Текст книги "Обрученные Венецией"

– Так что же вас привело в мои владения, синьор? – спросила она, и, судя по тону Матильды, сенатор понял, что она совершенно не рада нежданному гостю. Неприступная интонация пророчила им напряженное общение.

– Я прибыл во Флоренцию по делам своей державы, – произнес спокойно Фоскарини. – Но более важным считаю дело, которое мне вверил весьма дорогой и близкий вашему сердцу человек.

– Хм, интересно, – усмехнулась Матильда, – с удовольствием выслушаю, что вам известно о моем сердце.

– Простите за возможную самонадеянность, которая может вам показаться в моих первоначальных словах, но человек, попросивший меня о поездке к вам, весьма уверен в своей нужности в вашей жизни.

Адриано старался проявить свое максимальное почтение в общении с дамой, дабы расположить ее к себе, но прекрасно понимал, что одиночество приучило эту чудаковатую даму быть осторожной с чужаками.

– Не понимаю, о чем вы говорите, синьор, – он ощутил в ее голосе нотку грусти. – Должно быть, речь идет о дальних родственниках, поскольку все мои близкие погибли не так давно.

Он заметил, что в глазах дамы застыли слезы, но очевидная внутренняя сила этой женщины не позволила дать им волю.

– Или, быть может… – она с подозрением посмотрела на Адриано. – Быть может, вас подослала моя племянница Изольда, соизволившая наладить отношения?..

В ее голосе чувствовалась раздраженность, по которой Адриано понял, что Матильда явно не стоит на вражеской для него стороне.

– Вы близки в своих предположениях, – отметил он, – но я здесь не по просьбе Изольды Брандини.

Его осведомленность в родственных для нее именах пробудила в Матильде гораздо большее любопытство, чем изначально.

– Прошу, продолжайте.

– Вероятнее всего, принесенные мною сведения шокируют вас, но гораздо более осчастливят. Речь пойдет действительно о вашей племяннице, которая считает себя более милой вашему сердцу.

В этот самый момент он заметил, как Матильда бросила в него гневными молниями из глубины разъяренного взгляда.

– Если вы посмеете запятнать память моей родни позорными сплетнями или чем-то еще в этом роде, синьор… Дай Бог памяти, вспомнить ваше имя… боюсь, что наш разговор будет коротким и весьма неприятным!

Адриано старался сохранять внешнее спокойствие.

– Синьора Гумаччо, я нахожусь сейчас на территории ваших владений, и вы вольны поступать со мной как вам заблагорассудится, поскольку никто, кроме одного человека, не знает о моем пребывании здесь. Однако, прошу заметить, что это никоим образом не изменит тех обстоятельств, которые на самом деле существуют независимо от вашей веры в них.

По глубине ее глубокого вздоха и многозначительному молчанию он понял, что может дальше продолжать свою речь.

– Речь идет о синьорине Каролине Диакометти, – Адриано замер, глядя на реакцию Матильды, которая лишь с недоверием смотрела на него.

– Что вы хотите сказать? – выдавила она сквозь зубы.

– Только то, что ей чудом удалось спастись во время мятежа, – ответил он. – И, оправившись после ранения, она теперь жаждет встретиться с вами.

– Вы, сенатор, должно быть, выжили из ума, – она едва сдерживала свое негодование, – если полагаете, что я поверю вам.

– Мне понятно ваше недоумение, – терпеливо продолжал Адриано. – И это ваше право не верить моим словам. Только лгать я не вижу смысла…

– О-о-о, прошу вас, не нужно вводить меня в заблуждение, – с гневом произнесла Матильда. – Ваши попытки надавить на больную мозоль весьма кощунственны, синьор. Я прекрасно знаю, что Каролина погибла вместе со своими родителями в день крестьянского мятежа в Генуе. И поверьте мне, ваша бесчувственность не разуверит меня в этом!

С этими словами она приготовилась звать прислугу, когда Адриано достал из внутреннего кармана конверт и произнес:

– Каролина предусмотрела ваш ответ, поэтому передала вам то, что сможет развеять ваши сомнения.

