Текст книги "Обрученные Венецией"

Получив известие от прислуги о прибытии в его имение сенатора Фоскарини, Карлос присел в огромное кресло, обшитое свиной кожей, в котором казался еще миниатюрней, чем был на самом деле, и ожидал Адриано. Что могло привести сюда его строптивого племянника? Деньги ему вряд ли нужны, совет дядюшки – тем более. Что-то тут не так. Карлос достал белый платок и протер вспотевшую лысину.

После того, как он, помогая вести дела погибшего брата, оформил фиктивное завещание, а Витторио его разоблачил, попросив своего родственника-юриста проверить все документы, Карлос не хотел видеть ни противного лекаря, ни Адриано. Глядя, как буквально на его глазах племянник вырос до должности сенатора, размножил свои фабрики и обогатил свои владения, Карлос чувствовал, что его челюсти сводит от гнева. И все же он раскаивался в своих деяниях, жалея, что только испортил отношения с племянником, ставшим сейчас государственным представителем. Однако он не решался поехать к Адриано и помириться, ведь после стольких лет тот вряд ли сможет простить дядю. И сейчас он не собирался унижаться перед племянником.

Переступив порог кабинета дядюшки, Адриано остановился, пристально глядя на Карлоса. Их минутное молчание многозначительно определяло отсутствие слов после ссоры и долгой разлуки. Да-а, Карлос значительно постарел за эти годы. Вот как людей истребляет злоба в собственном сердце! Сейчас он выглядел, как древний старикашка, которому давным-давно пора отдохнуть от многочисленных дел на том свете.

Адриано слышал от Беатрисы, что сердце дяди уже давненько пошаливало, и один раз он даже слег в приступе очередной болезни, что значительно отразилось на нем. А ведь сама дочь предлагала отцу пригласить Витторио Армази! Ведь этот лекарь всегда знает, что делать, но, увидев возмущенное лицо отца при ее словах, она смолкала.

Старик театрально поклонился, выражая скорее не уважение к сенатору Венеции, а вынужденность этого жеста. Затем Карлос указал Адриано на кресло, стоящее напротив его стола, приглашая племянника присесть.

– Что привело тебя сюда? – спросил Карлос, хмуро сдвинув брови.

– Не беспокойся, я не буду долго обременять тебя своим присутствием, – ответил монотонно Адриано. – Я пришел поговорить по делу.

– У нас есть общие дела? – наигранно удивился Карлос.

– К моему величайшему сожалению, – ответил Адриано и испепеляюще посмотрел на него. – Я приехал поговорить о свадьбе, к которой ты намерен готовиться.

– Беатриса уже нажаловалась тебе, – произнес хриплым голосом Карлос. – И ты теперь хочешь отговорить меня выдавать ее замуж?

– Нет, отчего же? – говорил спокойно Адриано. – Замужества ей не избежать, и она это сама понимает. Дело состоит не в ее отношении к браку, а в твоем выборе жениха.

Карлос удивленно приподнял седые брови.

– А чем тебе не нравится Рамиль? – спросил он.

– Возможно, ты не слышал, что ходят слухи о его незаконной деятельности, которой он занимается. Все свое имущество он нажил через мошенничество, доказательства которого найти пока, к сожалению, не удалось. Но то, что этот человек находится под строгим контролем правительства, должно тебя заинтересовать.

Лицо дяди едва изменило свое выражение, но его глазки нервно забегали по комнате. Адриано это заметил и решил не отступать.

