, что перед девушкой, оказавшейся на улице, неважно, по чьей воле, встают лишь два варианта выбора: податься в монастырь или бордель. У меня не было и дуката. Отец лишил меня драгоценностей накануне свадьбы, чтобы передать их под присмотр моего будущего мужа. Что еще я могла себе предложить? Он даже не предполагает, на что толкнул меня.

– Ты знаешь, что он слег, Беатриса? – Адриано погладил ее раскрасневшиеся щечки. – Он места себе не находит. Витторио говорит, что у него плохое сердце.

Беатриса опустила глаза, но ни расстройства, ни раскаяния он в них не видел.

– Я все равно не желаю возвращаться домой, Адриано, – тихо промолвила она. – Ведь мой отец – тиран, уничтожающий все вокруг по вине своей алчности. Тебе ли об этом не ведать?

– Полагаю, что он больше не станет тебя принуждать к замужеству. Тем более что я поставил ему условие по этому поводу, – сказал Адриано, стараясь переубедить кузину вернуться в имение Карлоса.

– Это правда? – тихо спросила она.

– Правда, – ответил он и вновь прижал кузину к груди. – Только одного не могу понять: неужто, находясь здесь, в Венеции, ты и впрямь рассчитывала остаться незамеченной? Ты полагала, что куртизанок из castelletto[20]20
  Бордель-резервация, а с 1498 г. – целый квартал в Венеции, отведенный для куртизанок


[Закрыть] здесь не знают в лицо? Да это первые женщины, которые бросаются мужчинам в глаза! Потому ты бы не смогла вечно скрываться.

– Я пришла сюда, чтобы заработать немного денег и покинуть республику на корабле, – тихо ответила она.

Адриано лишь рассмеялся.

– Наивная девочка! Твой план изначально был провальным, неужто ты не понимаешь?

Он увидел ее вопросительный взгляд и пояснил:

– Как ты собиралась расплачиваться с Виолеттой? Или ты полагала, что тебя здесь кормят и обучают даром? Некоторые куртизанки, работающие на нее, всю жизнь потом расплачиваются за «помощь».

– Разве это возможно? – поразилась она.

– О, Господи! – смеялся Адриано. – Ты ведь еще дитя, моя дорогая! А как ты собиралась выжить в чужой стране? Или куда ты там собиралась отбыть на корабле?

– А мы… мы с Каролиной обвенчались, – промолвил он, когда они в гондоле направлялись в его палаццо.

– О, я слышала об этом, кузен! – воскликнула радостно Беатриса, но увидела какой-то болезненный блик в глазах Адриано. – Что за тоскливый взор, мой милый?

– Когда я говорю об этом, сердце перестает биться, кузина, – сдавленно промолвил Адриано и бесцельно посмотрел куда-то в сторону. – Мы разошлись….

– Это как… разошлись? – изумилась Беатриса. – Адриано, разве Святая Церковь признает развод?

– Мне известно, что нет, кузина. Но как, по-твоему, я должен был поступить с женщиной, которая намеревалась меня убить? – как-то спокойно спросил Адриано.

– Убить? – с ужасом воскликнула Беатриса и прикрыла рукой рот.

– Да, – ответил он, глядя на изумленную кузину. – Наняла убийцу для выполнения этой миссии.

Почему-то после этих слов уста Беатрисы расплылись в улыбке.

– О-о, милый кузен, фантазия у тебя слишком развита, – ухмыльнулась она.

– Ты полагаешь, что я разыгрываю тебя? – с недовольством спросила Адриано.

Беатриса посмотрела в его тоскливые глаза и поразилась: в них застыла печать боли и страданий, но ни капли здравого смысла!

– И ты… закрыл ее в тюремных казематах? – спросила ошеломленно она, осознавая всю суровость ситуации.

– Нет, заточил в монастырь, – с каким-то гневом ответил он.

– В монастырь?! – с ужасом воскликнула Беатриса. – О-о, бедная Каролина!

Но, увидев строгий взгляд брата, осуждающий ее за предательскую поддержку, тут же стихла.

– Лучше я ничего не мог придумать.

– Будь добр, кузен, поведай мне обстоятельства, приведшие к проявлению твоей жестокости.

– Я возвращался после… – он осужденно посмотрел в глаза кузины, – после твоих поисков, моя дорогая…

Когда он закончил рассказ, Беатриса продолжала сидеть в ожидающей позе, словно этих сведений ей было недостаточно.