Он протянул ей письмо, и Матильда с очевидным равнодушием взяла его в руки, словно ожидала разоблачения самозванца, и по привычке перевернула его. Рядом с печатью до боли знакомым почерком красовалась подпись: «Любимой тетушке по секрету». Адриано заметил, как та тяжело задышала и тут же воскликнула:

– Пресвятая Дева, она ведь именно так подписывала все письма, когда была маленькой, – тяжело дыша от волнения, трясущимися руками Матильда развернула письмо от любимой племянницы.

– В тот вечер ее спасла жесткость герцога, который в наказание запер ее в маленькой башенке в их имении. Каролина говорила, что писала вам некие секретные письма, в которых открывала свою детскую душу, – Адриано ощутил даже некоторую зависть этому трепетному моменту.

Нетерпеливым взглядом Матильда жадно поглощала письмо. В определенный момент, очевидно, когда дошла до места о ранении и тяжкой болезни, синьора даже схватилась за сердце. Смахивая с полных щек непрестанно набегающие слезы, она продолжала чтение, затем спохватилась и, оставив своего гос тя в одиночестве, бросилась на второй этаж. Бережно, словно великую ценность, она достала из серебряной шкатулки целую кипу писем и, взяв одно из них, сверила их с тем, что принес венецианец. Все, чего ей хотелось, – это убедиться в правдоподобности слов сенатора. Убедившись в том, что почерк подлинный, Матильда залилась слезами.

– Где же она? – с трудом перебирая больными ногами по ступеням, нетерпеливо спрашивала Матильда у Адриано, все еще стоящего в гостиной. – Ох, простите мне мою бестактность. Я даже не пригласила вас.

Прислуга вмиг накрыла на стол, чему Адриано невероятно удивился.

– Жизнь Каролины нельзя назвать в безопасности, – пояснил он. – В данный момент она находится в моих владениях, в Венеции. Об этом никому не известно, кроме кормилицы Паломы, которая совершенно случайно оказалась в республике.

– Это правильно, что она не высовывается. Изольда с ее мерзким муженьком вряд ли будут рады такому повороту событий. Уж я-то знаю, что этой ехидне была на руку гибель родных.

Адриано изумился.

– Ни для кого не секрет ее враждебное отношение к родным? – поинтересовался он.

– О, да, можете мне поверить! Она даже не постеснялась устроить похороны своей семьи без соблюдения должных обрядов. Генуя до сих пор окружает ее поступок сплетнями. О чем тут можно говорить?

– В любом случае Каролина доверяет только вам, поэтому и решилась уведомить вас о своем спасении. Если вы желаете, можете проехать со мной в Венецию, где вы и сможете повидаться с ней.

Каролина вертела в руках записку, переданную ей в руки Урсулой. Содержание бумаги не только изумляло, но и вызывало какой-то не присущий ей страх. Быть может, он сулит о нехорошем предчувствии, которое может повлечь за собой нежелательные для нее последствия?

«Если вы желаете услышать сведения о своей родне, имеющей отношение к герцогской семье да Верона, спешу поделиться ими. Информация касательно вашей сестры Изольды Брандини. Сегодня на закате солнца вас будет ожидать мой проводник сразу за мостом Гулье, что над каналом Канареджо. Он укажет вашему гондольеру, куда направляться. Прибыть на место в ваших же интересах. И в ваших же интересах прибыть в одиночестве».

Каролине не нравилось это: не успел Адриано покинуть республику, как ей поступают сомнительные предложения. Кто мог прислать это письмо? Урсула растерянно и бессвязно сказала, что ей в руки конверт попал от какого-то посыльного, показавшегося ей странным.

Быть может, к этому приложил руку Паоло? Нет, он не станет предпринимать каких-либо действий до возвращения Адриано. Его интересует место в сенате, а, отдав Каролину под стражу, он ничего этим не добьется. Да и для того, чтобы организовать подобное действо, ему необходимо владеть доказательствами. Нет, Паоло Дольони вряд ли имеет отношение к этому странному приглашению.

