Текст книги "Я забыла все на свете"

Из переднего кармана рюкзака я вытаскиваю кошелек с деньгами. Ну и где мне все это тратить, на барже? Или прыгнуть в воду и плыть на берег?

Я разочарованно разглядываю разложенные на кровати находки. Сдаюсь: мне ничего не удалось разузнать. Если не считать обрывка воспоминаний от головокружительного мармелада. Пластмассовая коробка властно притягивает мой взгляд. Я хватаю ее, набравшись храбрости, срываю крышку, и впиваюсь зубами в надкушенный красный кубик. Мармелад тает на языке. Я готова ко всему, но в этот раз не происходит ровным счетом ничего. Ни воспоминаний, ни неприятных ощущений. Поев мармелада, довольно облизываюсь и прячу коробочку в рюкзак. Ни с кем не стану делиться своей драгоценностью, обещаю я себе, набрасывая сверху скудные пожитки.

Долго нежусь под теплым душем. Выйдя, я вижу застрявшего за стойкой колдуна. Который час, интересно? У колдуна довольный вид.

– Отлично! Как я погляжу, ты следуешь моим советам. Это похвально. Скоро подтянутся посетители. Забирай своих питомцев, всех трех, нечего им здесь делать.

– То есть как? Куда же мне с ними деваться? – удивляюсь я, не понимая, о чем это он.

– Поднимись по лестнице, пройди по коридору и спустись с другой стороны. Попадешь в столовую. Сидите там, так вы никому не помешаете. Смотри не открой правую дверь, она ведет в каюту братьев-догронов, не советую тебе туда попадать. Другое дело – левая дверь: за ней камбуз – судовая кухня, можешь брать там из шкафов все, что захочешь, и лакомиться вволю. Атии, шилами! Брысь отсюда!

Я оставляю свои туалетные принадлежности в каморке и хочу войти в мастерскую колдуна. Но он останавливает меня и указывает на три клетки под стойкой.

– Не смей совать нос в мои дела. Я уже перенес их сюда.

Забираю собачонку и кота. Унести сразу трех животных мне не под силу.

– Придется сходить еще раз, – предупреждаю я извиняющимся тоном.

– Нага. Ни в коем случае. На это не осталось времени.

С раздраженным выдохом он открывает клетку обезьяны, небрежно достает ее обитательницу и сажает мне на плечо. Капуцин немедленно обхватывает мою шею, как спасенный утопленник.

– Проблема устранена. – С этими словами Эликс возвращается на свое место. – Скройся с глаз!

Повинуясь, тащу две клетки, мое горло стиснула перепуганная обезьянка.

– Чуть не забыл! – кричит мне вслед Эликс. – Тусактук алок. Слушай внимательно.

Я отпускаю дверь и напрягаю слух.

– Что бы ты ни услышал этой ночью, не покидай столовую. Я дам тебе знать, когда можно будет перейти на эту сторону. Делай, что я велю, тогда, возможно, останешься в живых.

Странное напутствие…

Я качаю головой и закрываю дверь. Поднимаясь по деревянной лестнице, гадаю, была ли последняя фраза шуткой. Но от гаданий меня быстро отвлекают заботы поважнее. Лестница такая узкая, что мне приходится держать одну клетку перед собой, другую сзади. Капуцин при этом бьется в истерике, цепляясь за мои волосы. До верхней ступеньки я добираюсь запыхавшаяся и взмокшая.

В коридоре пусто и тихо. С палубы доносится возня: матросам не велено бездельничать. Внезапно раздается глухой удар, баржа притерлась к чему-то правым бортом. Похоже, мы причалили. Я бы не возражала взглянуть куда. Хотя понять, где мы, я бы не смогла, потому что вместе с памятью утратила все познания в географии.

Внезапно распахивается дверь, и в коридоре появляется матрос. Мое присутствие для него неожиданность, он останавливается и бранится себе под нос. Не желая его дразнить, я торопливо взбираюсь по лестнице впереди. Вот и обещанная столовая. К моему удивлению, там симпатично. Посередине комнаты, более узкой, чем мастерская колдуна, стоит овальный стол из черного дерева, у дальней стены – длинная скамейка под красной бархатной накидкой, к полу приколочено несколько табуреток. Я ставлю клетки на край стола и пытаюсь оторвать от себя обезьяну. Но где там! Капуцин впивается острыми коготками мне в ушные хрящи.

