Текст книги "Обрученные Венецией"

– Беатриса, я не думаю, что в этом ты права, – отрезал с сожаленьем Адриано и присел на софу.

– Отчего же?

– Во-первых, в одном из разговоров она отметила, что уже влюблена в другого, – продолжал Адриано с сухостью и напускным хладнокровием. – А, во-вторых, это видно по ее равнодушному поведению.

Беатрису сразил пораженный хохот, и Адриано лишь изумился ее реакции.

– И это мне говорит мужчина, который вальяжно развалился на софе, словно кот, и ждет, пока кошка сама к нему приласкается? Ты удивляешь меня, братец!

Адриано продолжал молчать, ожидая от кузины объяснений.

– Ты ведь так хорошо разбираешься в женщинах, Адриано! И я не знаю в твоей жизни той, которая отвергла бы твою напористость. Правда, это только в тех случаях, когда ты ее совмещаешь с активным ухаживанием, обходительностью и природным обаянием, которым наградил тебя Господь. А сейчас я вижу в тебе щенка, пытающегося укрыться от человеческих рук, тискающих его своей любовью. Что с тобой, дорогой?

Легкую ироничность тона Беатрисы вуалировала любящая ласка, звучавшая в ее голосе.

– Признаться, рядом с ней я становлюсь сам не свой, – Адриано с сожалением сомкнул губы.

– Дело не в том, что рядом с ней ты – другой. Напротив, это должные перемены в тебе, которые принесла с собой любовь, – Беатриса мягко присела перед братом и взяла его за руки. – Меня удивляет лишь то, что ты бездействуешь в тот момент, когда она ждет от тебя решительных поступков. Это не та дама, которая станет молить тебя о том, чтобы ты связался с ней узами брака. Разумеется, какое-то время она еще подождет от тебя решительных действий, но если ты разочаруешь это ожидание, то не заметишь, как эта прекрасная ласточка упорхнет из твоих рук.

Адриано окончательно разуверился в том, что сердце Каролины таит к нему чувства в тот злополучный момент, когда она заговорила о дядюшке из Франции. Лишь ее недавнее кокетство в бельведере за завтраком, которое так часто всплывало в памяти, тешило его сердце.

– Поверь мне, дорогой кузен, мне хорошо известна душа женщины, – продолжала с улыбкой свою речь Беатриса. – И Каролина смотрит на тебя взглядом, полным надежд и чувственности. А ты сейчас лениво развалился на софе и бессмысленно пронзаешь воздух словами, таящими в себе пустой звук. Твоим чувствам нужны действия – они вопиюще молят о них!

– Признаться, кузина, не так давно мы говорили с ней о любви, – промолвил задумчиво Адриано. – И она сказала такую любопытную фразу о том, что это небесное сошествие умеет сделать мужчину слабым, а женщину – сильнее его. И теперь я ясно понимаю, что она имела в виду. Я ведь и впрямь в общении с ней нерешителен.

– Это временно, дорогой, – улыбнулась Беатриса. – До тех пор, пока ты терзаешься сомнениями рядом с ней и пока вы не вместе. Затем твое мужское эго ощутит в себе качества льва, способного разорвать любого приблизившегося к вам с дурными намерениями.

– Откуда тебе это знать? – спросил с удивлением он. – Разве тебе знакомы подобные чувства?

Беатриса загадочно улыбнулась и отвела от него взгляд.

– Погоди, кузина, – с подозрением сдвинул брови Адриано, – судя по всему, я чего-то не знаю. Еще полгода назад не припомню, чтобы ты была такой сведущей в вопросах любви. Да и виделись мы с тобой месяца полтора назад, и тогда остроту своего разума в этом отношении ты не проявляла.

Она раскатисто захохотала.

– К сожалению, я не могу тебе многого поведать, – она одарила брата мечтательным взглядом. – Мой роман я вынуждена скрывать под завесой тайны.

Адриано округлил глаза.

– Дорогая моя, тебя мой дядюшка со свету сживет, если узнает, – с изумлением промолвил он. – Ты представляешь, каким скандалом выльется твоя любовная связь? У Карлоса на твое сердце явно другие планы.