Но неисчерпаемое любопытство манило юную синьорину выяснить, кто бы это мог быть. Встреча назначена в тихом месте, но не на окраине города. Как раз этот благоприятный факт занимал Каролину еще больше: даже если у человека имеются дурные намерения, он не станет их осуществлять в самом центре города.

К тому же ее поездку упрощал один факт: сегодня Каролина собиралась отправиться на ужин по приглашению семьи Армази. Ей вздумалось, что по пути назад она и в самом деле могла бы отправиться на эту таинственную встречу. Однако тут же синьорине вспомнились упреки и нравоучения Адриано о том, что она не беспокоится о своей безопасности. Стало быть, в чем-то он прав: ей присуща рискованность. А чувство страха пусть останется для слабых людей.

Она еще раз прочла записку. Ровно выведенный почерк свидетельствовал о том, что записка написана рукой женщины. Но кто еще может быть в Венеции осведомленным о ее происхождении, если об этом знают лишь единицы близких Адриано людей? Во всем этом существует нечто подозрительное, а стало быть, ей просто необходимо в этом разобраться.

Наблюдая за тем, как Лаура крутится у плиты, готовя очередное и наверняка изумительное блюдо, Каролина невероятно радовалась своему пребыванию в доме Армази. Здесь она себя чувствовала естественно и непринужденно: Витторио, Лаура и трое их прекрасных детей поражали гостей своим радушием. Но самое главное, что синьорина получала неимоверное удовольствие, чувствуя себя в теплой, семейной атмосфере, которой может порадовать только надежный домашний очаг.

И пусть родители при жизни не испытывали друг к другу пылкой любви, их семейная идиллия все же существовала во многом благодаря теплоте сердца Патрисии, всеми силами старавшейся создать образцовую семью. Разумеется, душевность Армази была несколько другой, – здесь витал дух любви и великодушия, что заставляло Каролину согласиться со своим внутренним убеждением: счастье может существовать лишь в истинных чувствах.

– Вы загрустили, моя дорогая, – с материнской теплотой в голосе промолвила Лаура.

– Вспомнила о том, какими были семейные ужины во времена моего детства, – в голосе Каролины ощущалось сожаление. – Тогда все было по-другому.

– И эта теплота наполняла собою атмосферу исключительно благодаря душевности вашей матушки, ведь так? – спросила Лаура и пытливо посмотрела на Каролину.

Та изумилась: она никогда и ни с кем не делилась этим обстоятельством, но знахарка говорила с невероятной точностью о ее семье. Каролина молча кивнула.

– Милая, я понимаю, что вы сожалеете и больно переживаете утрату близких, но хочу вам сказать кое-что. Не могу быть уверенной, что вы примете мои слова в свое сердце, но мне очень хотелось бы, чтобы вы вняли правильно моим речам.

Лаура присела напротив нее за стол и принялась нарезать овощи.

– Ваш отец сам нашел свою смерть, – произнесла она, не глядя на Каролину. – Слишком много места занимали алчность и злоба в его сердце. Возможно, если бы он это своевременно понял, Господь оставил бы его с нами. Но он упрямо не желал этого понимать. И как бы ни прискорбно было это осознавать, моя дорогая, – с этими словами Лаура посмотрела ей в глаза, – но его гибель отразится лучшим образом на вашей судьбе, в которой вы имеете шанс стать счастливой. Ваш отец не позволил бы вашему сердцу такой роскоши. А судя по влюбленному блеску в ваших глазах, какие-то минуты из этого счастья вами уже испытаны.

Каролина почувствовала, как ее щеки загорелись румянцем, и от смущения закрыла лицо руками, продолжая улыбаться своим ладошкам.

– Я никому не скажу о вашей связи с Адриано, – тихо шепнула Лаура с легкой улыбкой на губах, – хотя Витторио не терпится видеть вас вместе.

Звонко рассмеявшись, Каролина поднялась из-за стола и произнесла:

– Мне безумно приятно в вашем душевном обществе, дорогие мои, но, боюсь, что солнце уже садится и совсем скоро на улицах Венеции стемнеет. Как бы того ни желало мое сердце, но мне необходимо возвращаться в палаццо.