– Как хочешь. Три попытки избавиться от тебя оказались неудачными, так что сиди, где сидишь. Но учти, если я найду банан, то съем его у тебя на глазах и ты не получишь ни кусочка.

Животное протестует. Так, во всяком случае, я истолковываю его оглушительный визг.

Одна из двух дверей по сторонам от лестницы открыта, за ней виден камбуз. Значит, вторая дверь ведет в каюту догронов, куда я не стала бы заглядывать, ни за какие обещания. Не хочу даже думать о том, как они рассвирепели бы, увидев меня на своей территории. Впрочем, стоило бы отплатить им той же монетой – позволили же они себе рыться в моем рюкзаке?

Как ни тесен камбуз, тут есть все, что нужно. В многочисленных ящиках с руническими надписями нахожу кучу еды, в том числе, как ни удивительно, фрукты, свежий хлеб, сыр. Вывод напрашивается сам собой: без магии не обошлось. У фруктов такой вид, словно их только что сорвали, от запаха сыра текут слюнки, хлеб дышит, будто только что вынут из печи. Придраться совершенно не к чему.

Я забираюсь на табурет и нахожу в верхнем ящике все необходимое для нашей корабельной фауны: тунец в масле, собачий паштет, финики в брикетах, орехи, миндаль, сушеные абрикосы – то-то крикун обрадуется! Учуяв запах еды, он слезает, наконец, с моего плеча. Я ставлю корзинку с сухофруктами на стол, два блюдца – с рыбой и с паштетом – на пол в столовой. Обезьяна немедленно принимается за орехи. Открываю обе клетки. Собака выходит без опаски, но кот остается лежать в клетке, сердито шипя. Я чуть не тычу ему в нос блюдцем с тунцом. Хватит с ним носиться, проголодается – сам выйдет и поест.

Пора заняться своим перекусом. Я в восторге от чудес, от магии Эликса. Не могла себе представить подобной сохранности съестного! Теперь я горда тем, что состою на службе у обладателя таких невероятных способностей. Вдруг, познакомившись поближе, он согласится взять меня в ученицы?

Я долго выбираю и наконец склоняюсь в пользу толстого ломтя свежего хлеба с белым сыром и куска теплого яблочного пирога. До чего вкусно! Не знала бы, что к чему, точно решила бы, что пирог вот-вот испечен. Не могу удержаться и беру добавку. После чего засыпаю прямо на скамейке, сытая и спокойная.

Очнувшись после сиесты, я долго не могу сообразить, где нахожусь. Сколько прошло времени?

Я не могу шелохнуться и начинаю паниковать, но быстро соображаю, что опасаться нечего. Просто на моих ногах растянулась болонка. Кот предпочел свернуться у меня на животе. Капуцин занял уже привычное место на моем плече. Пошевелишься тут! Но мое сердце ликует, так они выразили свою благодарность.

Увы, идиллия длится недолго. Ее грубо прерывает один из братьев-догронов, вбежавший в столовую. От него так разит серой, что у меня перехватывает дыхание. Зверье, дружно пробудившись, шмыгает в камбуз. Я сажусь на скамейке и оказываюсь со страшилой-матросом лицом к лицу. Не знаю, с ним ли я столкнулась недавно в коридоре: их с братом не различишь.

Так или иначе, этот не сводит с меня глаз, в которых нет ни капли дружелюбия. Я кажусь себе загнанной в западню дичью.

– Привет, – произношу я, поднимая правую руку. – Я пришла с миром.

Моя попытка разрядить обстановку шуткой в индейском стиле ни к чему не приводит. Взгляд догрона становится еще более грозным.

В коридоре, потом на лестнице раздаются шаги.

Появляется второй матрос. Скользнув по мне взглядом и недовольно рыкнув, он отпихивает брата и исчезает в своей каюте, как будто потеряв ко мне интерес. Такое поведение показалось первому догрону убедительным: он пожимает плечами и исчезает за дверью комнаты следом за вторым. Дверь захлопывается.

Облегченно переведя дух, кидаюсь в камбуз, хватаю болонку и кота и сажаю их в клетки. Им, ясное дело, не хочется за решетку. Не знаю, чем питаются огры-драконы, и судя по тому, как испугались мои зверюшки, лучше мне даже и не пытаться выяснять. Капуцин отстал от меня: он повис на ручке шкафа и испуганно трясется. Я насильно сажаю обезьянку себе на плечо. Она с криком впивается коготками мне в ухо. Я глажу ее по спинке, чтобы успокоить.