– Я не хочу, чтобы он разорил тебя или же обидел мою кузину. Этот человек способен на жестокость – об этом судачит вся Венеция. А если ты ввяжешься в деятельность с ним, то венецианское общество оклеветает имя нашего рода и не даст покоя нашим наследникам еще долгие годы. Но в данный момент больше всего меня волнует моя кузина. Найди более походящую кандидатуру для нее – в Венеции полно юношей с неисчислимо богатым наследством. Я могу даже подобрать кого-то…

– Адриано, не глупи, – бесцеремонно перебил его дядя. – Подбери, пожалуйста, другие слова, чтобы отговорить меня вообще выдавать замуж мою дочь. Все то, что ты поведал о Рамиле де Лакоста, – беспочвенные слухи, поэтому я не хотел бы об этом более разговаривать! Ничто не способно изменить мое решение! Даже твои многочисленные отговорки. Попробуй еще раз меня отговорить и…

– И не один раз, – произнес спокойно Адриано. – Рано или поздно правители Венеции смогут разоблачить его. А что касается тебя, Карлос, – в общении с дядей он часто позволял себе бесцеремонность, – то ты в лучшем случае разоришься. В худшем – он потянет тебя с собой на дно. А заодно и Беатрису.

Карлос Фоскарини тревожно взглянул на племянника и задумчиво опустил глаза. Последние слова Адриано заставили его призадуматься, но отступать от своего намерения он не собирался. Разве сможет этот мальчишка посоветовать что-то дельное?

– Свадьба состоится, Адриано. Ты не сможешь отговорить меня, не растрачивай свое время впустую.

– Но, Карлос… – хотел было продолжить дискуссию сенатор.

– Я сказал, не трать попусту время! – прикрикнул старик, уже раздраженный настойчивостью племянника.

– Ты видел ее? Видел, как она мечется от душевной боли? Неужели тебе не жаль ее?

– Женщины для этого и созданы, Адриано, чтобы использовать их для обогащения. Чтобы украшать ими свою жизнь. А душа… ты уж прости, племянник, но я вообще сомневаюсь в существовании оной.

– Ты ведь уже приумножил свои владения за счет двух сыновей, – произнес презрительно Адриано, – неужто тебе все мало? На тот свет все это не заберешь, – Господь принимает не золото.

– А кто такой ваш Бог? – спросил спокойно Карлос.

Понимая, что с дядей спорить бесполезно, он принципиально не уступает ему, да и Адриано достаточно уже унизился, сенатор сделал шаг к двери.

– Она всего лишь женщина, Адриано! – крикнул ему вслед дядюшка.

На эти слова тот обернулся и с возмущением произнес:

– Но она твоя дочь, Карлос! И в этом ей я сочувствую гораздо больше, чем в том, что жизнь одарила ее судьбой женщины.

В вестибюле он встретил ожидающую кузину и несмело подошел к ней. Она бросилась к нему, взяла его за руки и с ожиданием посмотрела в глаза кузена, растерянно блуждавших по комнате. Его грустный взгляд устремился на нее. Адриано отрицательно качнул головой, и Беатриса поняла, что он никак не смог повлиять на ее отца.

– Что мне делать, дорогой кузен? – отчаянно спросила она, и Адриано увидел, как в ее глазах засверкали слезы.

– Крепиться, – только и смог произнести Адриано, слыша шаги подходящего Карлоса позади себя.

Адриано поцеловал кузину в мокрые щечки и поспешно вышел, не желая вызвать гнев у Карлоса Фоскарини, который он непременно сорвет на дочери.

– Я беспомощен, Каролина! – отчаянно воскликнул Адриано. – Я не смогу ей помочь! Бедная моя кузина, я не представляю, во что теперь обернется ее жизнь! Чертов Карлос…

Они сидели в его кабинете, где, как они считали, можно поговорить откровенно, не боясь, что их кто-то подслушает. Прекрасно понимая гневное состояние Адриано, Каролина знала, что лишь криком изливая свои эмоции, он сможет успокоить себя, поэтому лишь смиренно молчала, глядя, как он терзается. Ей было безумно жаль Беатрису, но увидеться им, чтобы приободрить ее, теперь уже никак не получится.

– Любимый мой, но ты сделал все, что мог, – сказала она, пытаясь немного его успокоить. – И лишь этим ты сможешь теперь тешиться. Было бы печальней, если бы за нее и вовсе никто не заступился.

Она подошла к Адриано ближе и коснулась руками спинки кресла, в котором он сидел. Каролина несмело перебирала пальчиками по ткани, обтягивающей кресло. Она почему-то боялась прикоснуться к Адриано, обнять его, хотя ей и безумно этого хотелось! Он сам взял ее за руку и принялся нежно массировать нежные пальчики.