И в это мгновенье их беседы в ее взгляде он заметил взрослость, не присущую незамужней аристократке. Ее глаза пронизывала какая-то порочащая осведомленность, и этот слишком заметный факт вызвал в нем беспокойство.

– Беатриса, – подозрительно окликнул он, коснулся пальцем ее подбородка и обернул ее взгляд на себя, – как далеко зашел твой роман?

Она убрала его руки и отвела глаза, не желая вдаваться в подробности.

– Ты отдалась… – Адриано опешил, но сиюминутно взял себя в руки и сквозь зубы процедил: – Кто он? Кто тебя совратил?

Беатриса обернулась, и он заметил в ее взгляде беспечные искры счастливой девушки.

– Адриано, я взрослая дама и вполне осознанно пошла на этот прекрасный грех, – с улыбкой призналась она.

Он не знал, как не сойти с ума от тех эмоций, которые переполняли его душу. Порадоваться за нее было бы немыслимой глупостью, если бы она не чувствовала себя счастливой. Только вот, когда дядюшка узнает об этом, он лишит ее приданого и в лучшем случае просто выгонит на улицу.

– Ох, Беатриса, это моя вина, что я не уследил за тобой, – раздосадованно воскликнул он.

– Ну что ты, Адриано, – она снова рассмеялась, – поверь мне, я не жалею об этом ни минуты! И не смогу пожалеть когда-либо. Отдаваясь любви, я чувствую, что мое сердце бьется, а стало быть, – я жива.

Адриано с сожалением сомкнул губы: на что только не идут женщины, лишь бы ощутить хотя бы долю свободы от мужской тирании. Так поступала Каролина, пытаясь разорвать путы жесткого контроля отца, так делает и Беатриса, вкушая радость от любовной победы. Но чем это может для них обернуться – подумать страшно! Ведь они могут стать гонимыми обществом. Развращенная женщина может спастись одним путем, который предлагает духовенство, – принятием монашества, что обрекает ее на вечное узничество.

Каролина вышла во дворик, ища взглядом сенатора Фоскарини, которого она не видела с тех недавних пор, как поднялась в свои покои. До сих пор ей не пришлось познакомиться с приусадебным участком виллы, поэтому она с удовольствием прогуливалась по территории, пока Адриано не появлялся в ее поле зрения.

Синьорина обогнула дворик и прошла по ухоженной аллее, окруженной стрижеными кустарниками. Разносившийся в воздухе аромат хвои казался Каролине каким-то успокаивающим, поэтому напряженность от раздумий, которыми она так часто теребила свою душу, отчасти усмирилась под действием радужного настроения.

Если прежде Каролина терялась в выборе того, чего она желает больше – пребывать в одиночестве, вернуться на родину или же наслаждаться обществом сенатора, то сейчас она твердо понимала, что ее душа жаждет ощущать его рядом с собою. Но в силу благовоспитанности, которая все же была ей присуща, синьорина испытывала крайнее неудобство за растраты сенатора на ее обеспечение. Бесспорно, ее восторгало его бескорыстие. И все же ей надобно думать о своем будущем и принять в конце концов действующее решение.

И в последнее время синьорина замечала, что все время стремится к общению с ним. Хотя их беседы не всегда приобретали душевный характер, – порой сенатор иронизировал в отношении нее, что одновременно и сердило, и забавляло взволнованную синьорину. Причем она отмечала перемены в его отношении к ней, и это ее откровенно беспокоило. Если ранее взгляд его огненных карих глаз едва ли не испепелял ее от искрящейся в нем страсти, то сейчас Адриано все реже награждал ее подобным безмолвным восхищением. Разумеется, в этом сыграла роль ее бездумная строптивость. Поэтому Каролина твердо намеревалась вернуть расположение сенатора и чувства, испытываемые им ранее.