– Признаться, я невероятно разочарована, кузен, что была обманута тобой, – промолвила Беатриса. – Ты ведь говорил, что Каролина – флорентийка.

Адриано и позабыл о том, что кузина была осведомлена лишь о ложной истории происхождения его супруги. Пришлось потратить время, чтобы объяснить ей то, что вскоре и так станет известным обществу.

– Стало быть, и это все? – с изумлением спросила она, когда поняла молчание кузена. – По этой пустой информации ты сделал выводы о виновности Каролины?

– Да, – ответил невозмутимо Адриано, пораженный тем, что кузине этого недостаточно. – Разве этого мало?

– А ты считаешь, что с человеком, который должен убить тебя, она стала бы настолько откровенничать, чтобы поведать свое происхождение, сословие и полное имя? – она увидела округленные глаза Адриано, который об этом почему-то и не подумал.

– Они земляки, Беатриса! Отчего бы ей не сказать о своем происхождении, дабы наслать на простолюдина смятение и страх?

– Она не настолько глупа, Адриано! Каролина даже не показалась бы ему на глаза. О чем ты говоришь? Твоя жена – убийца? Ты безумец, кузен! – яростно произнесла она.

После некоторого молчания она добавила:

– Самое странное: ты и прежде не прислушивался к своей душе, но всегда отличался здравым рассудком. Так что же произошло с тобой в то мгновенье? Как будто совершенно потерял себя…

Эти рассуждения и такое смелое заключение кузины заставило Адриано в очередной раз призадуматься. В ее словах звучали отнюдь не бредовые предположения. А в сочетании со словами Витторио его собственная логика претерпевала крах.

Он глубоко вздохнул. Неужто он все-таки глубоко ошибся в своих обвинениях, которые предъявил Каролине в приступе горячки, вызванной его недоверием? Если это так, то вряд ли он сможет когда-либо простить себе эту оплошность!

– О-ох, синьора, – стонала Палома, схватившись за живот. – Как же мне дурно!

– Говорила же я тебе, дорогая, что снедь протухшая, – отвечала на ее стоны Каролина, вытирая пот со лба кормилицы. – Я это сразу ощутила и поэтому поела лишь лепешки с молоком.

Палома лежала навзничь на кровати, сложа руки на груди и раскинув полные ноги, укрытые одеялом. Ее смуглое лицо заметно побледнело, а лоб заливался потом, словно женщину мучила лихорадка. Каролина беспокоилась о ее состоянии: в этой «дыре» разыскать лекаря казалось смешной идеей, поэтому она молила Бога лишь о том, чтобы это отравление не обернулось для кормилицы самыми что ни на есть мучениями.

– Как мне дурно… – продолжала стонать Палома. – Зачем я вообще ела?

Каролина сделала компресс для кормилицы и приложила ей ко лбу.

– Ничего, дорогая, скоро ты поднимешься на ноги, – говорила она, стараясь подбодрить и ее, и себя. – Я помолюсь сегодня о твоем здоровье. Быть может, Господь ниспошлет на нас свою благодать.

– Ох, синьора, судя по всему, к Всевышнему нам нужно обращаться почаще: Он гневается на нас, если посылает такие испытания!

Неожиданный скрип открывающейся двери заставил Каролину испуганно подскочить. Настоятельница вошла бесцеремонно, гордо осматривая присутствующих. Синьора только поднялась с кровати Паломы и с возмущением поставила руки в боки. Ну и с чем теперь пожаловала эта «благодетельная» матушка?

– Сию минуту вы должны присутствовать на постриге, который совсем скоро свершится и над вами, – промолвила холодным голосом настоятельница.

У Каролины вздрагивало сердце, когда ей пророчили такое нелучезарное будущее, но в ее взгляде, устремленном на матушку, читалась лишь каменная невозмутимость.

– Матушка Мария, как вы это себе представляете? – спросила заискивающе она, указывая на Палому. – Или желаете, чтобы она облевала вам всю церемонию?

Пронзив холодным взглядом скорчившуюся больную, настоятельница с недовольством отметила:

– Ваше брюхо слишком нежно, чтобы употреблять монастырскую пищу. Но вам придется к этому привыкнуть. И чем скорее, тем лучше!

– Но сейчас она не сможет пойти! – продолжала возмущаться Каролина. – И к тому же она не в состоянии даже подняться: нужно, чтобы кто-то был рядом.