– Мне так жаль, – изрекла тихо она, когда Адриано поднялся из кресла и повернулся к ней лицом.

– Любовь моя, знала бы ты, как мне жаль! – произнес он и прижал ее к себе. – Если бы Беатриса нашла бы свое счастье так, как мы нашли друг друга. Бог мой, подумать только, ведь совсем недавно я был таким же черствым пополаном, как большинство венецианских мужей. Я жил, словно по созданному кем-то расписанию, словно проживал чужую жизнь, видя в своих целях лишь приумножение своего имущества и развлечения на раутах. Когда я женился на Лукреции, то чувствовал, что… Бог мой, я же ничего не чувствовал… От нее мне нужны были только наследники… Потом ее не стало, а я, как бы ни было страшно об этом говорить, почувствовал сначала легкую горечь, а потом облегчение, будто все годы нес ее на собственном горбу. Боже милостивый, и вот теперь… – он посмотрел на нее, словно на встающее солнце, которое видел в своей жизни впервые. – Только ты смогла открыть глаза мне на все это. Только сейчас я понял, для чего я существовал все это время… Чтобы встретить в один прекрасный момент тебя…

Он поцеловал ее, чувствуя, как по его телу разносится приятное тепло, сумевшее отчасти успокоить сердце. Но его не покидала мысль о том, что теперь будет с его любимой кузиной, не сумевшей сохранить свою свободу. И единственным выходом он видел лишь смирение.

В этот день Каролина, с самого восхода солнца объятая энтузиазмом и нетерпением, напевая жизнелюбивую мелодию, принялась прихорашиваться к предстоящему торжеству. В преддверии бала досталось всей прислуге, задействованной в приготовлении новоявленной госпожи к такому знаменательному событию. И немудрено, что Урсула на дух не переносила гостью сенатора: эта Диакометти одним своим появлением буквально зашевелила палаццо, заставив едва ли не самим стенам прислуживать ей.

До ее появления во владениях Фоскарини прислуживающая челядь привыкла двигаться со скоростью сонной мухи: частые отъезды хозяина и его длительное одиночество не требовали к себе особого внимания. Но как только в доме появилась эта странная синьорина с озорным блеском в глазах, горящим беспечной любовью к жизни и неустанным желанием двигаться, как вся челядь в доме Фоскарини встрепенулась и принялась выполнять те непосредственные обязанности, которые, собственно, и должно ей. Особенную властность синьорины прислуга заметила после возвращения господ из города Местре, что было крайне непонятным для сенаторской свиты. Помимо этого, Каролина была крайне требовательной ко всему, за что бралась, и того же требовала от прислуги. А это и вовсе усложняло обстановку во дворце.

И в этой суматохе труднее всех приходилось Паломе, которая не могла доверить кому-то из слуг наиболее ответственные задания, поручаемые ей синьориной. Но кормилицу необычайно радовало такое оживление народа, поскольку именно это напоминало ей о прекрасных временах службы в палаццо да Верона.

Но в это утро Каролина не стала нагружать старуху приготовлениями ее образа: локоны ей укладывали венецианские мастера по требованиям дамской моды Светлейшей. Платье ей помогли надеть служанки. Палома только контролировала весь процесс, временами подскакивая с удобного кресла, в которое насильно усадила ее Каролина, велев даже не шевелиться.

Вошедшие в моду оттенки синего уже насыщали гардероб Каролины, но сапфировый цвет, цвет глубокого ночного неба, она видела впервые. Все те сине-голубые оттенки, что ей приходилось использовать раньше, теперь казались ей какими-то невзрачными в сравнении с тем, что ей смогла предложить Венеция.

И Каролине хотелось придать больше легкости своему шедевру, невзирая на то, что мода требовала тяжелых тканей с множеством драпировок и сборок. Синьорина упорно отказывалась от того, что предлагали ей сегодняшние портные. И все потому, что на ее хрупкой фигурке такие сукна в исполнении придуманной ею модели будут смотреться слишком громоздко.