В силу своей юности и неопытности в общении с мужчинами, синьорина не понимала, что покрыть чувства в своем сердце вуалью безразличия не так уж и просто. Адриано не желал ее забывать и уж тем более не пытался выгнать прочь из своего сердца. Сейчас он считал это невозможным. Но теперь, пообщавшись вдоволь с синьориной и прожив с ней бок о бок два с половиной месяца, он смог понять, что ее многогранная и непредсказуемая душа выдвигает много требований к тому, кто хочет завоевать ее признание. И не так просто в этой даме вызвать восторженность своими поступками! А о том, чтобы завоевать ее сердце, – вообще отдельный разговор.

Адриано понял свою ошибку в изначальном общении с ней: решив, что она является выбором его судьбы, он почему-то питал уверенность во взаимности ее чувств, что было крайне самонадеянным с его стороны. Он не желал владеть ею, словно драгоценной игрушкой, привезенной из заморских стран. Или же гордиться ею, как трофеем, который он заслужил в тяжком бою. Адриано осознавал, что пылает к ней истинными чувствами, и все, чего жаждала его душа, несмотря на мысли о занятости ее сердца, – это ответных, страстных, воспаряющих чувств. Ибо он понимал, что лишь это сможет сделать их обоих истинно счастливыми.

И хотя до их любовной эйфории еще далековато, он все же не отступится от своих намерений. «К чему тратить свою жизнь на пустоту и бездушие, тогда как у тебя появился такой прекрасный шанс стать счастливым рядом с женщиной. Твоей женщиной», – в его памяти надежно засели эти слова, сказанные сегодня утром Беатрисой.

Услышав топот и фырканье лошадей, Каролина бегло осмотрелась кругом, внутренне радуясь появившейся возможности прогуляться верхом. Неподалеку от дворца через редеющую листву деревьев она увидела белеющую изгородь и поняла, откуда доносятся звуки, издаваемые лошадьми.

Каролина прошла ближе и вышла как раз к конюшне, возле которой стояли две лошади, придерживаемые конюхом за уздечки. Одна – породистая кобыла с белоснежной гривой, которую теребил порывистый ветер. Второй – гнедой жеребец, то и дело пытающийся вырваться из крепких мужских рук на волю. Коричневая шляпа слетела с головы коренастого мужчины, и он только выругался, скривив лицо в возмущении поведением гнедого.

– Синьор Фоскарини, – кричал конюх, едва сдерживая непокорного коня, – не советовал бы я вам седлать этого зверя. Тем более для прогулки с молодой синьориной.

– Но мне просто необходимо это сделать, Нери! Тем более с молодой синьориной. Если мне удастся усмирить этого жеребца, то можешь мне поверить, крутой нрав этой дамы также падет под моим началом, – Адриано скривился в улыбке.

Разумеется, он иронизировал, но как это задело Каролину! Фоскарини стоял около конюшни и разматывал рыбацкие сети. Очевидно, этим вечером сенатор собирался поразвлечься рыбалкой. Сощурившись от недовольства, синьорина наблюдала за ним, выглядывая из-за угла конюшни. Ее лицо искривила обиженная гримаса: недовольно сложив брови домиком, она вслушивалась в его отзывы о ней. С сожалением Каролина замечала, что сенатор видит в ней непокорную девицу, способную лишь на отчаянные поступки, которые зачастую расхлебывать вынужден сам мужчина. И в том, безусловно, ее вина!

– Знаешь, Нери, – крикнул Адриано, даже не подозревая, что может быть услышанным Каролиной. – Полагаю, Мустанга вообще следует отдать строптивой синьорине, – ей просто необходимо научиться совладать со своим собственным нравом. Этот зверь – то, что надо.

– Было бы жестоко, сенатор, позволить этому жеребцу издеваться над дамой. Она в жизни не справится с ним!

– О, эта дама с нетерпением встречает трудности. А несносный нрав их обоих поможет ей отчасти разобраться в себе.

Это прозвучало весьма театрально, и Каролина услышала бурный мужской смех. Теперь она с большим любопытством наблюдала сквозь зеленую листву, как конюх утихомирил жеребца и передал его в руки сенатора.