– Ну-ну, огр-дракон не причинит тебе вреда.

Вообще-то я не уверена. Вдруг колдун поручил мне кормить животных только для того, чтобы позднее отдать на растерзание страшным братьям? Но с чего я взяла, что они хищники? Мало ли кто как называется! Хотя девочка-подросток может прийтись им по вкусу…

Все еще думаю о категорическом запрете Эликса, сижу на дальнем от каюты матросов краю скамейки, поставив у ног обе клетки. Заняться мне нечем: здесь нет ни телевизора, ни интернета, остается напрягать слух: что происходит за дверью, у догронов? Оттуда доносится негромкий разговор, перемежаемый всплесками недовольного ворчания. Неужели они там засели, чтобы не показываться мне?

Соблазн слишком велик.

– Месье матросы! – зову я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Может, помиримся? Простите за рюкзак и… и за все остальное.

Что такое «все остальное», я сама толком не знаю. Знаю одно: их не устраивает мое присутствие. Уж не ревность ли это к вниманию, которое мне уделяет Эликс?

В конце концов мой призыв приносит результат: дверь приоткрывается, в щели появляется голова. Смельчак – тот из братьев, кто пришел вторым, более крепкий. Решительно топая, он обходит стол и плюхается на табурет. Напуганный до истерики капуцин забирается мне под свитер и жмется к животу.

Догрон неторопливо меня разглядывает. Я, пользуясь его молчанием, занимаюсь тем же. На столе возлежат его мозолистые руки с зелеными ногтями, больше похожими на когти. Короткая шея, безволосая физиономия. Бровей и то нет. Но вообще-то он не такой уж урод. Пугает разве что цвет кожи, гребень на черепе и зверская гримаса.

Вдруг он раздувает ноздри и выпускает дым. От демонстрации его драконьей сущности у меня желудок в комок сжимается. Чтобы прийти в себя, я опускаю голову – и встречаю умоляющие взгляды собаки и кота. Не иначе, я назначена их представительницей. Киваю в знак согласия с назначением, набираю в легкие побольше воздуха и завязываю разговор.

– Как тебя зовут?

– Сафр, – следует сиплый ответ.

Я ликую: первая победа! Дальше начинаю торопливо говорить:

– Ты говоришь на моем языке! Ты меня понимаешь?

Догрон со странным именем кивает, беззвучно шевелит губами, подбирая слова.

– Атонарпок. Трудно. Я мало говорю. Не люблю, – выговаривает он, с натугой ворочая языком.

Я решаю ограничиться простыми вопросами.

– А твой брат? Как его имя?

– Маргуль.

Меня вдруг посещает гениальная мысль. И при этом отчаянная.

– А мое имя ты знаешь?

Сафр открывает рот, трясет плечами. Раздается смех – хриплый, но вполне человеческий. Час от часу не легче!

– Нага, – звучит ответ, сопровождаемый дымом, вырывающимся из щелей между острыми зубами. – Кожимангуитунга. Не знаю. Знает только Хозяин.

Засекаю периферийным зрением движение. Это осторожно вылезает из своей каюты второй брат. Он опускается на табурет рядом с первым, как можно дальше от меня. Теперь я вижу обоих, и разница бросается в глаза. Сафр определенно старше, судя по морщинам и по суровому облику. На левом виске у него длинный белый шрам, гребень на затылке сильнее заострен. Маргуль помельче, не такой мускулистый, но все равно выглядит устрашающе. У него неспокойный взгляд, будто он чего-то боится.

– А ты говоришь на моем языке, Маргуль?

– Нет, – без промедления отвечает он.

– Что означают ваши имена?

Меня не оставляет мысль, что чем ближе я с ними познакомлюсь, тем проще будет обратить их в моих союзников. И вообще, кажется, знакомых не едят. Да и момент подходящий. Они, похоже, временно сидят без дела, колдун занят – принимает посетителей, мне тоже нечем заняться. Самое время воспользоваться возможностью.

Сафр скребет затылок, подыскивая слова. Маргуль молча смотрит на брата.

– «Сафр» значит «обжора», который ест быстро и много. «Маргуль» – «грязнуля», он ест грязно.