Она полагала, что и ей удастся избежать нежелательного зрелища, но настоятельница имела иное мнение.

– С ней побудет сестра Елизавета, – ответила матушка и со строгостью посмотрела на Каролину.

– Я подойду… – с разочарованием промолвила синьора.

– Лучше бы вы поторопились… – начала было командным голосом Мария, когда синьора громко перебила ее.

– Я же сказала, что подойду!

Матушка Мария лишь проглотила комок гнева и вышла из кельи, не говоря ни слова.

– О-ох, синьора, все же будьте благоразумнее в общении с монахами, – взмолилась Палома. – Вы не знаете, что это за люди! Большинство из них заперты в этих стенах насильно, и они негодуют на мирян, обвиняя весь мир в своих неудачах. Другие, прикрываясь святыми ликами, пытаются вбить, словно одержимые, Слово Божье в разум человека палками либо гневными восклицаниями. Найдите в себе силы быть смиреннее и почтительнее в общении с ними. Иначе из-под монашеского покрывала вы узрите устрашающие морды гиен.

– Ох, Палома, что за жуть? Ты наводишь на меня ужас своими речами! – недоверчиво возмутилась Каролина.

– Можете мне поверить, синьора, что мои слова не беспочвенны: эти люди часто не являются теми, за кого себя выдают. И лишь горстка из них истинно верующие, которые помолятся за спасение души вашей, не требуя ее самую взамен.

В действительности Каролине не приходилось прежде общаться с инокинями, поэтому не верить Паломе повода она не видела. Монастырь ей всегда виделся местом узников, но никак не монстров, посягающих на человеческую мирскую жизнь. И пусть ранее она слышала от матушки Патрисии, что некоторых знатных дворянок закрывали в монастыре за недостойное поведение, ей на ум не приходило, что это можно сделать так изощренно, насильно навязывая человеку веру в Бога и желание служить Ему всю жизнь.

Каролина направилась следом за матушкой, упираясь взглядом ей в спину, изучая ее невероятно стройный стан и изумительно грациозную походку. Ей и прежде доводилось замечать, что жесты настоятельницы далеко отличаются от смиренных и богоугодных движений других инокинь. Каролина видела, что даже сквозь монашеское покрывало и рясу в матушке проявляются манеры воспитанной особы, некогда относившейся к знатному роду и живущей далеко от этого захолустья. Ее походка не проявляла смиренную покорность, как правило, присущую монахиням. Скорее в ней скрывалась эдакая аристократическая надменность. Синьору чрезвычайно заинтересовало это предположение, и она решила непременно разведать все детали прошлого суровой настоятельницы.

Голые стены коридоров монастыря без единого предмета мебели расходились в пустой, темной комнате, окруженной унылыми арочными сводами. Посреди нее полукругом стояли монахини, соединив ладони в молитвенной позе и волнительно произнося вслух незнакомое Каролине обращение к Всевыш нему.

В самом центре, на коленях стояла совсем юная девушка, над которой свершался постриг. Сгорбившись и сотрясаясь от рыданий, она пыталась молиться в унисон инокиням, как будто доказывая тем самым свое желание служить Отцу Небесному. После предупредительных слов Паломы синьоре при виде этой картины почудилось, что эти действа были выбиты из послушницы едва ли не розгами.

Все действия, которые требовал сам постриг, матушка Мария совершала с каким-то хладнокровием и даже безразличием. В ее движениях не ощущалось усердия и мягкости – лишь холодное исполнение долга. Ножницы в ее руках лавировали, словно изъявляли желание искромсать локоны бедной девушки.

Завидев такое пренебрежительное отношение, Каролина поняла, о чем ее предупреждала Палома. Ведь, находясь всего несколько дней в этих стенах, синьора смогла отметить, что в большинстве служительниц этого монастыря ей не приходилось замечать присущих такому роду людей мягкости, смирения и доброты. Все их действия неукоснительно подчинялись требованиям и выполнялись, словно по приказу, а не с должным желанием и сердечностью. Во время молитвы их лица сковывались в гримасе натянутой обязательности, но они не отражали божественного просветления и желания служить Богу душой, а не показным примером. Создавалось впечатление, что монастырь содержит узников, кричащих внутри себя об истинном желании жить свободно.