– Будьте с ним осторожны, сенатор, – произнес встревоженно Нери, надевая на голову слетевшую шляпу, – он может скинуть вас в самый неожиданный момент.

– Все равно его нужно испробовать перед соревнованиями, в которых будет принимать участие синьор Армази. Разбери сети, утром я желаю выйти в море.

Адриано дернул вожжи и, неуверенно потоптавшись на месте, конь рванул вперед по дорожке, ведущей в парк. Недолго думая, Каролина выбежала из своего убежища и бросилась к подготовленной для нее белой кобыле, которая спокойно стояла около Нери и жевала отщипанную траву. Конюх в это время отвернулся к брошенным у порога конюшни сетям. Внезапное ржание оседланной лошади заставило его с недоумением обернуться.

– Что властвует разумом этих женщин? – процедил он сквозь зубы и выругался. – Я ведь не успел подготовить ее, синьорина!

Но Каролина уже гнала кобылу вслед сенатору, стремясь во что бы то ни стало догнать его. Погнав жеребца во всю прыть, он успел отъехать от виллы достаточно далеко. Как раз в тот момент, когда Адриано пустил коня шагом, чтобы свернуть на дорожку, ведущую к морю, Каролина сильнее дернула вожжи, и ее кобыла сравнялась с жеребцом Адриано. На топот лошади, доносившийся сзади, сенатор резко обернулся и, увидев Каролину, осадил гнедого, чтобы остановиться. Каролина тоже приостановилась, порицающим взором пронзая изумленные глаза Адриано.

– Значит, вы с радостью подсунули бы мне этого жеребца? – спросила с надменной улыбкой она. – Хочу отметить, сенатор, что мой крутой нрав не под силу укротить даже Всевышнему, не то что обычной лошади.

Поддерживая прямую осанку, она пересекла путь Адриано, очертила круг вокруг него, пронзив его испепеляющим взглядом, а затем направила кобылу шагом к морю. Не скрывая улыбки, сенатор последовал за ней, держа узду своего гнедого наготове – от него можно было ожидать всего чего угодно. Как впрочем, и от этой непредсказуемой дамы. Каролина остановила кобылу на побережье, когда та ступила на рассыпчатый песок. Адриано сравнялся с ней и последовал ее примеру, бесцельно глядя в синюю морскую даль, где на горизонте море сливалось с небом.

– Неужто в ваших глазах, Адриано, я, и впрямь, выгляжу как неугомонная бестия? – спросила Каролина, и он ощутил, как ее печальный голос дрогнул.

Этот вопрос на какое-то мгновенье застал его врасплох, поэтому он выдержал паузу, чтобы собраться с мыслями.

– Поразительно, что вас это не забавляет так, как бывает обычно, – спокойно ответил он. – Но порой вы на самом деле неуправляемы, Каролина! И я полагаю, что для вас это не секрет.

– Не секрет, – ответила она. – Я понимаю, что позволила себе много лишнего в вашем доме. Поэтому не смею более отя гощать вас своим присутствием и хочу попросить об услуге. Вот письмо, адресованное моему дядюшке Франсуа, – она достала конверт из-за пояса на платье и протянула ему. – Будьте добры, отправьте гонца во Францию, чтобы уведомить его о месте моего пребывания. Я уже вполне здорова, чтобы отправиться в долгий путь.

Она так ждала, что он сожмет конверт в руке и беспощадно сомнет его, лишая всякой надежды на отправление адресату! Но Адриано удивительно спокойно держался: повинуясь ее просьбе, он взял в руки письмо и ознакомился с надписями на нем.

Каролина не знала, какое разочарование сейчас настигло его сердце, ибо сам сенатор внешне частенько оставался невозмутимым, тогда как внутри него бушевал шторм. Ему не хотелось прощаться с ней, ведь он намеревался завоевать ее сердце. Но единственное, что он категорически запретил себе в отношении синьорины Диакометти, – это действовать против ее воли. Она не заслуживает того, чтобы ее пленили.

– Я выполню вашу просьбу, Каролина, – ответил он, бросая беглый взгляд куда-то вдаль. – Полагаю, что это надобно было сделать и ранее, дабы не сокрушать ваше сердце смятением и болью.