– Да, осень все чаще и чаще дает о себе знать, значительно сократив протяженность дня, – произнес Армази, отодвигая стул Каролины. – Я проведу вас во избежание неприятных встреч по пути.

– Нет-нет, что вы, Витторио, – тактично отказалась Каролина, – я благополучно доберусь и сама.

– Как пожелаете. Тогда я переговорю с гондольером, чтобы он как можно скорее доставил вас в палаццо.

Разумеется, Каролина не желала делиться с Армази своими замыслами, чтобы не выслушивать их причитания по этому поводу, но она все же решилась отправиться на встречу.

– Каролина, если вы этим вечером осуществите задуманное, то можете накликать беду, – тихо и с предупреждением в голосе сказала Лаура, чем повергла ту в ступор. – Не оттягивайте от себя долгожданный момент счастья, который может наступить совсем скоро.

Синьорина на мгновенье замерла, внутренне отмечая то, что слова Лауры весьма точны, этим вечером и с такой же точностью может сбыться и это неприятное пророчество. Но с беззаботным блеском в глазах она накинула на себя шаль и обняла женщину:

– Благодарю за радушный и гостеприимный ужин, дорогая Лаура. Ваши блюда, как всегда, изысканны, а дом вкусно пахнет уютом и любовью.

Она чмокнула Лауру в щечку и собралась удалиться, когда та окликнула ее:

– Каролина, послушайте меня, – словно с мольбой в голосе попросила она. – Все может обернуться неожиданно против вас.

– Спасибо вам, Лаура, – с искренней благодарностью в голосе ответила она. – Я буду иметь в виду.

Лаура Армази лишь с грустью наблюдала за тем, как Витторио помог Каролине присесть в гондолу и оттолкнул ее от мола.

– Ох, Витторио, она не хочет слушать советы, – Лаура посмотрела на него с тоской в глазах. – Боюсь, что этот вечер оттянет их счастливую семейную жизнь с Адриано.

– Что натолкнуло тебя на эту мысль? – спросил Витторио, прекрасно знакомый с проницательностью своей супруги.

– Сегодня она намерена встретиться с женщиной… с дурной женщиной. И эта встреча мне скверно пахнет. Но она не стала слушать моих предупреждений.

– Быть может, мне все же следует сопроводить ее?

– Нет, – строго ответила Лаура. – Я ее предупредила, а выбор – за ней. Возможно, эта ситуация ей нужна для того, чтобы избавиться от собственного упрямства, которое во многом создает помехи в спокойном течении ее жизни.

Медленно проплывающие гондолы рассеивали отражение вечернего неба в водах Большого канала. Каролина перегнулась через бортик и как-то безразлично посмотрела на свое отражение в воде, словно пытаясь вглядеться и увидеть дно Гранда. Терзающие сомнения, касающиеся таинственной записки, не покидали синьорину Диакометти. По мере ее приближения к месту встречи, мысли Каролины одолевали всякого рода варианты, которые могут стать темой для беседы с незнакомцем, но ничего дельного, касающегося ее родни, на ум не приходило.

Ей вспомнились слова Лауры. Да, она могла бы послушать знахарку и отправиться домой, но это заставит ее еще больше терзаться в своих догадках, что окончательно измучает ее душу. Ее тешит уверенность, что все закончится благополучно! Ей нужно отбросить все сомнения и поверить своему чувству, так искусно обманутому обыкновенным женским любопытством! Нет, скорее, это не то. Вероятнее всего, она желает удостовериться в том, что ее возлюбленный Адриано больше ничего от нее не скрывает, и ей не придется более разочаровываться в нем.

Гондола, на которой путешествовала Каролина, свернула с Канареджо и оказалась в узком переулочке, невероятно маленьком и тихом. И пусть бурлящие жизнью улицы находились с обеих сторон маленького канала, однако общение здесь позволит избежать назойливых глаз. Спустя несколько мгновений на другом конце канала появилась гондола, направляющаяся прямо на синьорину. Сердце девушки вздрогнуло, словно предчувствуя раскрытие какой-то величайшей тайны.