– Эти имена дала ваша мать?

Лицо Сафра, начавшее было разглаживаться, мигом мрачнеет. Мой вопрос ему не понравился. Я спешу исправить неловкость:

– Извини, я не хотела тебя смущать.

– Матери нет, отца нет, – вставляет удрученным тоном Маргуль. – Только Сосана и Хозяин.

– Не понимаю, – честно отвечаю я.

Маргуль пожимает плечами. На более внятные разъяснения он не способен. Придется соображать самой.

– Как будет на вашем языке «не понимаю»?

– Тукисингуитунга, – переводит Маргуль. Его брат по-прежнему насупленно молчит.

– Тукисингуитунга, – неуклюже выговариваю я.

Маргуль поощряет меня кивком. Я выдерживаю паузу, потом задаю новый вопрос:

– Куда плывет баржа?

– По реке, – невозмутимо отвечает Сафр.

Маргуль меня удивляет: прыскает на неуклюжую шутку брата. Выходит, у них есть чувство юмора?

– А потом? – не отступаю я.

– Потом канал. Потом Тиваз Икиматур, Рунический тоннель.

– Рунический тоннель? – повторяю я, воодушевленная возможностью узнать маршрут. – Куда же он ведет?

– Аупалуки нуилак. Земля песка и ветра. Край колдовства.

От этих гортанных слов Сафра у меня идет кругом голова. Откуда взялась я сама, так и не узнала, зато я знаю теперь, куда направляюсь. На глаза наворачиваются слезы.

– Кто там живет?

– Сосана, – отвечает похоронным тоном Маргуль.

– Колдуны, – скорбно дополняет Сафр.

Наш разговор прерывают шаги на палубе. Сафр и Маргуль тревожно вскидывают головы. Капуцин испуганно возится у меня под свитером.

– Эй! – глухо доносится сверху. – Меня никто не встретит? Куда подевались эти двое никчемных балбесов?

При этих словах Маргуль вскакивает и мигом преодолевает лестницу. Сафр, прежде чем последовать за ним, внушительно смотрит на меня.

– Главное – не двигайся и не шуми. Это очень опасный человек. Я закрою. Сиди тихо.

Сафр покидает столовую, хлопнув дверью.

Я застываю, скованная страхом. Кто этот незнакомец на палубе, сумевший так напугать страшных догронов? Не из-за него ли колдун велел мне скрыться с глаз?

Косясь на кота и на собаку, я убеждаюсь, что опасность и впрямь велика. Об этом говорит их вид: прижатые уши, напряженные лапы, расширенные зрачки. Я кляну свою человеческую сущность, мешающую чувствовать угрозу.

Изо всех сил напрягая слух, начинаю различать двигающихся по палубе персонажей. По верхней палубе что-то волокут на нос. Тяжело топает некто грузный, мелко и быстро семенят догроны. Иногда посетитель что-то бубнит и гулко хохочет.

Мне в глаза вдруг бросается деталь, которой я раньше не замечала. Под самым потолком, на две трети длины столовой, белеет занавеска. Сначала я принимаю ее за украшение, но, приглядевшись, понимаю, что за ней что-то спрятано.

Я слезаю со скамейки. Обезьяна издает предостерегающий крик. Я глажу ком у себя под свитером, привстаю на цыпочки и дотягиваюсь до кистей бахромы. Раздвигая их кончиками пальцев, я обнаруживаю длинный горизонтальный иллюминатор.

Будь я выше ростом, я бы могла в него выглянуть.

Я озираюсь и вижу в столовой то, что мне поможет, – не привинченный к полу табурет. Беру его и осторожно приставляю к стене. Поддерживая одной рукой капуцина, я забираюсь на табурет и сую голову под занавеску. Теперь мои глаза находятся чуть выше нижнего края иллюминатора.

Снаружи ночь. Я вижу освещенный зеленоватым светом фонаря кусочек причала и часть перекинутых туда с палубы сходней. Целую минуту ничего не происходит. Потом в поле зрения появляется грузная фигура – тот самый опасный визитер. Его рост определить с моего наблюдательного пункта трудно. Зато в свете фонаря удобно изучать его багровую физиономию с густыми бурыми бровями, двойным подбородком, золотой серьгой в ухе. Здоровяк с легкостью заносит на баржу два полных мешка и через несколько секунд возвращается за новыми.