Каролина перевела взгляд на плачущую девушку, над которой совершался обряд пострига, и ее сердце сжалось. О-ох, бедная… Нет, Каролина сделает все, чтобы избежать этой участи! Мерзавец Адриано! Как он мог запереть ее в этом забытом Господом месте? Сердце Каролины в переживании подпрыгнуло, и она ощутила, что на глаза надвигаются слезы. Но тут же синьора собралась с силами и удержала ревущий комок прямо у горла, беспощадно сдавив его внутри себя.

На протяжении всей церемонии она стояла, не шелохнувшись, словно чувствовала себя принужденной наблюдать за казнью.

– По чьей воле эту девушку заперли в вашем монастыре? – спросила Каролина у настоятельницы, когда они направлялись в трапезную на обед.

– Ее теперь называют сестрой Элеонорой, – ответила та, не глядя на синьору. – Она долгое время была нашей послушницей по настойчивым просьбам ее родителей. Сестра Элеонора приходилась внебрачной дочерью одному из венецианских епископов. Когда он узнал об этом, то предпочел ее отправить в наш монастырь, чтобы никто не узнал о его распутстве. Однако в Венеции такие вести быстро становятся поводом для пересудов, поэтому скрыть правду ему не удалось. Но зато он сумел избавиться от нерадивой дочери.

Каролина задумчиво сомкнула уста. Очевидно, она пропустила этот злополучный момент, когда духовный мир погряз в распутстве и греховности. Уже не первый случай, когда она слышит о прелюбодеянии священных лиц, имеющих духовный сан.

Карлос Фоскарини встретил дочь, к ее же удивлению, радушной улыбкой, но весьма болезненным блеском в глазах. Перемены в отношении отца поразили Беатрису и стали причиной для многих вопросов, возникших в ее голове. Но она готова была взлететь от счастья, ведь Адриано уже поведал ей, что помолвка с Рамилем расторгнута и теперь ей остается лишь ожидать нового жениха. В этот раз кузен пообещал, что уговорит дядю на участие Беатрисы в выборе будущего мужа.

Когда Карлос, лежавший в постели своих покоев, услышал голос родной дочери, старческое сердце вздрогнуло от предвкушения счастливой встречи. Господи, а ведь какие только мысли у него не мешались в голове, когда он слег от переживаний! Потеряв надежду на ее возвращение в родные стены, он мысленно попрощался с нею навеки. И Карлос Фоскарини в нетерпении заставил себя подняться и добраться к ступеням, ведущим на первый этаж, откуда доносился шум.

Только сейчас он стал понимать, какую роль играла дочь в его жизни. Только сейчас он изменил свое потребительское отношение к ней, которым страдали все венецианские мужи, словно неведомой медицине болезнью.

Как это ни казалось кому-то странным, либо притворным, за это непродолжительное время Карлос смог пересмотреть все ценности, которые когда-либо касались его жизни. Ему часто вспоминались слова Адриано, убеждавшего дядю передумать, выбирая своей дочери подходящую партию в мужья. И что удивительно, он стал осознавать глубину происходящего через боль потери дорогого человека. Того человека, значимость которого он недооценивал в своей жизни.

На глазах Беатрисы выступили слезы, когда она увидела отца, едва перебирающего ногами по ступенькам. Он старался идти быстрее, но, очевидно, последствия болезни не позволяли ему свободно передвигаться. Беатриса бросилась к отцу и крепко обняла его.

– Папа, прости меня, – промолвила она, пряча свое лицо в его сутулые, исхудавшие плечи. – Я виновата, отец.

Из его груди послышался хриплый вздох, после которого Беатриса осмелилась с сожалением посмотреть ему в глаза. Его щеки увлажнили выступившие на глазах слезы, и она еще больше изумилась: отец никогда не позволял при ней проявление собственной слабости.

– Ничего, дочка! Все мы совершаем ошибки и несем за них наказание. Очевидно, расплата настигла и меня за то, что не так давно не захотел внимать твоим мольбам, – ответил он, крепче прижимая ее к себе.

Адриано стоял позади и, когда Карлос увидел его, к удивлению всех присутствующих, открыто улыбнулся племяннику.

– Спасибо, Адриано, – хрипло произнес он. – Ты нашел мою дочь, невзирая на то, что я потерял надежду увидеть ее.

Сенатор ликовал внутри себя: поиски Беатрисы сплотили членов семьи Фоскарини, и, дай Бог, теперь между ними закончатся все распри.