Но лицо женщины, сидящей в приближающейся гондоле, еще издалека показалось Каролине очень знакомым, и она принялась пристально рассматривать его черты. Маргарита Альбрицци… Но что эта куртизанка может знать о семье Каролины? С предчувствием неприятного общения синьорина ожидала приближения Марго. Куртизанка смотрела на Каролину надменным взглядом, едва сдерживая улыбку, слегка затронувшую уголки ее губ.

Их гондолы слегка соприкоснулись носами и тут же оттолкнулись друг от друга. Марго посмотрела на гондольера Каролины и достала несколько дукатов из бордового кошелька.

– Погуляй неподалеку, – сказала куртизанка и бросила монеты на тротуар. – Я позову.

Юноша посмотрел на Каролину, и та одобрительно кивнула. Он ловко спрыгнул с гондолы на дорожку и, собрав монеты, прошел за угол дома. Гондольер Марго отправился восвояси, не утруждая куртизанку в приказах.

Высокомерный взгляд Маргариты заставил синьорину Диакометти недовольно скривиться.

– Как собаке… – презрительно заметила Каролина.

– Что? – с едкой улыбкой на лице спросила Марго, словно не расслышала слов соперницы.

– Монеты кинула ему, как собаке – обглоданную кость, – пояснила она, едва сдерживая нахлынувший гнев за спесь куртизанки.

– О-о, ты ведь будущая герцогиня, Каролина! Эти отбросы общества подчиняются тебе, – Марго насладилась ее возмущенным взором, содержащим в себе гнев за ее дерзость.

Но гораздо более Каролину интересовал ответ на вопрос: откуда куртизанке знать о ее титуле?

– А разве ты чем-то отличаешься от них? – внезапно услышала в ответ Маргарита. – Ты ведь тоже предоставляешь свои услуги аристократии Венеции и продаешься лишь патрициям, имеющим возможность хорошо тебе заплатить.

Маргарита с негодованием перевела дух и сквозь напускную улыбку выдавила:

– Мною назначена тебе встреча не для обсуждения занятости населения Венеции. А по делу, которое тебя интересует гораздо больше этого.

– Да, кстати, откуда такое великодушие с твоей стороны, Маргарита? – с нескрываемым ехидством спросила Каролина.

– Я бы не советовала дерзить мне, – с надменной улыбкой ответила та. – Ты ведь еще не знаешь, о чем пойдет речь. Да, я завлекла тебя сюда, написав в записке, что расскажу кое-что о твоей родне, но на самом деле мне о них не известно ровным счетом ничего.

Еще большая ярость затмила глаза Каролине, и она готовилась возмутиться, бросив в адрес куртизанки очередное язвительное замечание, но тут же подавила в себе это стремление, желая оставаться тактичной аристократкой, которой не свойственны низкие пересуды.

– Но кое-что тебя заинтересует, Каролина. Я знаю, что ты не родственница Адриано, а гражданка Генуи, – изумленный взгляд Каролины подтверждал правдоподобность слов Марго, и это прибавило куртизанке смелости и легкой иронии. – И доставил тебя в нашу удивительную республику сенатор Венеции, за что он может быть лишен своей должности. В моих интересах, в первую очередь, стоит твой отъезд из Венеции, в частности, из палаццо Адриано. Я могу помочь тебе с отъездом, если у тебя возникли с этим затруднения.

На какой-то момент синьорина впала в замешательство: откуда куртизанке могут быть известны подобные тайны? Но, прекрасно понимая, что ей необходимо сохранять внешнюю невозмутимость, Каролина ответила той усмешливой улыбкой.

– Кто ты такая, чтобы вмешиваться в дела сенатора? Куртизанка, которая в прошлом продавала ему свое грязное тело, прокормившее своей похотью половину Венеции?

– Я… – Марго попыталась бесцеремонно перебить синьорину, но та не позволила ей, повысив свой голос до напористого тона, не терпящего возражений.