Топая по мостику в шестой, кажется, раз, он останавливается и вдруг поднимает на меня глаза. От неожиданности я отпускаю занавеску и не спрыгиваю, а падаю с табуретки.

– У вас гость? – слышу я басовитый вопрос и замираю у стены, затаив дыхание.

– Нет никаких гостей, – отзывается колдун.

– Неужели? – Краснолицый шумно нюхает воздух. – На этой посудине витает новый запашок. И я вроде как заметил…

– А, этот… – Эликс неумело изображает небрежность. – Мое недавнее приобретение. Новый невольник.

Невольник? Это слово звенит у меня в голове, как откровение. Вот, значит, кто я?

– Еще один? – грохочет краснолицый. – Мало вам братьев догронов?

– Сами знаете, невольники – они такие: то они есть, а то хватишься – нет их.

– Свеженький запашок! Может, уступите его мне? Уж я найду, куда его пристроить.

– И речи быть не может! Вы его слопаете, как всех прежних. Вы не созданы для рабовладения.

Я сползаю по стене на пол, насмерть перепуганная их речами. Получается, я для них просто зверек!

– Какое жестокосердие, Эликс! Нет в вас ни капли сочувствия к оголодавшему людоеду!

Людоед?! По моему позвоночнику сверху вниз сбегает отвратительный холодок. Парочка на палубе грубо хохочет – два мерзких душегуба.

– Лучше уймитесь, – наставительно произносит колдун. – Ваше чревоугодие вас погубит, Грюж-Каркасс[2]2
  Обгладывающий туши (фр.).


[Закрыть]. Знаю я вас, ваша кладовая всегда битком набита.

– Как хотите, – ворчит людоед. – Вообще-то, меня не интересуют невольники. Тоже мне лакомство – кожа да кости! Да еще горчит, а как иначе, когда работаешь из-под палки? Нет, мне подавай людишек пухленьких. Лучше всех те, кто жиреет на фастфуде. На вертеле, да на угольках – объедение! Деликатес, да и только. Кожица лопается на зубах, жирок придает мясцу несравненный вкус. Стоит только обмолвиться об этом лакомстве – сразу слюна течет!

В последний раз сходив на берег и вернувшись с мешками, людоед громыхает:

– Готово, дражайший Эликс, погрузка завершена.

– Отлично! – Колдун щелкает пальцами. – Сейчас Сафр с вами расплатится.

В столовую с шумом вламывается старший догрон. Не глядя на меня, он открывает нижний шкафчик, достает четыре деревянных ящика с красными, как кровь, овощами и торопится с ними наверх.

– Вуаля! – При появлении из утробы баржи Сафра колдун хлопает в ладоши. – Десять килограммов красного пустынного перца, пальчики оближете!

– Solanaceae Capsicum! – звучит восторженный бас Грюж-Каркасса. – Всем деликатесам деликатес!

– Ничего вкуснее в этих краях не найти, – поддакивает колдун.

– Так и есть. Перчики такого качества вызревают только в знойном воздухе Красной пустыни. Они придают пикантность любому мясу, даже пресному. Сами понимаете, не каждый день мне выпадает лакомиться маленькими детишками. Случается довольствоваться старой, сухой человечиной. Наша сделка, как всегда, прошла как по маслу, дражайший Эликс.

– Я тоже чрезвычайно ценю наше сотрудничество, милейший Грюж-Каркасс, – воркует колдун, любезный, как завзятый торгаш. – Ваша продукция всегда наивысочайшего качества.

– Вы мне льстите. Итак, встретимся снова через шесть лун.

– Непременно, уговор есть уговор. Всего доброго, Грюж-Каркасс.

Тяжелые шаги людоеда снова грохочут. Немного погодя раздается металлический скрип – это втягивают на борт мостик. Под ногами оживает дизель, его вибрация отдается во всем моем теле.

Я позволяю себе выдох облегчения. Но передышка длится недолго. В столовой появляется рассерженный колдун с таким видом, словно у него несварение желудка.

– Аниакувик! – рычит он. – Тебе было велено не высовываться, а ты вон что вытворяешь.

– Я отсюда ни ногой! – лепечу я, так и не отлипнув от стены. – Строго, как вы наказывали.

– А кто высунул наружу нос? – Он тычет пальцем в оставшийся под иллюминатором табурет. – Твое счастье, что мне было чем расплатиться с Грюж-Каркассом, иначе мне осталось бы одно – пожертвовать тобой.