Именно поэтому в модели праздничного наряда она предпочла использовать больше шифона, гармонирующего с атласом и гипюровыми вставками на лифе. Причем атлас, исписанный серебристыми венецианскими узорами, она выбрала богатого, насыщенного сапфирного оттенка, а шифон, мягко спадающий тоненькими складками поверх юбки и собранный с двух ее сторон в два изящных шлейфа, был нежнейшего лазурного оттенка.

Она решительно отказалась от массивных рукавов и популярных «фонариков», поскольку предусмотрела, что сегодня в этом виде будет половина венецианского общества. Ей хотелось выделиться из всех, при этом отдавая дань модным элементам, но в то же время внося в свой шедевр нечто исключительно личное, касающееся только ее вкуса.

Кричащую откровенность полукруглого декольте Каролина таинственно скрыла под густым серебристым гипюром, что нельзя было назвать вульгарным, скорее изысканным.

Волосы Каролина потребовала собрать на макушке и лишь несколько локонов спустить ей на плечи, чтобы они естественно падали и «летели» при ходьбе, развеваясь по плечам. Она уже давно отметила про себя бледность венецианских дам: в этой державе к косметике имели доступ лишь куртизанки. Но Каролина проявила наглую инициативу и слегка, крайне естественно, попросила наложить легкие румяна, а губы подвести кармином.

Палома, осмотревшая свою госпожу с ног до головы, тихонько прослезилась, стараясь отвести взгляд, дабы не рассердить ее. Наверняка облик синьорины несколько вопиющий, как для христианского общества, приветствующего безликих женщин, облаченных в скрывающие их красоту наряды, сумеет раздразнить самолюбие венецианских аристократок. Однако саму Каролину это мало занимало, и она буквально светилась, излучая вокруг себя ореол радостного ликования: результат превзошел все ее ожидания. «Прелестно… просто великолепно…» – шепот прислуги синьорина слышала, воспаряя в небеса от счастья.

– Чего же можно ждать, когда вы сами будете невестой? – со слезами на глазах причитала Палома. – Видели бы герцог с герцогиней…

Женщина тут же зашлась плачем, и Каролина недовольно нахмурилась и, не желая портить себе настроение, намеревалась отправиться в гостиную, где с нетерпением ее ожидал Адриано.

А сенатор не находил себе места. Это и замечала Урсула, старавшаяся обхаживать его, как могла. Но он лишь с недовольством отзывался на ее предложения чего-то выпить или же чего-то съесть. Все это было невероятно неуместным и пустым в сравнении с тем, что он замышлял на сегодняшний вечер.

– Урсула, ты отправила приглашения семье Армази, как я велел? – спросил Адриано сухим и подавленным голосом.

– Да, ваша милость, – покорно склонила голову перед ним служанка.

– Вы все приготовили к вечеру?

– Да, ваша милость.

– Не забудьте направить гондолу с носильщиками, чтобы встретить Матильду.

– Да, ваша мило…

Последние буквы Урсула проглотила и ошеломленно посмотрела на дверь, в которой появилась блистающая Каролина. Адриано обернулся и замер, переводя дух: возможность лицезреть эту женщину вызывала в нем легкое замешательство. Его уста расплылись в восторженной улыбке, и на какой-то момент он задержал дыхание, рассматривая великолепие своей возлюбленной.

Разве он сомневался в том, что она будет неповторимой сегодня? Отнюдь! Но разве мог он предположить, что ее великолепие превзойдет все его ожидания?

Адриано жадно поглощал взглядом каждый дюйм ее прелестнейшего облика… О, как она аккуратно ступала… нет… плавно плыла навстречу к нему, пронзая своим голубоглазым взглядом и окрыляя этой дивной улыбкой! Она безукоризненна! Она прелестна! Она божественна!

Оглушительный грохот собственного сердца помешал Адриано озвучить сиюминутный комплимент, и, глубоко вздохнув, подавляя в себе бурный поток восторга, он сделал шаг навстречу любимой, чтобы подать ей руку.