– И кто ты такая, чтобы распространять ту информацию, о которой не имеешь никакого представления? Я – гражданка Флоренции и, если это необходимо будет кому-то доказать, сенатор Фоскарини непременно это сделает. Но только твоя персона в данном вопросе не имеет никакой весомости, поэтому тебе придется остаться с тем, что ты имеешь.

– Твои речи буквально воспламеняют окружающие нас стены, но на меня они не оказывают никакого влияния, – самоуверенно произнесла Марго. – Я знаю о том, что твои родители погибли во время крестьянского мятежа в Генуе, а твоя сестра является супругой миланского наследника.

– И что с того? – Каролина не теряла самообладания и продолжала усмехаться речам Маргариты.

– Ты разве не знаешь, что Генуя и Венеция на протяжении своего существования полыхают в войнах друг против друга? – не унималась Марго. – Ах, да, откуда знать историю наследнице дворянского титула, изучающей всю свою жизнь библейские нравоучения?

В голосе Маргариты ощущалась недюжинная ехидность, на которую Каролина ответила легкой улыбкой.

– А тебе, столь осведомленной об исторических фактах, очевидно, не довелось узнать о мирном договоре, который скрепил отношения наших республик?

– Каролина, не будь наивной! – ответила резко Марго. – Нужны еще десятилетия, чтобы закончить эти войны! Очевидно, ты не знаешь о так называемой скрытой, нелегальной войне, которую ведут наши республики в водах Средиземного моря?

Взгляд Марго пронзил растерянную Каролину, которая вопросительно приподняла тоненькие брови.

– Генуэзские пираты уже много лет нападают на венецианские суда, заполненные богатствами и сокровищами. Это началось после того, как ваша некогда могущественная республика пала под властью французского господства. Можно сказать, что сражения между Венецией и Генуей прекратились лишь формально…

Каролина ничего не слышала об этом, и ее несколько удивляло, что Адриано умалчивал такие подробности международного конфликта.

– Что ты хочешь, Маргарита? – спросила она и с поразительным спокойствием посмотрела на нее.

– Чтобы ты у бралась из дома сенатора, освободив для меня его теплую постель…

– Я не делю с ним постель! – рассмеялась Каролина.

– Твоего присутствия в его палаццо оказалось достаточно, чтобы сенатор отрешился от общества.

– Хорошо, а что же будет, если я этого не сделаю?

– Тогда мне придется в близости с самим Дожем нечаянно поделиться такой вот ошеломляющей тайной, что сенатор Фоскарини пригрел змею у себя на груди, – в голосе Марго ощущалась сладость от мысли о победе, которую она сможет одержать над Каролиной. – Я непременно придумаю какую-нибудь занимательную историю, чтобы сенатора уличили в предательстве. И тогда вас обоих ждет не самая приятная участь.

– У меня есть только один вопрос: судя по всему, ты пылаешь ревностью к сенатору, а стало быть, испытываешь к нему чувства, чем-то похожие на влюбленность?

– О, у меня к нему целый вулкан чувств: и страсть, и любовь, и вожделение, – победным голосом хвастала Маргарита. – Что тебе больше по нраву?

Каролина спокойно улыбнулась.

– Мне не знакома любовь, способная возлюбленному искалечить жизнь, – промолвила она.

– Вот как раз и поэтому тебе лучше оставить сенатора, позволив ему избежать жестокой участи, – отметила надменно куртизанка.

– Это решать мне, – сказала кратко Каролина и махнула рукой стоящему неподалеку гондольеру. – И самому Адриано.

– Но если ты ему скажешь о нашей встрече, – озлобленно предупредила Марго, – я сделаю то же самое – лишу вас надежды на совместное будущее. И, можешь мне поверить, мое проклятье сделает вашу жизнь невыносимой! Но мне свойственны благосклонность и великодушие, поэтому даю тебе шанс спасти и себя, и несчастного Адриано.

– Мне жаль тебя, – сказала с сочувствием в голосе Каролина, – ты бьешься в последних надеждах вернуть его, словно птица, пытающаяся взлететь к солнцу и опалившая крылья в его лучах.

– Ты ведь даже не знаешь, милочка, на что я способна в гневе! – процедила сквозь зубы Марго, разъяренная спокойствием и дерзостью соперницы. – Я уничтожу вас обоих!