– Он настоящий? – спрашиваю я колдуна, уже отвернувшегося и готового уйти.

Эликс снова смотрит на меня, строго хмуря брови.

– Я про людоеда, – уточняю я на случай, если он не понял. – Неужели настоящий?

– Вот ведь дурень! Ясное дело, людоед – он людоед и есть, а ты что думал? Что все мы тут притворяемся? Да, он питается человечиной, как и вся его порода. Знаю, ты явился из мира невежд, но больше не смей раздражать меня такими вопросами! Заруби себе на носу: колдовство, руны и людоеды су-ще-ству-ют. Хватит корчить из себя недоумка, сынок. Отнеси-ка этот зверинец ко мне в кабинет и принимайся драить полы. Не выношу, когда мои невольники прохлаждаются без дела. Атии!

Я повинуюсь, больше ни о чем не спрашивая. Бегу вверх по лестнице, по коридору, вниз по лестнице с другой стороны. Под стойкой, куда я возвращаю животных, стоят две новые клетки. В одной нахохлилась белоснежная птица, похожая на чайку, в другой большая черепаха, втянувшая голову в панцирь. Интересно, сколько еще зверья соберет здесь колдун? Пять питомцев уже многовато. Я вытаскиваю из-под свитера обезьяну и насильно, не обращая внимания на ее визгливые возражения, сажаю в клетку. Намеренно избегая отчаянных взглядов зверей, я с тяжелым сердцем покидаю кабинет, чтобы приступить к обязанностям обыкновенной рабыни.

Это я-то, дерзко мечтавшая стать ученицей мага!

Я еложу мокрой шваброй по палубе, а у самой мозги раскалились. Сколько ни силюсь, никак не вспомню, как угодила к колдуну. Годы, месяцы, дни, предшествовавшие прошлой ночи, вязнут в сплошном тумане. Зато произошедшее после помню до боли. Руны, колдун, догроны, людоед – все вращается вокруг колдовства. Недаром сам Эликс мне напомнил, что мы с ним принадлежим к разным мирам.

Я задираю голову и дышу что есть мочи свежим речным воздухом. Баржа медленно плывет по реке, берега которой покрыты густым лесом. Вдали розовеет небо, надрываются птицы, значит, из-за леса вот-вот выкатится солнце. Честно говоря, меня вовсе не смущает неведомое. Природа и медленное движение баржи действуют на меня умиротворяюще. Желтеющая растительность на берегах указывает на время года. Каштаны гнутся от гроздьев оранжевых плодов, плакучие ивы любуются своими желтыми отражениями в спокойной воде. В высокой траве прогибается от росы кружевная паутина. В утреннем холоде я выдыхаю пар, из ведра с теплой водой, стоящего рядом с рубкой, пар и подавно валит столбом. Сафр, несущий вахту у штурвала, не сводит глаз с горизонта. Маргуль возится на корме – водит туда-сюда валиком, размазывая черную краску.

Куча мешков под синим брезентом на носу баржи мешает домыть палубу. Стоит мне, поддавшись любопытству, прикоснуться к одному мешку, как Сафр кричит:

– Савипангитук! Не трогай!

– Что там? – интересуюсь я со всей доступной мне наивностью.

Я отлично знаю, что эти мешки перетащил на баржу Грюж-Каркасс. Дорого бы я дала за то, чтобы выяснить, что у людоеда за товар. Сафр внимательно смотрит на меня, склонив набок голову, потом отвечает, окутанный серным дымом:

– Нага. Тебе лучше не знать.

– А я хочу, скажи.

– Тогда давай играть. Я говорю, ты угадывай.

Я радостно киваю и жду.

– Что ест людоед? – начинает Сафр.

– Легкий вопрос! Мясо.

– Ли. Какое мясо?

– Думаю, всякое. Для него нет разницы.

Откуда я знаю, можно ли верить сказкам? Например, я не слыхала, чтобы у людоедов было пристрастие к острому.

– Этот хуже всех. Недаром его зовут Грюж-Каркасс. Он не хочет мяса нерсут, животных с четырьмя ногами. Ему подавай свежее мясо двуногих. Ну что, догадалась?

– Людей, что ли? – лепечу я.

– Правильно, – подтверждает догрон. – Когда он съел все мясо, что осталось?