Беатрисе не верилось, что это говорит ее отец, который столько времени был сух и эгоистичен. А сейчас он буквально расцвел, не зная, куда деть себя от радости, когда увидел свою дочь, которая оказалась такой желанной его сердцу. А ведь все то время, которое Беатриса пребывала в другом месте, она думала, что отец жестоко покарает ее, как только она попадется ему на глаза. Что говорило в нем? Стало быть, страх одиночества на закате жизни и ощущения подавляющей ненужности…

– Адриано, поужинаешь с нами? – предложил Карлос и заметил растерянный взгляд племянника, очевидно, готовящегося к отказу.

Но его намерения перебило радостное восклицание Беатрисы, которому он не смог отказать:

– И раздумывать нечего! Разумеется, поужинает!

– Я совсем скоро отправлюсь на тот свет, Адриано, – промолвил Карлос, когда после ужина они отправили Беатрису в свои покои, а сами решили побеседовать.

Адриано задумчиво молчал, ожидая того, что последует за этими словами дяди.

– И чувствую я себя совсем скверно, племянник, – продолжал Карлос. – И ты знаешь… когда чувствуешь приближение этого… – его голос дрожал, словно это были предсмертные слова, – тогда так хочется исправить все ошибки, которые допустил в жизни, и провести последние дни в спокойствии, без погони за деньгами и властью. Я всегда стремился к этому, и только теперь ко мне пришло осознание, что даже если существует иной мир, в который мы отправляемся после своей кончины, то вряд ли мне удастся с собой прихватить нажитое за долгие годы имущество.

Адриано все это время с осуждением смотрел на дядю, но сию минуту, ощущая раскаяние в его словах, чувствовал, как прощение овладевает его сердцем.

– Хочу попросить прощения, племянник… За мной отмечены многие неблагородные поступки, в особенности по отношению к тебе. Но знал бы ты, как тяжело в этом честно признаться не то что другому человеку, но и самому себе, – как-то сдавленно продолжал Карлос. – Но последние события заставили меня многое пересмотреть. Как бы ни было это поразительно, но именно дочь на старости лет смогла меня изменить! Мне странно говорить об этом, но все же… теперь я чувствую себя другим человеком, и именно этим человеком я хочу отойти в мир иной.

Он виновато посмотрел на Адриано в надежде услышать от него слова прощения.

– Я… лишь так недавно забеспокоился мыслями о бессмысленно потраченных годах на эту вражду, дядя, – ответил младший Фоскарини. – Очевидно, мое сердце сумело простить, надеюсь, что и у тебя хватит духа простить и меня.

– Где ты нашел ее, Адриано? – спросил старик, огорченно глядя на него и вспоминая этот сумасшедший месяц, посвященный поискам дочери.

– Она была все это время рядом со мной, в самом сердце Венеции, – ответил Адриано, хорошо подготовившийся к этому вопросу. – Устроилась в прислуги к одной великодушной даме. Я совершенно случайно узнал о ее пребывании в городе.

Старик покачал головой.

– Моя знатная дочь готова была вычищать грязь других дворян, только бы избежать своей более жестокой участи, – словно ужаснувшись этим мыслям, промолвил Карлос. – Адриано, поможешь мне выбрать для нее подходящих кандидатов в мужья?

– Разумеется, Карлос, – ответил с улыбкой Адриано. – И я бы тебе советовал начать с семей знатных венецианских купцов.

Безвкусная каша стояла поперек горла. Рыбу, которую вновь подавали в монастыре, так же невозможно было есть, как и ту, которой отравилась Палома. Поэтому Каролина давилась лишь овсянкой и небольшим кусочком лепешки, поданной им во время обеда.

Ее мысли не покидал Адриано. Ранее она предполагала, что за считанные дни его настигнет благоразумие, способное помочь ему раскаяться и явиться к ней с повинной. Но муж не появлялся в дверях монастыря, и новостей от него так и не было. Даже от гонца, который сегодняшним утром посетил это злополучное место и передал в руки настоятельницы определенную сумму денег.

Кто мог разлучить их? В поисках ответа на этот вопрос Каролину не покидали предположения о Паоло. Но она прекрасно знала, что Адриано, в силу своей привязанности к этому человеку, даже не подумает о его виновности в таких жестоких вещах.

Однако это не единственный человек, который мог бы так бездушно поступить по отношению к Адриано. Ведь существовала еще одна персона… Знакомая своими проделками, коварная Маргарита. Каролина вспомнила о том, что слышала о ней от Лауры и Розалии. Ей также пришла на ум та встреча, на которую она тогда осмелилась пойти… А ведь та же Лаура усиленно отговаривала Каролину идти на это тайное рандеву. И синьору не покидала уверенность, что если бы она послушала мудрую женщину и отдала бы Адриано ту записку, то все могло бы сложиться по-другому.