– Меня ты могла бы, и впрямь, уничтожить, поскольку мне чужды ненависть и жажда мести, – промолвила монотонно Каролина. – Твое коварство не знает границ, и ты не ровня слабым соперникам. Только Адриано никогда не позволит какой-то жалкой куртизанке или кому бы то ни было другому сделать нас обоих несчастными. Я рядом с ним чувствую себя под защитой, словно во владениях Самого Господа.

Она дала знак гондольеру отправляться и на прощанье бросила взгляд на куртизанку.

– А знаешь, откуда мне известны сведения о тебе? – внезапный вопрос Марго заставил Каролину обернуться.

Синьорина, хоть и перебирала неприятные для себя догадки, все же смотрела на куртизанку с ожиданием.

– От самого Адриано, когда перед своим отъездом он посетил мое ложе, – ее голос звучал победно, но Каролина ощутила в нем некую дрожь.

«Лжет, – подумала она, хотя сердце содрогалось от ревности и боли, – он не мог… Только что сама сказала, что он не приходил к ней с тех пор, как появилась я».

Но по пути домой Каролина нервно потирала руки в беспокойстве, что сейчас зальется рыданиями. И отчего только она не послушала Лауру и отправилась на эту глупую встречу? Ведь, передай она эту записку Адриано, он наверняка узнал бы, кто является ее автором. И тогда он сам решил бы этот вопрос.

А теперь, если она скажет ему об этой встрече, он и его деятельность в сенате могут оказаться под ударом. Что бы ни отвечала Каролина куртизанке, она прекрасно понимала, что в ревности и злобе та может поступить так, как ей заблагорассудится, и тогда Адриано окажется в опасности. Возможно, если тетушка поможет с документами, все сможет хоть как-нибудь утрястись.

По ее телу прошла теплая волна при мыслях о Матильде. Совсем скоро им придется встретиться, чему Каролина несказанно радовалась. Но только перед ее глазами появлялся образ Адриано, как все остальные пропадали из памяти.

Боже милостивый, до его возвращения еще несколько дней! Она с ума сойдет в ожидании! Вспомнив его любящие объятия, Каролина на какой-то момент почувствовала себя легко и спокойно, словно Адриано находился сейчас за ее спиной. Но тут же она осознала, что он мог и впрямь дарить благодатные мгновенья своего общества и этой мерзавке Маргарите! Синьорина ощутила, как сердце сокрушается под беспощадными ударами ревности. Ух, благо для Адриано, что он находится сейчас вдали от нее, иначе она не смогла бы сдержать себя в гневных эмоциях. В чувствах, на которые она не имеет права. Ведь по сей день она ему никем не приходится.

«Все бы ничего, если бы не его слова о любви…» – твердил ей разум.

«Но ведь он любит… – отвечало сердце. – Он любит… ибо ощущалось это каждым ответным звуком его души. Он не мог…»

«Но он – мужчина…» – продолжал уверять разум.

«Он не такой мужчина, как все мужчины…» – настаивало сердце.

«Но откуда тебе это знать?»

«Я верю, что он жаждет испытать лишь мои ласки…»

«А что, по-твоему, он будет делать до того, как ты решишься их подарить?»

Последняя мысль разума оставила сердце без желания продолжать дискуссию. Как бы то ни было, но о том, чего жаждет мужчина, помимо любви, Каролине прекрасно известно. Неужто необходимо лишиться целомудренности, чтобы удержать его?

Спустившиеся на Венецию сумерки пророчили ясную и звездную ночь, ожидание которой приводило Каролину в уныние. Еще один вечер без него… Еще один тоскливый и невероятно печальный вечер. И как только прежде она могла вообще жить, не ощущая этих трепетных и сводящих с ума чувств? Теперь ее жизнь не просто претерпела изменения. Она наполнилась смысло м. Смыслом, который вызывает желание не просто жить, но и бороться за свое счастье, даже если оно кажется невозможным… Даже если ему не позволяют существовать.