– Сдается мне, сегодня я – покорный слуга самой императрицы. – Наконец она дождалась его восторга и ощутила щекотливое касание его губ к своим нежным трепещущим пальчикам.

Его слова разбудили в глазах Каролины огонек восхищения.

– Я польщена, – только и смогла прошептать она.

Как и прежде, в подобном романтическом образе она и впрямь перевоплощалась в наследницу королевских кровей, держащую себя достойно и величественно, изредка несколько жеманничая, но в остальном всем своим видом выставляя напоказ осознание своего роскошного образа.

Каролина взяла под руку Адриано и, больше не решившись произнести ни слова, они прошли к выходу. Парадная гондола, ожидавшая их у подножия палаццо, имела довольно пышный вид: с украшениями из цветов, дорогих тканей и бархатных подушек. Балдахин из бордового вельвета, битый парчой и золотистыми нитками, накрывал лодку, придавая ей богатой изысканности.

И только оказавшись напротив прелестной Каролины, Адриано осмелился поднять на нее свой полный робкого восхищения взгляд. Ее глаза, отражавшие в себе насыщенный цвет атласа, облачавшего ее стройный стан, сегодня казались и вовсе бездонными, словно бесчинствующая гладь Адриатики. Растерянность взора и взволнованное дыхание полуоткрытых алых губ лишь раскрывали преувеличение значимости этого вечера в душе юной синьорины. Ей нетерпелось предстать перед венецианским обществом, и Адриано понимал это. Однако все это ему казалось никчемным в сравнении с тем, какие изменения могут настигнуть этим вечером их отношения.

– Немногим позже я поведаю обо всех знатных венецианцах, приглашенных на свадьбу, – пожелал ее подбодрить Адриано, однако нашел свой голос крайне неуверенным и смолк.

Хотя сама Каролина заметила, что и он поразительно волнуется, вплоть до дрожи в руках… Ей показалось это странным: он всегда умел держать себя, порой в минуты даже самого сильного негодования. Хотя… нельзя не признать, что в подобные мгновения вокруг него сгущался вихрь, охватывавший всех и вся. Но даже тогда в его взгляде торжествовало некое превосходство, эдакая помпезная мужественность.

Сейчас же его сердце глухо билось в легкой тревоге, на эхо отзвука которого так ясно отзывалась ее собственная душа.

– О, да! Я именно об этом хотела вас попросить, сенатор, – ответила с улыбкой она, заискивающе глядя на мешающего их непринужденной беседе гондольера.

С тех пор как их отношения претерпели изменения, ее не переставала злить преследующая их прислуга, ибо они были первыми источниками сплетен в округе.

– Каролина, – сказал полушепотом Адриано и пригнулся к ней поближе, – ты можешь обращаться ко мне по имени, все-таки ты пребываешь в моем доме, и об этом известно обществу… Не забывай, что венецианцы невероятно хитры и все толкуют по-своему. Поэтому излишняя деликатность может вызвать уйму вопросов, которых нам следует избежать.

Каролина опустила глаза. От того, как они представят сегодня свои отношения в обществе, будет во многом зависеть их принятие в венецианской элите. Понятное дело, показывать себя безоблачно влюбленными друг в друга – значило окружить себя сплетниками, словно коршунами. А того и гляди, духовенство и вовсе обвинит их в откровенном распутстве. Однако, если не отрицать их вымышленную родственную связь, то неизвестно, чем это закончится в дальнейшем. Или же… быть может, сенатор не намеревается в ближайшем будущем объявлять о помолвке. Ох, голова кругом от этих мыслей!

– Адриано, в данных вопросах я полагаюсь полностью на тебя, – тихо произнесла она. – Но мне надобно знать, в каком свете я сейчас предстану перед Венецией.

– Милая, тебе это уже известно. Ты – флорентийка, моя дальняя родственница. Тебе здесь невероятно подходит климат, что лучше отражается на твоем здоровье. Это все, что тебе стоит поведать венецианцам, а тебя, поверь мне, будут сегодня засыпать расспросами, многие из которых предстанут в каверзной форме. Лучше отвечать уклончиво и многозначительно, оставив возможность венецианцам фантазировать на эту тему. Так или иначе сплетен нам не избежать.