И он не ведал, что ее сожаление куда превосходило его раненные чувства. Адриано даже не мог себе вообразить, насколько сильным было разочарование синьорины отсутствием его попыток убедить ее отложить отправку этого письма. А ведь только утром сенатор говорил о том, что ему приносит безмерное удовольствие ее присутствие рядом с ним. Сам Господь понимает ли душу этого странного человека?

– Я благодарю вас, Адриано, – кратко промолвила Каролина.

– У меня к вам только один вопрос, – наконец-то он повернулся в ее сторону, удерживая неугомонного жеребца на месте. – Вы намереваетесь вернуть себе имение да Верона?

Она пожала плечами.

– Возможно. Полагаю, мне следует обсудить это с дядюшкой. Он более грамотен в юридических вопросах.

– Каролина, я ведь говорил вам, что имение с прилегающими землями отошло вашей сестре целиком и полностью. Два часа назад в Местре прибыл мой купец, который уведомляет меня о вестях из соседних стран. И я узнал очередные сведения, которые могли бы вас заинтересовать.

Она взволнованно посмотрела на него, замирая в ожидании продолжения его слов.

– Стало известно, что Изольда оформила продажу ваших земель. Теперь их владельцем является не кто иной, как Луко Брандини, – он увидел, как ее глаза изумленно округлились. – Причем Франсуа Буасье изъявлял желание претендовать на наследие части своей сестры, вашей матушки Патрисии да Верона. Тем не менее ему не удалось каким-либо образом повлиять на юристов, поэтому ему отказали в этой возможности.

Адриано вздохнул, обращая внимание на то, что его слова вновь опечалили ее.

– Милая Каролина, я понимаю ваши смятение и печаль, – продолжал он. – Я в обязательном порядке подчинюсь вашим желаниям и исполню вашу просьбу. Но мне хотелось бы убедиться, что вы понимаете одну немаловажную вещь: подавляющее большинство мужчин с неимоверным удовольствием пользуются властью над женщинами. И сдается мне, что ваш дядюшка тому не исключение. Он обязательно использует вас, чтобы вернуть имение да Верона, подставив под прицел вашу бесценную жизнь.

Адриано видел ее растерянный взгляд, беспокойно блуждающий по окрестностям, но знал, что ему необходимо продолжать.

– В свою очередь Луко Брандини в компании со своим сыном не побоится использовать все методы для того, чтобы убрать со своего пути такую мелкую пешку, как вы. Рассудите сами: он готовился на предательство в отношении меня, выгодного делового партнера и верного друга. А что для него может значить женщина, стоящая на его пути к обогащению? Как только Франсуа Буасье получит уведомление о том, что вы живы, весть об этом он стремительно распространит по семье. А, следовательно, разыскивать вас будут еще до вашего прибытия во Францию. Будет безмерно жаль, если спасенная мной жизнь угаснет от алчных намерений вашей родни, моя дорогая.

Невесть почему, но Каролина понимала, что каждое слово Адриано – сущая правда. Причем она ничем не преувеличивалась, но приумножалась его безграничными чувствами по отношению к ней. Мысль о том, что она оказалась запуганным зверьком в игре родственников, только вызвала в ней бурю негодования, а следом – и огромного огорчения от собственной безысходности. Она ощутила, как ее глаза наполнились слезами, а к горлу подошел ком, который она сдерживала лишь для того, чтобы не показаться сенатору плаксой, не сумевшей снова удержать в себе эмоции. Адриано заметил, как в расстроенных чувствах она натянула узду своей кобылы, чтобы направить ее восвояси. Он тут же остановил синьорину, схватившись за вожжи ее лошади.

– Мои слова опечалили вас. Простите, Каролина, я не хотел причинить вам боль.

Она чувствовала, что еще немного, и слезы потоком польются из ее глаз, поэтому синьорина отвернула лицо от своего спутника и попыталась выдернуть узду из его рук. Однако они оказались слишком настойчивыми, чтобы позволить ей это.