Из окна своих покоев Каролина наблюдала за плавающими по Большому каналу гондолами, в одной из которых ворковала влюбленная парочка. Она тяжело вздохнула, вспомнив те немногочисленные волнительные вечера рядом с Адриано, которые они успели провести после их сближения в Местре. Как же все изменилось! Совсем недавно она сходила с ума, словно ребенок, сбегая из герцогского палаццо, чтобы обрести хотя бы каплю свободы в оковах воспитательских мер. И вот теперь она обрела эту свободу… она обрела этот источник счастья – он теперь рядом с ней, дает ей упиваться любовью, утоляя жажду чувств и заветных желаний.

Ей тяжело давались эти сладкие воспоминания о его прикосновениях, нежных поцелуях, тепле, излучающем его огромным сердцем. Но, вопреки невероятной тоске, она предавалась этим возвращениям в недалекое прошлое, в котором каждое мгновенье ее жизни насыщалось его присутствием.

Сейчас же, когда их разделила двухнедельная разлука, оставившая каждого наедине с ошеломляющими мыслями и непрестанно бурлящими чувствами, Каролине приходило неведомое ранее осознание, что он значит для ее сердца гораздо больше, чем она могла только предположить. И каждую минуту, которую им предстоит провести еще вместе, Каролина намеревалась переживать рядом с Адриано так, словно накануне их очередного расставания: нетерпеливо, насыщенно и чувственно.

Поразительно, но ее так мало занимали мысли о скором приезде тетушки, которую она так давно желала увидеть! Быть может, потому, что тетушка в ее жизни была всегда… А он появился совсем недавно…

Теперь она понимает, что любовь к мужчине способна затмить любые другие чувства в сердце женщины. Благодаря этому чувству и скорбь по родителям так быстро отпустила ее душу. И ностальгия так мало давала о себе знать. И вообще: на протяжении всего времени часто ли она задавалась мыслью, что пребывание в этой республике может погубить ее? Или беспокойство о том, что она осталась ни с чем – без крова, денег, титула – часто ли занимало ее голову? Странно, но предусмотрительную и далеко неглупую Каролину все это перестало занимать в тот самый момент, когда она поняла, что на самом деле скрывается в сильном сердце Адриано Фоскарини. И впрямь, для нее стали безразличными многие вещи благодаря тому, что любовь к Адриано просто сразила ее. Радоваться ли ей этому, ведь ее разум почти ослеп? А почему нет, если она счастлива от этой слепоты?!

Не желая изнывать в четырех стенах, Каролина, решившись подышать свежим воздухом перед сном, прошла на задний двор, дабы продолжить тосковать в бельведере. И удивительно, но эта любовная тоска даже приносила ей своего рода удовольствие: эта ноющая грусть, оказывается, такое прекрасное чувство, когда знаешь, что она развеется совсем скоро одним только касанием возлюбленного, который осушит ее слезы своим теплым и долгожданным дыханием.

Выйдя на улицу, синьорина с наслаждением вдохнула беспечно парящий в воздухе аромат осенних цветов из небольшой оранжереи Фоскарини. Этот аромат растворяла свежесть осенних дождей, властно занявших в последние дни небесную венецианскую гладь. Закутавшись в накидку из пашмины, Каролина обогнула палаццо и присела на скамью в бельведере, обросшем увядающей растительностью и цветами.

Позади послышался раскатистый женский смех, и синьорина с любопытством всмотрелась в полумрак, царящий на маленьком канале между дворцами Фоскарини и Бельоджи. Гондола с веселой парочкой находилась именно в тени этих владений, и люди в ней казались едва заметными. Но Каролина видела силуэты, страстно обнимающиеся в гондоле и отдающиеся друг другу в объятия. Ее ничуть не стыдило привычное женское любопытство, перед которым ей не удавалось устоять, поэтому синьорина тихонько поднялась со скамьи и прошла ближе к обросшей изгороди, стараясь сильно не высовываться, но все же повнимательней рассмотреть парочку. Она слегка нагнулась вперед, вглядываясь в гондолу, и отвлеклась несвязной, но вполне счастливой беседой двух влюбленных.