– Хорошо, я поняла, – он заметил, как из ее губ вырвался протяжный вздох. – Хотелось бы обойтись без пустых пересудов, иначе неизвестно, как это отразится на нас.

– Не стоит сейчас беспокоиться по этому поводу. Пустословие – грех тех, чьи уста обременены слетающей с них грязью, как доказательство внутренней сущности людей, на которых, увы, нам не суждено каким-либо образом повлиять. Молю тебя, пленительная Каролина, не терзай себя волнениями по этим причинам, – он посмотрел в ее пьянящие глазки и улыбнулся, утопая в их омуте. – Господи Всевышний, как же идет этот цвет платья твоему лазурному взгляду!

Последние слова он выдохнул с восхищением, на которое Каролина ответила ослепительной улыбкой.

Мимо проплывающая гондола заставила синьорину устремить на нее свой беспечный взор, наполненный одурманенным чувством восторга, который тут же оказался беспощадно развеянным осуждающими взглядами двух шушукающихся синьорин, пристально, не стесняясь сенатора, рассматривающих венецианскую гостью. В их глазах скрывалась некая надменность, словно протестующая против попытки чужеземки украсть из их владений нечто сокровенное. Для Каролины не являлся секретом тот факт, что после смерти супруги Адриано стал завидным женихом, длительное время не решающимся на очередной брак. Поэтому она готовилась к тому, что именно эта половина знатных дам, жаждущих интриг и сплетен, сегодня будут мерить ее взглядом, словно воровку.

И эти две синьорины бесстыдно поедали алчными глазами проплывающего мимо сенатора и его спутницу. Адриано замечал, но по-мужски игнорировал это, чего не могла себе позволить сама Каролина. Поэтому она сиюминутно решила: если дамы так жаждут усладиться бурлящими пересудами о развитии отношений сенатора Фоскарини со своей гостьей, синьорина Диакометти позволит себе «помозолить» их завистливые глазки. И это вопреки ее опасениям пустых сплетен!

Она тут же придвинулась ближе к любимому и одарила его кокетливой улыбкой, на что Адриано ответил взглядом, полным всепоглощающей любви.

– Я обещаю тебе, что буду вести себя благоразумно, – промолвила Каролина и спрятала свою ручку в его расслабленных, но сомкнутых крепких ладонях.

Она знала, что этот невинный жест станет поводом для многих злоречий, но ей так хотелось подзадорить венецианскую публику. Не ожидавший такого жеста Адриано ответил ей улыбкой на устах и нежностью в голосе:

– Ты и без того сразишь венецианцев, – и по привычке, которая вошла в моду его поведения не так давно, прикоснулся устами к ее пальчикам.

Ах, как же Каролина ждала именно этого! Она бросила свой горделивый взгляд в сторону синьорин, которые тут же принялись перешептываться друг с другом. Негодование и порицание, читавшиеся на лицах чопорных аристократок, лишь подтверждали догадки Каролины, что позволило ей насладиться победным ликованием. Очевидно, для чопорных синьорин она стала воплощением бесстыдства, но синьорине Диакометти было крайне безразлично их осуждение.

– Что случилось? – спросил с улыбкой Адриано, глядя, как она прикусила нижнюю губу, чтобы не расхохотаться.

Уловив суть сцены, Фоскарини перевел взгляд на двух синьорин, которые незамедлительно, словно по чьему-то велению, улыбнулись ему и, покорно склонив головы, продолжили перешептываться. Адриано ответил им почтительным жестом и кроткой улыбкой, которая едва затронула уголки его губ.

Заметив это, Каролина не проронила ни слова, кокетливо приподняв тоненькую бровь, и одарила сенатора такой ослепительной улыбкой, на фоне которой та гондола, где находились две роскошные синьорины, показалась ему совершенно пустой и невзрачной. Стоит ей вот так улыбнуться ему, и его рассудок мутнел, словно эта улыбка озаряла ему преддверие рая.