– Поверьте, я меньше всего хотел вас расстроить, синьорина, – с сожалением произнес он.

– Я… я…

Ей хотелось ответить «я знаю», но две слезинки все же засверкали на ее щеках, и, постыдившись своих эмоций, она что было сил выдернула вожжи из его рук и погнала лошадь вдоль побережья. Адриано хотелось ее утешить и прижать к себе, как это он уже позволял себе в минуты ее слабости. Но сейчас она не желала его присутствия, и он понимал, что ее сильная натура будет препятствовать его утешениям. Да и к тому же, кем он приходится ей, чтобы брать на себя смелость успокаивать ее в подобные тяжелые минуты?

Адриано сопровождал ее взглядом, пока ее кобыла, вздымавшая песок под своими копытами, не остановилась. Золотистые локоны Каролины растрепались на ветру и струились, словно тоненькие ленты. Легкий шлейф ее светло-серого платья расчерчивал в воздухе след синьорины, тут же растворяющийся в бирюзовом отражении раскатистых волн.

С сожалением Адриано поймал себя на мысли, что он и впрямь перестает вести себя по-мужски, когда чувствует, что может ее потерять. Почему он сам не отводит себе должного места в ее жизни? Ведь он – мужчина, который жаждет быть для нее всем, что сможет помочь ей: надеждой, любовью, опорой. И во имя того, чтобы она более не изъявляла желания покинуть его, он должен стать отражением ее души, жаждущей соединить их воедино!

Сенатор ударил хлыстом по бокам своего гнедого и бросился вдогонку Каролине. Ее кобыла размеренно перебирала копытами по влажному песку. Синьорина попыталась обуздать свои чувства, вдохнув в легкие больше морского свежего воздуха. Его приближение она ощутила еще до того, как он оказался рядом.

– Я не держу на вас обиду, Адриано, – промолвила она, не решаясь взглянуть на него покрасневшими от слез глазами. – Наверное, на данный момент моей жизни вы – единственный человек, который не желает мне зла.

Адриано почувствовал, будто его сердце насытили бальзамом мимолетного счастья.

– Будьте добры, снимите меня с лошади, – попросила кротким голосом она, и Адриано тут же опустился наземь, чтобы исполнить ее просьбу.

Она могла сделать это и сама, но ей так захотелось предстать перед ним беспомощной, чтобы позволить ему ощутить себя нужным ей. Адриано подал ей руку и, обхватив за талию, помог ступить на песок. Они оказались лицом к лицу в неимоверной близости друг от друга, и Каролина лишь неловко оправила свои пышные юбки, изрядно смявшиеся от езды верхом.

Аромат ее тонких духов растворялся во вкусе соленого бриза, доносившегося к его губам.

– И как только вы не запутались в этих многочисленных тканях, когда оседлали лошадь? – не сводя с нее глаз, изумился Адриано.

Она оставалась серьезной, но, наслаждаясь сладким чувством страха от ожидания движений в свою сторону, боялась даже пошевелиться.

– Я хочу попросить у вас прощения, Адриано, – она посмотрела в его глаза, наполнив их надеждой и воодушевлением, – я была несправедлива по отношению к вам, чем вызвала холод в вашем сердце.

Его глаза радостно сверкнули в лучах послеобеденного солнца. Она научилась признавать свои ошибки – это великое достижение в их общении.

– Я чувствую, что в вас пропадает нежность и уважение ко мне, и вы не представляете, как не хотелось бы вызывать подобные чувства в человеке, который для меня является более чем…

– Синьорина Каролина! – послышался душераздирающий крик до боли знакомого голоса, и она вздрогнула от неожиданности.

Адриано закрыл глаза, чтобы суметь удержать в себе бешенство, которое он готов был обрушить на несносную кормилицу за прерывание такого прекрасного мига искренности. Ведь за считанные секунды в своей душе он уже подготовил целую речь, которая должна была стать прекрасным переломным моментом в их отношениях!