– Фу!.. – И я начинаю перечислять: – Одежда, обувь, кожа… кости?

Сафр молча смотрит на меня красными глазами. Мне трудно в это поверить. Я сглатываю и испуганно кошусь на кучу мешков под брезентом.

– Ты хочешь сказать, что эти мешки набиты человечьими костями?

Догрон с улыбкой кивает. Мне страшно, а ему смешно.

– Я говорил, лучше тебе не знать. Теперь ты знаешь – и что? Тебе лучше? Нага. Грюж-Каркасс пожирает мясо, оставляет кости и продает их Хозяину.

– Но зачем?.. – в ужасе недоумеваю я. – Зачем они ему?

Сафр становится серьезным.

– Илали. Вот так. Такая у Хозяина работа. Пикиниаро серратк. Собиратель магии. Всюду собирать, продавать другим колдунам.

– Собиратель магии… – повторяю я задумчиво. – Вот оно что… Все равно не понимаю. Какая в костях магия?

Сафра медленно обволакивает новое облако дыма с запахом серы. Чувствую, его терпение на исходе.

– Много вопросов. Опасно. Я говорю, ты молчишь. Конец, не задавать вопросов.

Я киваю. Он начинает объяснять, но слов не хватает, тогда он зовет на подмогу брата. Тот оставляет свой валик и с вопросительным видом подходит к нам.

– Килингуипунга сулинек, Сулитси, – обращается к нему Сафр на своем гортанном наречии. – Окарук иввит.

Маргуль явно недоволен. Он трясет головой, хочет отказать, но все же уступает старшему брату. Бросает на меня сердитый взгляд, что-то бормочет – не иначе, бранится. А потом принимается поразительно внятно объяснять на моем языке:

– Кости не волшебные. Это просто кости. Но немного колдовства в них все-таки есть, потому что они часть людей. Когда колдуны смешивают их с чем-то еще, может родиться могучая волшебная сила. Вот так. Теперь ты перестанешь задавать вопросы, ли? Хозяину не нравятся любопытные. Так что прекрати и доделывай свою работу.

Сафр, не глядя на меня, кивает. Я добилась, чего хотела. Больше он сегодня ничего не скажет.

– Спасибо, Маргуль, спасибо, Сафр, – смиренно благодарю их я и ухожу со своим окутанным паром ведром на другой борт.

Теперь мне понятнее, зачем Эликс ходит на барже. Так можно хорошо загрузиться и плыть себе, не привлекая ничьего внимания, по течению. Не думаю, что торговля человеческими костями – законный промысел, не говоря о рабовладении и похищении домашних животных.

Когда я заканчиваю драить палубу, солнце уже стоит высоко. При всей усталости мне не хочется на боковую. Догадываюсь, что организм сбился с ритма. Пока что у меня не было времени вернуться в свою каюту. Еще неизвестно, кстати, можно ли мне так поступить. Чтобы не привлечь к себе внимания и не получить новое задание, просто сажусь на палубу, привалившись к стене рубки. Догроны по-прежнему при деле: Сафр держит штурвал, Маргуль что-то мастерит. Если кто-то на барже и лоботрясничает, так это Эликс, не вылезающий из трюма.

– Эй, сурусик!

Раскатистый рык Сафра пробуждает меня от дремоты, в которую я все же погрузилась. Вскакиваю, плохо соображая, что к чему.

– Как ты меня назвал?

– Сурусик, так называют таких, как ты, – объясняет Сафр, не отпуская рукоятки штурвала. – Сейчас будет шлюз. Поможешь Маргулю. Поглядим, какой из тебя юнга.

Берега по курсу почти смыкаются, впереди вырастает какой-то город. Сафр направляет баржу в обложенный камнем коридор справа. Для такой длинной посудины это непростой маневр, но рулевой знает свое дело. Поборов течение, мы заходим в узкий канал. Берега угрожающе сближаются. Впереди высокие ворота. Маргуль, нахлобучивший на голову широкую фуражку, скрывающую лицо, подзывает к себе.

Пока баржа скользит между открытыми створками шлюза, догрон объясняет мою задачу. Я должна, идя вдоль борта, сбрасывать приготовленные им буи – «подушки», которые помешают нам притереться к причалу.