Едва проглотив остатки безвкусного обеда, синьора Фоскарини бросилась в келью к Паломе. Кормилица уже стояла на табурете, выглядывая в окно, из которого по комнате рассеивались тусклые солнечные лучи.

– Палома, ты уже поднялась?! – возмущенно воскликнула Каролина и бросилась к кормилице.

Бледное лицо женщины и измученные глаза выдавали ее состояние.

– О-о, синьора, разве я калека? Небольшое отравление, к тому же надобно немного размяться, иначе я совсем разучусь ходить, – уставшим голосом говорила она.

– Небольшое отравление… Ты несколько дней лежишь в постели. Палома, тебе нужно набраться сил, – сказала Каролина. – Ты ела?

– Да, сестра Елизавета приносила мне бульон с сухарями.

– Присядь, – промолвила Каролина и подвела Палому к ее кровати. – В последнее время меня не покидают мысли о врагах, которые посмели разлучить нас с Адриано Фоскарини. Мне хотелось бы поделиться некоторыми предположениями.

В надежде услышать хорошие новости Палома с любопытством прислушалась к хозяйке.

– Когда-то я упоминала тебе о куртизанке, которая иссохла по Адриано с тех самых пор, как в его палаццо появилась я. Так вот, я уверена, дорогая, в том, что мы с тобой оказались здесь по ее вине. И я сердцем чую, что Адриано совсем скоро будет осведомлен об этом.

– Проделки, созданные руками коварных женщин, нелегко прояснить, синьора, – с прискорбием ответила Палома. – Не говоря уже о том, чтобы исправить. Женщина, жаждущая отвоевать мужчину, можете мне поверить, способна на что угодно, только бы добиться своего…

– Мне это ясно, Палома, – едва скрывая тяжелый вздох, ответила Каролина. – Но мне не верится, что на этом наша история с Адриано Фоскарини окончена… Я тешу себя надеждой, что мы сможем преодолеть это наваждение зла…

В этот самый момент «древняя» дверь в их келью со скрипом распахнулась, и перед обеими предстала настоятельница с искаженным от злобы лицом. Поразительно, но ее возмущенно сдвинутые брови и разъяренные глаза, полные гнева, почему-то напомнили Каролине о ведьмах, о которых она с детства слышала в легендах от прислуги. И больше всего синьору страшило то, что сию минуту монахиня выглядела далеко не благочестивой.

– Синьора! Мне понятно, что ваша гордыня отравляет чистоту вашей души, и о том, что бескорыстный труд способен отчасти спасти ее, вам вряд ли известно, – тонкие уста матушки с гневом выдавливали из себя слова, разоблачая ее страх не совладать с собой. – Однако, осмелюсь заметить, что вы находитесь в святом месте, где все мы имеем равный статус перед Вездесущим Господом и обязаны работать на Его благо.

– Поясните едва скрываемую ярость, вырывающуюся из вашего сердца, – спокойно промолвила Каролина, и впрямь, не понимавшая порицаний в свою сторону.

– Вы вновь избегаете общественной работы, которую в этих стенах выполняют все, кто живет здесь определенное время. Потому извольте отправиться за мной и выполнить то, что я скажу!

Ее надменный тон переходил все дозволенные рамки, что окончательно вывело из себя и без того не умеющую покорятьс я К аролину, и когда перепуганная Палома встала, чтобы последовать за настоятельницей, синьора резко схватила ее за руку и остановила.

– Ни я, ни моя кормилица не сдвинемся с места! – твердо произнесла она, решившись положить конец властолюбию настоятельницы.

– Вам Господь предоставил кров над головой… – принялась возмущаться настоятельница, но синьора перебила ее.

– Вы получаете деньги на содержание от моего мужа…

– Вы питаетесь божественной пищей…

– Божественной пищей? – с иронией спросила Каролина. – Вы явно смеетесь над нами, матушка?! Моя слуга едва не угодила на тот свет от вкушения вашего яда…

Лицо настоятельницы заметно побагровело от гнева, и она яростно воскликнула:

– Это лишь последствия вашего бездушия! Вы не читаете молитвы, перечите Богу, не соблюдаете пост и вынуждены страдать за это! А теперь еще и смеете осквернять святое место своей дерзостью.