Внутри себя Каролина ощутила нарастающее негодование, и удержать себя смогла только мыслью, что порвала бы перепонки бедному Адриано, если бы завопила в ответ Паломе. Она сомкнула в гневе уста и глазами попросила прощения у своего спутника. Он отстранился от нее, дабы не вызвать повода для сплетен, который, впрочем, уже давно существовал.

Палома бежала по песку, смешно перебирая ногами в неудобных туфлях, которые мешали ей удержать достойное равновесие.

– Что случилось, Палома? – процедила Каролина сквозь зубы.

Старуха остановилась в нескольких шагах от нее, пытаясь отдышаться.

– Ох… синьорина… ничего особенного… Просто повар заканчивает стряпать ужин… вот я и решилась вас позвать…

Адриано разразил дикий смех, который тут же разошелся эхом по Адриатическому побережью. Готовилась расхохотаться и Каролина, но ее злость на кормилицу была куда сильней, чем ирония от сложившейся ситуации.

– Палома, – выдавила она из себя, – этот пустяк не стоит даже секунды внимания, чтобы так бестактно прерывать мою послеобеденную прогулку с сенатором.

В ее голосе ощущались упрек и отчаяние. На это Палома одарила сенатора сердитым взглядом.

– Я только спасла вас, синьорина, от позора быть совращенной бестактным поведением сенатора Фоскарини, – ее дерзость одновременно изумила и восхитила Адриано. – Теперь некому защищать вашу честь, и, если необходимо, это буду делать я.

«Кажется, на опекунство Каролиной появился еще один претендент», – с иронией отметил про себя Адриано.

– Вот именно, что в этом нет острой надобности, – строго произнесла Каролина. – Сенатор – почтеннейший человек и явно недостоин того, чтобы быть униженным прислугой.

Палома с извинением сомкнула губы.

– Прошу простить, ваша милость. Я позволила себе лишнего… – и тут же со смелостью добавила: – Но вы позволили себе лишнего, приблизившись к синьорине настолько близко…

Каролина с негодованием перевела дух.

– Полагаю, что нам необходимо поспешить вернуться на виллу, – недовольно промолвила она и вновь оседлала лошадь. – Палома, возвращайся пешком, мне некуда тебя усадить.

Адриано лишь иронично улыбался, наблюдая эту занимательную сцену. Каролина развернула свою кобылу, чтобы отправиться на виллу, а растерянная кормилица осматривала с трудом преодоленный ею путь в мыслях о том, что ей придется совершить этот подвиг заново. Ведь пройти широкую песчаную полосу было недостаточно, ей предстоял еще долгий путь вверх на подъем по каменистой тропе. А в ее возрасте это сделать было довольно трудно.

– Не расстраивайся, Палома, я помогу тебе, – со смехом в голосе ответил Адриано.

Она смущенно закрыла лицо руками.

– Что вы, сенатор? Я не смею вас просить об этом! Я имела неосторожность вас обидеть только что…

Он снова раскатисто захохотал.

– Ох, поверь, Палома, меня обидеть не так-то просто. Ты защищаешь честь своей госпожи, за что от меня тебе отдельная благодарность, – он помог ей взобраться на лошадь. – К тому же твои замечания скрывают в себе значительную долю истины.

Палома обернулась и одарила сенатора яростным взглядом, который в нем вызвал очередной приступ смеха.

– Ай-ай-ай, сенатор. Ваша милость все же пытается совратить мою воспитанницу, – она недовольно скривилась в возмущении. – Как же вам не стыдно?

– Какой тут может быть стыд, дорогая Палома, когда речь идет о глубоких чувствах? – произнес Адриано и запрыгнул на жеребца позади кормилицы. Что уж поделать, если его спутница сегодня старомодная тетушка?

Он увидел, как она обернулась к нему, одарив косым взглядом удивления и страха. В ответ на это Адриано лишь прислонил указательный палец к своим устам, дав указание Паломе помалкивать.

Увидев издалека пустующий дом сенатора, выразительные глаза Маргариты хитро сощурились, а алые уста расплылись в довольной улыбке. Мелькающее пламя трех свечей на третьем этаже палаццо являлось для Маргариты знаком того, что в имении сенатора никого нет, кроме спящей прислуги.