Стоит корме миновать ворота шлюза, как Сафр подает сигнал. Я сбрасываю буи, Маргуль тем временем перепрыгивает на причал и крепит швартовочный канат. Ворота шлюза закрываются, лохань, где мы заперты, начинает наполняться водой. Причал метр за метром уходит вниз – это поднимается уровень воды. Вокруг ни души, все происходит автоматически.

Наконец, вода перестает прибывать, впереди открываются новые створки, приглашающие нас в следующий канал. Маргуль отвязывает баржу, я затягиваю буи обратно на борт, Сафр понемногу прибавляет ход. Теперь баржа скользит посреди города: набережные по обеим сторонам усажены желтеющими деревьями, за ними высятся дома. Изредка появляется бегун, кто-то выгуливает собачку. Ни на меня, ни на невиданных матросов, управляющих баржей, никто не обращает внимания. Я ловлю момент, чтобы понежиться на утреннем солнышке. Как ни странно, Маргулю хочется того же: догрон усаживается рядом.

Сначала он молчит. Мы просто сидим бок о бок, дружно провожая глазами пролетающего над баржей голубя и напряженно вслушиваясь в далекий собачий лай. Серный дух выдержать нелегко, а так компания вполне приятная. Я испытываю облегчение: в его обществе мне спокойно.

– Хозяин не знает, что ты девочка? – шепотом спрашивает догрон, не глядя на меня.

Недоуменно гляжу на него. Секунду назад мне казалось, что он дремлет, прикрыв козырьком глаза. Он принимает мое молчание за утвердительный ответ и продолжает:

– И не надо. Мы с Сафром сразу догадались, потому тебя и невзлюбили. От девчонок одни проблемы. Но ты ничего, не хуже мальчишки.

От этих его слов я морщусь, но ничего не отвечаю.

– Да, ты смелая и упорная, как мальчишка, – объясняет Маргуль – Это хорошо.

– Как вы узнали? – интересуюсь я, подражая его заговорщическому тону.

– Запахи очень выразительны. Чего только не расскажут! Но Хозяину невдомек. Носы людей и колдунов никуда не годятся.

– Вы должны и дальше притворяться, что считаете меня мальчиком. Ворон говорил, это очень важно.

– Говорящий ворон? – удивляется Маргуль.

– Я видела его во сне. Он был белоснежный.

Наконец-то Маргуль поворачивает голову, так он удивлен. Подавшись ко мне, он чуть слышно бормочет:

– Никому об этом не рассказывай. Пусть этот ворон останется твоей тайной. Даже Сафр ничего не должен знать. Белое существо – знак сильного волшебства.

Он немного отодвигается, продолжая смотреть на меня так, словно впервые видит.

– Надо подобрать тебе имя. Вроде Сафра и Маргуля.

– Вы сами так назвались?

Он кивает.

– Все думают, что братья-догроны – тупицы. Годятся только на то, чтобы работать и подчиняться. А мы хорошо соображаем. Мы не глупые, мы живем, дышим, думаем. Значит, мы имеем право на имена. Я придумал «Сафра», Сафр – «Маргуля».

– Эликс не знает, что у вас есть имена?

Маргуль грустно улыбается.

– Он называет нас «догорон катаннгутижит» – «братья-догроны». Но чаще «иввит» – «ты». По имени зовут того, кого любят или уважают. Рабу имя ни к чему.

– Сафр назвал меня «сурусик».

– Сурусик не имя, а просто слово, вроде «стол», «стул», «лодка». Вот наша баржа вправе носить имя – «Тень на воде». А ведь это просто посудина, не имеющая души. Что же, «Тень на воде» ценнее братьев-догронов? Наверное, да. Но это несправедливо. Ты хорошая, ты наблюдаешь за живыми существами и ценишь их, даже догронов, простых невольников. Поэтому ты достойна настоящего имени. Я подыщу имя, согласна?

Я радостно поддерживаю предложение Маргуля. У меня появится имя, оно заменит то, которого я лишилась. Его подарит мне догрон, доверяющий мне больше, чем его господин.

Меня снова клонит в сон, я готова прикорнуть на плече у Маргуля. Тот, заметив это, подкладывает мне под щеку как подушку свою фуражку, вывернув ее подкладкой наружу. Она, конечно, пованивает серой и скипидаром, но я тронута его заботой. Ни на что не поменяла бы свое местечко на палубе! Здесь мне в тысячу раз удобнее, чем в темной каюте.