– Тебя сегодня будут поедать взглядом, – предупредительно промолвил Адриано. – И из подобных этим двум змеям Миланесси, десятки будут намереваться тебя ужалить. Не позволяй своим эмоциям разрушить присущую тебе благовоспитанность.

Разумеется, в правдоподобности слов Адриано ей не приходилось сомневаться. Большинство знатных венецианцев, осведомленных о том, что сенатор придет с дамой, гостящей в его палаццо уже более трех месяцев, только и терялось в догадках о том, кем же она ему приходится.

Если ранее общество не придавало значения пребыванию Каролины в доме сенатора Фоскарини, поскольку ее появление в Венеции не отмечалось какими-либо гласными событиями, а слухи о родственных связях и вовсе отняли у этого момента интерес, то после громкой серенады сенатора у стен собственного дворца все круто изменилось. Теперь аристократия обратила свой взор к пустующему некогда палаццо Фоскарини и вела горячие споры о том, кем приходится ему эта прекрасная незнакомка.

– Посмотрите только на спутницу Адриано Фоскарини! – воскликнула Аделаида Вассари, супруга венецианского советника.

Во взглядах женщин, обернувшихся на ее призыв, читалось любопытство, смешанное с мимикой напыщенного презрения.

– Какое вычурное платье! – с пренебрежением отметила синьорина Памелла Фьоджи, стоящая напротив. – Неужто эту странную особу не интересует мнение общества? Разве допустимо являться в этом…

– Потрясающее платье! – восхищенно промолвила подошедшая Мария Кальони, и ее откровенный протест зарождающейс я теме вызвал недовольство на лицах женщин. – Такого прекрасного творения мне не доводилось еще лицезреть.

– Посмотрите, каким взглядом ее поглощает сенатор! – громко перебила Вассари, заставив оглянуться и двух римлянок, стоящих в нескольких шагах от них. – Вы слышали о серенаде, которую он исполнил у окон своего палаццо? Могу с уверенностью сказать, что их связывают отнюдь не родственные отношения!

– О, да! – согласилась синьора Фьоджи, матушка Памеллы. – Ходят слухи, что эта флорентийка – тайная любовница Адриано Фоскарини.

– К чему сенатору обременительные тайны? – возмутилась Мария Кальони. – Убеждена, что истинная история звучит гораздо проще. Бедняжка осталась сиротой, а поскольку ее приданым надобно кому-то управлять, сенатор решил жениться, подготовив тем самым почву для выгодного союза с Флоренцией.

– Полагаю, что сенат ожидает от него куда более значимого союза для державы, – возразила Вассари. – Адриано Фоскарини всегда славился исключительным патриотизмом.

– Так или иначе, ее пребывание в палаццо Фоскарини выглядит крайне неприличным, – поморщилась чопорная матушка Фьоджи. – Моя дочь куда благовоспитанней этой особы, и уж она точно не позволила бы себе подобной наглости! Оставаться наедине с мужчиной в одном доме – дурно для репутации незамужней дамы.

– Ох, не преувеличивайте, умоляю вас! – недовольно взмахнула полной рукой Кальони. – Куда деваться юной прелестнице? А сенатор Фоскарини в общении с дамами достаточно благороден, чтобы не позволить себе вопиющего бесчинства. Потому попрошу прекратить это зловонное обсуждение!

Откровенность Марии всегда играла против черноротых сплетниц, поэтому большинство венецианок избегали с ней общения. Однако прямодушие этой женщины вызывало одобрение многих мужчин, что делало ее невероятно популярной в их обществе.

– Не успела даже зазвучать музыка, как вам уже удалось привести в негодование венецианок, моя дорогая, – услышала Каролина и обернулась на незнакомый женский голос.

– Мария Кальони, – представилась та и присела в реверансе.

Женщина средних лет обладала довольно привлекательной внешностью, но в этом обществе ее ясно отличало от прочих дам искреннее радушие в серых глазах. Это невероятно обрадовало гостью Фоскарини, и она открыто улыбнулась, отвечая на приветствие:

– Каролина Диакометти.