Марго злило постоянное вмешательство чужих людей в их с Адриано отношения, что становилось невероятной помехой на пути к осуществлению ее замыслов. Причем тех замыслов, которые смогут стать начальной точкой возвращения… Возвращения ее весьма насыщенных отношений с сенатором, в которых она прежде чувствовала себя невероятно счастливой женщиной. Все, чего куртизанка нетерпеливо ждала в первую очередь, – это освобождение дома Адриано от назойливых глаз этой противной девчонки, которая ведет себя в его жизни, словно хозяйка.

И Маргарита не просто сходила с ума от ревности, – она приходила в бешенство при мысли о том, что ее частые встречи с сенатором прекратились. В силу своего упрямого характера, она настойчиво не верила в венецианские сплетни о том, что гостья Фоскарини – это его дальняя родственница. Но в последнее время в обществе частенько поговаривали о том, что пребывание «флорентийки» в палаццо сенатора весьма затянулось, а это может стать поводом для скорой помолвки и свадьбы…

Марго практически уверяла себя в том, что появление блондинки в лагуне таит в себе какую-то тайну. Она прекрасно знала сенатора Фоскарини, и его замыслы не могли быть простой неожиданностью: он всегда тщательно продумывал свои действия. Причем ранее нередко доверял ей весьма сокровенные вещи. И все перевернулось буквально в один миг, когда в его жизни появилась эта странная дама, ненависть к которой куртизанка и не намеревалась скрывать.

Их с Адриано связывали долголетние отношения. Ведь именно с того момента, как умерла его благоверная супруга, Маргарита, будучи первой женщиной, нашедшей самые достойные слова утешения, стала и его постоянной партнершей, с которой сенатор не только проводил беспечные часы удовольствий, но к которой приходил и за советом.

В обществе частенько поговаривали, что куртизанка взяла сенатора в оборот, и он того и гляди слепо женится на ней, самой коварной женщине Венеции, плетущей сети для потерявших от похоти голову мужчин. Некоторые замужние дамы настойчиво уверяли своих супругов в том, что Маргарита – колдунья, подливающая зелье в напитки своим гостям, дабы они бежали к ней, как собаки, в нетерпении высовывая языки со спадающей с них слюной. Куртизанке эти сплетни приносили невероятное удовольствие, – она понимала, что перед ее чарами дрожат многие представители дворянской знати. Но ей воистину нужен был лишь один, в которого она влюблена с тех пор, как он переступил порог ее гостеприимных покоев.

А появление чужеземки изменило все, и Марго абсолютно уверенно винила Каролину в том, что та просто похитила из ее рук душу сенатора. А вслед за ней ее ложе покинуло и его крепкое тело, что еще более выводило распутницу из себя.

Накинув на себя темный плащ с капюшоном, Марго сошла с гондолы и скользнула на задний двор палаццо к черному входу. В дверях ее уже ожидала Урсула с надменной улыбкой на лице. Войдя в дом, Маргарита скинула капюшон и довольно вздохнула:

– Наконец-то добралась. Благо, что ночь беззвучна, а венецианские каналы лишены человеческих глаз. Удачное мы время выбрали с тобой для встречи, Урсула.

– Ваше опоздание может нам дорогого стоить, Маргарита, – недовольно произнесла служанка. – Подобные встречи должны проходить без сучка и задоринки во избежание раскрытия наших действий.

Урсула с опаской оглядывалась по сторонам.

– Прекрати шептаться, – недовольно произнесла Марго. – И не нужно мне указывать, что мне делать. Ты всего лишь прислуга.

– Напомню вам, что я, прежде всего, нужный вам человек, – с недовольством заметила Урсула. – И если вы желаете, чтобы мы продолжали работать с вами вместе, будьте добры, соблюдайте правила, по которым играем мы обе.

Марго с удивлением посмотрела на горничную и прошла вслед за ней в темный коридор, который освещала лишь одна тусклая свеча.

– Меня радует твоя преданность делу, – произнесла она. – Я щедро тебя за это отблагодарю.