– Право, о вас, любезная синьорина, уже столько сплетен прошло по обществу, что у меня ощущение, будто мы знакомы с вами многие годы, – рассмеялась Мария.

– О, мне ли этому удивляться! – улыбнулась Каролина. – О малознакомых персонах всегда судачат без лишней скромности. А тут еще и общество галантного сенатора…

Мария раскатисто рассмеялась, прикрывая лицо лиловым веером с диковинной росписью из черных нитей.

– Мне радостно отметить, что я в вас не ошиблась, синьорина Диакометти. И каково вам находиться в нашем причудливом обществе?

– Мне уже довелось познакомиться с некоторыми особами, и хочу сказать, что они меня не разочаровали своим теплым приемом. Быть может, потому, – с кокетливой улыбкой продолжала гостья, – что все они оказались мужчинами.

Кальони скрыла очередной смешок, про себя отмечая находчивость «флорентийки».

– Тонкие черты вашей внешности несколько отличаются от венецианских, – отметила та. – Это во многих женщинах вызывает беспощадную зависть. Будьте с ними осторожны, моя дорогая. Венецианки самодовольно полагают, что ни одна из европеек не под стать их блистательной красоте. А любое противоречие этому может вызвать желание сиюминутно растоптать причину смятения.

– О, милейшая синьора Кальони, осмелюсь предположить, что такой крепкий орешек, как я, им не по зубам. Право, мне не хотелось бы настраивать себя воинствующе и тем самым заблаговременно вызывать в венецианках отчуждение. Я жажду познакомиться и узнать всех возможных присутствующих.

Мария Кальони улыбнулась и взяла ее под руку.

– В обществе мужчин, безусловно, любопытно, милая Каролина, но лишь после того, как исчерпаются все темы о политике. В нашем распоряжении имеется немного времени, дабы познакомиться с некоторыми венецианцами. Позволите?

– Безусловно!

– Сенатор Фоскарини, – окликнула Мария Кальони и присела перед Адриано в реверансе, – позвольте мне украсть вашу прекрасную спутницу и представить ее местной знати, умирающей от любопытства познакомиться с ней.

Откровенно говоря, Адриано эта идея не приходилась по душе, но он и сам заметил, что его возлюбленная Каролина заскучала, поэтому с одобрением кивнул головой.

Мария Кальони не щадила силы Каролины, знакомя ее с чередой местной аристократии. Общение с венецианцами вызывало в генуэзке весьма противоречивые чувства. Многие сопровождающие статных мужей дамы продолжали мерить Каролину оценивающим взглядом. При этом у одних в глазах светилось напускное равнодушие, у других – осуждение, у третьих – снисходительность. Кто-то ее появлению и вовсе не придавал значения, принимая шум вокруг «флорентийки» излишним проявлением эмоций. Как ей удалось выяснить, гневное восприятие ее персоны вызывалось негодованием прежде всего по той причине, что большинство воспринимали ее претенденткой на место супруги сенатора Фоскарини.

– Неужто Адриано настолько популярен в обществе? – изумилась Каролина. – Мне казалось, что он сторонится публичности. За все время моего пребывания в Венеции он показался на общественном приеме лишь единожды.

– Это с вашим появлением сенатор стал игнорировать светские мероприятия, – с улыбкой отметила Мария. – И можете мне поверить, что это удивляет не только вас. Признаться, Адриано Фоскарини уже давно предлагали несколько довольно выгодных брачных контрактов, однако на все предложения он реагировал красноречивым молчанием. К тому же, его любвеобильной натуре до определенного мгновения были свойственны лишь вызывающие осуждение интрижки и романы с куртизанками.

Ох, как же далеко зашла эта беседа! Разве угодно Каролине слышать все это? И тут же, невольно скорчив раздосадованную гримасу, она перевела свой взор на собеседницу, когда та многозначительно улыбнулась, вероятно, заметив вспыхнувшую у синьорины ревность.